Текст книги "Вокруг света с киллерами за спиной"

Автор книги: Сергей Синякин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

Глава 27

Оставив своих террористов в микроавтобусе охранять похищенного, Эпштейн отправился в город. Он не сомневался, что шум из-за похищения знаменитого нациста уже поднялся. Наверное, все газеты уже стоят на ушах, журналисты землю роют, не дай Бог какой-нибудь усердный придурок из журналистской братии наткнется на микроавтобус в тупичке, тогда вообще не оправдаться…

Честно говоря, Эпштейн даже не представлял, что ему теперь делать. Выкупленный за кровные шекели нацистский преступник оказался российским бизнесменом. Эпштейн знал своих бывших сограждан и справедливо полагал, что грань между российским предпринимателем и нацистским негодяем не слишком велика. Пожалуй, даже не особенно заметна. Тем не менее захват российского предпринимателя славы ему не сулил. Точнее даже было сказать, что определенную славу этот захват Эпштейну все-таки сулил, но слава эта была совсем не такой, о которой мечталось Эпштейну.

Самым простым было бы вернуть предпринимателя в тюремную камеру. Но Эпштейн отлично представлял, с какими трудностями при этом придется столкнуться. Во-первых, надзиратель скорее всего не согласился бы вернуть деньги и принять назад сомнительного заключенного. А возвращать его в тюрьму бесплатно – глупо и неосмотрительно. Бесплатно вернуть товар! Никто бы в Израиле да, пожалуй, и во всей мировой еврейской диаспоре его бы не понял.

Во-вторых, тайно вернуть похищенного скорее всего бы не удалось, а прослыть дураком Эпштейну совсем не улыбалось. Наконец, такая попытка, по всей вероятности, закончилась бы тем, что Эпштейн занял камеру по соседству со своим недавним пленником. А вот это ему вообще не нравилось. Хорошо сидеть в тюрьме, скажем, в Швеции или сытой Германии, в Дании, на худой конец, но в Аргентине… Боже упаси любого здравомыслящего и заботящегося о своем здоровье и долголетии человека сидеть в аргентинской тюрьме! А посему вариант с возвратом арестанта напрочь отпадал из-за своей неприемлемости.

Можно было попытаться вообще от него избавиться, благо море под боком. Да что там море! Атлантический океан! И "сего-то требовалась одна старая ржавая бочка и килограммов девяносто цемента. Что говорить, сицилийский способ на редкость дешев и надежен, но и на него Эпштейн пойти не мог. Подвести могли в любое время товарищи по команде. Эпштейн зажмурился, представил себе газетные заголовки, бичующие его за расправу над невиновным человеком, и понял, что этот вариант не то что неприемлем, он вообще невозможен.

Также не стоило вывозить пленника из страны. Идти на затраты в этом случае просто глупо. Одно дело – вывезти из страны знаменитого Мартина Бормана, совсем другое – потратить значительную сумму на того, кого придется просто отпустить…

Эпштейн даже остановился. Выход был очевиден. «Ah, jdischen Kopf! – похвалил себя неудачливый охотник за головами нацистских преступников. – Нет, мама этого человека никогда не будет помирать с голоду! Заставим бизнесмена оплатить наши хлопоты по его похищению и пусть катится на все четыре стороны!»

Но радость была недолгой. Эпштейн задал себе вопрос, стал бы он сам платить тем, кто его похитил. Ответ на этот вопрос был столь очевиден, что Эпштейн недовольно поморщился. Никогда, никогда бы Эпштейн не стал платить тем, кто его похитил! Не стоило недооценивать и русского бизнесмена, тем более с такими характерными именем, отчеством и фамилией. И что же оставалось делать бедному иудею?

Эпштейн снова помрачнел и напряженно задумался. Если нельзя получить деньги с того, кто похищен, то нельзя ли получить деньги за него? Главное – найти заинтересованное лицо. Даже на самый негожий товар можно найти покупателя. Надо только хорошо постараться. С этой спасительной мыслью Эпштейн и отправился в полицейский участок.

Надзиратель Пепе Хусманос был неприятно удивлен, увидев перед собой международного взяткодателя, который, как он полагал, в настоящее время должен был находиться на половине дороги от Аргентины до Израиля. Каждый, кто хоть раз в жизни брал с кого-нибудь и за что-нибудь взятку, знает, как неприятно видеть того, от кого ты эту взятку получил. Потому что это некстати появившееся лицо сулит тебе различного рода неприятности: от увольнения до расстрела нежелательного свидетеля, каким он, Пепе Хусманос – да спасет его пресвятая дева Мария! – несомненно, являлся.

Вступая в беседу со своим змеем-искусителем, Пепе Хусманос был мрачен и хмур, как грозовая туча над Кордильерами. В ходе разговора он постепенно оттаивал и светлел, насколько позволяла ему присущая южноамериканцам смуглость. Разумеется, сеньор не был первым, кто предложил деньги за этого проклятого blanco. Si, senor, si, он хорошо помнит этих людей. Впрочем, не так уж и хорошо, чтобы назвать сеньору их адреса. Да, сеньор, разумеется, десятидолларовая купюра может несколько обострить его память. Она не фальшивая? Благодарение святой деве Марии, сеньор, вы не представляете, сколько сейчас расплодилось мошенников, которые так и норовят обмануть бедного карабинера, у которого не хватает средств для воспитания многочисленного семейства! Три дочери, сеньор, и каждая скоро будет на выданье, да еще пять сорванцов, на которых одежда и обувь прямо горят, да еще эти бесконечные родственники, которые постоянно приезжают для того, чтобы объесть семью бедных Хусманосов… Si, senor, si, Пепе Хус-манос понимает, что сеньор очень занят и не имеет времени выслушивать его рассказы о своей многочисленной родне. Но если бы сеньор знал, как трудно приходится Пепе, ведь зарплата надзирателя такая маленькая, а родственников, прибери их святая дева Мария, так много… Да, сеньор, сначала приходили двое. Один был высокий, а другой невысокий и коренастый, но они Пепе Хусманосу совсем не понравились, Пепе, сеньор, понимает в людях, поэтому он им и отказал, тем более что платили они не то рублями, не то рупиями, но "ведь сеньор понимает, что в наше время это не валюта? А 'самое главное, что они все хотели оформить в кредит! Вы Представляете, senor? Нет, сеньор, Пепе не знает, как их найти. Судя по одежде и деньгам, которые они предлагали, вряд ли 'эти люди будут проживать в каком-нибудь приличном отеле, скорее всего они поселятся на каком-нибудь постоялом дворе, где обычно селятся пастухи и фазендейрос… Нет, сеньор, 'эти люди никак не представлялись… Но были и другие, сеньер! , Сеньор, Пепе Хусманос порядочный человек, он не может назвать этого человека. Речь идет о чести дамы, вы ведь понимаете меня, сеньор? Пепе Хусманос настоящий джентльмен, он никогда не сможет назвать ее имя и тем самым затронуть честь женщины… Вы говорите, двадцать долларов, сеньор? О-о, сеньор, вы так добры к бедному Пепе Хусманосу, но вы ведь понимаете, что речь идет-о женщине, а честь женщины стоит гораздо дороже двадцати долларов. Конечно, и эти деньги могут помочь бедному семейству Хусманос, но… Постойте, сеньор, куда же вы прячете деньги? Ведь деньги не главное, главное – справедливость и истина, давайте ваши двадцать долларов, Пепе Хусманос понимает, что вы тоже нуждаетесь, иначе бы ваша благодарность не ограничилась бы этими двадцатью долларами… Но Пепе Хусманос может надеяться на вашу честь? Вы ведь не станете разглашать имя бедной женщины? Вы ведь не дадите трепать это имя продажным газетчикам, сеньор? Si, senor, si, я понимаю, что вам некогда. Совершенно согласен с вами, сеньор, не будем тратить время попусту. Наклонитесь к моим губам, сеньор, это имя не стоит доверять коридорным стенам. Итак, сеньор, имя этой дамы – Мария де ля Гранту. Теперь вы понимаете, почему я не назвал его сразу? Разумеется, она действовала через посредника. Нет, сеньор, Пепе Хусманос не может назвать имя этого посредника, Пепе – кабальеро, он не может поступиться честью… Впрочем, вы правы, сеньор, пять долларов меняют дело. Это Хорхе де Нуньес, вы его всегда до сиесты можете застать в местном суде…

Пепе Хусманос тяжело вздохнул и стыдливо отвел взгляд от международного авантюриста, словно проверял взглядом, крепки ли засовы камер, а когда вновь перевел его на стул, где сидел пришелец, обнаружил, что стул пуст. Надо честно сказать, что при виде пустого стула надзиратель испытал Оп-ределенное и вполне понятное облегчение. Он неторопливо встал, подошел к камере и осторожно заглянул в глазок. Русский толстяк крепко спал, широко раскинув руки. Слава Господу, он даже не заметил отсутствия второго задержанного. До конца смены оставалось совсем немного, деньги уже лежали в надежном месте, и теперь оставалось только придумать сказку для начальства, не зря же этот самый Борман был так молод и жил в цыганском таборе. Известное дело, цыгане всегда славились как чернокнижники и колдуны. Им и запоры с замками нипочем, ушел, подлец, из закрытой камеры ушел, отвел Пеле Хусманосу глаза, а заодно и буйному русскому, наплюй ему святая дева Мария сразу в оба наглых и бесстыжих глаза!

Он сел в свое кресло и, глядя в потолок, мечтательно задумался, как и на что потратит деньги. К сожалению, сумма, полученная за этого blanco, была куда меньше планов Пепе Хусманоса, но, господа, разве ваши планы и вожделения охватываются теми суммами, которые оказываются в вашем распоряжении? Вкусный кусок пирога никогда не отвечает аппетитам едока, после него всегда остаются лишь крошки и сожаление о том, что кусок не оказался больше.

Пеле Хусманос закурил сигарету и стал наблюдать, как через стеклянную перегородку справа от него толстый карабинер допрашивает задержанную проститутку. Проститутка была ничего себе, и ноги у нее были вполне стройными и подобающими ее нелегкому ремеслу, убереги ее святая дева Мария от разных нехороших болезней.

Глава 28

Илья Константинович скучал в микроавтобусе, играя в покер со своими похитителями. Как никогда, ему шли и карта, и масть, но радости от этого Русской не испытывал. Судя по всему, отпускать его пока не собирались. Витек Броверман, небрежно, но мастерски раздавая карты, рассказывал:

– Я, блин, просыпаюсь – темно вокруг. Куда ни ткнусь – камень сплошной. Ну, думаю, в гробнице фараона по пьянке меня замуровали. Утром просыпаюсь, какая, блин, гробница, в камере сижу. А за что, за что, Илюша?! То ли меня кредиторы достали, то ли мы по пьянке с тобой где не расплатились… У арабов с этим строго. За ночь чуть с ума не сошел, но уж лучше бы сошел, потому что утром меня начали допрашивать. А уж арабам в лапы попасть, это вроде как подпольщику в гестапо оказаться. Морду начистят не хуже, чем в родной московской ментовке. Оказывается, они в пирамиде араба дохлого нашли, того самого, которому ты, Илюшенька, череп прострелил. Спасибо тебе, братишка, теперь мне ни в Израиль, ни к арабам ходу нет. Да и в Европе Интерпол покою не даст. Как я ни доказывал, что к этому арабу никакого отношения не имею, хрен мне поверили. Кто же поверит бедному еврею, да еще в арабском государстве?

Русской слушал его неприязненно – оправдываться не стоило, не поверил бы Броверман никогда, что Русской тоже не имеет к убитому арабу никакого отношения. Да и нельзя было сказать, что Илья Константинович к арабу никакого отношения не имел, до сих пор по утрам на расческе седые волоски оставались.

– Вот, – продолжил Броверман, осторожно и недоверчиво заглядывая в свои карты. – Прибился к искателям приключений. Приключений до хрена, бабок не хватает! Думали на Бормане заработаем, а это вовсе и не Борман, это ты, Илюшенька, вместо Бормана. Ну и что мне с тебя удовольствия? Раззор один!

Дверца микроавтобуса открылась, и в салон заглянул исполненный хищной радости Эпштейн. Разомлевшие от жары коммандос при виде своего неофициального руководителя подтянулись и принялись застегивать воротники и гульфики.

– Которые тут временные? – возгласил Эпштейн. Временным, да и совсем лишним, в микроавтобусе был Илья Константинович Русской, поэтому он без лишних разговоров бросил карты на кожу сиденья и просунулся на выход.

– Караул устал? – полуутвердительно спросил он. ' Эпштейн засмеялся, показывая великолепные зубы. Такие зубы бывают лишь у стоматологов и лошадей. Ну, иногда еще у голливудских актеров встречаются. Так у них либо стоматологи хорошие, либо сами актеры пьют не хуже лошадей. Эпштейн ни к одной из этих категорий не относился, но рот мог открывать без особой опаски или стеснительности. ' – Караул меняется, – хохотнул он. – Давай-давай, братишка, не задерживай!

Русской осторожно выглянул из микроавтобуса. рядом стоял приземистый лимузин с тонированными черными стеклами, и нехорошие предчувствия ожили в душе бизнесмена. «Вот и смерть пришла», – устало и отрешенно подумал Русской, вообразив, что в салоне его поджидают таинственные убийцы.

– Давай-давай, – азартно поторопил Эпштейн и загадочно добавил: – От этого еще никто не умирал…

Он подтолкнул Илью Константиновича к лимузину. – Иди, чудак. Такая цыпа тебя ждет, сам пальчики облизываю.

Задняя дверь лимузина приоткрылась, и тонкая изящная ручка в черной капроновой перчатке грациозно поманила Русского. Илья Константинович загипнотизированно шагнул к лимузину, не замечая, как на красном портовом кране, похожем на огромного вареного краба, опасно блеснуло стеклышко. Так поблескивает только бинокль или прицел винтовки.

– Ну вот, – удовлетворенно сказал долговязый снайпер,приникнув к окуляру прицела. – А ты боялся. Сейчас я его сделаю, он у меня как на ладони… – И говорящий сладостно слился с винтовкой в единое целое, словно находился не на кране, а на брачном ложе. Не зря же говорят, что убийство слаще соития.

– Братан! – послышался от штабеля ящиков пронзительный радостный голос, и Илья Константинович, испуганно вздрогнув, избавился от женских чар.

От ящиков к нему бежал Жора Хилькевич, привлекая к себе внимание вскинутыми вверх руками. За Жорой маячили какие-то фигуры, как показалось Русскому – в военной форме и касках.

– Слава Богу, я тебя нашел! – Хилькевич обнял Илью Константиновича и тесно прижал его к себе, как дед обнимает приехавшего из города внука. Просыпаюсь, тебя нет. Веришь, всю камеру обыскал! А тут за нами прилетели уже, смываться пора. Взял я нашего надзирателя за глотку, он, подлюга, и раскололся, что продал тебя за три штуки. Ну, Буратино!

Он потащил Илью Константиновича в сторону от лимузина, из автомашины что-то визгливо закричала женщина, ошарашенные израильтяне пытались осознать происходящее, а из-за штабеля ящиков с грузным рокотом поднимался американский десантный вертолет, взметая под собой облако пыли. «Хай! Хай! Хай!» – привычно заорал американский сержант в зеленом берете, залихватски надвинутом на одно ухо.

– Это еще что за хренотень? – удивленно и зло спросил долговязый снайпер, отрывая взгляд от прицела.

– Стреляй, блин! – потребовал его коренастый партнер. – Стреляй, а то опять упустишь!

– Ты чего – офонарел? – Долговязый показал в сторону вертолета. – Тут только пальни, они враз ракетами кран раздолбают! Ты что, американцев не знаешь? Им только дай повод пострелять! Они же от этого тащатся! Думаешь, на фига им Ирак, там, или Югославии разные? А пострелять охота!

Вертолет, забравший на борт Хилькевича, Русского и команду их спасателей, медленно набирал высоту, устремляясь в сторону открытого моря.

Долговязый проводил его тоскующим взглядом, сплюнул, обстоятельно выругался и принялся разбирать винтовку. Коренастый сел, охватывая голову обеими руками.

Из тонированного лимузина послышались соленые испанские ругательства. Ругалась женщина. Поток брани вытолкнул из лимузина щеголеватого молодого человека в смокинге. Прикрывая лицо от поднятой вертолетными винтами пыли, молодой человек подбежал к микроавтобусу.

– Сеньор коммандос! Сеньор коммандос! – закричал молодой человек, в котором без труда можно было узнать секретаря местного суда. – Наша сделка расторгнута! Сами понимаете, сеньор коммандос, сеньора Мария не получила желаемого, поэтому вы должны возвратить нам деньги!

Эпштейн спокойно, задумчиво оглядел жестикулирующего кабальеро и нехорошо усмехнулся, словно отчаянные казачьи гены взяли в нем верх над рассудительными еврейскими.

– Желаемого, говоришь, не получила? – Эпштейн подкрутил воображаемые усы. – Ну, веди ее, мымру старую, сюды, тут она у нас получит всего, что пожелает! – Он оглядел товарищей и подмигнул им. – По полной, понимаешь, программе!

Секретарь суда побежал к лимузину, сунул голову в прохладный салон и принялся что-то горячо объяснять сидящей в автомашине пассажирке. Снова послышался визгливый, доходящий до ультразвука крик, потом звонкий звук пощечины, и сеньора Мария де ля Гранту выбралась из лимузина и, грациозно покачивая бюстом, направилась к микроавтобусу.

– Классный станок! – оценил Витек Броверман, оглядывая даму отчаянно и бесстыдно. Так может смотреть на женщин лишь импотент или обитатель дома для престарелых.

Сеньора де ля Гранту заглянула в салон микроавтобуса, с пренебрежительной усмешкой окинула взглядом израильских коммандос, несколько более внимательно оглядела неожиданно покрасневшего Витька и с беспощадной прямотой на прекрасном русском языке, выдающем в ней уроженку Верхнего Поволжья, вынесла приговор:

– Станок-то хорош, да не вам, соплякам, на нем работать! Повернувшись, она направилась к своей машине, так откровенно играя мышцами бедер, задницы и спины, что сидящие в микроавтобусе с отчетливой тоской осознали не им…

А в это время на борту вертолета, перекрывая рев двигателей и яростно жестикулируя, Жора Хилькевич объяснял своему бывшему сокамернику, несколько ошалевшему от происходящего:

– Наши, блин, помогать отказались… Я ж при тебе адмиралу Тихомирову звонил! Сам слышал, им, козлам, международную обстановку напрягать не захотелось! В МИД обращайтесь! На хрен мне ихний МИД нужен, я же не с Зимбабве договор на поставку бананов подписываю! Ну, я посидел немного, подумал, позвонил мужикам на Брайтон-Бич, потом в свой банк питерский! Бабки есть, проблем не будет – нам с тобой штатовское гражданство оформили. А у них, сам знаешь, с защитой интересов граждан строго, чуть кто нарушит, они свой флот подтянут и… Сейчас весь их Шестой флот у берегов Аргентины! Представляешь, братан? Два авианосца, шесть тяжелых крейсеров, не считая мелочи вроде подлодок… Одних «Фантомов» над побережьем больше, чем мух на живодерне! У них строго! Как американца обидят где, так сразу и начинается эта… буря в пустыне!

– Постой, постой, – перебил его Илья Константинович недоуменно. – Так что, мы с тобой теперь американцы?

– Чистокровные, Ил! – заверил его Хилькевич, весело и заразительно сверкая золотыми фиксами.

Сделав ручкой, он подмигнул американскому сержанту, вытянувшемуся у входного люка в полной амуниции, и нахально крикнул:

–Хай!

– И что я тебе должен? – деловито спросил Русской. Золотая улыбка погасла.

– Брата-а-ан, – протянул Жора. – Не порть кайф! У меня баксов больше, чем у них в казначействе! В конце концов, разве у них на ихнем Уолл-стрите ловят треску или рыбку ледянку? – И куда мы теперь? – поинтересовался Илья Константинович.

Жора Хилькевич удивился.

– Куда же еще? – спросил он, вытягивая ноги и доставая запотевшую бутылочку кока-колы. – Разумеется, на Брайтон-Бич!

– А искать нас не будут? – озабоченно спросил Русской. – Все-таки мы из тюрьмы сбежали! Жора подавился кока-колой.

– Ты о чем, братан? – изумленно спросил он. – Мы же теперь американцы, понял?!

Глава 29

Ну, что вам рассказать о Брайтон-Бич?

Молдаванку одесскую видели? На Привозе к продуктам приценивались? По Крещатику гуляли? Тогда стоит ли вам что-нибудь объяснять за Брайтон-Бич? Представьте себе Красную площадь столицы времен Юрия Лужкова, теперь добавьте сюда немного одесского колорита и киевской степенности. Добавили? Теперь отправьте сюда гулять бывших заключенных Лефортовской спецтюрьмы и Бутырок.

Вот это и есть Брайтон-Бич, теперь вы ухватили тот душок, без которого Брайтон-Бич невозможен. И какое вам дело, есть ли на Брайтон-Бич небоскребы, или их там нет? Главное, что все люди, что гуляют по Брайтон-Бич, разделяются на два сорта – на тех, кого стригут, и на тех, кто стрижет. Вторых, правда, значительно больше. Основное занятие жителей Брайтон-Бич – продажа матушки-Родины. Не зря же именно здесь, на Брайтон-Бич, родился знаменитый анекдот. Вы его не знаете? Ну как же, как же!

Степенный еврей заходит в солидную юридическую контору на Брайтон-Бич и спрашивает:

– Это правда, что жиды Родину продали?

– Истинная правда, – отвечают ему.

– А вы мне не подскажете, где я могу получить свою долю? – задумчиво спрашивает посетитель.

Но шутки шутками, а именно здесь вы чаще всего можете увидеть Мишу Шуфутинского, когда он отдыхает от стрижки баранов российской попсы, здесь до недавнего времени прогуливался первопроходец российского рэкета Япончикщеголяя перед дамами татуировками и блатной феней, сюда заглядывал неуловимый Михась, чтобы отправить очередное послание солнцевской братии, здесь демонстрировала трусики и свой хриплый голосок Маша Распутина, да мало ли кого и как заносило на тесную нью-йоркскую улицу в поисках хлеба насущного?!

Илья Константинович Русской лежал на постели, лениво наблюдая за тем, как собирается на деловую встречу Жора Хилькевич. Жора надел джинсы и, разложив по постели футболки, придирчиво выбирал нужную. После некоторых раздумий он выбрал синюю футболку, на которой желто светился слоган «Умом Россию не понять, аршином общим не измерить», выполненный на русском и английском языках.

– Ил, – задумчиво спросил он, – а ты не знаешь, кто этот слоган придумал? Евтушенко или Вознесенский?

– Вроде бы Тютчев, – неуверенно сказал Русской. – А может быть, и Сам…

Жора недоверчиво уставился на него.

– Загибаешь, – сказал он. – Не может этого быть, братан. Разве Пушкин рекламой баловался?

– А то! – уверенно сказал Илья Константинович. – Да ты уроки литературы вспомни. «Из „Искры“ возгорится пламя!» или, скажем, «Давайте пить и веселиться», «Лечись – иль быть тебе Панглосом»… А ты куда собираешься, Жора?

Хилькевич поднял руки, натягивая футболку на полные телеса.

– Да встретиться надо кое с кем, – невнятно сказал он из-под футболки. – Сделка наклевывается одна.

– Ты поосторожнее здесь, – остерегающе сказал Русской. – Это тебе не Мурманск, здесь тебя быстро обуют, только зевни…

Хилькевич натянул футболку и улыбнулся.

– Слышь, братан, – сказал он. – Меня уже столькие обуть мечтали. И где они теперь? В основном на биржах труда отираются, о работе по специальности мечтают. Ты что думаешь, я пальцем деланный? Два года назад мы одной компанией в столице фирму открыли. Да ты, наверное, видел, еще ролик рекламный по телевизору постоянно крутили. «Мы обуем всю Россию!»

– Ну и как? – с жадным интересом спросил Илья Константинович.

– Не знаю, как Россию, – сказал Жора, меланхолично почесывая загривок, – а компаньонов я обул круто. В кирзачи!

– А не боишься? – поинтересовался Русской.

– Волков бояться, – туманно сказал Хилькевич, – шампанского не пить. Не хочешь со мной прошвырнуться? Илья Константинович немного полежал в задумчивости и встал.

– А куда пойдем? – спросил он.

– Ну ты даешь! – хохотнул Жорик. – В Штатах никогда не был? Куда еще тут русскому пойти?

А действительно, куда в Соединенных Штатах пойти русскому, если искусство тебя не колышет, детей и жены рядом нет, купаться на Канарах надоело, а голливудские боевики можно прекрасно и в России по «видаку» посмотреть? Угадайте с трех раз! На «ка» начинается, на «ка» заканчивается,состоит из 5 букв.

"Ладно, читатель, не морщь задумчиво лоб. Объясняю для тугодумов и непьющих – нормальный русский пойдет в нормальный кабак. Не туда, где водки наливают на палец, да и ту бесстыже разбавляют льдом и апельсиновым соком, а туда, где можно посидеть с корешами и опустошить не одну запотевшую бутылочку и даже не две. Я слышу, мне подсказывают? Верно, братила, четырех бутылок на троих вполне достаточно. Еще и силы останется, чтобы местных полицейских погонять. И не надо, не надо мне рассказывать о жестокости нью-йоркских копов, это сказочки для любителей боевиков.

Штатовский полицейский начинает с того, что зачитывает задержанному его права. Вы хоть раз слышали, чтобы гражданские права зачитывали русские менты? Они же до сих пор думают, что задержанный никаких прав не имеет – только обязанности. Так что русские служители закона не в пример жестче американских, но и то время от времени благодаря демократически дарованной народу свободе слова они запросто могут узнать, кто они есть на самом деле, кто их родственники и куда они могут засунуть свои дубинки, которые в конце XX столетия русский народ метко назвал ускорителями перестройки.

Ресторан, в который Жору Хилькевича пригласил его деловой партнер, был чисто русским и назывался «Золотая тройка». Держал его выходец из СССР Иегудиил Автандилович Гоцерадзе. На входе в ресторан стояли негры в малиновых косоворотках и в шевиотовых штанах, заправленных в хромовые сапоги, которые блестели не хуже лоснящихся сытых морд негров. «Мои арапы», – называл их Иегудиил Автандилович. Под Петра Великого, барыга несчастный, косил,

По небольшому залу грациозно сновали официантки в мини-сарафанах и кокошниках. На голубом атласе сарафанов, задорно топорщащемся на груди, блестели карточки с именами. Судя по ним, официанток звали незатейливо – Мариями, Наташами и Катями. Иегудиил Автандилович бдил за нравственностью своих девиц, но еще более он следил за тем, чтобы они не брали с настойчивых клиентов менее уличных жриц любви.

Столик был действительно заказан и поражал своим великолепием и сервировкой. Это сразу показалось Илье Константиновичу подозрительным. С какой стати американскому солидному бизнесмену тратиться на нувориша из дикой России? Тут было два варианта

Первый был прост и незатейлив американский партнер полагал Жору Хилькевича бараном, с которого предстояло снять вожделенное золотое руно. Второй был сомнителен – Жора так необходим акуле Уолл-стрита, что та не считалась с затратами. Тут, правда, тоже было все ясно. Рыбацкий принцип – приманки не жалеть. Разве мы сами на рыбалке не разбрасываем приваду щедрыми горстями, чтобы поймать жирного карася?

Американский бизнесмен сиял улыбкой и фальшивыми бриллиантами. Русскому он сразу не понравился, похоже было, что Илья Константинович у этого бизнесмена тоже особых симпатий не вызвал. Зато Хилькевича он встретил с распростертыми объятиями. Жора терпеливо подождал, когда объятия закончатся, и был в этот момент удивительно похож на вождя американского народа Билла Клинтона, которого лобызает российский президент. Покончив с приветствиями, Жора целеустремленно уселся за стол и оглядел его с плотоядной предвкушающей улыбкой. Улыбающийся лик американского предпринимателя будил в Илье Константиновиче смутное беспокойство. Русского не оставляло ощущение, что эту показушно доброжелательную я хитрую морду он где-то уже видел, но где и при каких обстоятельствах, этого Илья Константинович вспомнить никак не мог.

– Георгий Васильевич, – с легким, но заметным иностранным акцентом сказал бизнесмен. – Надеюсь, наша встреча окажется полезной для нас обоих…

– О делах потом, – сказал Жора, озираясь на официантку.

Озираться было на что, честное слово, было! Официантка подала меню. Меню было на трех языках, в том числе, как это ни странно, и на русском, поэтому разобраться в нем было легко. Однако меню оказалось ненужным – американский предприниматель все уже заказал, в том числе и красное анжуйское урожая одна тысяча девятьсот пятьдесят четвертого года. Скажите на милость! Русской снова ощутил недоверие, с чего бы этому янки выбрасывать на ветер более трех тысяч долларов? А ведь одной бутылкой обед не завершился бы, тут уж Илья Константинович смело мог заключить пари даже на собственную жизнь.

И все-таки этот американский пройдоха был чем-то странно знаком Илье Константиновичу.

Сытый голодному не товарищ. Некоторое время произносились витиеватые двусмысленные тосты, и собравшиеся за столом уделяли внимание разным деликатесам, перечисление которых было бы утомительным для среднего российского читателя и вызвало бы у него определенную неприязнь к жирующим предпринимателям. Мы же должны сохранять симпатии к героям, иначе наш рассказ об их похождениях не вызовет необходимого слезливого надрыва и душевного отклика у тех, кому он адресован.

Американский бизнесмен поднялся, сверкая улыбкой, хрустальным бокалом в руке, фальшивыми бриллиантами в запонках и непринужденным остроумием.

Глядя на него, Илья Константинович снова почувствовал беспричинное беспокойство. Причина этого беспокойства, похоже, лежала на поверхности, но что в происходящем было не так, Русской решительно не понимал. Наверное, именно так недоумевал и мучился Распутин, уминая в доме Феликса Юсупова пирожные, начиненные цианистым калием: вроде бы и вкусно все, а что-то ему не нравилось. Но что именно было не так, Григорий сообразил, лишь когда в него начали стрелять хозяин дома и его гости.

И только когда американец поднял тост за успех будущего предприятия и по-гусарски хлопнул фужер виски, занюхав его тонким кусочком ржаного хлеба, словно пелена с глаз Ильи Константиновича спала. И как это он сразу не узнал в американце известного хабаровского мошенника Леху Примочку? Усы, что ли, мексиканские помешали? А может быть, набриолиненные волосы в заблуждение ввели?

– Леха! – прочувствованно и растроганно потянулся Русской со своим фужером к хабаровчанину. – Земеля! Ты здесь какими судьбами? Ты Грин-карту получил или уже, как и мы, гражданин полноправный?

Даже если Леха Примочка и был ошарашен тем, что его так не вовремя узнали, то держался он как достойный мошенник – даже глазом не моргнул.

Поставил фужер, подтянул манжеты, извинился и сказал, что ему надо срочно позвонить по телефону. Еще раз сверкнул набриолиненной прической, запонками, косо и недобро глянул на Илью Константиновича и вышел.

– Жора, – тихим и быстрым шепотом сказал Русской, – никакой это не американец. Наш он, с Хабаровска… Леха Примочка, мы с ним два года назад япошек прилично обули!

– Братан, – не менее тихо отозвался Жора, – ты чего волну гонишь, бизнес ломаешь? Я сразу понял, что он наш, совдеповский.

– Как догадался? – завистливо поинтересовался Илья

Константинович.

– Да ты сам посуди, – сказал Жора Хилькевич и принялся неторопливо загибать пальцы. – Во-первых, фиксы во рту. Здешние давно золотых коронок не ставят, все больше на фарфор или керамику ориентируются. Потом стол, который он заказал. Ты только глянь, что на столе? Это же надо, анжуйское к щам подавать! До такого только наши додуматься могут! Но ведь и это, братан, не главное. Ты разве не заметил, с какой распальцовкой он фужер держал? Тут и сомнений быть не могло, тем более что на безымянном пальце правой руки у него перстенек синел, по малолетке наколотый!