Текст книги "Обманутые скитальцы. Книга странствий и приключений"
Автор книги: Сергей Марков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)
В сердце Океании
Знак Маклая.
Повесть для кинематографа
Капли дождя скатываются по оконному стеклу. Как сквозь жемчужную пелену, в окно видны беспрерывно движущиеся ряды войск, обозы, батареи.
Идет, грузно ступая, пехота, медленно движется кавалерия. Время от времени в окне мелькают полосатые дорожные столбы. К ним прикреплены доски со свежими надписями и стрелками – «На Страсбург!», «На Париж!».
В купе омнибуса, у самого окна, сидит молодой человек с бородкой, скромно одетый, в сюртуке и цилиндре. В руках у него раскрытая книга. На полке над его головой стоит клетчатый саквояж.
– На Страсбург, на Страсбург! – поет на мотив какого-то опереточного куплета сосед молодого человека.
Клетчатый саквояж на полке вздрагивает в такт движению омнибуса.
Молодой человек перелистывает книгу.
– А потом на Париж, на Париж! И тогда мы покажем этим французам, что такое чистые тевтоны. Как вы думаете? – обращается он к молодому человеку. – …Виноват, вы не понимаете немецкого языка? – не унимается сосед. – Почему вы молчите? Вы – папуас, поляк, чех, черт возьми? Может быть, вы русский?
Молодой человек молчит.
– Часто слова не нужны,– продолжает немец.
Коротким тупым пальцем он тычет в оконное стекло, покрытое каплями дождя. Мимо, как чудовище, проползает огромная пушка. На минуту видно, как какой-то штатский, очень толстый человек, неизвестно откуда и появившийся, бежит вслед за пушкой, простирая к ней руки. Он как бы просит подвезти его. Орудийная прислуга смеется над толстяком.
Немец в тирольской шляпе снова тычет пальцем в окно. В окне появляются мокрый конский бок и часть фигуры всадника. На первом плане – грубый ботфорт со звездчатой шпорой и широкий палаш.
Молодой человек не поднимает глаз от книги. Внезапный сильный толчок. Молодой человек вскакивает. Прямо на его голову с полки падает клетчатый саквояж. Он ударяется о сиденье, раскрывается, и из него вываливается, вместе с книгами и бельем, человеческий череп.
Немец тоже вскакивает и, остолбенев, несколько секунд молча смотрит на странное содержимое чемодана. Омнибус накреняется набок так сильно, что край его уже открытой кем-то двери почти касается грязной дорожной колеи. Пассажиры вылезают из омнибуса, беспомощно топчась в грязи. Немец в тирольской шляпе и молодой человек с бородкой еще задержались в купе.
– Вы пойдете со мной! – кричит немец, выйдя из состояния столбняка. – Сейчас мы узнаем, кто вы такой и почему вы разъезжаете с черепами!
Немец выскакивает из омнибуса. Через несколько мгновений он возвращается в сопровождении немецкого унтер-офицера.
Унтер-офицер безмолвно, жестом, приказывает молодому человеку выйти из омнибуса. Молодой человек молча собирает свои пожитки. Он уложил их вместе с черепом в саквояж, прикрыл все книгой, не торопясь проверил запор саквояжа и насмешливо сказал пруссакам:
– Пошли!
Прусские артиллеристы, кучер, кондуктор омнибуса и пассажиры, ругаясь и спеша, пробуют вытащить конец дышла пушечной запряжки из колеса омнибуса, который почти лежит на боку.
Жерло большой пушки обращено в сторону зрителя…
* * *
Контрольный военный пост на бывшей эльзасской границе. Поваленные пограничные столбы. Вывеска, написанная на простой доске, прибитая над входом в караульное помещение.
Двое солдат в касках, в передниках, засучив рукава, ощипывают кур на крыльце. Крыльцо покрыто пухом. Куриные головы валяются у крыльца. Нижняя ступенька в пятнах крови.
– Идите прямо! – хором покрикивают унтер-офицер и немец в тирольской шляпе. Последний как бы придерживает рукой ножны невидимой сабли.
Молодой человек с клетчатым саквояжем, спокойно и презрительно улыбаясь, берется за ручку двери, исчерченной мелом. Рисунок на двери: прусский пехотинец поднимает на штык французского солдата.
Молодой человек толкает дверь.
В помещении контрольного поста – давка, сутолока. Ожидающие проверки документов бродят у скамеек, расставленных вдоль стен, в поисках свободного места. Посредине комнаты за столом сидит заурядного вида пехотный офицер. Он занят обедом.
– Прошу прощения, господа, – говорит он, обгладывая куриную ногу. – Комендант, капитан фон Юльке допрашивает французского шпиона. Всем придется подождать… Я думал, что эльзасские куры гораздо жирнее. Ну, теперь попробуем эльзасского вина.
Офицер подносит ко рту полный до краев стакан. Немец в тирольской шляпе почти толкает человека с саквояжем к столу, за которым сидит офицер.
– Прикажите ему, – трагически говорит немец, становясь в позу, – прикажите ему немедленно открыть саквояж.
– Я обедаю, – запальчиво отвечает офицер. – Подождите. Все ждут.
Он выпивает вино и как бы прислушивается к чему-то.
– Неплохое вино у господ эльзасцев, – смакует офицер и берет в руки вторую куриную ногу.
– Интересы Германии ждать не могут! – кричит немец в тирольской шляпе. – Господин обер-лейтенант изволит обедать, а подозрительные личности возят в саквояжах… Я как отставной офицер прусской инфантерии…
– Что они возят в саквояжах?– офицер вскакивает, отодвигает в сторону тарелку и угрожающе приближается к молодому человеку. – Что вы храните в военное время вот в этом самом саквояже дрезденской работы? – добивается офицер.
– Если вы считаете удобным трогать чужие вещи и задерживать людей по первому глупому подозрению, то вы сами можете сделать осмотр. Кстати, саквояж не дрезденский, а петербургский, – говорит человек с бородкой.
Офицер опасливо взглянул на саквояж, видимо не решаясь взять его в руки.
– Открой! – приказывает он унтер-офицеру и, обращаясь к любопытным, говорит: – Господа, прошу вас отойти от стола.
Несмотря на эту просьбу, толпа ожидающих, довольная неожиданным развлечением, не расходится. Череп, книги, бумаги, белье разложены на столе. Удивленные возгласы толпы, рассматривающей череп. Офицер смотрит на череп. По лицу офицера видно, что он не знает, как поступить. Книга, которую читал молодой человек, лежит на краю стола. Офицер задевает рукой книгу. Она падает на пол. Владелец книги делает порывистое движение, чтобы поднять ее, но его останавливает унтер-офицер, кряхтя, поднимает книгу с пола и передает ее обер-лейтенанту. Книга в руках офицера. Зритель видит надпись на обложке: «Отцы и дети. Соч. Ив. Тургенева». Офицер недоуменно перелистывает книгу и обнаруживает вложенную в нее фотографию. На фотографии изображен в профиль И. С. Тургенев. Высокий белобрысый немец в очках отделился от толпы. Он глядит через плечо офицера на книгу и фотографию.
– Господин обер-лейтенант, – быстро говорит немец в очках, – оставьте этого человека в покое. Это – русский ученый, путешественник и антрополог. Его знает Тургенев. Видите, надпись на портрете. Я немного владею русским языком. Как кабинетный ученый я…
– Кто это Тургенев? – недоверчиво ворчит офицер, разглядывая портрет. – Какой-то штатский…
Зритель видит надпись на лицевой стороне портрета, внизу:
«Н. Н. Миклухо-Маклаю на память от И. Тургенева. Веймар. 1870 г. И. Тургенев».
Высокий немец подходит к владельцу саквояжа.
– Коллега, – кланяясь, говорит немец, – произошло недоразумение. Ради бога, извините моих соотечественников. Солдаты простодушны, как дети. Разрешите представиться: Оттон Фишер, орнитолог и немного антрополог. Я недавно был в России с экспедицией Брэма. Вы же, насколько я знаю, работали с Геккелем, были на Красном море. Я счастлив видеть вас, господин Миклухо-Маклай.
Оттон Фишер жмет руку русскому.
Немец в тирольской шляпе отупело рассматривает Маклая и, жалко улыбаясь, отходит в сторону.
Унтер-офицер бросается к столу, собирает вещи, бережно укладывает их снова в саквояж.
– Коллега, – говорит Фишер, – разрешите мне из простого любопытства взглянуть на череп.
Маклай молча кивает головой.
Фишер вертит в руках череп.
– Череп, кажется, женский, – говорит он. – Не обижайтесь, коллега, но вот что означает большая примесь монгольской крови. Некоторые особенности в строении черепа указывают на его русское происхождение. Не правда ли? А примесь монгольской крови делает расу неполноценной. Наибольшая близость к обезьяне…
Фишер проводит указательным пальцем по челюстям, затылочной части, теменному шву черепа.
– Господин Фишер, – вспыхнув, отвечает Маклай, – вы высказываете мнения, лежащие вне подлинной науки. Я не считаю возможным обсуждать их. Но сейчас вы увидите, насколько они опрометчивы.
Маклай берет череп из рук Фишера и укладывает его в саквояж. Потом русский достает из жилетного кармана круглый золотой медальон на тонкой цепочке. Раскрытый медальон передает Фишеру. Внутри медальона помещен портрет молодой белокурой девушки.
Фишер вслух читает надпись на портрете:
– «Вспомните Иену, добрый русский друг!»
– Где же здесь монгольская кровь? – с усмешкой спрашивает Маклай. – Но этого мало, доктор Фишер. Вот, прочтите еще!
Он достает из кармана сюртука бумагу и подает ее Фишеру.
– Ваша соотечественница, господин Фишер, – говорит Маклай, – была неизлечимо больна… А я работал в клинике, где она находилась. Зная о моем интересе к анпропологии, она завещала мне свой череп… Вы держите в руках формальное завещание покойной.
– Прошу извинения, – бормочет с кривой улыбкой Фишер, прочитав бумагу. – Данные немецкой антропологии… Я беру свои слова обратно.
– Существует лишь одна антропология – естественная история человека, свободная от расовых предрассудков, – резко говорит Маклай. – И я имею честь служить этой чудесной науке.
Фишер задержал в руках золотой медальон. Он рассматривает гравировку на верхней крышке.
– Прекрасная работа! – говорит Фишер.
Рисунок на крышке медальона изображает Московский Кремль.
Фишер возвращает медальон.
– В день Бородинской битвы этот медальон был на груди у моего деда, – с гордостью поясняет Маклай. – Как жаль, господин Фишер, что мы говорим о науке в прусской казарме. Ведь это вы писали книгу о Новой Гвинее?
* * *
– Приготовьтесь к проверке документов! – кричит обер-лейтенант.
Распахиваются двери смежной комнаты. Немецкий солдат выводит оттуда бледного человека. По подбородку человека течет кровь.
– Стой здесь! – коротко говорит человеку солдат. – Тебе недолго осталось ждать.
В большой комнате появляется комендант, капитан фон Юльке. Он чем-то возбужден. Монокль то и дело выскакивает из его глаза. Комендант отдает вполголоса какое-то приказание унтер-офицеру. Тот быстро уходит.
Стуча сапогами, в комнату входят двое солдат, щипавших кур на крыльце. Они на ходу вытирают руки о передники. Отбивая шаг, солдаты подходят к капитану и вытягиваются в струнку.
– Взять! – говорит им капитан, указывая на человека с окровавленным лицом. Солдаты молча откидывают передники и вынимают из ножен широкие тесаки. Они проводят окровавленного человека мимо собравшихся в зале. Маклай наблюдает эту сцену. Видно, как дергается его левая щека.
– Знай, французская свинья, что попал в руки к Гушке, – говорит высокий солдат в переднике бледному человеку. – А Гушке – это…
Шум в дверях. Расталкивая собравшихся и уже выстроившихся в очередь, к столу коменданта пробирается неправдоподобно толстый человек в мокрой от дождя одежде. Пот и капли воды струятся по его лицу.
– Я буду жаловаться! – свирепо вращая заплывшими глазами, кричит толстяк. – Лумбахская дева достойна внимания истинных германцев. А меня… меня высаживают из каждого дилижанса под предлогом, что я занимаю много места, а омнибусы переполнены. Так я никогда не попаду в Париж. Разве я виноват, что поезда не ходят. Я – солдат германской науки. Я хочу вступить в Париж вместе с войсками.
Комендант несколько озадачен.
– Позвольте… позвольте… что за Лумбахская дева? – спрашивает он у толстяка.
Толстяк блаженно закрывает глаза.
– О! – говорит он.– Я член Мюнхенского археологического общества, доктор медицины и член Баварского клуба полновесных германцев Карл Берхгаузен, открыл в древнетевтонских могильниках останки Лумбахской девы… Это – идеал чисто германской красоты.
Толстяк тяжело переводит дух.
– Венера Милосская, эта безрукая кукла в Лувре – ничто перед моей девой. У Венеры, кстати сказать, одна нога короче другой. Я пытался это доказать, и проклятые французишки дважды высылали меня из Парижа. Кощунство – говорили они.
– Это сумасшедший? – наклоняясь к Фишеру, спрашивает Маклай.
– О , нет, коллега, – отвечает Фишер. – Чисто тевтонская наука еще молода. Ее деятелям свойствен романтизм…
– Понимаю! – кивает головой Маклай. Страдальческая усмешка появляется на его лице.
– Но теперь меня ничто не остановит! – кричит толстяк. – Я солдат науки. На пушке, на лафете, на лазаретной повозке, а я вступлю в Париж! Уф-ф, – толстяк отдувается. – Из-за этих проклятых омнибусов я иду пешком от самого Оффенбурга. Я худею, и меня могут исключить из Клуба полновесных германцев… Негодяи французы! Они подкупили Рудольфа Вирхова, и тот публично заявил, что моя дева – вовсе не дева, а останки древнегерманского кретина. Вот где кощунство!
– Успокойтесь, доктор Берхгаузен, – учтиво говорит капитан. – Присядьте. Мы разберемся с вашей девой. Следующий!
Немец в тирольской шляпе боком подходит к коменданту. Офицер читает бумаги и качает головой.
– Как жаль, – говорит комендант. Он подводит немца к ближнему окну, предлагая жестом взглянуть на открывающийся вид. Клубы черного дыма поднимаются к небу. – Вот он, Страсбург, – говорит он. – Вы, конечно, можете следовать туда… Я дам вам бумагу. Но я должен вас огорчить. Вот Кельский мост. Страсбург долго нас будет помнить. Так вот, библиотека города Страсбурга, которая вас интересует, сгорела. Вы опоздали.
– Вот так и с Лувром может получиться. Мне нужно спешить, – кричит толстяк.
– Как приятно, – говорит Фишер. – Здесь столько людей науки! Коллега, – обращается он к немцу в тирольской шляпе, – над какой темой вы хотели работать в Страсбурге?
– Темой? – Немец в шляпе недоуменно смотрит на Фишера. – Мне было приказано конфисковать библиотеку и вывезти ее в Берлин. Господин капитан, я все же поеду в Страсбург. Может быть, там еще уцелел какой-нибудь музей…
Направляясь к выходу, немец в тирольской шляпе задерживается возле Маклая.
– Приношу извинения за причиненное беспокойство… Мы, люди науки… – Немец понижает голос: – Советую вам не упускать случая. Просите у коменданта голову французского лазутчика, которого сейчас вздернут. Череп француза, набитый ложными или поверхностными идеями! Какая находка для подлинного антрополога. Желаю удачи…
Немец, хрипло смеясь, идет к дверям.
– Теперь я вижу, – тихо говорит Маклай доктору Фишеру, – что немецкая наука и прусская казарма слиты воедино…
– Что? – Фишер, видимо, плохо понял сказанное. – Да, господин Маклай, война внесла свежую струю в немецкую науку.
– О, моя Лумбахская дева! – стонет толстяк, растирая рукой свои икры. В другой руке он держит какую-то бумажку, наклеенную на картон. Он долго рассматривает ее и наконец прячет в глубокий карман.
Смуглый пожилой человек во всем черном, с плоским блестящим портфелем под мышкой, окруженный толпой секретарей, входит в комнату немецкого коменданта.
– Господин Блейхрейдер! – громко возглашает секретарь.
Вновь прибывший даже не удостаивает коменданта своим вниманием. К офицеру подходит один из секретарей, держа в руках бумаги приезжего и его свиты.
– Боже мой… Какая встреча! – быстро говорит Маклаю доктор Фишер. – Иногда лица отнюдь не германского происхождения могут быть не только полезны, но и преданны тевтонской идее. Герсон Блейхрейдер – личный банкир Бисмарка, финансовый советник правительства, глава крупнейшего банка. И какой вкус, какое чутье! Я знаю его по Балканам шестидесятых годов, где мы решали дунайскую проблему. Как он встретил мою монографию о попугаях, книгу о Золотом береге… Истинные меценаты понимают нас, кабинетных ученых.
Блейхрейдер, узнав Фишера, властным знаком подзывает его к себе.
Оставшись один, Маклай рассматривает стены комнаты. Взгляд его останавливается на большой карте Европы. Он видит черные стрелы, наспех нарисованные на карте. Они концами своими направлены на Страсбург и Париж.
Блейхрейдер и Фишер стоят у окна и негромко беседуют. Шуба банкира расстегнута, на его груди виден прусский орден Красного Орла.
– Судьба Франции решена, – говорит Блейхрейдер. – В моем портфеле лежит свежая депеша. Альфонс Ротшильд на Laffit ждет моего появления. Господин Фишер, нам нужны талантливые люди. Мы, политики, и, финансисты, будем душить Францию контрибуцией. А роль людей науки? Французы будут вопить на весь мир. Кому, как не вам, говорить о неполноценности французов как нации? Вам известен пресловутый антрополог Поль Брока. Он претендует на титул создателя науки о человеке. Он мог бы быть полезен нам. Вы понимаете меня?
Блейхрейдер сжимает правую руку в кулак.
– Если я буду покупать Брока́ – он пошлет меня к черту, – продолжает банкир. – Покупать будете его вы, Фишер. Сколько нужно для того, чтобы француз сам стал говорить о превосходстве германской расы, о белокуром победителе? Подумайте.
Блейхрейдер погружается в раздумье.
– Господин советник! – Фишер задыхается от волнения. – А моя старая мечта, моя лазурная Океания, Новая Гвинея – солнечный миф Германии! Страна Офир царя Соломона. Я взываю к исполинским образам Библии… Поймите наконец меня. Помните, мы говорили…
Блейхрейдер останавливает Фишера.
Банкир показывает орнитологу перстень. Это – широкое литое кольцо из серебра. В центре перстня – изображение паука, раскинувшего тенета.
– Видите? – говорит банкир. – Вот он, истинный символ труда и терпения! Придет время, и я просто спрошу у вас: сколько нужно? Это время придет. А пока что… мы увидимся с вами в Париже.
Банкир жмет руку Фишеру.
Неправдоподобно толстый немец пробирается к Блейхрейдеру, наступая на ноги окружающим.
– Что вам нужно? – спрашивает его банкир.
– Я доктор Берхгаузен… Моя Лумбахская дева…
– О чередная глупость, придуманная вами, – перебивает его Блейхрейдер. – Я отлично помню вас по неисчислимым просьбам о субсидиях, которыми вы тревожили правительство. Помню по скандалу, который вы учинили на научном конгрессе…
– Мне нужно в Париж… Венера Милосская… – бормочет толстяк.
– Вы добьетесь того, что вас снова вышлют оттуда, но уже по приказу прусского коменданта… Все! Советую вам отправляться к вашей деве. Кстати, совершенно непонятны признаки, по которым вы установили, что она – дева.
– Нет! – визжит Берхгаузен. – Я дойду пешком, доползу до Лувра…
– Ну, это – ваше частное дело, – отвечает банкир. Фишер выходит на середину комнаты.
– Господа, – торжественно говорит он. – Господин Блейхрейдер привез нам радостную весть. Париж окружен нашими войсками!
Все встают. Военные вытягивают руки по швам.
Возбужденная, ликующая толпа поет прусский гимн. В эту минуту раздаются звуки вагнеровского «Кайзермарша». Все подходят к окнам. Мимо заставы проходит большая колонна немецкой пехоты. Зловещая дробь барабанов…
Маклай видит, как немецкий комендант подходит к вывешенной на стене карте Западной Европы и заключает Париж в черный круг. Комендант быстро чертит короткие стрелки, устремившиеся от краев круга к его центру. На карте появилось подобие черного паука…
Маклай стоит у окна, не замечая, что комната постепенно пустеет.
Капли дождя медленно скатываются по стеклу.
По пустырю, на который выходит именно это окно, проходят два солдата в передниках. Они тащат деревянный брус и начинают прибивать его между двумя близко стоящими друг к другу деревьями, потом пробуют крепость бруса, подтягиваясь к нему на руках. Особенно усердствует при этом высокий солдат.
Маклай вздрогнул. Он отвернулся от окна и увидел Фишера.
– До свиданья, коллега, – говорит Фишер. – Надеюсь, мы встретимся в Париже? Я не думал, что у вас такие плохие нервы, – продолжает Фишер, кивая на окно. – Ничего не поделаешь – расовая борьба. Ведь вы сами, кажется – поклонник Дарвина? Так до встречи в Париже?
– Нет, нам не по пути, доктор Фишер. Я, как и вы – тороплюсь.
– Ах да, – спохватывается Фишер. – Я считал нескромным спрашивать вас… Куда вы едете?
– В Новую Гвинею, – спокойно отвечает Маклай. – В бухту Астролябия, о которой вы упоминаете в своем кабинетном труде.
Фишер растерянно смотрит на Маклая.
Воздух сотрясается от звуков «Кайзермарша».
– Не думайте, господин Маклай, что вы одиноки среди этого зверья! – неожиданно раздался чей-то голос.
Маклай как бы очнулся от забытья.
Фишер уже ушел.
Перед Маклаем стоит высокий молодой человек в шляпе и плаще.
– Я все слышал и видел, – говорит он. – Чем могу быть полезным вам? Я преклоняюсь перед вашим решением. Я еду в Париж. Моя личность неприкосновенна. Я – корреспондент влиятельной европейской газеты.
Маклай быстро оглядывает незнакомца. Выражение доверия появляется на лице Маклая.
– Я совсем не знаю вас, – говорит он незнакомцу. – Но вы должны сделать следующее. Вряд ли я смогу проникнуть в осажденный Париж. А вы… вы найдете Поля Брока и передадите ему, что я отправляюсь в Новую Гвинею с целью изучить человека в его первобытном состоянии. Это – не кабинетные исследования. Брока должен знать о моем отправлении в Океанию. Если я останусь жив – я сообщу творцу науки о человеке об итогах своих исследований… Почему вы решили помочь мне?
– Я дрался под знаменами Гарибальди! – просто ответил незнакомец. – В добрый путь! А если я увижусь с Тургеневым – я передам ему поклон от вас.
Маклай отвечает незнакомцу крепким рукопожатием.
* * *
Хижина Маклая на берегу Новой Гвинеи. На полу дощатой веранды сидит с копьем в руках друг Маклая – старый папуас Туй.
Дверь хижины отворена. Видна часть комнаты: письменный стол, над столом на стене висит портрет Дарвина. Уже знакомая зрителю фотография Тургенева стоит на письменном столе.
Книги, рукописи, микроскоп, ланцеты, антропометрические инструменты.
Бледный, обросший бородой Маклай лежит в постели недалеко от стены. Над его головой на гвозде висят часы, золотой медальон и карманный компас. Три натянутых, как струны, цепочки светятся на солнце.
– Туй, ты здесь? – слабым голосом спрашивает Маклай, открывая глаза.
– Здесь, Маклай, – отвечает папуас. – Спи, я стерегу тебя.
Маклай поднимает руку и снимает со стены часы. Он считает звенья цепочки, сбиваясь со счета и начиная счет снова.
– Сколько же, сколько? – бормочет он про себя. – Пятнадцать… Помню, что на этой цепочке счет кончился. Пятнадцать приступов лихорадки. Этот приступ – шестнадцатый. Заведем новый счет!
Он берет золотой медальон и начинает пересчитывать звенья цепочки, к которой он прикреплен. Он как бы отделяет первое звено цепи, готовясь именно за него подвесить медальон на гвоздь.
Маклай уже поднимает руку с медальоном, но вдруг, видимо что-то вспомнив, сосредоточенно и медленно силится открыть при помощи ногтя крышку медальона.
Но оказалось, что усилия не нужно. Медальон не закрыт. Маклай рассматривает медальон. На его лице – выражение досады, сожаления, грусти. Портрет белокурой девушки, помещенный в овале медальона, испорчен. На его месте – неправильное пестрое пятно.
Маклай качает головой и кладет медальон на самодельный столик. На столике – неразрезанная книга. Сверху нее лежит нож с простой деревянной ручкой.
– Спаси, спаси его, Маклай! – раздается чей-то голос.
К веранде подбегает молодой папуас. Он задыхается от быстрой ходьбы. Вслед за ним бегут еще трое туземцев.
– Кабан ударил клыком охотника из нашей деревни, – быстро объясняет молодой папуас. – Вместе с кровью из него выходит жизнь… Помоги ему, Маклай!
Маклай приподнимается на постели.
– Давайте носилки! – громко говорит он. – Туй, ты останешься караулить дом. Быстрее.
Маклай с усилием встает. Он берет в руки клетчатый саквояж. Туй подходит к столу.
– Не забудь, Маклай! – говорит он.
В протянутой руке Туя – стетоскоп, который он взял со стола.
Обращаясь к молодому папуасу, Туй поясняет:
– Это – волшебная палочка Маклая. Он по ней узнает – не вышла ли жизнь из тела.
Клетчатый саквояж раскрыт. В нем – корпия, хирургические инструменты, флаконы с лекарствами. Папуасы берут прислоненные к стене носилки из пальмовых жердей, оплетенных зелеными ветвями. Маклая укладывают на них.
Он придерживает клетчатый саквояж.
Папуасы поднимают носилки.
Видно, как у молодого папуаса дрожат руки.
– Да не дрожи ты! – говорит ему Туй. – Ваш охотник будет жить. Смерть боится Маклая.
Опершись на копье, Туй смотрит с веранды за быстро удаляющимися в глубь леса людьми, мгновенно окружившими носилки Маклая.
Видно, как носилки плывут над головами толпы.
* * *
– Не будем терять времени, Каин, и займемся делом, – говорит Маклай пожилому папуасу с умным и энергичным лицом.
Маклай вынимает из сумки сложенный в несколько раз лист и развертывает его.
Маклай и Каин сидят на траве возле папуасской хижины.
Несколько папуасов-воинов, с копьями и щитами в руках, стоят на некотором расстоянии от беседующих, чтобы не мешать им.
Маклай старается расстелить как можно ровнее лист на земле.
Каин безмолвно подходит к одному из воинов и берет из его рук продолговатый щит – гладкий, покрытый пестрым узором. Он кладет его на землю и расстилает на щите бумажный лист.
– Молодец, Каин. Я бы не догадался, – говорит Маклай.
Каин обламывает колючки с ближайшего растения и при помощи их прикалывает лист к щиту.
– Чем не чертежная Адмиралтейства? – шутит Маклай. – …Ну, смотри, Каин, все ли здесь верно?
На щите – карта островов близ Берега Маклая.
Видны надписи:
«Берег Маклая».
«Архипелаг Довольных Людей» и т. д.
Каин всматривается в карту. Огромная серьга, выточенная из черепаховой кости, качается в левом ухе Каина. Каин радостно улыбается.
– Я узнаю здесь все, – говорит Каин.
Палец его скользит по очертаниям островов, заливов, береговой линии.
Видны названия:
«Остров Витязя».
«Порт Алексей».
«Порт Константин».
– Маклай,– говорит Каин, – знаешь только чего здесь нет? Пальм, которые ты посадил. О, как они поднялись. Вот здесь мы с тобой тонули. После этого ты и заболел в последний раз. Вот деревня, где мы были в гостях на празднике нашего племени…
Маклай прислушивается. Издалека доносятся грохот барабанов, звуки песни, пенье бамбуковых флейт.
– Это поют в честь тебя, Маклай, – поясняет Каин. – Поют и бьют в ба́румы. Ты спас жизнь человеку, смерть отошла от него. Ты всесилен, Маклай. Слушай, где твоя страна Русс? Как ты теперь найдешь обратный путь на родину?
Вместо ответа Маклай протягивает руку к клетчатому саквояжу, стоящему на земле. Он вынимает оттуда небольшую шкатулку. Крышка шкатулки открыта. В ней лежат часы, компас и золотой медальон.
Маленький компас лежит на ладони Маклая.
– Вот, смотри, Каин, – говорит Маклай. – Эта черная стрелка всегда, где бы я ни был, напомнит мне о моей родине. И не только напомнит, но и укажет ее. Вот почему, побывав во многих странах, я знаю сторону, в которой лежит страна Русс.
– Все белые люди в стране Русс такие же добрые, как ты, Маклай? – спрашивает Каин.
– Там много добрых людей… Больше, чем злых.
Маклай задумчиво рассматривает трепетную стрелку компаса. Пораженный каким-то внезапным открытием, он вынимает складной нож, берет золотой медальон к концом ножа снимает ободок, при помощи которого держался портрет в медальоне. Затем Маклай взял компас и примерил его к медальону. Компас плотно вошел в медальон. Зато золотой ободок мешал закрыть крышку медальона. Маклай убрал ободок с компаса, и тогда медальон плотно закрылся.
– Каин, – говорит Маклай. – Я давно хотел сказать тебе о добрых и злых людях. Рано или поздно, но сюда придут белые люди. Хорошо, если это будут добрые… а злые белые люди отнимут у тебя, Туя вашу землю и вас же заставят работать на этой земле для них. Если вы не подчинитесь – злые белые люди убьют вас.
– Неужели белые люди не послушают тебя, Маклай? Ведь ты всесилен, – горячо говорит Каин.
Маклай молчит.
– Надо знать, как различать добрых белых людей от злых. Моей стране Русс не нужно ваших пальм, земли, жемчуга. Если сюда придут мои братья из страны Русс – они принесут с собой «знак Маклая» и покажут его вам. Те, кто придут без этого знака – враги вашего народа.
– А каков на вид этот знак?
– Вот он! – торжественно провозглашает Маклай, кладя руку на медальон с компасом. – Ты видел черную стрелку и теперь знаешь ее. А здесь нарисовано то, чем всегда гордится моя страна Русс. Смотри!
Каин вглядывается в рисунок на крышке медальона, изображающий Московский Кремль.
Золотой ободок на указательном пальце.
Вертящийся ободок сливается в один сияющий круг.
– Если белые люди покажут «знак Маклая», они спросят: «А где кольцо Маклая?» Тогда ты отдашь пришельцам это кольцо. Все. Береги его, Каин, и помни, что я тебе сказал… Да, – продолжает Маклай, – я совсем было забыл. Каин, ты по справедливости заслужил награду.
Каин берет свое копье и примеряет золотой ободок к нижней части древка. Ободок медленно поднимается вверх по древку. Каин задерживает золотое кольцо в верхней части копья, где ободок пришелся вплотную.
Маклай, склонясь над картой, выводит новое название: «Остров Каина».
– Это за то, что Каин помог мне открыть Архипелаг Довольных Людей в лазури Океании, – говорит, улыбаясь, Маклай, любуясь своим чертежом.
Вслед за этим он вынимает альбом, открывает чистую страницу и начинает набрасывать на ней очень похожий портрет Каина…
* * *
Снова веранда хижины Маклая.
Туй показывает Маклаю на огромный столбец коротких и длинных отметин на косяке крыльца, ведущего на веранду. Как бы читая их, Туй докладывает Маклаю, водя, как указкой, концом копья по отметинам.
– Вот большое дело… Горные люди приходили благодарить тебя за то, что ты не допустил войны с людьми из приморских деревень.
Туй проводит концом копья по очень длинной отметине. Потом он, показывая на отметину поменьше, говорит:
– Приходила женщина из Гарагасси, просила тебя дать имя ребенку. Я ей сказал, чтобы зашла еще раз… А ведь здесь, Маклай, отмечены все твои дела… Видишь, как я тебе служу. Только…
Туй скорбно опускает голову.
– Что ты? – ласково удивляется Маклай. – Говори!
– Ты наградил Каина, – скорбно говорит Туй. – Я постараюсь заслужить твою награду.
– И она обязательно будет, – одобряет Маклай старого папуаса. Маклай медленно прохаживается по веранде. У него – вид долго болевшего человека, к которому пришло исцеление.
Из леса, из гор снова доносятся мощные звуки деревянных барабанов и песни папуасов.
Маклай медленно опускается на ступеньку веранды. Туй садится рядом с ним. По песку, как волна, пробегает тень от листвы и флага, развевающегося над хижиной. Слышно, как хлопает на ветру ткань флага.
Маклай поднимает голову.
Русский Андреевский флаг взлетает над пальмами и деревьями, усеянными крупными, причудливыми цветами.
