Текст книги "Трансгалай (сборник)"

Автор книги: Сергей Синякин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

15. ДОБРЫНЯ НИКИТИЧ

Выбрал дорогу – нечего горевать!

И путь светел – да опасен, и дорога пряма – да злодеи на ней поджидают.

Ближе к ночи выехал Добрыня на малую поляну дремучего темного леса. В чащах огоньки злые горят: то ли звери прячутся, то ли тати лихие поджидают.

Стоит на поляне избушка покосившаяся. Вокруг избушки изгородь из огромных потемневших от времени костей. На иных костях черепа насажены вместо светильников, из их пустых глазниц колдовской огонь горит, голубым дрожащим светом все вокруг освещает.

– Есть кто-нибудь? – крикнул Добрыня.

Только эхо из чащи ему отозвалось.

Слез богатырь с коня, подошел к избушке, а входа найти не может.

– Избушка, избушка! Стань к лесу задом, а ко мне, добру молодцу, передом, – просит богатырь.

Заскрипела изба, пошевелилась. Показалась из-под гнилых досок куриная лапа, загребла землю, и избушка с квохчущим звуком поворотилась.

Вошел Добрыня в избу.

Сидит у окна седая древняя старуха, кудель прядет. Рядом огромный черный кот дремлет лениво. Над головой старухи филин на жердочке нахохлился, глаза прикрыл.

– По добру, по здорову ли, бабушка! – поздоровался Добрыня – Фу-фу-фу! – старуха отложила кудель. – Давно я русского духа не слыхала, а нынче русский дух сам в избу лезет!

– Откуда будешь, добрый молодец, куда путь держишь, как зовешься – прозываешься?

Сел Добрыня за стол, рассупонился, отвечает старухе:

– Ты бы, прежде чем спрашивать, баньку истопила, накормила бы меня, напоила, а потом и разговоры вела!

Старуха усмехнулась, показав желтый клык.

– И спрашивать нечего. Вижу, что с Руси! Баньку, говоришь? Накормить, напоить? Давай с этим погодим чуток. Было тут на днях Лихо Одноглазое. Спрашивало все – не проезжал ли мимо богатырь русский по прозвищу Добрыня Никитич. Уж не про тебя ли спрашивало?

– Лихо, говоришь? – Добрыня бросил пояс с мечом на стол. – Пусть даже Лихо. А кормить путника тебе, старая, по законам дорожным положено. Давай, бабуся, как говорят, что есть в печи, все на стол мечи!

– Иванушка там у меня, – скучно сказала хозяйка. – Что у Яги в печи? Окромя Иванушек и нет ничего.

Рука Добрыни сама к мечу потянулась.

– Да шучу я! – торопливо сказала Яга. – Откуда в нашей чащобе Иванушки? Что мне и пошутить нельзя? Только вот тебе обед сытный, а мне за то – смерть лютая. Лихо Одноглазое узнает, что приветила я тебя, и избу спалит, и меня на кол посадит.

Добрыня усмехнулся.

– Выходит, что ты Лихо больше, чем меня опасаешься?

– А как мне лиха не бояться? Ты ж с Защитников, а Лихо? Тварь залетная, переметная, с кем стакнется, тому и служит. Ведь и меня шпински зазывало!

Сказала, а сама на костяной ноге ковыляет, горшки из печи носит, и на меч богатырский украдкой косится.

Рассудила себе, что Лихо далеко, а Добрыня-то рядышком.

Не стоит судьбу испытывать; живи, как жизнь повернется.

Поел Добрыня и начал рассказывать Яге про себя, про путь свой неблизкий. Пригорюнилась старуха: привычно ей под властью киевской жить – хоть и туго, а дышать-то можно. А ну Кащей воцарится? Знала ведь Яга своего родственничка, ох как знала!

Сам нежитью на земле обретается, и другим спокойствия не дает. Уж лучше на богатырей надеяться, авось победят они и жизнь прежняя потянется. А придет Кащей к царствию, так и жить незачем – все одно его враждуры да соглядатаи замучают, измену выискиваючи!

– Дорога к Поклон-горе и мне неведома, – сказала Яга. – Но скажу тебе так, богатырь, на какой дороге тебя Лихо Одноглазое ждет, та дорога и ведет к Поклон-горе! Ложись, Добрынюшка, спать. Утро вечера всегда мудренее. Отдохнувшему богатырю и путь короче вдвое.

Прилег Добрыня Никитич на жесткой неудобной скамье, а Баба-Яга во двор вышла. Черепа освещали лес синим пламенем, в прорехах черных облаков тускло высвечивала Луна, и Яге показалось, что кто-то наблюдает за ней сверху. Захотелось Яге в избу вернуться, запереться на все засовы. Но коль назвался груздем, надо полезать в кузов!

Выкатила Баба-Яга ступу, уселась в нее, взмахнула метлой, и, повинуясь волшебному знаку, ступа взвилась в черное небо, просыпаясь вниз синими скрами. Мелькнула ступа под облаками и помчалась Яга по неведомому тайному маршруту, оставив в ночи темную квохчущую сонно избушку и спящего в ней богатыря.

Было видно, что торопится Яга обернуться назад затемно; ночь же уже шла к исходу и в деревенских курятниках готовились возвестить наступающий день рыжие петухи.

16. ИЛЬЯ МУРОМЕЦ

Хорошо стоять на палубе обдуваемого ветрами корабля!

Плыли вдоль бортов белые облака, сверху светило солнце, и странно было видеть в черно-фиолетовой бездне немигающие звезды. Среди облаков беззаботно носились громовики, сталкивались с шумом на кулачках, разбрасывали вокруг фонтаны искр, проскакивали, хвастаясь друг перед другом ловкостью, среди мачт Летучего Корабля, дразнили его пассажиров.

Летучий Корабль, повинуясь Симеону, спустился ниже и пробил облако. Внизу лежала земля, похожая на пеструю шкуру волшебного зверя, голубыми венками темнели на ней ручейки, реки да озера, квадратами зеленели луга и засеянные поля, чернели жилами степные дороги, и мягкой серебристой рухлядью стелился вокруг дорог ковыль, сквозь который полыхали голубые звездочки васильков.

– Красиво! – гордо спросил Симеон, словно сам он создал этот чудесный мир.

– Красиво! – искренне подтвердил Муромец, чувствуя легкое головокружение от случившейся перед ним высоты.

– Летим к югу, – сказал Симеон. – Я точно помню, что там есть горы. Мы там были в прошлом году.

По палубе скользнул легкий ветерок.

– И ветер попутный! – обрадовался корабельщик и поторопил рулевого: – Ну, что ты там копаешься? Поворачивай к югу!

– Руль не слушается! – натужно отозвался рулевой.

– Долетались! – растерянно сказал Симеон, глянув искоса на богатыря. – Мы теперь одному ветру подвластны! Даже на землю опуститься не сможем!

Илья сел на дубовую скамью: вот и случилось!

– Не бойся, Илья, – по-своему понял богатыря корабельщик. – Когда ни то приткнемся к горе, бросим якорь и починимся. Одно хотел бы знать – что за нечисть корабль повредила? И кому эта порча надобна?

А в облаках над Летучим Кораблем развились неугомонные: в стороне от парусника тянул в сторону горнoй ряды перепончатокрылый китайский дрaкoн; промчались в сторону синеющего на горизонте моря две соблазнительно голых ведьмы, и запоздавшая Баба-Яга укоризненно сплюнула при виде ведьм, погрозила хохочущим красоткам костлявым кулаком и медленно спланировала в самую чащу раскинувшегося внизу леса.

Симеон тронул богатыря за плечо.

– Беда бедою, – невесело пошутил он, – а обедать надо. Закусим, чем бог послал, Илья Иванович?

– Ну, что ж, – Муромец встал, оглядел проплывающие под кораблем просторы. – Угощай, корабельщик, воздушными разносолами!

17. АЛЕША ПОПОВИЧ

Город винтообразно поднимался по склону горы к вершине.

По узкой тропе невозможно было проехать на коне и богатырю. пришлось спешиться. Окрестности города заросли сорной волчец-травой и среди травы копошились всяческие гады, похожие на копны сена: одни свистели, другие шипели, третьи испускали студеный холод. Заметив богатыря, все это воинство обратилось в бегство.

Алеша подошел к великому по размерам змею, что лежал вокруг города и спал. Через змея была положена лестница из кипариса и по лестнице той было три надписи на разных языках и на русском гласила: «Вступай смело!» Попович вступил на лестницу и вошел в город, в котором не было жителей. Ворота в церковь трех отроков были открыты.

Богатырь привязал на площади коня, вошел в церковь и она наполнилась благоуханиями и дымами. В глубине церкви кто-то пел заунывно и невесело. Попович, пошел на звуки и вышел в зал. На столе белого бархата лежали гусли, дубинка, ковер диковенный и сапоги с высокими голенищами.

За столом сидел чернец и внимательно разглядывал лежащие перед ним предметы. Вид у монаха был растрепанный и все его поведение свидетельствовало о сильнейшем душевном волнении.

Иначе зачем бы чернецу смеяться и постукивать себя по лбу?

– Безумец! – сказал чернец отсмеявшись. – Хотел я алгеброй гармонию проверить… Проверил. Ну и что? Сапоги-скороходы. Видно, что сапоги. А почему скороходы? Какие свойства обуславливают скороходность данной пары сапог? Фасон обыкновенный, материал тоже, а скорость необычайная. Бред какой-то! Или дубинка-самобой. Из дуба рублена, на земле таких дубинок – пруд пруди. Что ее в воздухе держит? Что обеспечивает избирательность и прицельность удара? Глаз-то она не имеет! Что же обеспечивает ее самобойность?

Попович изумленно слушал чернеца. Диковинные слова тот говорил, диковинные дела измысливал.

– Ведь действует все, действует! – чернец вскочил на ковер, взмыл на нем в воздух, описал круг по залу и вернулся на место. А как действует? У птицы крылья есть, они ее в воздух поднимают. А что заставляет летать эту старую тряпицу? И шерсть обычная и краски простые, а – летает!

Чернец уселся за стол, потянул к себе зазвеневшие гусли:

– Самоплясы… Я понимаю, что они играют. Но каким фокусом они народ заставляют плясать?

Он тронул струны и гусли заиграли сами по себе. Попович почувствовал, как непреодолимая сила сгибает одну его ногу, другую, выворачивает неестественным образом руки… и богатырь против воли своей пустился вприсядку вокруг выделывающего коленца чернеца. Буйное веселие завладело Алешей, чернец же, нисколько не удивившись его появлению, с придыханием объяснил Поповичу:

– Жизнь свою положил, чтобы разобраться почему ковер-самолет по небу летает, сапоги-скороходы куда хочешь несут, почему дубинка-самобой по твоему желанию любого оттузит, а гусли-самоплясы людей танцами насмерть замучить могут…

Музыка оборвалась и оба рухнули на скамью, судорожно дыша и переводя дух.

– А ты кто такой? Как попал сюда? – спросил чернец изумленно.

Спустя час оба сидели за Скатертью-самобранкой и чернец, звонко хлопая по кольчужному богатырскому плечу, объяснял Поповичу:

– Убил я на постижение сути волжбы всю свою жизнь сознательную. И что же? Все неясно по-прежнему; гусли играют, дубинка меня однажды чуть насмерть не захлестала, с ковра-самолета едва не упал. Вижу, что все это на деле существует… Но почему? Вот вопрос! До сути хочется проникнуть, до естества самого! – за разговорами чернец не забывал подливать в чаши душистую медовуху и становился с каждой выпитой чашей все косноязычнее и загадочней.

– К примеру, ковер-самолет. Садись и лети. Только думать успевай. А как он дорогу находит? Откуда знает куда нести? А, кто ответит?

– А зачем тебе это? – удивился Попович. – Я полагаю, что чудо оно и должно оставаться чудом. Чудо действует пока его изучать не начинают. Как начнут изучать и раскладывать, тут чудо и кончается!

Он подлил в чаши напитка. Рядом с чашей чернеца лежало кресало. Попович попробовал высечь огонь. Чернец очнулся:

– Положь кресало на место! Полцарства спалишь!

– Моложе меня целые царства завоевывали! – обиделся Алеша.

– Государство завоевать и молокосос сумеет. Все завоевания от незрелости ума и души.

Попович положил кресало на место.

– А ты прав, богатырек, – сказал вдруг чернец. – Получается, что сижу я здесь, а настоящая жизнь стороной проходит. Кто со злодеями сражается, кто злато стяжает, кто любови рад, а у меня вместо жизни видимость одна. Знаний накопил… А что мне с ними делать? Вот ты меч-кладенец ищешь? А знаешь ли ты его историю? Сделан он по повелению царя Навуходоносора в Вавилонграде. Когда царя не стало, стал править страной его сын Василий. И пошли на город походом многие великие цари с полками своими. Прослышали они о смерти царя Навуходоносора и пришли своей поживы искать. Царь Василий приказал своим воеводам биться, но неравными были силы. Пришли тогда воеводы и князья царю челом бить. «Вынь, государь, аспид – меч отца своего и защити нас и царство Вавилонское от нашествия царев иноплеменных.» Царь Василий им говорит: «Не помните разве, что заклят меч отцом моим до скончания веков и не повелел отец его вынимать из ножен?» Многими просьбами склонили царя вынуть меч. Снарядился он в доспехи, привязал меч к бедру и выехал из города на помощь войскам своим. И как соединился он с войском, решив биться, в тот же час меч-самосек выскочил из ножен и отсек царю Василию голову, и царей великих посек с войсками их, а с ними и все вавилонское войско, и женщин, и детей, и скот их. Опустел тогда великий город. Пришел тогда мастер, что меч выковал, взял он самосек и зарыл его под Поклон-горою на веки вечные. Наложил он на меч заклятие, что нельзя самосек для злых дел использовать, но в память о безвинно сгинувших жителях вавилонских постановил он, что тот, кто меч достанет для защиты Родины своей или иного правого дела, не пострадает более, а непобедим будет, покудо пользоваться мечом будет в целях праведных; в противном же случае много бед тот меч принести может…

Закончив сказ, припал чернец к чаше с брагою, а испив ее, сказал богатырю:

– Наговорился я с тобою, Попович, за шесть молчальных лет! Не надоело тебе меня слушать? Должен был я рассказать тебе историю меча-кладенца. А теперь, когда знаешь ты все, хочу я тебе подарок сделать. Бери богатырь, ковер-самолет, домчит он тебя куда тайно душа возмечтает. – Жестом чернец остановил Поповича. – Знаю, что не хочешь ты друга верного терять, коня богатырского. Дам тебе еще хрусталь горный. В одну сторону через него поглядеть – уменьшится предмет насколько тебе надобно, в другую сторону глянешь – станет он прежним. Человек с умом изворотливым много пользы для себя и для дела праведного поиметь может.

Чернец вяло махнул рукой.

– Прощай, богатырь. Поспать мне надобно, да собираться пора: чую я, что русскому воинству нынче и мудрец – в подмогу.

Послышался странный звук. Заколебалось пламя свечей и где-то у входа тревожно заржал конь.

– Что это? – спросил Попович.

– Змей великий свистнул, – сказал чернец. – Некогда спать. Да и ты, богатырь, торопись – Кашей на Русь двинулся!

18. КАЩЕЙ БЕССМЕРТНЫЙ

Редко кто видел его веселым.

Хныге это увидеть довелось.

Кащей даже потрепал одобрительно своего Главного Советника по небритой щеке холодными костлявыми пальцами.

Каждое утро Бессмертный тренировался рвать оковы. Выпьет воды, рванет цепь и обрывки наземь бросит. Недоумевал Хныга – зачем это властелину?

Сегодня Кащей был в хорошем настроении. Примериваясь к оковам, ои добродушно пояснил:

– В детстве меня Кошей прозвали. Такое, понимаешь, противное имя… Я свою первую жену в подземелье заточил за то, что она меня Кащей называла… – он поморщился и резким рывком разорвал цепь. Хныга восхищенно захлопал в ладоши. – Думаешь, зачем я это делаю? – усмехнулся Кащей. – Слушай. Было это лет четыреста назад. Влез я в авантюрную войну, попал в плен… – Кащей безнадежно махнул рукой. – Сам понимаешь, как к бессмертному относятся. На цепь и в чулан. Ни капли сам понимаешь, воды. Так и провисел сто лет, пока какой-то дурак в чулан не заглянул. Вот теперь и тренируюсь, чтобы по сто лет в темных чуланах не терять…

Он сел на трон, разглядывая золотые черепа, украшающие подлокотники.

– Месяц прошел, – напомнил он. – Я слушаю тебя, Хныга?

Выслушал Советника и глаза заблестели.

– Муромец у нас в небесах. Отлично! Заготовь, Хныга, именной указ о награждении верного нам водяного. Не скупись! А в скобочках укажи – посмертно… Попович… Ну этому из заколдованного города не выбраться. Был я там лет сто назад. Там была надпись:

«Вступай смело! Назад не гляди – возврата не будет!»

А я вторую часть оторвал и оставил только – «Вступай смело!» Хе-хе-хе! Вот он и вступил… – Кашей довольно потер руки. – И остался у нас, Хныга, сильный, но умом недалекий Добрыня. Его мы в расчет не берем, у него на пути Лихо Одноглазое, да в засаде Вий-истребитель стоит. Их Добрыне вовек не пройти. А если и пройдет, то одного богатыря три великана и огненный Змей быстренько охомутают!

Кащей Бессмертный сладостно раздул ноздри. Представились ему горящие бревенчатые хаты и поля в кровавом зареве, вереницы рабов в колодках, покорно бредущие в полон. Увидел Бессмертный горы трофеев и дань неисчислимую, открыл глаза и ненавистно прохрипел:

– Огнем! Железами калеными выжгу! А князя Владимира, Кащей простер костлявую руку. – князя в темницу, на цепь, пусть сгниет без света и синего неба!

– Вели седлать коня, Главный Советник! – приказал он Хныге.

Хотел Советник остеречь повелителя, но глянул в его остекляневшие глаза и понял, что возражать ему сейчас, значит добровольно положить под топор палача свою мудрую голову.

Горделиво стоял Кащей в своем черном одеянии, простер руку перед собой, и тонкие губы, змеино кривясь, возглашали:

– На Русь! На Русь!

19. ДОБРЫНЯ НИКИТИЧ

Проснулся Добрыня, а стол уже накрыт и подле стола Баба-Яга хлопочет. Не знал богатырь, что все раннее утро просидела над ним Яга, раздумывая и считая, что ей выгодно: убить сонного богатыря или помощь ему оказать? Русь-то Русью, а с Кащеем шутки плохи, пошлет наемников, те предательницу вместе с хатой спалят. И может быть убила богатыря Баба-Яга, да вспомнился ей статный Муромец, представилось ей, что входит богатырь в избушку и вопрошает грозно: «Куда, Яга, друга-товарища дела?» И потому суетилась Яга, что утренние гадкие мысли ей забыть скоре хотелось.

Не знал Добрыня, закусывая, что именно в это время прибило Летучий Корабль к Поклон-горе и бросил ловкий Симеон якорь, зацепившийся сразу за дуб трехсотлетний, и Муромец медленно, чтобы не вырвать огромный дуб из земли, подтягивал за якорную цепь к земле.

И не ведал Добрыня, что в это раннее утро садился на площади заброшенного города на ковер-самолет Алеша Попович, и уже по-походному снаряженный чернец спрашивал богатыря, поигрывая дубинкой-самобоем:

– Куда ты сейчас, Алеша? К Поклон-горе? Ковер, он дорогу знает…

– Нет, – отвечал юный богатырь. – Ты, Чигирь, поспешай побратимам на выручку, а мне еще на остров Буян надобно. Есть у меня тамошное дело!

И совсем уж не ведал Добрыня, что хлынули на Русь с юго-запада черные орды враждуров; горделиво и без опаски шел на Русь Кащей Бессмертный, уверенный в гибели Защитников, и уходило население к Киев-граду, еще не зная, что ничем не может помочь им малолетний князь Владимир, так не вовремя прельстившийся молодильными яблоками.

Вытащила Баба-Яга на середину избы овальное зеркало с затейливым орнаментом, пустила по орнаменту красное яблочкп и подозвала богатыря. Чистое зеркало затуманилось и в нем отразилась земля, видимая с высоты птичьего полета: не зря летала Яга на разведку! – стали видны дороги лесные и степные, а Яга нашептывала богатырю:

– Вот здесь ждет тебя, батюшка, Лихо проклятое! Снарядилось оно самострелами… А свернуть нельзя! Ведет дорога аккурат к Поклон-горе. Но это еще не все! Коли пройдешь Лихо, ожидает тебя за этим вот поворотом страшный Вий-истребитель…

После этих слов Яга сама сомлела от страха. Не ошиблась ли она в выборе, может вернее было бы богатыря в омут темный, а Кащей хоть и ирод, да родственник…

– Коня напоила? – вернул к действительности Ягу голос богатыря.

– Напоила, напоила, касатик! – торопливо запела Яга и мысленно себя успокоила: верно решила, верно! Не может Кащей победить богатырей русских, сколько раз уже пробовал, да безуспешно. Надо бы доглядеть за Добрыней, не ровен час подмога потребуется.

Присели на дорожку.

Помолчали.

Добрыня встал, подхватывая дорожную суму.

– Прощай, бабушка! Вовек не забуду твоего гостеприимства!

Стояла Яга во дворе, слушая удаляющийся перестук копыт богатырского коня, и сомнения вновь шевелились в ее душе: а ну как Кащей победит? Будешь здорова, как же! Соседские ведьмы сказали, что Кащей на Русь двинулся. Не лучше ли было выждать?

– Да, что это я? – спохватилась Яга – Экое дело – дорогу богатырю указала. И не просто указала, а под стрелы Лихо Одноглазого подвела. Чиста я перед Кащеем, если Лихо не оплошает. А ну как оплошает? – у Яги мурашки по костяной ноге забегали. – Разве поверит тогда Кащей в верность и рвение? Ну, а не оплошает Лихо? Илья да этот оглашенный Попович не поверят никогда, что я Добрыне путь указала, а не под гибель умышленно подвела. Ах, ты, господи! – в душевной маяте помянула старуха запретное имя. – Что же делать-то? Одни тебя могут вместе с домом спалить, другие – запросто! – дом вместе с тобой!

Помыкалась Яга по двору и поняла, что не усидеть в избе. Понеслась ступа Яги туда, где может быть уже торжествовало Лихо Одноглазое.

А Лихо Одноглазое и в самом деле торжествовало. Лежал Добрыня на сырой земле, сраженный стрелою предательской.

Привык богатырь встречаться с врагом лицом к лицу и не думал, что настигнет его смерть из-за зеленой ели.

– А говорили, трудная задача! – насмешливо сказало Лихо. – Да мне хоть каждый день по русскому богатырю, а то и по два!

Пнуло Лихо поверженного богатыря ногой, подхватило под руки и отволокло с дороги. Приторочило Лихо к луке своего седла повод богатырского коня и поехало войску кащееву навстречу, оставив Добрыню лежать с открытыми глазами под неподвижным высоким небом.

Тут и подоспела Баба-Яга.

Присела она над павшим и не знает радоваться ей или горевать. И слышит, на дубу придорожном ворон с вороненком разговаривает.

– Тятя, – спрашивает вороненок. – Можно я очи богатырю поклюю?

– И не думай! – взъерошил перья ворон. – Тебе забава, а мне потом лети за тридевять земель в тридесятое царство за живой и мертвой водой!

Услыхала тот разговор Яга и духом воспрянула. Как же она забыла, что лежат у нее в ступе кувшины с живой и мертвой водой? Кинулась она к ступе, нашла кувшины и застыла над ними в недоумении. От долгого хранения и надписи на кувшинах постерлись, и память Ягу подвела: в каком же кувшине вода живая, а в каком мертвая? Волшебное знахарство – штука темная, не пошло бы во вред мертвому богатырю!

Капнула Яга на веточку придорожную из одного кувшина.

Почернела веточка-и съежилась. Капнула Яга из другого кувшина – зазеленела веточка молодыми листочками.

Пора бы и за лечение взяться, а старуху опять сомнение одолело. А ну как победит рать Кащеева? Не простит ей родственничек оживления богатыря!

А Защитники победят?

Семь бед – один ответ. Прости меня, Кошенька!

Плеснула Яга на раны мертвой водой. Стянулась рана и следа от нее не осталось! Плеснула Яга водою живой. Зашевелился Добрыня, привстал, глянул недоуменно:

– Что это со мной? Заснул что ли?

– Спал бы ты вечно, – сказала Баба-Яга. – Говорила тебе – остерегись! Не послушался ты меня, вот и вонзило тебе Лихо стрелу под самое сердце!

Поблагодарил Ягу богатырь, выхватил меч из ножен и за убийцей своим в погоню кинулся. Помнил Добрыня, что делает дорога завиток, и если он поспешит напрямки, то догонит мародерствующее Лихо, не спешащее после подлого-убийства.

Вздохнула Яга и коли были все пути к отступлению отрезаны, села в ступу и полетела прямо к Поклон-горе.

А старый ворон обернулся к вороненку, выдрал у него из хвоста перо для острастки прокаркал укоризненно:

– А ты очи собирался клевать, дурачина!