Текст книги "Дневник мертвеца(СИ)"

Автор книги: Сергей Марьяшин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

Я посвящаю Славе довольно много места в своем коротком дневнике по двум причинам. Во-первых, я с первых минут испытал к нему безотчетную симпатию и думаю, это чувство было взаимным. За недолгое время, отведенное нам судьбой, мы успели по-настоящему подружиться. Думаю, мой единственный друг в этом черном мире, полном зла и отчаяния, заслуживает нескольких теплых слов. Вторая причина в некоторой степени практическая. За время скитаний я встретил немало разных людей, особенно год назад, когда искал свою семью. Я выслушал множество историй, и все они походили друг на друга: как человек мирно и более или менее счастливо жил себе, никого не трогал ― и тут "случилось это дерьмо"; далее излагались кровавые и отвратительные подробности, которые мне и так были прекрасно известны. Долгие месяцы я не слышал ничего иного и остро нуждался хоть в каких-нибудь, отличных от бесконечной и беспросветной резни, новостях. И у Славы как раз были такие новости. Ну, или почти такие.

Ловко освежевав и разделав зайца, ― щадя мои чувства, он делал это на другом конце крыши, ― Слава достал из под целлофанового навеса вязанку дров и разложил их на толстом листе железа, чтобы не прожечь покрытие крыши. Словно по волшебству, из ящика были извлечены бутылка вина и пластиковые стаканчики. Предусмотрительность моего хозяина поражала. Осмотревшись как следует, я обнаружил на крыше множество тех полезных вещей, что делают жизнь по-настоящему удобной. Там присутствовали мангал, гамак и даже телескоп; рядом с палаткой возвышались штабелями деревянные ящики с неизвестным мне оборудованием; все это хозяйство было накрыто брезентовым тентом от дождя. Привыкший к норному, почти животному существованию по подвалам, я не думал, что в наше время можно жить так комфортно и основательно. Причем, как я узнал позже, это было не основное убежище, а что-то вроде временной базы ― стоянка на время вылазок. Осмотрев крышу, я проникся к хозяину еще большим уважением.

Пока я осваивался, а Слава готовил ужин, успело стемнеть. Он сказал, что уже можно разжигать костер ― дым снизу никто не увидит. Отделив от тушки кролика две лапки и убрав остальное для, как он выразился, "домочадцев", мой любезный хозяин налил нам вина и предложил присесть к огню. Он одобрил мою идею с охотой, но посоветовал на будущее использовать силки, чтобы не привлекать стрельбой лишнего внимания. Я согласился, хотя понятия не имел, что из себя представляют силки и как и из чего их делают. Но это уже не имело значения; вид кричащего в агонии зайца слишком ярко стоял перед моим мысленным взором, чтобы я вновь начал помышлять об охоте.

Пока мясо жарились, мы пили вино и разговаривали. Сначала Слава попросил меня рассказать о себе, и я счел невежливым отказываться. Я подробно, почти ничего не утаивая, поделился с ним всем: как я жил до эпидемии, про исчезновение моей семьи и про то, что произошло со мной потом. Но об одной вещи я все же умолчал. Я не стал упоминать о своем нынешнем убежище. Я не испытывал недоверия к своему собеседнику, но все же не знал, как события будут развиваться дальше; мне хотелось иметь надежный тыл, некий резерв, на который я всегда смогу положиться. В остальном, за исключением этой маленькой недоговоренности, я был откровенен и правдив.

Думаю, мой рассказ не сообщил Славе ничего нового; наверняка он, как и я, слышал подобные истории не один раз. Зато он поведал мне немало интересного об общественной жизни в округе ― если, конечно, уместно применить эти слова к тому, что я услышал. Он довольно подробно, иногда со своеобразным юмором, изложил мне "местный расклад": историю общин, образованных выжившими людьми, а также свою личную историю.

В мирное время, до катастрофы, Слава был военным. Он ушел в оставку за семь лет до начала пандемии. Семьи у него не было, жена бросила его, еще когда он служил; не выдержала, по его словам, безденежья и специфики службы. Его подразделение относилось к войскам специального назначения, что означало опасные командировки и вечную тревожную неопределенность. Слава не винил ее, и, будучи оптимистом, надеялся встретить однажды свою настоящую половину.

Его друг и бывший командир, уволившийся до него, возглавлял службу безопасности известной нефтяной компании; он пригласил Славу к себе на работу. Слава довольно быстро сделал карьеру и стал личным телохранителем председателя правления. Он назвал мне фамилию своего босса; я припомнил, что слышал ее по телевизору, но никаких ассоциаций она у меня не вызывала ― я был очень далек от олигархических кругов, да и события последнего года основательно затерли в памяти все, что было прежде. Слава, благодаря своей должности, вращался в высоком обществе и ему это нравилось. Его профессиональные качества вкупе с сообразительностью, дружелюбием и общительностью стали залогом его безоблачного будущего. Все время находясь рядом с боссом, слушая его телефонные разговоры, он стал инсайдером поневоле и даже провел несколько сделок с акциями "своей" компании, пользуясь полученными таким образом сведениями; эти сделки имели ошеломительный успех и буквально озолотили его. Слава даже смог исполнить свою давнюю мечу ― купил новенький серебристый Мерседес Е-класса. Машина и сейчас, наверное, стоит в капитальном гараже, в целости и сохранности; их разделяют каких-то сорок километров ― и миллионы зомби. "Вот только аккумулятор наверняка сдох," ― с грустью сказал Слава. Он смотрел вперед с надеждой и строил большие планы; и тут, на пике его жизненного успеха, разразилась катастрофа.

Его босс был человеком влиятельным и со связями, он располагал доступом к правительственным источникам информации, поэтому имел более полную картину происходящего, чем простые смертные. Слава, как приближенное лицо, оказывался в курсе почти всего, что узнавал шеф, поэтому вполне понимал серьезность ситуации. Предправления был страшно напуган эпидемией и лихорадочно готовился к бегству в безопасное место ― на Алтай, в свою запасную резиденцию, в которой Слава никогда не бывал. Слава и напарник работали с "объектом" через сутки, в тот день была Славина смена. Шеф с семьей находились на даче; Слава, разумеется, рядом с ними. Он помогал загружать ценные вещи в стоящий на лужайке рядом с домом корпоративный вертолет. Вещей оказалось много, все страшно спешили и нервничали. Когда все погрузились, ― шеф, его жена, двое детей и куча чемоданов и коробок, ― оказалось, что для Славы в вертолете места нет. Возникла неловкая пауза. Теоретически, можно было не брать вещи, тогда он поместился бы; но, видимо, телохранители в месте назначения у шефа имелись, а вот ценные вещи ― нет. Что уж там находилось в этих чемоданах, Слава не знал. Возможно, золото или драгоценности, а может, какие-то документы. Как бы там ни было, перед ними стояла крайне неприятная дилемма. Прежний мир с понятными правилами и приличиями очевидным образом дал трещину. Шеф пытался объясниться: он сказал Славе, что с радостью предпочел бы его пилоту вертолета, но он ведь, увы, не умеет им управлять, а то бы они оставили пилота и Слава полетел бы с ними ― и так далее и тому подобное. Слава, будучи вооруженным, легко мог разрешить эту дилемму в свою пользу, но ему вдруг стало ужасно противно от всей этой ситуации и он отпустил их с миром; вертолет улетел. Слава отключил и выбросил в бассейн служебную рацию, а потом вошел в дом, оставленный ему в безраздельное владение. Так он встретил новую эпоху.

Тем временем мясо оказалось приготовленным; я все еще испытывал угрызения совести из-за убитого мною зверя, но умопомрачительный запах жареной дичи быстро развеял их. Была откупорена вторая бутылка вина. Гарниром служили овощи и печеная картошка, которую Слава быстро испек в догорающих головнях. Соли не было, ее заменила сушеная морская капуста. Когда я спросил, откуда эта роскошь, Слава небрежно махнул рукой в сторону шоссе. Я вспомнил, что днем видел там громаду супермаркета «Перекресток»; насколько я знал из прошлой жизни, где-то рядом должна была находиться птицефабрика, теперь уже, конечно, бывшая. Я собирался наведаться туда однажды, но не успел; что ж, продукты пришли ко мне сами.

Слава снова налил и продолжил свой рассказ. Будучи человеком деятельным и не склонным к долгим переживаниям, он не стал предаваться отчаянию, а попытался подготовиться к лихим временам ― сомнений в их скором наступлении уже не оставалось. Он оказался не один, в соседних домах осталось несколько десятков человек; как хозяева особняков и их близкие, так и брошенная впопыхах прислуга: помощники по хозяйству, шоферы, садовники, няни и тому подобная публика. Был даже повар, за что Слава не уставал благодарить судьбу, ибо готовил этот повар отменно ― даже с учетом нынешней скудости продуктов; к сожалению, потом он погиб. Они организовали нечто вроде народной дружины; впрочем, не все захотели в нее войти, некоторые решили спасаться самостоятельно.

Первые проблемы пришли в виде бесчисленных колонн до смерти перепуганных беженцев из города. Их рассказы поражали воображение, в них были безумие и ужас; сейчас они воспринимаются буднично, но тогда производили сильное впечатление. Часть мини-ополчения, поддавшись панике, предпочла бросить все и уйти вместе с непрерывно идущими толпами. Слава рассудил, что идти нет смысла, ведь дорога все равно ведет к городу, пусть и меньшего размера. Скорее всего, оттуда тоже бегут люди, так что лучше переждать беду на месте. Конечно, он оказался прав.

Поток беженцев не ослабевал. Они так торопились, что даже не пытались грабить дома ― только иногда просили воды, лекарства или еду. Спустя несколько дней появились зомби. Слишком быстро, учитывая отсутствие у них разума и способности к целенаправленным действиям. Вероятно, среди бегущих из города были инфицированные, "обратившиеся" не сразу. Когда вирус ― или то, что было причиной эпидемии ― начинал действовать, люди превращались в кровожадных монстров и набрасывались на идущих с ними рядом в толпе, пытаясь разорвать их на части и сожрать. Люди разбегались в панике, затаптывая друг друга, а убитые, но не съеденные до конца вдруг вставали и тоже нападали на уцелевших ― словом, происходило то, что обычно в таких случаях и происходит. Слава назвал это эффектом взрыва гранаты в переполненном вагоне метро. Не знаю ― я такого, слава богу, не видел, но спорить не стал.

К этому моменту ополченцы располагали укрепленным домом ― поскольку все дома теперь стали ничьи, можно было укрыться в любом; они выбрали особняк, чей хозяин, вероятно, страдал паранойей, поэтому не пожалел денег на забор с колючей проволокой, решетки, двери, засовы и подвалы; за имевшееся у них короткое время они постарались еще больше укрепить его и забаррикадировать входы чем только можно. В мирное время этот дом был вечным поводом для соседских шуток, теперь же все поминали бывшего хозяина добрым словом. Оружие у них тоже имелось: в основном охотничьи ружья, топоры, косы и прочий хозяйственный инвентарь. Положение маленькой армии осложнилось тем, что буквально в первые минуты начала резни к ним во двор успели вбежать три десятка школьников со своим учителями; их автобус заглох рядом с воротами. Толку в бою от детей и наставников не было никакого; к тому же среди них, как потом выяснилось, оказались инфицированные.

Слава снова налил, его била дрожь ― видно было, что воспоминания даются ему нелегко. Я опущу жуткие подробности его дальнейшего рассказа. Он описывал эпические битвы против атакующих их десятков или даже сотен мертвецов, подобные которым мне не приходилось видеть; я выживал в одиночку и старался прятаться, а не вступать в схватку. Им же было некуда бежать и они отчаянно защищали свои жизни. Слушая Славу, я понял, чем объясняются следы страшной бойни вокруг некоторых особняков ― при царящем вокруг соседних домов относительном благополучии они были буквально завалены скелетам и высохшими трупами; полы у окон и дверей утопали в ковре из стреляных гильз.

После суток непрерывной осады количество зомби уменьшилось; защитники дома смогли перевести дух, подсчитать потери и помочь раненым; требовалось также восстановить баррикады. Едва наступила передышка, кто-то из укушенных ранее школьников мутировал и набросился на своих товарищей. Это едва не погубило их всех, но они сумели отбиться. К тому моменту люди уже понимали, как передается инфекция, поэтому был произведен принудительный осмотр уцелевших и всех укушенных под угрозой расстрела попытались запереть в подвале или выгнать наружу. Их оказалось едва ли не больше, чем здоровых; эта попытка привела к стычке, в которой погибли еще почти десять человек. Непокусанным пришлось самим уйти в другой дом, однако спустя пару дней они вернулись, перебив своих бывших товарищей, которые к тому времени совершенно утратили все человеческое. Затем опять пришли зомби, новая волна, и кошмар повторился.

Я слушал ужасный рассказ, затаив дыхание. Слава приводил цифры погибших. Количество оборонявшихся в доме людей в разное время было различным ― как из-за непрерывных потерь, так и из-за того, что к ним порой присоединялись другие чудом спасшиеся люди, не знавшие, куда им бежать. Специально для их привлечения Слава с товарищами соорудили из простыни и растянули на крыше дома огромный плакат с надписью "ЗДЕСЬ ЖИВЫЕ!"; надпись за неимением краски сделали кровью. В окна чердака выставили колонки, присоединенные к питавшейся от генератора стереосистеме; из них на всю округу звучали советские песни времен Великой Отечественной войны ― диск выбрал лично Слава и не позволил никому его заменить. Я попытался представить эту сюрреалистическую картину и, к моему удивлению, мне это легко удалось. Музыка тоже привлекала выживших; позже, когда стало заканчиваться топливо для генератора, от этой практики отказались.

Так вот, о потерях. С осени прошлого года до начала лета в их доме и вокруг него погибло сто двадцать девять человек; численность отряда выживших все время менялась, составив на пике шестьдесят два человека. В настоящее время их осталось всего трое, включая Славу; но недавно к ним присоединились еще два человека. При упоминании о них Слава заметно помрачнел.

По его мнению, жертв могло быть гораздо меньше, если бы защищавшимся удалось хоть раз договориться о едином руководстве. Я предположил, что причины их рокового несогласия вполне объяснимы: члены отряда появлялись из разных мест, не знали друг друга, никому не доверяли; взаимная подозрительность и страх усугублялись расстройствами психики, которыми, похоже, страдали все без исключения выжившие. Слава частично согласился со мной, но не полностью; он считал, что вечная неспособность о чем-либо договориться является характерной национальной чертой наших людей; и неважно, что поставлено на карту ― преференции в гаражном кооперативе или физическое выживание среди полчищ живых мертвецов. Поняв это, он перестал участвовать в изматывающих бесплодных собраниях, предпочитая лишний раз поспать. Свою кандидатуру в качестве командира он не предлагал, поскольку считал это бесполезным; однако, если собрание все же назначало его главным, то не отказывался.

Пережив зиму, отряд, насчитывавший тогда двадцать три человека, ― из них половина дети, ― перебрался в другой коттедж. Находиться в доме стало невыносимо ― все равно, что жить на кладбище. На заднем дворе были вырыты уже три заполненные до самого верха братские могилы; полы, стены и земля вокруг были насквозь пропитаны кровью. Трупы зомби не хоронили, а сжигали, проложив дровами и облив бензином; от этого по всей округе стоял отвратительный смрад.

Весной всем показалось, что худшее позади; зомби нападали все реже, появилась возможность выходить наружу и исследовать местность вокруг. Необходимость в этом назрела, потому что съестные припасы и патроны подходили к концу. Мужчины разделились на две группы: одна охраняла женщин и детей, другая отправлялась на разведку. Один из рейдов принес радостные, как вначале решили, новости ― разведчики наткнулись на большую группу выживших. Радость, однако, была преждевременной.

Должен признаться, дальнейший славин рассказ заставил меня испытать неловкость от того, что я принадлежу к человеческому роду. Я насмотрелся всякого и думал, что удивить или смутить меня уже ничем невозможно, однако я ошибался. Разумеется, ― и я это подчеркиваю, ― все, что я опишу далее, известно мне исключительно со слов Славы; я лично не был свидетелем этих событий. Но у меня нет ни малейшей причины не доверять ему; за то короткое время, что мы провели вместе, он ни разу не дал оснований заподозрить его в нечестности ― ни в своих поступках и словах вообще, ни в том, что касается этого рассказа в частности. Я также ничего не выдумал от себя. Я умираю и с трудом держу ручку в руках; написание дневника стоит мне огромных усилий и я заверяю неизвестного мне читателя, что не стал бы тратить остатки своих сил на то, чтобы оболгать людей, которых я никогда не видел, чьих имен не знаю и которые уже мертвы ― да, мертвы, все до единого.

После короткой преамбулы, которая необходима, чтобы предупредить читателя о предстоящих ему неприятных минутах, которые он потратит на чтение этого фрагмента; и после всех доступных в моем нынешнем положении доказательств того, что жуткие подробности не являются моей фальсификацией, я продолжаю. Последнее предупреждение: тот, кто не желает окончательно разочароваться в человеческой породе, поступит предусмотрительно, если вообще пропустит этот отрывок. Единственное, что может хоть немного оправдать наш вид ― это ссылка на то обстоятельство, что в результате катастрофы выжило очень малое количество людей; как я уже упоминал, к сожалению, среди выживших преобладали далеко не лучшие представители своей расы. Только так можно объяснить то, что я услышал от Славы далее.

V.

Первая встреча была обнадеживающей и радостной. Казалось, худшее позади; уцелевшие люди, сплотившись, начнут решать проблемы и приведут окружающий мир в подобие порядка ― о том, чтобы вернуть его прежним, не стоило и мечтать. И они сплотились ― но так, что беды только умножились. Это стало ясно, когда спустя некоторое время разведчики встретили представителей другой общины. Оказалось, две эти многочисленные группы ― порядка тысячи человек каждая ― отчаянно враждовали между собой, пытаясь стереть друг друга с лица земли. Лидеры обеих групп стремились увеличить их численность и предлагали Славе с товарищами присоединиться к ним, приводя множество аргументов в свою пользу. Они не стеснялись обливать оппонентов грязью, приписывая им самые чудовищные преступления и пороки. Приходилось с трудом отделять правду от вымысла, чтобы действовать взвешенно и не навлечь на себя гнев одной из группировок, ибо те действовали по старому принципу: «кто не с нами, тот против нас». Из обоих лагерей непрерывно бежали люди ― как к бывшим врагам в поисках лучшей доли, так и просто куда-нибудь, лишь бы сбежать от этой кровавой и безнадежной вражды. Слава общался с некоторыми беглецами и это, как он считал, позволило ему составить относительно объективную картину.

Первая община была более или менее понятна. Она состояла в основном из бывших осужденных преступников и примкнувших к ним охранников. Уголовники пережили самое горячее время в тюрьме, где вели привычную жизнь ― за исключением того, что подняли бунт и взяли власть в свои руки. Охрана без помощи из внешнего мира предпочла покориться и принять новые правила игры. Бежать все равно было некуда. Когда запасы продуктов в тюрьме иссякли, заключенные решили выйти наружу и пробиваться к какому-нибудь безопасному месту, где можно пересидеть катастрофу. Вернее, решение принял один из них, весьма колоритная личность, о котором известно лишь его прозвище ― Холера. Ниже я посвящу ему несколько слов, но не оттого, что он заслуживает памяти о себе или совершил подвиги и достойные упоминания поступки. Он совершил кое-какие поступки, в большинстве своем ужасающие и бесчеловечные, но я пишу о нем лишь потому, что он был первым, кто, по-видимому, обладал имунитетом к зомби-вирусу. Собственно, за это он и получил свое новое прозвище; как его звали до катастрофы, неизвестно.

Выйдя из тюрьмы, они оказались в окружениии тысяч живых мертвецов. Мне почему-то вспомнились слова из прочитанной в юности баллады: "Их было сотня мечей, а нас ― семеро смелых мужчин". Им повезло; не всем, конечно ― лишь тем из них, кто сумел выбраться живыми. Тюрьма располагалась на окраине города, в протяженной промышленной зоне, поэтому число инфицированных оказалось сравнительно небольшим. Остатки банды сумели пробиться из города благодаря часто присущей уголовникам смекалке. Они шли колонной, впереди ехал бульдозер, сметающий все на своем пути, а за ним колонна из укрепленных на скорую руку автобусов, пассажиры которых отчаянно отбивали атаки нападавших со всех сторон зомби. Насколько я понимаю, им сопутствовала чрезвычайная удача, да и время суток было в их пользу ― не зная ничего толком об эпидемии, они прорывались днем, когда у большинства мертвецов наступает "сиеста".

Доехали не все, но зиму "смелые мужчины" встретили за городом, на территории военного госпиталя, чья архитектура, по-видимому, напомнила им до боли знакомые тюремные стены. Там они и осели. Слава в шутку назвал их общину "Орденом госпитальеров", намекая на выбранное ими в качестве места жительства заведение. Госпиталь находился примерно в трех километрах от славиного дома, если идти напрямую через лес; так что у Славы и его товарищей были серьезные основания для беспокойства.

Освоившись на новой территории, "госпитальеры" вернулись к привычному образу жизни, с поправкой на то, что уже никто не мог им в этом помешать. Они грабили брошенные дома, магазины, склады, хотя упрекать их в этом трудно ― так делали все, и я в том числе. Помимо грабежа, они предавались развлечениям всеми доступными им способами. Способов было немного, и все они способны вызвать у нормального человека содрогание. Осознание того, что цивилизация исчезла, ― вместе с судами, полицией и тюрьмами, ― приводило их в необычайное воодушевление. По сути, они мало что потеряли, зато приобрели свободу и возможность творить все, что их душе угодно. Удивительно, но даже в новых условиях они ухитрялись где-то добывать наркотики, хотя и без них имели все возможности пребывать в измененном состоянии сознания ― огромные количества алкоголя из разграбленных магазинов находились в их полном распоряжении. Пожалуй, только постоянным пьянством и употреблением наркотиков можно объяснить те ужасы, что они творили.

Модель общества, которую "госпитальеры" воспроизвели в миниатюре из имевшихся в их распоряжении скромных человеческих ресурсов, можно назвать наркотическим садо-фашизмом с элементами рабовладения. Их община имело строгую кастовую структуру, во главе которой стоял Холера, скромно называвший себя Императором Вселенной. Ниже располагались его ближайшие подручные, затем боевики, еще ниже основная масса бывших заключенных, а под ними ― случайно прибившиеся посторонние или захваченные в плен люди. Последние являлись для вышестоящих рабами, объектом для бесконечных издевательств и истязаний... и пищей. Я не оговорился ― именно пищей. Вероятно, еще в тюрьме, оставшись без еды, в момент крайнего отчаяния, способом, который в природе практикуют, пожалуй, только крысы, наши герои выделили из своей среды наименее полезных, по их мнению, особей и принесли в жертву своим насущным пищевым потребностям.

Можно предположить, что в дальнейшем эта практика укоренилась и, несмотря на решение проблем с припасами, каннибализм стал для них привычным занятием. Как Слава понял, его практиковали в ритуальных целях, а также по большим праздникам, которые случались у "госпитальеров" едва ли не каждую неделю. Когда возможности банды для "самоедства" ― пожирания своих самых слабых членов ― истощились, они обратили свое жадное внимание наружу. Все, кто попадались им на глаза, ― а это были в основном случайно выжившие беженцы или небольшие группы вроде славиной, ― силой захватывались в плен. Мужчин подвергали мучительным пыткам, затем убивали и съедали; женщин и детей ждала та же участь, кроме тех, кому не повезло иметь симпатичную внешность ― эти несчастные пополняли собой гарем Холеры и его ближайших слуг. Впрочем, вскоре ими пресыщались и отправляли под кухонный нож. Слава привел мне примеры ужасающих издевательств и пыток, которым подвергались несчастные; я пощажу чувства читателя и избавлю его от кошмарных подробностей. Скажу лишь, что типичная казнь заключалась в том, что обреченного швыряли в клетку с зомби, а потом наблюдали за тем, как его разрывают на куски. Разумеется, зрители делали ставки и азартно комментировали происходящее.

Интересным, если можно применить это слово к описываемым ужасам, является тот факт, что "госпитальеры" в своих издевательствах не делали различий между обычным пленниками и инфицированными. Я имею в виду инфицированных на ранней стадии, на которой нахожусь сейчас сам ― когда человек еще не мутировал, сохраняет привычный облик и не бросается на окружающих, но уже представляет для них опасность: он может заразить их своей кровью, через пищу или иными путями. Для заражения не обязательно иметь порез или рану; я видел случаи, когда люди заражались из-за того, что слюна или кровь зомби попадала им в глаза. Отравленной является также пища, попавшая в контакт с кровью инфицированных.

Так вот, им было совершенно наплевать, заражен ставший их жертвой человек или нет. Пока он мог обслуживать их потребности, им пользовались; когда он окончательно терял человеческий облик и переходил "на ту сторону", его уничтожали и съедали. Слава полагал, что "госпитальеры" брали пример со своего вождя, Холеры. Свидетели утверждали, что он был невосприимчив к инфекции. Это выяснилось, когда банда под его предводительством прорывалась из города. Наряду с другими, он был неоднократно укушен; но, в отличие от других, он не превратился после этого в живого мертвецва. Его раны зажили и он продолжил свое яркое и неправедное существование.

Этот случай окружил его мистическим ореолом. Его авторитет среди собратьев стал абсолютным. "Госпитальеры" подражали своему лидеру во всем ― и когда они насиловали инфицированных, потеряв осторожность и остатки здравого смысла, это вскоре приводило к их заражению и ужасному концу. Заразившийся таким образом считался неудачником и немедленно скатывался в самый низ социальной пирамиды. Впрочем, жизнь его после этого была очень короткой. Среди "сановников" Императора Вселенной была огромная текучка, и все же число желающих приобщиться к его власти оставалось иррационально большим. Холеру же не брало ничто. Самое ужасное, что он, будучи, очевидно, вирусоносителем, заражал всех, с кем спал или слишком тесно соприкасался. Любой, на кого обращалась "милость" Императора, становился обреченным. Слава считал, что достоверно известно о его ответственности за десятки случаев заражения попавших в его гарем женщин. Всех их, разумеется, потом убили.

Я был бы рад закончить на этом живописание кошмаров (horrors) жизни общины, но попрошу читателя потерпеть еще немного. Несмотря на обилие отвратительных подробностей, самое невероятное проявление извращенной фантазии бандитов ждет нас впереди. Я имею в виду недоказанный, но кажущийся вполне правдоподобным после всего вышеприведенного факт употребления "госпитальерами" в пищу зараженного мяса инфицированных. Эту идею также приписывают Холере ― похоже, парень был большим выдумщиком.

Он якобы обратил внимание своих подданных на то, что их рацион скуден и невелик, а между тем вокруг слоняются тысячи зомби, от которых все равно нет никакого проку. Так почему бы не использовать их плоть в качестве еды? Хотя никто до сих пор не знает, каков "срок жизни" зомби, их огромное количество внушило "госпитальерам" мысль о том, что это решило бы их продовольственную проблему надолго, если не навсегда.

Сказано ― сделано: поймав несколько мертвецов, естествоиспытатели с энтузиазмом приступили к опытам. Сначала они якобы заставляли есть плоть мертвецов своих рабов, отчего те быстро заражались и тоже становились зомби; некоторые просто умирали. Тогда, основываясь на бытовой логике, они решили обрабатывать продукт термическим способом, то есть жарить или варить. Мгновенные смерти прекратились и данный способ был одобрен для всеобщего применения, хотя имелись свидетельства того, что заражение все же происходит, но в ослабленном виде и растянутое во времени. Подобные издержки никого не волновали. Возможно, пребывающие в постоянном алкогольно-наркотическом сумасшествии бывшие зеки не в состоянии были отследить причинно-следственные связи своих безумных поступков. Они просто не понимали, что творят ― только так я могу объяснить ужасы, которые вынужден описывать.

Заканчивая этот кошмар, сообщу последний, так же недоказанный факт. Развивая свою "продовольственную программу", безумцы дошли до того, что построили квазипромышленную установку, перерабатывающую плоть зомби в некую субстанцию, напоминающую по виду сухой кошачий корм, только с неизмеримо худшим запахом. Эти гранулы якобы выдавались всем членам общины в качестве ежедневного рациона. Когда Слава рассказал об этом, я вспомнил статью в журнале "Юность", которую читал в далеком детстве: это была рецензия на зарубежный фильм "Зеленый сойлент". В нем описывалось общество будущего, где пищу из-за неимения ресурсов изготавливают похожим способом, только вместо зомби в корм идут оппозиционеры правящему режиму. Лепешки из людей как раз и назывались сойлентом. Я подумал: интересно, если вся эта жуткая история ― правда, то как "госпитальеры" называли свой сойлент? К счастью, мы этого уже никогда не узнаем.

Было ли это на самом деле, или слухи о "сойленте" ― инсинуация противоборствующего лагеря, до конца неясно. По словам Славы, леса вокруг госпиталя были почти полностью очищены от зомби. Уголовники ― Слава видел это своими глазами ― устраивали облавы, выстраиваясь цепями и прочесывая лес во всех направлениях. Встретившихся живых мертвецов они уничтожали, а трупы уносили с собой ― так не поступал никто, кроме них; обычно люди сжигают тела либо закапывают, а то и просто оставляют гнить там, где они упали. Кроме того, труба над бывшей котельной, где, согласно слухам, производился "сойлент", день и ночь коптила жирным черным дымом, даже летом. Конечно, это еще не доказательства, но достаточно характерные штрихи, подчеркивающие общую зловещую картину.