Текст книги "Пока дверь закрыта (СИ)"

Автор книги: Сергей Тимофеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

   – Кое-какие прежние видения повторились, – сказал он, – но не более того. Ты понимаешь, кого я имею в виду. Он ползал где-то рядом – но меня не беспокоил.

   В течение утра, Джим, который был решительным молодым человеком, отправился в город и поведал все своему знакомому врачу, доброму старику, который внимательно его выслушал.

   – Вы совершенно правы, мистер Редфорд, – заявил он по окончании рассказа. – Весьма разумно! Я бы не стал настаивать, чтобы ваш друг пришел ко мне, пока вы не увидите результатов произведенной перемены. Думаю, вы правы, говоря о последствиях ушиба. Ему требуется отдых, отдых, и еще раз отдых; его состояние не настолько плохо, и я рискну предположить, это поможет ему отвлечься от своих мыслей. В его положении думать нужно о чем-нибудь обычном, заурядном, если он не слишком обременен заботами; предложите ему заняться спортом, однако, не переусердствуйте; а через некоторое время улучите минутку и зайдите ко мне сказать, как он себя чувствует. Полагаю, скоро все будет в полном порядке.

   И действительно, жизнь стала налаживаться. Гарри перестали беспокоить видения, к нему вернулось прежнее расположение духа, зато настал черед Джима. Он тщательно записал все, что мог вспомнить о видениях – почувствовав влечение к исследованию проблемы, он целиком посвятил себя ей. Он обнаружил множество старых записей и бухгалтерских книг в библиотеке, и изучал их с великой тщательностью. Он упросил управляющего дать ему ключи от двух пустующих помещений и скрупулезно осмотрел бывшую спальню Гарри; то, что он делал, в одно прекрасное утро вызвало его беспокойство и повергло в сомнение, так что он раз или два принимался убеждать себя оставить свои изыскания. Это привело к тому, что он стал замкнутым.

   Однажды он позвал плотника и аналогичным образом исследовал комнаты, располагавшиеся напротив его собственной. Стены этих комнат, находившихся дальше от входной двери, и, таким образом, непосредственно под перегородкой, отделявшей верхнюю мансарду, были панельными. Он попросил плотника, и тот с величайшей осторожностью снял панели в углу комнаты, вблизи окна, так что место, над которым располагалась кровать, стоящая в мансарде, оказалось более или менее расчищенным. Обнажились пыльные стены, с гирляндами паутины, которые он, осторожно очистив, тщательно осмотрел.

   Наконец расследование его было закончено. Он договорился с управляющим, что комнаты вновь будут надежно заперты, и в тот же вечер исписал несколько листов бумаги, подводя итог своим трудам. Когда он закончил, то внимательно прочитал все написанное от первой до последней строки и оглянулся вокруг, всем своим видом выражая полное удовлетворение.

~ 4 ~

   В тот же день Гарри сдал последний экзамен. Уже второй вечер они проводили вместе. Гарри был в приподнятом настроении, здоровье его начало восстанавливаться, он подшучивал над задумчивостью Джима.

   – Можно подумать, что мои проблемы перешли к тебе! – говорил он.

   Но на следующее утро, когда Гарри предложил совместную прогулку, Джим отказался:

   – Ты уверен, что теперь с тобой все в порядке, Мэлон?

   – Абсолютно, – заверил его Гарри, – а что случилось?

   – Тогда садись, – предложил Джим, – и позволь поведать тебе историю, которая, я думаю, тебя заинтересует. – Он достал свои записи. – Ты не будешь против, если я задам тебе пару вопросов по поводу твоих видений?

   – Ни в коей мере, – ответил Гарри, – это меня даже позабавит – ей-Богу; хотя ничего хорошего в них не было.

   – Есть вещь, которую я не понимаю, – начал Джим. – Ты говорил, что с началом видения у тебя появлялись мысли о местечке, неподалеку от твоего дома. По твоим словам, его называют Киркби. Я ничего не смог о нем узнать.

   – Ну да, – сказал Гарри, – Киркби Бассет – сокращенно Киркби.

   – Киркби.. как? – резко произнес Джим.

   – Киркби Бассет! – пояснил Гарри. – Там несколькими милями далее есть Киркби Лестрейндж, но мы всегда называем Киркби Бассет просто Киркби.

   – Прекрасно! – воскликнул Джим и хлопнул ладонью по столу. – Этого мне как раз и недоставало! Теперь все становится на свои места!

   – Взгляни сюда! Обрати внимание. В 1826 году здесь жил человек по имени Бассет – экстравагантный тип, как я полагаю, попавший в затруднительное положение. Он нуждался в деньгах. Бухгалтерская книга с его долговыми обязательствами хранилась в ящичке для денег, который стоял на столе у секретаря. И вот однажды он пропал без вести. Помимо бухгалтерской книги пропали деньги, как полагают, упакованные в мешки, приготовленные для курьера.

   Бассет занимал комнату, которую сейчас занимаю я. Обе мансарды пустовали. Тот, кто похитил деньги, был, естественно, Бассет. Нет-нет, не перебивай! Он держал ящик у себя день или два, но когда пропажа обнаружилась, он испугался. Он завернул его в кусок бумаги, – не знаю, почему, но, как ты сам увидишь, – у него были на это причины; затем завернул в старый шейный платок, красный шейный платок-бандану с выцветшим узором, который он взял, как я полагаю, в чьей-то комнате. Затем он раздобыл ключ от пустующей мансарды – той, в которой жил ты, – и однажды поздно ночью, прокравшись по лестнице, пробрался в твою спальню, сдвинул кусок обшивки и положил туда ящик с деньгами; однако он не догадался осмотреть это место, прежде чем класть ящик. Здесь в стене есть дыра, которая соединяет это помещение с гостиной; половые доски не достают стены, и все, что туда ни положить, провалится между панелями в гостиную. Так вот, когда он положил туда ящик, тот упал и произвел громкий звук внизу.

   Он страшно испугался, думая, что разбудил спящего в нижней комнате; но, как я предполагаю, этот стук его не разбудил.

   Он был в ужасном состоянии. Я не вполне в этом уверен. Я даже не уверен, взял он деньги или нет. Думаю, что, скорее, нет. Той ночью он больше ничего не предпринимал, а вернулся в постель.

   Наутро он решил, что должен вернуть ящик во что бы то ни стало; и я полагаю, он тщательно продумал, как это сделать. Он стащил крюк, на котором подвешивают мясо, и приделал его к старому шесту для гардин; затем он пропихнул его в отверстие и попытался зацепить ящик; думаю, ему это не удалось; случилось так, что он выпустил шест из рук и не смог достать его; осознав, что теперь уже ничего не поделаешь, он махнул на все рукой, вернул панели назад и закрепил их, как смог. Что случилось дальше, я не знаю.

   Джим на мгновение прервался, Гарри с нетерпением смотрел на него.

   – Ну да, – сказал он, – более или менее все сходится, но что там было на самом деле, нам остается только гадать. У тебя есть какие-нибудь доказательства, или ты просто решил поиграть в детектива?

   – Хочешь все увидеть сам? – спросил Джим, поднимаясь. – Тогда идем.

   Гарри последовал за ним; Джим вышел на лестничную площадку и распахнул дверь напротив. Затем взглянул на Гарри.

   – Ты абсолютно уверен, что хочешь это видеть? – произнес он. – Для тебя это будет весьма неожиданным.

   – Уверен ли я? – отозвался Гарри. – Давай все же доведем дело до конца!

~ 5 ~

   Джим открыл дверь, ведущую в комнату напротив, они вошли; после этого Джим осторожно притворил ее. Они оказались в просторной комнате, лишенной всякой мебели. Стену напротив скрывали панели, часть которых была удалена. Джим указал на предмет, лежавший на полу вплотную к стене. Гарри подошел и склонился над ним. Это был небольшой сверток, обернутый выцветшей красной материей, покрытый пылью. Из-за тех панелей, что все еще оставались на стене, выглядывал тонкий металлический стержень со следами бронзового покрытия; на том конце, который упирался в пол, был привязан большой двойной крючок для подвешивания мяса, привязанный к шесту куском белой веревки от гардин.

   – Я все оставил как есть, – сказал Джим, – и ни к чему не прикасался. Ну что ж, давай посмотрим, что там внутри.

   Он взял сверток, положил его на подоконник и, развязав грубый узел, расправил. Внутри оказался предмет, обернутый в белую бумагу и перевязанный красной лентой. Он развязал ленту. Открылась надпись и старый ящичек для денег, покрытый черным лаком.

   – Погоди минуту, – сказал Джим. – Давай-ка посмотрим.

   Надпись, по внимательном исследовании, оказалась фрагментом латинского гекзаметра, в стиле Виргилия. Вверху имелось имя: Седли.

   – В самом деле, мне встречалось это имя, – сказал Джим. – Погоди, что там на носовом платке?

   Он перевернул его и увидел буквы: Г.П. Седли.

   – Ну вот! – сказал Джим. – Это последнее звено, или почти последнее! Как видишь, он взял у Седли и бумагу, и носовой платок. Он знал, что возникнут подозрения, и эти подозрения возникнут относительно него!

   Затем Джим принялся за ящичек. Он был довольно тяжел, и когда Джим потряс его, внутри что-то зазвенело.

   – Ну да, – сказал Джим, – как я и предполагал, он не взял деньги. Давай вскроем его и посмотрим!

   Он аккуратно сложил бумагу и платок; они были мятые, запачканные, местами порванные. Затем взглянул на Гарри, застывшего в каком-то странном оцепенении.

   – Боже мой! – произнес Гарри. – Видения начинают возвращаться ко мне – по крупицам, но все яснее и яснее! То, что он чувствовал около этой стены, и то, что чувствовал после!

   Они вернулись в комнату Джима, который, после минутной возни с замком, открыл его и вывалил содержимое на стол – несколько золотых монет, гиней и соверенов, немного серебра и меди.

   – Сосчитаем! – сказал Джим, и они тщательно пересчитали содержимое. В сумме оказалось 32 фунта 4 шиллинга и 8 пенсов. Джим порылся на своем столе, нашел старую бухгалтерскую книгу и показал Гарри такую же сумму, записанную на одной из страниц. Надпись читалась с трудом. "Эта сумма, находившаяся в ящике для сбора денег, исчезла из комнаты Дж. Файнинга мая 10 числа, 1826. Взносы были собраны повторно. Вор остался не найденным".

   Они в молчании смотрели друг на друга. Затем Гарри сказал:

   – Этот человек, Бассет, что с ним стало?

   Джим опять покопался в бумагах и протянул ему вырезку. Это был некролог, двухлетней давности, в котором сообщалось о смерти мистера Генри Бассета, Фрайарс Нортон Холл в графстве ***, который, как писала газета, был выпускником Магдаленского колледжа, Кембридж, и получил ученую степень в 1826 году. В некрологе говорилось о нем как об активном члене магистрата, состоявшем во многих благотворительных организациях.

~ 6 ~

   Прошло несколько дней; мы снова застаем друзей в комнате, сидящих в полной тишине; затем Гарри сказал:

   – Пусть меня повесят, если я что-либо понимаю, Джим! Не нравится мне все это, вся эта мистика; с другой стороны, не могу представить себе, чтобы все это было простым совпадением или игрой воображения. А хочется думать именно так.

   – Да, – сказал Джим, – вне всякого сомнения, так было бы лучше! Все выглядит весьма мрачно! Думаю, что старик мог бы найти себе более достойное занятие, чем являться сюда подобным образом. Странные идеи приходят ему в голову; похоже, он окончил свои дни старым добрым человеком, и все-таки возвращается сюда, и бродит здесь, около этой своей старой шкатулки; но что хорошего он может сделать, скажи на милость, что? Он не может вернуть деньги, потому что люди, у которых он их украл, давно умерли. В результате следствия никто не пострадал. Давай скажем, что просто нашли эти деньги, и все вернем казначею. Бесполезно что-либо рассказывать, нам никто не поверит или сочтут, что мы сошли с ума.

   – Ладно, а что ты думаешь об этом? – спросил Гарри.

   – Что думаю? – откликнулся Джим. – Для меня все выглядит так, будто нет большого различия между мертвыми и живыми. Думаю, всю жизнь старика волновала и беспокоила эта касса и мысленно он к ней возвращался не раз и не два: не похоже, чтобы он просто так смирился с утратой, наверное, миллионы раз он обдумывал случившееся и укорял себя за дурацкий поступок; это настолько вошло у него в привычку, что даже после своей смерти он постоянно возвращается сюда и беспокоит нас. Сказать правду, я испугался за тебя; но все оказалось именно так, как ты и рассказывал; причина не в тебе – на твоем месте мог оказаться любой.

   – Но ведь он умер два года назад, – сказал Гарри, – и почему это вдруг является ко мне с того света?

   – Да, для тебя это стало ударом, – отозвался Джим. – В этом у меня сомнения нет. Такие вещи необъяснимы; ты будто бы задел какую-то воображаемую затычку, и все хлынуло в образовавшееся отверстие подобно воде. Может быть, ты случайно вспомнил что-то, что долгие годы хранилось в твоей памяти. И я благодарен – да-да, искренне благодарен судьбе, что не случилось ничего более худшего! Но, честно говоря, я не думаю, что старик хотел причинить тебе какой-либо вред, ему было просто не до тебя.

   Они немного помолчали, затем Гарри сказал:

   – Мне становится как-то не по себе, когда я начинаю обо всем этом задумываться, о том, что тени могут свободно уходить и возвращаться по своему желанию. Неужели мы и вправду оказались в центре всего этого, Джим?

   Джим серьезно посмотрел на него.

   – Да, – ответил он. – Думаю, это так. Думаю, мы оказались в самой гуще каких-то необъяснимых событий; впрочем, как мне кажется, мы еще легко отделались и какое счастье, что подобные вещи случаются так редко!

ЗАЯЦ

–1-

   Дик Бремвелл, первокурсник, едва прибыв в Магдалену, был направлен швейцаром в комнату, чьи двери выходили на лестницу G, с правой стороны переднего двора. Позаботиться о меблировке он возможности не имел, поскольку прежний владелец комнаты неожиданно решил не возвращаться в Кембридж, и Дик был извещен об этом по телеграфу за день или два до приезда. Комната располагалась на первом этаже, неподалеку от улицы; в ней было два высоких окна, одно выходило на реку, а второе во двор. Без каких-либо картин, без мебели, унылый стол, три ужасных стула, сломанный диван, выцветший и полинялый ковер и такие же шторы, – комната выглядела в высшей степени не приспособленной для жилья. Пахло дымом и чем-то затхлым, и было еще что-то, что Дик определил для себя как нечто недружелюбное, может быть, даже зловещее. Все это ему не понравилось, и он даже пожалел, что согласился поселиться в этой квартире.

   Он стоял посреди комнаты, со все возрастающим отвращением, когда кто-то произнес позади него, громко и отчетливо:

   – Да, вы, может быть, удивлены, сэр – мистер Бремвелл, я полагаю – мне не нужно видеть выражение вашего лица, чтобы понять, о чем вы думаете – вы несомненно недовольны тем, что видите, и полагаете, что так быть не должно.

   Дик обернулся и увидел полную пожилую даму в капоте, с улыбкой на лице, стоявшую перед ним с метлой в руке.

   – Миссис Хамфри, сэр, я буду убираться в вашей комнате, – сказала она, по-прежнему мило улыбаясь, и продолжала с видимым удовольствием: – Да, сейчас эта комната выглядит бедно, если не сказать большего; но она не так уж и плоха для проживания, могу сказать вам по своему опыту, а я работаю здесь тридцать лет, и те джентльмены, которые жили здесь до вас, получали ее с такой же обстановкой, и почти всегда реагировали на нее так же, как и вы, сэр, не лучше и не хуже. Вам здесь понравится, сэр, несколько картинок на стенах, что-нибудь еще в этом роде – и комната уже не покажется вам такой ужасной.

   Миссис Хамфри, которую с незапамятных времен звали не иначе как Матушка Непоседа, хлопотала по комнате, указывая, где, что и как можно сделать, чтобы придать комнате некое подобие уюта. Дик сразу почувствовал симпатию к старушке, довольно приятной, несмотря на торопливую речь и постоянные перескакивания с пятого на десятое. Невольно следя за ее перемещениями, он вдруг заметил в углу комнаты нечто любопытное. С виду это напоминало небольшой камин, заложенный кирпичом и покрытый штукатуркой, со следами резьбы времен Тюдоров на каменном своде, своей верхней частью похожий на дверь, если только и в самом деле не был дверью, а нижней частью на пару футов приподнимавшийся над полом. Это был странный объект, и Дик, желая рассмотреть его повнимательнее, приблизился и остановился перед ним.

   – А это еще что такое? – спросил он.

   – Ох, сэр, не обращайте на это внимания, – ответила миссис Хамфри. – Это дверь, должно быть, оставшаяся с тех времен, когда здесь, как говорят, жили монахи, и вела она в их собор или же... – впрочем, все равно, куда, в течение многих лет в этой комнате жили христиане, слава Богу!

   По всей видимости, миссис Хамфри имела в виду протестантов.

   – И что они здесь делали? – снова спросил Дик.

   – Если вы хотите знать мое мнение, сэр, – сказала миссис Хамфри, – то мне чрезвычайно неприятно, что они когда-то здесь жили, – но что это так, в этом не может быть сомнения, – а мистер Симпсон рассказывал мне, – он казначей, сэр, очень приятный человек, – что они здесь и колдовали, и занимались всякими непотребными делами, а что в добавок ко всему они совершали здесь какие-то языческие обряды, так в этом у меня нет никаких сомнений!

   История в изложении миссис Хамфри обещала быть интересной, подумал Дик, но не успел расспросить подробнее, поскольку Матушка Непоседа указала ему на удобный платяной шкаф, который, по ее уверениям, никогда не подвергался нашествию мышей, истинного проклятья прочих комнат в колледже, сэр, можете мне поверить. Здесь работает миссис Брэдли, сэр, она убирает комнаты по лестнице Q, и такая болтушка, что не приведи Господи; так вот только вчера она мне рассказывала, что ее мыши больше всего любят солодовый ликер, а я только посмеялась, и сказала ей в ответ, что мои мыши не употребляют ничего кроме бакалеи, и всего того, что по вкусу мышиной природе. Вы только подумайте, солодовый ликер!

   И миссис Хамфри от души рассмеялась.

   – Я склонна думать, что те самые мыши, которые так любят солодовый ликер, носят юбку – хотя и не в моих правилах обсуждать с молодыми джентльменами детали женской одежды!

   Дик громко рассмеялся, миссис Хамфри ответила одобрительной улыбкой. Ей понравилась такая реакция на ее шутку.

   – Именно так, сэр, – объявила она. – А теперь мы немного приведем в порядок вашу комнату, и скоро вы ее не узнаете!

   Дик Бремвелл знал двух-трех человек в Колледже, но они еще не прибыли – он приехал раньше них на день или два, чтобы получить комнату. Он распаковал чемодан, доложил о себе преподавателю, пообедал в холле вместе с немногочисленными, тихими и предупредительно вежливыми первокурсниками; а скучный вечер провел в своей пустой комнате, написав одно или два письма, а затем попытавшись читать. И все-таки, в комнате было что-то не так. Что именно? Он не знал. Что-то мрачное и зловещее. Он слышал стук карет, проезжавших по улице, комната словно дрожала от этого стука; слышал звуки шагов во дворе, обрывки разговоров. Но взгляд его постоянно возвращался к нише с резьбой, большей частью скрытой густыми слоями краски. Казалось, в ней что-то спрятано, заложено кирпичами, замуровано и забыто, но не уничтожено полностью. С виду – всего лишь маленькая испорченная дверь, думалось ему. Ну что ж, понаблюдаем за ней, решил он и передвинул стол, поставив его прямо напротив ниши. Затем уселся и принялся читать, время от времени бросая взгляды на дверь, не изменится ли чего, и на что это будет похоже, и ему иногда казалось, будто что-то с зловещим интересом рассматривает его, скрываясь в маленькой нише.

-2 -

   Дик окончательно переселился в Магдалену, и скоро чувства одиночества и дискомфорта понемногу оставили его. Он нашел, что первокурсники, в общем, не так тихи и вежливы, как ему представлялось. Его друзья, второй и третий год жившие здесь, были рады видеть его, и вскоре он почувствовал себя почти как дома. Он был открытым и веселым молодым человеком, без причуд и предрассудков, и готов принять людей такими, какими они хотели казаться; он не был заносчив, но не был и заискивающим, и во всех своих товарищах видел равных себе. Он совершенно преобразовал свою комнату, развесил картины, расставил кресла, книги и всякие безделушки, и товарищи частенько навещали его в то время, когда Дик не был особенно занят. И все же он никак не мог преодолеть какую-то неприязнь к ней, даже обнаружив, что шумы с улицы перестали ему мешать. Маленькая дверь не давала ему покоя. Поставить перед ней стол не было никакой возможности, поэтому он закрыл ее занавесом; но тут же обнаружил любопытный эффект: когда он сидел, обернувшись к ней спиной, у него возникало чувство, будто позади него что-то или кто-то возникает, даже склоняется над ним. Если в комнате присутствовал кто-то посторонний, все было в порядке; но если предстояло провести вечер в полном одиночестве, он передвигал кресло и садился так, чтобы занавес находился прямо напротив него. Не раз и не два он задумывался над тем, как бы открыть ее, но это было очевидно сложным делом, – кирпич был положен на совесть, – сломать кладку было чрезвычайно хлопотно. И не было никого, с кем бы он мог посоветоваться.

   Как-то вечером он сидел в обществе полдюжины друзей. Вскоре они ушли, он остался один. Он сел в кресло напротив ниши, закурил и взял в руки книгу; вечер был холодный, огонь горел еле-еле. Он поднялся, чтобы пошевелить дрова и подкинуть немного угля. Он положил трубку на каминную полку, когда краем глаза заметил как нечто, выскользнув из ниши, промчалось по комнате. Это был любопытный объект, насколько он мог судить – но в комнате стоял полумрак, и объект исчез прежде, нежели он смог его хорошенько разглядеть. Размером он был примерно с зайца, и даже, казалось, имел длинные уши; он не отталкивался всеми четырьмя лапами, а перекрещивал при движении заднюю пару с передней. Объект мелькнул, и исчез в тени. Сказать, что он был удивлен – значит ничего не сказать. Он был поражен, он испытывал ужас, граничащий с отвращением. Существо, казалось, вырвалось из плена. Мгновение он стоял, глядя на то место, где оно исчезло, а потом его охватило безумное желание бежать, найти кого-нибудь, обо всем рассказать, хотя он и не понимал толком, что тут можно рассказать. Все же он взял себя в руки и решил, что это существо, должно быть, обыкновенная кошка, пробравшаяся в комнату из сада. Взяв в руки кочергу, он принялся тщательно обыскивать комнату. Он пошарил кочергой под диваном, посмотрел под скатертями, постучал по полу тут и там, но нигде не было ни единого следа живого существа – и лишь потом обратил внимание на то, что окно в сад было закрыто. Он начал было проделывать те же действия в своей спальне, но через несколько минут убедился, что и там ничего нет. Решив, в конце концов, что ошибся, он отправился спать. Но уснуть ему не удавалось; он пробовал читать, ворочался, и все никак не мог заставить себя потушить свет, а время от времени ловил себя на том, что с опаской поглядывает в сторону двери в гостиную. В конце концов, сон сморил его; проснувшись, первое, что он обнаружил, была полностью оплывшая свеча, а первый звук, который он услышал, был стук каминных щипцов в руках миссис Хамфри. С утренними лучами уверенность вернулась к нему, и он, посмеявшись над собственными глупыми страхами, обозвал себя ослом.

   Однако, когда миссис Хамфри зашла перед завтраком кое-что прибрать, он почувствовал непреодолимое желание поговорить с ней.

   – Миссис Хамфри, – начал он, стоя перед камином, – мне бы хотелось кое о чем вас спросить. Возможно, это выглядит глупо, но мне хотелось бы знать...

   – Ах, – прервала его миссис Хамфри. – Я знаю, что вы собираетесь сказать, сэр, можете не продолжать. Как только я вошла и увидела вас, я сразу поняла, что что-то случилось... И я сказала себе: "У мистера Брамвелла была беспокойная ночь, и у него, наверное, разболелась голова"; именно так я себе и сказала, будьте уверены.

   Дик невесело улыбнулся.

   – Ну, раз вам все известно, миссис Хамфри, – сказал он, – то мне ничего не нужно вам рассказывать. Просто скажите мне, что вы об этом думаете?

   – Полагаю, сэр, – начала миссис Хамфри, – вы видели то, что все называют зайцем, – допустим, ну и что тут такого, сэр? Он ведь не причинил вам никакого вреда, эта мелочь, сэр. Я видела его с полдюжины раз, и некоторые другие джентльмены, которые жили в этой комнате, тоже – но это не тот случай, когда об этом следует распространяться, если вы спросите моего совета. Как-то раз я рассказала о нем казначею, сэр, так он заявил, что это полнейшая чушь, посоветовал заниматься своим делом и не распускать понапрасну язык. Так и было, можете быть уверены! А одно из моих правил, сэр, это не говорить о том, чего я не понимаю, поскольку если вы так поступаете, то многие разводят руками и намекают на бутылку виски или что-нибудь в этом роде. Но я женщина непьющая, сэр, по крайней мере, не больше других в этом заведении, и я сама ясно видела зайца. И мистер Макинс, который жил здесь до вас, он тоже видел зайца, хотя никогда не прикасался к спиртному. Но я никогда не слышала, чтобы он, этот заяц, хоть кому-то когда причинил какой-либо вред. Он иногда бегает здесь, вот и все.

   – Но что это? – спросил Дик.

   – Если вы хотите знать мое мнение, сэр, – ответила миссис Хамфри, – это какая-то магия старых монахов, пропади они пропадом! Их не следовало пускать в колледж, говорю я вам, – это была ошибка!

   – Мне оно не нравится, – заявил Дик.

   – Раз уж я начала, сэр, так дайте мне договорить, – сказала миссис Хамфри. – Я смотрю на это дело так. Пусть себе бегает, эта штука, если у нее есть ум. От этого здравомыслящим людям не будет никакого вреда. И я бы обращала на нее внимания не больше, чем на обыкновенную курицу.

   – Ну, не знаю, – протянул Дик. – Мне становится как-то не по себе. Думается, мне следует поговорить об этом с учителем.

   – Послушайтесь моего совета, сэр, – сказала миссис Хамфри, – и ничего об этом не говорите – люди могут подумать, что у вас не в порядке с головой, если вы начнете рассказывать о зайце, который в полночь выскочил у вас из двери и бегал по комнате. Никаких зайцев в колледже быть не может! Попомните мои слова, сэр, он не причинит вам никакого вреда; вы сами причините себе вред, если будете задумываться над этим да еще приметесь рассказывать. На свете есть много странного, и это всего лишь один из таких случаев. Выбросьте это из головы, вот мой совет!

   – Вы совершенно правы, миссис Хамфри, – вздохнул Дик. – Я никому ничего не стану рассказывать. Теперь, когда я знаю, что и вы, и другие его видели, мне на него наплевать.

   – Вот и прекрасно! – воскликнула миссис Хамфри. – Если мы оставим его в покое, то и он оставит нас в покое. Излишнее любопытство в подобных вещах только вредно.

-3 -

   Дни текли за днями, и проблема с зайцем постепенно оставляла Дика, и чем больше он думал о ней, тем совет держать язык за зубами казался ему более и более мудрым. А осознание того, что другие тоже видели призрак, снимало камень с его души, особенно если учесть, что одним из таких наблюдателей была веселая и здравомыслящая Матушка Непоседа. Было бы чрезвычайно неприятно думать, что в данном вопросе он был исключением и подвергся психическому воздействию. Дик отличался очень простыми и очевидными взглядами на жизнь, и вовсе не интересовался потусторонним. Более того, сама атмосфера комнаты, казалось, становилась день ото дня все более дружелюбной.

   Тем не менее, спустя приблизительно недели четыре, вновь стало накатывать тревожное чувство, только в какой-то новой форме. Вряд ли он мог выразить свои ощущения словами, но это как если бы кто-то, неизвестно где и как, искал возможности общения с ним. Он ничего не видел и не слышал, но когда оставался один, в самой атмосфере возникало нечто безмолвной мольбы. Оно не пугало, нет, скорее вызывало предчувствие необычных событий. В нем не было даже намека на недоброжелательность, скорее, кто-то, или что-то, пыталось дать ему знать о своем присутствии. Оно не мешало ему в его занятиях; и если бы он мог правильно подобрать сравнение, то скорее всего сравнил бы его, это что-то, с приветливой собакой, которая ненавязчиво сидит рядом, в ожидании прогулки.

   В один из дней ощущение это было очень сильным; сильным настолько, что, сидя один в своей комнате, поздно ночью, он раз или два быстро поднимал голову, словно ожидая увидеть поблизости что-то очень знакомое. Стоило ему лечь спать, как оно стало почти осязаемым, и хотя он не смог бы описать его, это ощущение, он заснул с неясными мыслями, своеобразным приглашением к диалогу, наполовину сформировавшимся в его мозгу – что-то вроде: "Хорошо, скажи мне, если можешь, можешь ли ты хоть что-нибудь?" Это было подобно уступке его воли той настойчивой просьбе, которой он, однако же, полностью не доверял. Поздно ночью, когда вокруг не раздавалось ни звука, он очнулся от сна, или, вернее сказать, очень яркого видения.

   Он видел большую комнату, скромно обставленную, с тяжелыми деревянными балками на потолке и побеленными стенами. Вдоль стен стояли скамьи, сидели какие-то темные фигуры; но это было всего лишь фоном, который он помнил слабо. Его внимание привлекла определенная группа. Старик, в свободном темном одеянии, чисто выбритый и имевший вид аскета, не лишенный благородства, но словно бы охваченный глубоким недоумением и беспокойством, сидел за столом, откинувшись на спинку стула, скрестив руки; по обе стороны от него сидели еще двое, одетых так же; по их бритым головам он понял, что это монахи. Напротив этих троих, по другую сторону стола, стояла фигура, сразу приковавшая к себе внимание Дика и вызвавшая у него сострадание. Это был молодой человек, почти мальчик, с красивыми чертами лица, но, как можно было судить по полуоткрытым губам, темным теням под глазами и бледному лицу, охваченный сильной тревогой и страхом. Но, что более всего удивило и поразило Дика, – на руках он держал зайца, видимо, совершенно не боявшегося людей. Передними лапами тот опирался на руку мальчика, его уши стояли торчком, а взгляд широко раскрытых карих глаз направлен на старика в центре. Старик начал говорить тихим, серьезным и полным сожаления голосом. То, что он сказал, Дик едва разобрал, но, по всей видимости, это было оглашение какого-то решения. Как только он закончил говорить, начал говорить мальчик, торопливо, словно стараясь дать какие-то пояснения и высказывая какие-то просьбы. Старик, сидевший в центре, покачал головой и посмотрел сначала на одного, а затем на другого, сидевших рядом с ним. Один нахмурился и отрицательно покачал головой, другой положил руки на лежавшие перед ним бумаги и произнес несколько слов.