Текст книги "Вокруг света с киллерами за спиной"
Автор книги: Сергей Синякин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)
– Погоди, погоди, – затряс головой Русской. – Откуда все это?
Роман Михай равнодушно посмотрел на груду денег, печально вздохнул и сказал:
– Здоров ты, батька, в карты играть. Ох и здоров!
– И много я вчера выиграл? – осторожно спросил Русской.
Цыган снова вздохнул.
– Сначала ты меня раздел, – сказал он. – И Марьяну, черт тебя подери, выиграл. Потом вы с бароном схлестнулись. Кулай Михай тот еще игрок, а вот против тебя не сладил. Сначала он тебе все бабки из нашего общака проиграл, потом против денег Антарктиду поставил и снова продул, рискнул на табор сыграть – и опять ему не повезло… В общем, теперь ты у нас за главного… – Он снова вздохнул и жалобно Попросил: – Батька, отдай Марьянку. Двенадцать лет с ней живем, пятерых детей нажили…
– Да забирай, – с легким сердцем согласился Русской. – Вот, блин, влип! С Антарктидой ладно, с Антарктидой мы еще разберемся. Что мне с табором делать?
Радостный Роман Михай посоветовал:
– А ты его вечером назад проиграй, – и вспомнил: – Там вчера двое русских приходили. Ну, которым Марьяна гадала. Так они с тобой тоже в карты сели играть.
Илья Константинович похолодел.
– На что играли-то? – хватаясь за сердце, спросил он. – На краба какого-то, – сказал цыган. – Я еще удивлялся, зачем тебе при таких-то бабках какие-то крабы.
– И что же? Цыган развел руками.
– Ты опять выиграл! Потом они с тобой на их новый пистолет играли. Хороший пистолетик, новый совсем. – Михай досмотрел на новоявленного барона, картинно развел руками и сказал: – И они тоже проиграли! Пьяные были, в оправдание киллеров добавил Роман Михай.
Илья Константинович долго ломал голову, пытаясь вспомнить своих партнеров по игре, но в памяти всплывали лишь взвизгивающие цыганки, угрюмые бородатые морды и мелкие, назойливые, как комары, цыганята, выпрашивавшие у него деньги.
– Рубаху не отдашь? – глянул на него карим глазом Роман Михай.
Русской подумал, махнул рукой и принялся через голову Стягивать кумачовую рубаху.
– Сапоги со штанами тоже бери, – сказал он, чуть задыхаясь от усилий.
Цыган восхищенно всплеснул руками.
– Ай, ромалэ! Настоящий цыган – для друга последней рубахи не пожалеешь!
Похвала и лесть цыгана Илье Константиновичу были приятны, и он не стал объяснять, что в адидасовском костюмчике и рибоковских кроссовках чувствует себя гораздо удобнее.
Глава 23
Испанского или португальского Илья Константинович не знал. Слава Богу, что по-английски изъясняться научился. А добираться еще нужно было до Буэнос-Айреса, не приведи Господь, полицейские документы спросят. Ведь предстояло пересечь Патагонию, да и вообще полстраны, именуемой Аргентиной. Местные национальные обычаи Русскому знакомы не были, и изо всех великих аргентинцев он знал только славного футболиста Марадону, сгубившего себя кокаином и печально прославившегося голом, который ловко забил рукой англичанам, ну, может быть, еще его подельника из полузащиты… этого… как его… Пасареллу. Футбол Илья Константинович особо не любил, но кокаин пробовать приходилось. Еще бизнесмен знал Борхеса, но кто ж Борхеса нонче не знает? Без знания Борхеса нонче в любой интеллигентной компании появиться стыдно. Илья Константинович, помнится, сразу трехтомник себе купил. Сам же и издателей проспонсировал. Приятно, знаете ли, в кругу актеров или писателей молвить небрежно; как же, как же, знаменитый Борхес, слепой библиотекарь и писатель? Помню, помню, сам первым его трехтомник в России издал. Да у меня он на полке с дарственной надписью самого Борхеса стоит! Возле мяча с подписями Марадоны и Пасареллы и банки кофе с автографом самого Пеле.
Вообще-то у Ильи Константиновича много чего подсобралось за последнее время. Неутомимый Евгений Евтушенко подарил ему видеокассету, на которой уважаемый живой классик баловал с одной из своих жен. Честно говоря, кассету эту Евтушенко дал ему в подпитии и на обмен, но Русской ловко впарил классику фильм Луки Дамиано «Белоснежка и семь гномов», нахально утверждая, что героиня фильма – его несостоявшаяся невеста, а один из гномов Илья Константинович и есть, только загримированный. Видимо, классик хорошо ориентировался в поэзии, а в порнухе совсем не петрил, потому что проглотил подставу Русского не хуже лохов из валютного магазина «Березка», в котором наш герой начинал свою предпринимательскую деятельность в качестве «ломщика». Еще у Ильи Константиновича был автограф Чубайса. Правда, поставлен он был под таким документом, что, покажи Илья Константинович этот документ прокуратуре, парился бы Анатолий Борисович на нарах не один год и заступничество бы ничье не помогло. Еще у Ильи Константиновича была фотография импичмента Билла Клинтона. Моника Левински не врала, импичмент и в самом деле был диковинно изогнут, словно радикулит его изломал. Фотографию эту Русскому подарил один американский прокурор, когда Илья Константинович с ним парился в сауне на одном из казахстанских высокогорных курортов, и даже нотариально удостоверил,
Вокруг света с киллерами за спиной то, так мол и так, настоящий импичмент, натуральный, изображенному верить, и ниже стояла прокурорская затейливая подпись. Кстати о Монике. Ничего в ней хорошего не было, и тело довольно дряблое и некрасивое, сам Илья Константинович такую и снимать постеснялся бы, чтобы не опозориться перед владивостокской братвой, но вот отпечаток ее напомаженных губ в свой носовой платок Илья Константинович прикупил за сто баксов, а позже гордо показывал знакомым, мол, видал-миндал, те самые губки-то, скандально знаменитой практиканточки Моники из американского Белого дома, а на вопросы об обстоятельствах появления кораллово-кровавых отпечатков на его носовом платке таинственно отмалчивался и многозначительно щурил глаза.
Раньше у Русского был «мере», на котором когда-то гонял покойный Леонид Ильич Брежнев. Но машина была какая-то несчастливая, все норовила перевернуться или в кого-то врезаться. После некоторых раздумий Илья Константинович генсековскую тачку подарил директору «Прокторбанка» Илюше Довганеву. И вовремя – аккурат через месяц Довганев на этой тачке врезался в стоящий на обочине каток, и все вопросы о возмещении Русским банку когда-то полученного кредита разом отпали.
Некоторое время у Ильи Константиновича Русского хранился и карабин, из которого застрелился бывший министр внутренних дел тогда еще могущественного СССР Николай Анисимович Щелоков. Но оружие это оказалось капризным, если каждую неделю в ствол не вкладывалось сто баксов, свернутых трубочкой, карабин, висящий в зале, мог выпалить в самую неподходящую минуту – в разгар вечеринки, .например. Видно было, что карабин новых русских недолюбливал, а взятки, напротив, – очень даже уважал. В конце концов Русскому стало жаль баксов, тем более что из ствола карабина они исчезали неведомо куда. Раздосадованный этим обстоятельством, Русской подарил карабин начальнику городского отдела по борьбе с экономическими преступлениями. И что же? Не прошло и полгода, как начальника того загребли при получении взятки, осудили на семь лет, а карабин вместе с остальным имуществом конфисковали.
Но все это так, к слову, вспомнилось просто. В далеком зарубежье – и не вспомнить о доме? Илья Константинович Русской космополитом никогда не был, наоборот, слыл он исконным патриотом и даже выписывал из далекого Волгограда юмористическую газету «Колокол», в которой много и нехорошо, но очень смешно писалось о жидах, стало быть – о евреях. Если верить газете, то во всем были повинны жиды. Выходило, что евреи оказали на российское развитие такое влияние, что если бы – не дай Бог! – жидов не было, Россия до сих пор прозябала бы в Средневековье. Выпускал газету некий русофил и жидофоб из бывших партаппаратчи-ков, до перестройки ходивший в интернационалистах. В архивах местных партийных органов сохранились еще фотографии, на которых этот русофил и жидофоб изображен был в обнимку с людьми, чья характерная внешность не вызывала никаких сомнений в их происхождении. Но сейчас Илья Константинович и о нем вспоминал с теплотой и душевностью. И Русского можно было понять – его очень тянуло на Родину.
До Буэнос-Айреса Русской решил идти с табором. Лучшего прикрытия и придумать было нельзя. А там упасть в ноги российскому послу, посыпать его зелеными бумажками, объявить себя жертвой кораблекрушения да и взять билет в Европу. «Хватит! Наездились мы по заграницам! Гнать будут из России – никуда не поеду!»
Кулай Михай к планам Русского отнесся с неодобрением, но как бывший барон новому барону перечить не стал. Да и в Буэнос-Айрес следовало бы уже заглянуть, может, местные чиновники здесь полопушистее российских будут! «Выйдем дружно из-за леса: господа, гоните песо!» Тем более что идти предстояло через животноводческие районы, вон она, вся карта в изображениях бараньих рогов.
«Возьмем аргентинских баранов крепкими и мозолистыми цыганскими руками за их изогнутые рога!»
Сборы у цыган недолги – вечером попили, поплясали, а утром табор уже в дороге. Скрипят колесами повозки, дети, что рядом с ними бегут, галдят, изредка ржут недовольные лошади – мало что запрягли, еще и кнутом, сволочи, время от времени ожигают.
Цыгане – известные полиглоты. Достаточно глянуть на ихних гадалок, чтобы в этом увериться. В любой стране гадают легковерным гражданам на их собственном языке, а недостаток словарного запаса восполняют различного рода восклицаниями и междометиями, которые сопровождают вполне понятными на любом языке жестами.
Ученые говорят, что многие цыганки бессознательно владеют эриксоновским гипнозом. Дудки! Наглостью они владеют неимоверной, такой наглостью, которая подавляет объект гадания и гасит все его естественные инстинкты вплоть до самосохранения.
Вот и сейчас – не успел табор отъехать от места прежней стоянки, а уже побежали вперед разведчицы в цветастых юбках, их задача – узнать, нет ли где угрозы для табора, что там, впереди, за народ живет и нельзя ли чем поживиться без особой опаски.
Детишки галдели у кибиток и отбегали лишь для того, чтобы курицу бесхозную подхватить с земли или неосторожного поросенка, ничейно валяющегося в южноамериканской грязи.
С цыганами тоже произошла метаморфоза – из склонных к безделью и мечтательной созерцательности православных христиан они мигом обратились в степенных и рассудительных католиков, склонных к великой хозяйственности и ведущих непрерывный торг со своим Богом на предмет получения от последнего всяческих благ и поблажек.
Путешествие проходило без особых неожиданностей, но Илью Константиновича не отпускало странное предчувствие, что добром это все не кончится. Слишком резок был переход от полного опасностей и неожиданностей путешествия к спокойным и несколько однообразным дням цыганской кочевки.
– Не каркай, ромалэ, – добродушно говорил ему бывший барон Кулай Михай. – Хорошо едем! Ты только посмотри, сколько женщины собирают! Ты только посчитай, сколько уже мужчины принесли! А дети? Это же красавцы, а не дети. С такими детьми счастливое будущее любому табору обеспечено!
Русской отмалчивался. Чем больше он жил последнее время, тем больше понимал, что, к сожалению, не все в миреь решают деньги.
Психолог бы сказал, что в сознании Ильи Константиновича происходила переоценка ценностей. Но, во-первых, не совсем понятно, как этот торгашеский термин попал в социальную психологию, а во-вторых, никаких особых переоценок Русской не проводил, просто понимать начинал, что деньги решают многое, но не все.
Неприятности начались неожиданно, как град в середине лета.
Сначала попались две цыганки, которые на одной из многочисленных фазенд нагадали хозяйке по имени Изаура голливудского принца Ди Каприс в мужья, клад, что будет найден в зарослях сахарного тростника, двух детей-близнецов и наследство от дяди.
Изаура простодушно поверила в свой счастливый союз с голливудским принцем – ведь что в жизни не бывает, – на веру она приняла и наследство от дяди, которого у нее никогда не было, и даже приказала засадить часть полей вокруг фазенды сахарным тростником, чтобы впоследствии найти в этих зарослях клад. Но, услышав о близнецах, Изаура растерялась. Надо прямо сказать, детей она никогда не любила. Кроме того, возраст для обзаведения детьми у Изауры был не совсем подходящим – все-таки шестьдесят лет, это вам не семнадцать и даже не тридцать. Своими сомнениями хозяйка фазенды поделилась с начальником сельской жандармерии, и это послужило тому, что обманщицы были задержаны для выяснения обстоятельств, а в табор приехали на автомашине два карабинера.
Одного из них звали Паоло ди Гупперейро, а второго звали совсем наоборот – Перес де ля Куньяр. Карабинерам было по двадцать четыре года, и оба они мечтали поймать особо опасного преступника и стать известными, чтобы из провинциального полицейского участка выбраться в столицу и зажить там яркой зажигательной жизнью, которую молодые жандармы с завистью наблюдали в многочисленных американских фильмах, продававшихся на видеокассетах даже в их безнадежном и безденежном захолустье.
При виде Ильи Константиновича Русского они сразу оживились и зашептались, показывая друг другу старые затертые плакаты из серии «Их разыскивает полиция». В плакаты эти Русскому заглянуть не удалось, но душа его сразу же исполнилась самых нехороших предчувствий. И надо сразу сказать, что предчувствия его, как водится, не обманули.
Выпив сразу по пять рюмок перно подряд, жандармы осмелели и пришли к какому-то общему выводу. С сияющими глазами они подошли к новоявленному цыганскому барону, и Перес де ля Куньяр, жгуче поблескивая своими аргентинскими глазами, торжественно объявил по-испански.
– Сеньор Борман! Я имею честь объявить вам о вашем аресте!
Русской ничего не понял из того, что сказал Перес де ля Куньяр, и обиженному жандарму пришлось повторить все на ломаном английском. Суть осталась прежней, но впечатление начисто пропало. Немного оскорбленный этим, Паоло ди Гупперейро ловко – почти как в американских фильмах – застегнул на опасном преступнике никелированные наручники.
Глава 24
Тоскливо сидеть в камере за свои собственные грехи. Сидеть в ней за чужие грехи вообще невыносимо. Осознание того, что с ним поступают несправедливо, выводило Илью Константиновича из себя.
Да что там таить – до бешенства это его доводило! До такого бешенства, что Илья Константинович начал стучать кулаками в обитую железом дверь и требовать вначале русского консула, затем адвоката, а окончательно отбив кулаки о железо, обессиленно сел на жесткий топчан и вспомнил о маме. В данном случае лучше всего ему, несомненно, помогла бы мать. И то при условии, что явилась бы в жандармерию со всеми документами, детскими фотографиями своего Илюши, а главное – с его свидетельством о рождении. Но мама жила в далеком Благовещенске и не знала, что сын нуждается в ее помощи.
В этой ситуации Илья Константинович Русской мог рассчитывать только на себя.
Тем временем весть об удачливости молодых жандармов уже распространилась в провинциальном городке. Многие почитали за обязанность заглянуть в участок и удостовериться в том, что знаменитый немецкий людоед Мартин Борман спустя долгие годы пойман и посажен за решетку. Окошечко в камеру то и дело открывалось, и любознательные аргентинские граждане с интересом разглядывали пойманного злодея.
– А по виду и не скажешь, – сказала жеманная супруга тяэра Мария де ля Гранту, известная законодательница местных мод и нравов, которую по причине всеобщей известно-'сти в городке звали просто Марией. – Поверить не могу, что такой замухрышка мог съесть несколько миллионов человек. "Хотя, может быть, у них в Европе совсем другие аппетиты…
– Не сомневайтесь, сеньора, – галантно склонил к ее плечу блестящую от бриолина голову секретарь суда, местный вертопрах и повеса, числящийся другом семьи де ля Гранту. – Вы только взгляните на его глаза. Это глаза людоеда, сеньора, это глаза дикой пумы, которая, затаившись в пампасах, ждет свою очередную жертву! Взгляните в его глаза – и вы убедитесь, милая Мария, что этот человек способен на все!
Зеленые глаза сеньоры Марии с жадным томным вниманием оглядели Илью Константиновича.
– Вы правы, – сказала она и кокетливо склонила голову на плечо спутника. – Я боюсь его, Хорхе… Его вид вызывает дрожь во всем моем теле… Мне страшно!
– Не бойтесь, сеньора, – галантно сказал секретарь суда. – Ваш рыцарь с вами. Неужели вы думаете, что я не смогу защитить вас от этого беспощадного дикого зверя?
– О-о, Хорхе! – Красавица томно сощурила глаза. – Пойдемте, мой дорогой, немедленно пойдемте отсюда, вид этого хищника вызывает во мне страстное желание…
Секретарь суда боязливо огляделся по сторонам. Видно было, что он побаивается мэра, но сдержать себя не может. Так живущий в доме кот отлично знает, что за украденное со стола мясо его обязательно накажут. Но он все равно ворует это мясо в силу своей натуры, ворует и отдается беспощадным рукам хозяина – делай, бессердечный, что хочешь, все равно мясо уже сожрано и наказание по сути своей бессмысленно.
– Может быть, сеньора Мария желает поехать на нашу маленькую уютную квартирку? – проворковал Хорхе.
Мария де ля Гранту страстно сверкнула на него своими дивными очами.
– А я тебя куда зову, дурак?! – раздраженно спросила она. В это время в коридоре послышался шум, и двое карабинеров подволокли к камере задержанного. Дверь в камеру отворилась… Илья Константинович не поверил своим глазам – перед ним стоял Жора Хилькевич из Мурманска. Толстяк был в футболке, повторяющей цвета российского флага, синих шортах и красной бейсболке. На шее его желтела неизменная витая цепь, на полных ногах желтели все те же «шлепки». Новой была надпись на футболке. Сделана она была на испанском языке, которого Илья Константинович не знал. Но слоган на футболке был длинным и славным, хотя и не особо цензурным, а потому сразу скажем, что являлся он непереводимой игрой слов, и героями слогана были святая путана Мария и ее верный конь.
Честно говоря, сейчас Илья Константинович Русской был рад появлению мурманского бизнесмена, как никогда. Хиль-кевич же, заметив старого друга, радостно раскрыл объятия.
– Здорово, братан! – радостно завопил он. – Ну ты даешь, братила! За тобой не угонишься! Зря ты со мной в Бразилию не полетел! Веришь, всю Амазонку на моторках исколесили, анаконд искали. Они хитрые, заразы, нырнут и по два дня на дне сидят, утопиться готовы, лишь бы на прицел не попасть. Мы уж и на живца пробовали! Веришь, бесполезно, только крючки обдирают, на нас уже из-за этих индейцев коситься стали! Отстали только, когда я им карточку показал, где с Пеле сфотографирован. У них строго! Покажешь карточку с Пеле в обнимку, и никаких вопросов! Нет, я вот думаю, на фиг нам эти анаконды сдались? Обыкновенные змеи, как гадюки наши, только размерами побольше!
А потом, братила, мы на карнавал угодили. Такие там мулаточки плясали! Веришь, на них надето, наверное, меньше, чем при рождении! Такие цыпочки! Да, братан, проснулся ночью на ихнем пляже знаменитом, Копокабаной называется, веришь, доллара живого нет, только народ по пляжу в умате ходит!.. Про Педерссона Хилькевич не спрашивал. Похоже, Жоре Хилькевичу немного отбили память. Он даже не помнил, как высадил Русского и его товарища Педерссона на берегу Магелланова пролива. Это еще раз доказывало то, что правоохранительные органы во всех странах одинаковые – им только попадись!
Жора плюхнулся на топчан рядом с Ильей Константиновичем, недоверчиво разглядывая его. Русской понимал, что одеяние его выглядит странно, особенно плисовые штаны и сапоги гармошкой, которые ему в камеру передали сердобольные цыгане. Адидасовский костюмчик на память о задержанном нацистском преступнике забрал кто-то из полицейского начальства.
– Слышь, братила, – сказал Хилькевич, – ты часом не в пьесе какой играешь? Чего вырядился-то?
– Жизнь такая, – философски пожал плечами Русской. – Что мы все обо мне да обо мне? Ты сам-то как сюда попал?
Жора сплюнул на каменный пол.
– Волки позорные! – сказал он. – Ну, я им устрою! Ты только прикинь, тут наша сборная тренировочные матчи с ихним «Пеньяролем» проводит. Ну, я чин по чину, снаряже-ньице заготовил, сирену с завода «Серп и Молот» выкупил, красок, чтобы морду мазать, прикупил… Сижу, блин, болею! Ну, изредка сирену заведу, чтоб все по кайфу было… Тут ко мне ихний мент подходит, берет, сволота, под козырек и вежливо так спрашивает: «Не будет ли сеньор так любезен сирену свою больше не включать? А то у нас уже по всей Патагонии военное положение объявлено и население воздушных налетов ждет». А сам, гадюка, мне всю видимость закрыл. Тут наши гол забили. Это ж, сам понимаешь, не телек, здесь повторов не будет. Такая меня досада взяла, что я этого мента сиреной по башке и огладил. Мента, конечно, в больницу, а меня вот сюда, в камеру.
Он встал, ногой ударил в дверь, сморщившись, схватился за отбитые пальцы и запрыгал на одной ноге.
– У-уу, волки! – сказал он. – Поболеть порядочному человеку спокойно не дают! И сотовый отобрали, а то бы я сейчас адмиралу Тихомирову позвонил в Севморфлот, тот бы их парочкой крылатых ракет вразумил! А ты? Ты-то как здесь оказался?
– За Бормана приняли, – досадливо морщась, признался Русской.
Жора недоуменно оглядел его.
– Тебя? За Бормана? – недоверчиво переспросил он. – Да ты и не похож на него вовсе. Борман-то покруче будет, он пять лет бодибилдингом занимался, у него фигура что шкаф-купе у меня в прихожей…
– Да не за того, – уныло сказал Илья Константинович. – За немца, который с Гитлером когда-то кашу варил.
Хилькевич еще раз внимательно оглядел товарища по несчастью.
– Не, братила, – сказал он. – Как это я сразу не допетрил? Есть, блин, в тебе что-то немецкое. И фигура у тебя, братила, дойчевская, и в морде какая-то аккуратность просматривается. Только тому сколько сейчас лет? За девяносто?
– Вот и я им говорил, – хмуро сказал Русской. – А они свое гнут, мол, не в возрасте дело, ты, говорят, на фоторобот этого самого Бормана крепко смахиваешь. Жора всплеснул руками.
– Да на этот самый фоторобот кто только не смахивает! Вот, помню, у нас один чудик в Мурманске рыболовный траулер с треской угнал. Менты там такой фоторобот нарисовали, что полгорода по нему похватали, сам в кутузке два месяца парился. Только когда они своего начальника УВД по фотороботу в КПЗ упрятали, до них дошло, что картинка некачественная.
– А ты к этому траулеру отношения не имел? – недоверчиво усмехнулся Русской.
Жора Хилькевич пожал плечами.
– Ты, братила, любопытен, как следователь из прокуратуры, – сказал он. – Ты ж сам бизнесом занимался, знаешь, что без первоначального капитала свое дело ни за что не поднимешь.
Они посидели на топчане и помолчали. В зарешеченное окно на них с воли смотрело синее небо. Жора достал из кармана мятую пачку «Примы» и протянул сигарету Илье. Русской не курил, но сейчас на душе у него было так тошно, что он взял сигарету, прикурил ее и, закашлявшись, затянулся вонючим дымом.
– Как ты эту гадость куришь? – продолжая перхать, задавленно спросил он.
– А я всегда, когда за бугор выезжаю, с собой несколько пачек «Примы» беру, – признался Жора. – Как тоска одолевать начинает, я сигареточку выкурю – и словно опять дома оказался.
Русской с сомнением понюхал сигарету.
– А мне она Монголию напоминает, – сказал он. – Дымит словно кизяк. Ну, что делать будем?
– Я посплю, – решительно сказал Жора и вытянулся на топчане. – А то вчера в дансинге полдня аргентинское танго с одной дамочкой разучивал. Одного французского шампанского два ящика выжрали. А утром на скачки подался, а оттуда прямо на футбол.
Он сладко зевнул, с хрустом потянулся и с неожиданной досадой сказал:
– Из-за этих козлов так и не узнал, кто гол забил – Панов или Веретенников.
Русской посидел, посасывая вонючую сигарету.
Хилькевич похрапывал, одной рукой зажав в кулаке свою толстую золотую цепь. Лицо его было безмятежно спокойным, словно не в камере он сейчас находился, а спал в очередном пятизвездочном гранд-отеле с очередной жрицей Камасутры под боком.
Илья Константинович тычком забычковал недокуренную сигарету и лег на спину, глядя в грязный потолок камеры. Почему-то сейчас ему вспомнились убийцы, гнавшиеся за ним от самого Владика. «Интересно, – подумал Илья Константинович, неожиданно для самого себя окунаясь в сонливую дрему, – нашли эти орлы себе новый пистолет или… х-ээх… что-нибудь новенькое придумали?»
