Текст книги "Трубка снайпера"

Автор книги: Сергей Зарубин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

Какой брал прицел? Обыкновенный. Постоянный оставался, прямой – фашисты были рядом. Однако помнил, что можно обвы-сить, если неумело стрелять круто вверх. Можно промахнуться, когда бьёшь и под уклон. Только хорошо свалил фашистов Номоконов, выверен его «умугай-кыч».

Чего такое? Это своё у охотника, родовое, долго рассказывать. Ещё в раннем детстве, взяв в руки лучок со стрелами, старается тунгусский мальчик быстрее стать охотником. Вскидывает самодельное оружие, целится, ищет цель. И просто так водит рукой, глаза щурит. Со стороны вроде бы смешно, а на стойбищах хвалят за это детишек. Учатся они, оружие ставят, к охоте готовятся. Чтоб не дрожала рука, плавно сопровождала зверя, а в нужный момент намертво застыла. Очень долго ставил свою руку Номоконов. В семнадцать лет мгновение перед выстрелом – «умугай-кыч» – стало постоянно приносить юноше-охотнику маленькое счастье: мясо и шкуру зверя. Навострились глаза, как гибкая пружина, заработали руки. Когда вот-вот сорвётся курок, они совсем не шевелятся и пуля идёт в дело.

– Как боялся фашистов? – обернулся Номоконов на солдата, задавшего необычный вопрос. – Шибко али нет дрожал? Про это хочешь знать?

Последнего медведя взял колхозный плотник так. Один пошёл к берлоге, с дробовым ружьём. Две жерди срубил, лаз закрестил осторожно. Не боялся зверя, на свои глаза и руки надеялся, дело знал. Промаха быть не должно, а ежели осечка случится – ничего. Острая пальма была под рукой. Потихоньку ветоши принёс к берлоге, поджёг. «Однако хватит спать, – сказал, – вылезай». Ринулся косматый черт, жерди разворочал, только пулю в лоб получил. Словом, в одиночку добыл Номоконов матёрого медведя. Спробуй эдак, с дробовым ружьём!

Не хвастается этим Номоконов, а только на охоте и на войне дрожать не приходится. Зря пропасть боялся – вот в чём штука. Временами слабым чувствовал себя таёжник во фронтовом лесу, неграмотным. Хорошенько надо слушать командиров, товарищей пытать. Да только не со смешком.

Как твоя фамилия? Поплутин? А ежели я тебя спрошу?

– Пожалуйста, – сказал солдат.

– Так думаю, что шибко учёное наше дело, – закурил трубку Номоконов. – Вот послушай-, смекай. Возле озера выбрал сидку, приготовился, а тут и фашист вышел на том берегу. Как ударишь, чтобы намертво свалить?

– Дистанция? —Чего?

– Расстояние, – подсказали солдаты. – Сколько метров до цели?

– Сам считай, – пригладил Номоконов свои реденькие усы. —Бери озеро, как здесь, возле избы, где у лейтенанта делянка.

– Утиное, – сказал Репин. – Напротив блиндажа. —Метров пятьсот, не больше, – сказал Поплутин. —Знаю. А ветер какой?

– Совсем не дует. А фашист стоит, смотрит и ждёт, когда ты все примеришь да прикинешь.

– Температура воздуха? – нахмурился Поплутин.

– Обыкновенная.

– Тогда и я обыкновенно, – решительно заговорил солдат. —Передвину хомутик на пятёрку, наведу мушку снизу, на середину цели, ну и, как говорится, плавно спущу курок. Слышал, что в таком случае вероятность попадания будет наибольшей.

– А вот ошибся, – сказал Номоконов. – Скорее всего, в ногу попадёшь фашисту. Вылечат его доктора и пошлют за твоей головой гоняться. С умом надо бить через воду! Пятьсот метров. Откуда взял? На глаз смотрел? На вид вроде и так, пятьсот, а прицел всё равно малость увеличивай. Хоть какую цель скрывает вода, близит, обманывает. Замечал? А если некогда увеличивать прицел, моментально надо бить – на уровне плеча бери фашиста. Как раз сердце прострелишь. Я сохатых возле озера завсегда так: по холке ставил мушку, а лопатку обязательно пробивал. Это как, лейтенант, по стрелковой науке?

– Обыкновенный оптический обман. Правильно, с умом надо бить через воду. Подтверждаю: наибольшая ширина озера Утиного —семьсот тридцать метров – солдаты одобрительно зашумели.

– У меня такой вопрос, – пододвинулся ближе Репин. – Позиция снайпера метрах в трехстах от вражеского окопа. Трое гитлеровцев несут бревно. Движение цели фланговое. Видите, что всех можно уничтожить. Ваши действия, товарищ Поплутин?

– Так, фланговое, – осторожнее заговорил солдат. – Если стрелять быстро, то на таком расстоянии можно всех, конечно…

– С какого бы начали?

– Раздумывать некогда…

– А всё-таки?

– Который лучше проектируется, конечно. Силуэты, ритм, походка – все одинаково.

– Здесь быстрота решит, – твёрдо сказал Поплутин. – По очереди, с ведущего начну!

– Ваши действия, Семён Данилович?

– Надо заднего сперва, – подумал солдат. – Так, однако, лучше. Тогда всех можно свалить, раз бревно несут.

– Почему?

– Ну как же… Иначе разбегутся. Сам таскал, поди? Поднимать тяжело, на плечо бревно давит, задних людей не видать. Фашисты подумают, что запнулся ихний товарищ, упал. Сразу не бросят. Тут уж – действуй, остальных бей. Может, так лучше?

– Да, конечно, – согласился лейтенант. – Недавно один ваш товарищ упустил редкую цель. Не так действовал в подобной обстановке, поторопился. Переднего уложил, а остальные за бревном укрылись, уползли. Уже здесь, в блиндаже, обдумал, со мной поделился. Обещал поправку внести, если опять встретятся фашисты с брёвнами.

– Это я, – сказал Канатов, и все обернулись к нему.

– Ничего товарищи, – продолжал Репин. – Научимся. И теорию усвоим, и ценные, жизненные навыки возьмём на вооружение. Обстановка такая – приходилось уничтожать врагов кто как может. Теперь есть время для учёбы, вырвали. Скоро будем решать тактические задачи, нам приказано приготовиться к этому. Ваши наблюдения верные. По данным разведки, на переднем крае врага происходит смена. Истрёпанная в боях немецкая дивизия отводится в тыл. Свежая, недавно сформированная, направлялась к Ленинграду. Сюда ей пришлось завернуть, к болотам. Спеси и бахвальства у захватчиков – хоть отбавляй. Но все переменится. Сегодня было легко – завтра станет труднее. А это очень интересно, я не изучал, не слышал… Винтовка фашистского убийцы, «насторожённая» на его же голову; сработала безотказно. Я, Семён Данилович, посоветуюсь с командирами. Вроде бы и этот способ борьбы подходящий.

После занятий Номоконов решил поговорить с Юшмановым. Неужели не понял таёжный человек, почему много фашистов выходило к роднику. Нет, не за трупами такой оравой, не за водой, не из-за ночного выстрела из «насторожённой» винтовки… Неужели не заметил, проглядел? Худо это – пропадёт. Меткий человек лежал на нарах, задумчивый, спокойный. Номоконов прилёг рядом с ним и тихо, чтобы не слышали другие, заговорил:

– Берёзу возле родника замечал? Хугур глядел, догадался? Али пропустил?

– Чего?

– Гм, – опешил солдат. – Кажись, и якуты ставят… Однако городским ты сделался, отвык от тайги… Это я берёзу гнул, гриву вешал. Потому и приманулись фашисты к убитому. По нашему так: святое место объявил, никому нельзя трогать. А фашисты думали, поди, что за штука?

– Святое место? – приподнялся старший сержант. – Согнутая берёзка? Конечно, заметил! Думал, что старая отметка у родника, мирная. Вот оно что… Так это вы ночью, над убитым фашистом?

– Тише, командир, погоди, – оглянулся Номоконов. – Всем не сказывай, потом… Шаманом признавали, обманщиком…. А я так… Однако среди фашистов верующие есть, чумные. Всякое глядели, поди, в тёплых местах, а про наши навыки не знали. Разговаривать зачнут, шептаться, то да се… Пусть думают, что шаман ходит. Я много волоса на олочи припас, а остальное там, на берёзе оставил. Долго будут глядеть, стрелков наводить. Снимут – опять повешу, – слезая с нар, говорил Номоконов. – Все время пугать надо, обманывать.

Лейтенант сидел за столиком, что-то писал, и, выждав, когда карандаш перестал бегать по бумаге, Номоконов сказал:

– Погоди маленько, командир, дело есть. Это, который фашист меня ударил, опять явится. Так знаю. Однако я назад пойду, обратно, ловить буду, скрадывать. Убью – обязательно новый приползёт.

– Ложитесь и отдыхайте, – мягко сказал Репин. – У меня тоже есть дело. Завтра вы получите очень важное задание. Здесь, на месте, в этой избе. А сейчас – спокойной ночи.

– Напрасно, лейтенант, – заторопился Номоконов. – Погоди, слушай. Приманка там, хугур. Про это не осмелился…

– Слышали, что я сказал? – нахмурился Репин. – Вам непривычно в этой обстановке, трудно… А давайте всё-таки по-военному. Как надо отвечать командиру?

– Я хотел для пользы, – пожал плечом Номоконов. – А раз сердитый, чего ж… Слушаюсь, лейтенант.

– Вот так лучше, – снова начал писать Репин. – И ещё меня зовут – товарищ.

Ночью Номоконов проснулся от мягкого прикосновения чьей-то руки. Возле нар стоял лейтенант Репин, озабоченный, хмурый, и надевал телогрейку.

– Пойдёмте вместе.

– Куда?

– Здесь, недалеко, – ответил Репин, подвешивая к поясу гранату. – Дубровин не вернулся, надо посмотреть… Только что позвонили…

Сон как рукой сняло. Мгновенно оделся Номоконов, взял винтовку. По лицу командира он видел, что случилась беда. Во время занятий поглядывал лейтенант на часы – ждал ещё одного стрелка. Наверное, важную цель заметил Дубровин, ещё на денёк остался – в особых случаях, если требует обстановка, это разрешалось. Так подумали… «Неужто пропал?» – вспомнил Номоконов человека с добродушным круглым лицом, который первым приветствовал его в блиндаже и свою большую ладонь протягивал. Чего глядеть ночью на снайпера, затаившегося на позиции? Что случилось? Кто донёс?

Быстро шёл командир взвода по широкому заболоченному лугу, брёл по воде, раздвигал руками камыши, ничего не объяснял. За озерком остановился Репин, свернул вправо, вышел на пригорок. Над лесом вспыхнула далёкая ракета. Номоконов прилёг, лейтенант опустился на колено. Снова все погрузилось в ночной мрак, и лейтенант жутко ухнул «филином».

«Смелый и учёный, – ласково подумал солдат о своём командире. – Хорошо идёт, все места своих стрелков знает, за всех беспокоится. Попробуй в этом болоте разберись». Лейтенант привстал, нетерпеливо шагнул вперёд: вдали послышался тревожный крик ночной птицы.

– Этак нельзя, – зашептал Номоконов, схватив командира за полу телогрейки. – Кругом слушай, терпи.

– Санитары там, – спокойно сказал Репин. – Свои. Зачем собрались санитары возле сидки снайпера? Что делают?

На бугре замаячила тень, и, легонько свистнув, лейтенант смело пошёл вперёд, остановился.

– Миной, – равнодушно заговорил человек, сидевший на земле. – Перед темнотой ударили, у всех на глазах. Прошёл немного и упал. За бугром подобрали. Мёртвый.

– К нам отнесите, – сказал лейтенант. – Сами похороним. Командир взвода пополз к пню, черневшему на вершине бугра, и зашарил руками. Земля отдавала кисло-терпким запахом взрывчатки. Номоконов нащупал винтовку Дубровина, застрявшую в развилке корня, вырванного взрывом, открыл затвор. В патроннике оказалась пустая гильза. Что-то бормотал лейтенант, ползая по земле, смотрел на далёкий лес, над которым вспыхивали ракеты, озирался по сторонам, и Номоконову стало жаль его.

– Слушай, командир, – горячо зашептал он. – Вали домой, отдыхай. Я тут останусь, рядом. Гляди, напролом действовал Дубровин, не хитрил. Кто в этом голом месте устроился бы на вершине? На самом гребешке? Да ещё за пнём? Ударил раз – и засекли. Гляди, понадеялся парень, зарывался неглубоко. Я так… ниже надо, за спиной будет бугор, обману. Ловить фашистов буду, не жалеть огня – пущай бьют по вершине, пни дёргают.

– Да-да, правильно… Я понимаю… За этим и пришёл… Отправляя Дубровина на позицию, на бугор, к чёрному пню, просматривавшемуся со всех сторон, командир взвода, наверное, не сказал ему слов, которые только что услышал. Встал лейтенант, закинул на плечо ремень винтовки.

– Не разрешаю оставаться!

ПЕРВЫЙ УЧЕНИК

Утром, перед разводом на занятия, командир взвода кому-то позвонил по телефону, сказал: «На двадцать четыре человека один убит», тут же потянулся к списку личного состава, висевшему над столиком, и вычеркнул одну фамилию.

О гибели Дубровина знали не все. Прислушался к телефонному разговору молодой солдат, вытянул шею, осмотрел хмурые лица товарищей:

– Кого?

Ему не ответили.

Небритый и помятый, подошёл к строю лейтенант Репин, задумался, встрепенулся. Тугие желваки заходили на скулах командира взвода.

– Дубровин хотел мстить, – сказал он. – Гитлеровцы сожгли его село, убили младшего брата. На самые опасные задания просился наш товарищ… Старший сержант Юшманов!

– Я!

– Выйти из строя!

Чёткий поворот, щёлк каблуков – и Юшманов предстал перед солдатами, спокойный, подтянутый.

– Чтобы ускорить обучение, – сказал Репин, – старший сержант предлагает разбиться на пары. Считаю это правильным. Вчера мы прочитали в газете, что в боях на юге отличились снайперы Юсупов и Ключко. Их называют бесстрашными народными мстителями. Подробностей мало. Сообщается, что издавна дружат эти бойцы. Ещё в мирные дни настойчиво и терпеливо учились, лежали на тренировках бок о бок, совместно маскировались, советовались. Сейчас, в бою, на позиции, они понимали друг друга без слов, по движениям оружия. Надо и нам спаяться в пары. И первой будет такая: Юшманов – Медуха. Как считаете, товарищ Медуха?

– Есть, товарищ лейтенант, – произнёс солдат, прибывший во взвод вместе с Номоконовым. – Только что я подскажу старшему сержанту? Не выходил ещё за передний край… Может, я не подходящий?

– Вполне подходящий! – сказал Репин. – Старший сержант

Юшманов решил помочь вам быстрее стать снайпером. Делитесь опытом, подружитесь. И у вас, товарищ Медуха, найдутся ценные жизненные навыки– в трудовой семье выросли! Вместе будете ходить на учебное поле, вместе пойдёте за передний край. Тема сегодняшних занятий: выбор позиции, маскировка. Так укройтесь, товарищ Медуха, чтобы похвалил вас старший сержант. Недостатки разберёте вместе. Все обсудите, посоветуйтесь.

– Есть!

– Номоконов!

– Я! – вышел солдат из строя.

– Крайне необходимо, чтобы вы передали нам свой опыт скрадывания зверей. Мне, старшему сержанту Юшманову, Горбоносу, Медухе, Павленко, Поплутину… Всем нам. Будете ежедневно рассказывать, как готовились в тайге к охоте, искали зверей, подкрадывались, сидки делали, маскировались, в засадах затаивались.

– Есть, – вскинул солдат руку к пилотке.

– Это первое. Кроме того, обязываю вас подготовить напарника, который бы все понимал с полуслова. Чтобы мы сказали: вот хорошо обученная, крепко спаянная снайперская пара. Кого берете для обучения?

Большие, широко раскрытые, будто чем-то удивлённые, глаза видит Номоконов и прищуренные, вроде бы недоверчивые. Лейтенант часто беседует с молодыми солдатами, расспрашивает о житьё-бытьё, об участии в боях, и Номоконов слышит, что говорят они. Работали до войны в колхозах и совхозах, стояли у станков, учились. У всех есть отцы и матери, которые беспокоятся, конечно, за своих сыновей, понимая, что в армии не положено отсиживаться в теплом углу и прятаться за чужие спины. Будущие снайперы… Как будут выцеливать они фашистов? Или пули врагов закроют им глаза? Ощутил Номоконов ответственность, которая ложится на его плечи. Но сумеет ли он научить человека?

– К вам прикрепляю Поплутина, – сказал Репин.

– Слушаюсь, лейтенант.

– Санжиев возьмёт Жукова, – записал Репин. – Следующие пары: Тувыров – Лоборевич, Лосси – Васильев, Павленко – Кодин,

Канатов – Семёнов, Горбонос – Князев… Есть возражения? Все согласны? Очень хорошо. Срок дан жёсткий. Через неделю все должны выйти за передний край. Уважайте старших, – наказал Репин, обращаясь к новичкам, – слушайтесь. Плохому они не научат. Обучающие, вы считайте, что выполняете особо важное задание. Когда ученики убьют первых фашистов, пусть радостью наполнятся ваши сердца. Так и скажите себе: легче стало защитникам Ленинграда.

Командир взвода приказал приступить к занятиям, и Номоконов подошёл к Поплутину:

– Слышал? Пара мы теперь с тобой, как руки одного человека. Вот так… Учиться будешь?

– Смотря чему, – вежливо и спокойно произнёс Поплутин. Строго, теперь уже внимательно и бесцеремонно, Номоконов осмотрел солдата с головы до ног. Худой и прямой, как гвоздь. Шея тоненькая, с большим бегающим кадыком. Руки длинные, а пальцы тонкие, нерабочие. Загорелый и курносый. В чёрных глазах – блеск и смешинка.

– Зачем пришёл сюда?

– А вы?

– Уничтожать, – сказал Номоконов. – Из винтовки бить фашистов. Меня позвали сюда.

– А я добровольно, – сказал солдат и переступил с ноги на ногу. —Наверное, не гостить.

– Откуда родом?

– Отгадали вчера: не бегал я по кошеной траве. В городе жил.

– Как зовут?

– Михаилом.

– Так, – произнёс Номоконов. – Ладно… Ну, начнём, Мишка? Урок дали важный: выбор сидки.

– Позиции, – поправил Поплутин… – Наиболее удобной и скрытой от вражеских глаз. Секторы обстрела чтобы были хорошие, наблюдения…

– Правильно, – согласился Номоконов. – Я только сказать не могу, а так понимаю. Вали на поле, а я позади тронусь. Сперва посмотрю, как ходишь по земле.

– Ого! – рассмеялся солдат.

Решительно шёл к учебному полю Михаил Поплутин, смотрел по сторонам. Просвистел шальной снаряд, упал за бугром, взмётнул чёрные комки земли, рассеял вокруг свистящие стальные зерна. Обстановка для боевой учёбы непростая! Оглянулся солдат на спутника, следовавшего по пятам, пошёл быстрее. Учебное поле сразу же за первой позицией обороны, километрах в трех. Идёт Поплутин смело, ступает мягко. На склоне старой лесной вырубки остановились солдаты, осмотрелись.

– Ну? – спросил Поплутин.

– Молодцом ходишь, – похвалил Номоконов. – Лоб сухой, дышишь легко. На вид хлипкий, а так ничего, сила есть. Однако много места занимаешь. Худо это.

– Как? – не понял Поплутин.

– Ноги по сторонам кидаешь и шеей крутишь. Все равно как тымэн[6]6
  Тымэн – верблюд (бурят.).


[Закрыть]. Не важничай, слушай. За три версты заметят тебя фашисты. Надо так ходить, хорошенько гляди!

Встал Номоконов, закинул за плечо винтовку, весь съёжился, согнулся и пошёл по склону. На ровной поляне остановился он, замер, маленький, издали похожий на старый пень, и, постояв немного, двинулся вправо. Теперь хорошо был виден неторопливый крадущийся шаг охотника. Под ноги смотрел Номоконов, а когда озирался по сторонам, то лишь чуть поворачивал голову. Возле валуна опять остановился солдат, прилёг, и вдруг не стало его – камень да и только! Опять появился на поле человек и размеренной, очень скупой на движения походкой подошёл к Поплутину.

– Фашист – это зверь, – сказал Номоконов. – А мой народ, Мишка, издавна бьёт зверя. Самого осторожного и хитрого бьёт —соболя. Старики, стало быть, так ходили за зверем и мне таёжную науку передали. Всегда может появиться цель, в любой момент сумей застыть, укрыться. В комок соберись, низко голову держи, ворочай одними глазами. Тогда и под ногами все увидишь, и впереди. На пятку сильно не дави: устанешь быстро и все одно нашумишь.

На скрад пойдёшь – обязательно ступай носками. Это когда зверь близко.

– Походка с детства вырабатывается, – нерешительно сказал Поплутин.

– Меняй, – развёл руками Номоконов. – Так думаю, что далеко нам придётся шагать. Туда, к немецким домам… Не понравится, поди, фашистам, когда на германскую землю явимся? Стрелять будут. Война велит скрадывать. Потом бросишь этот шаг – тебе не нужен будет. Высоко голову поднимешь, прямо. Так… Теперь туда шагай, —показал Номоконов за бугор. – Подальше от меня. Выбирай место для стрельбы, сидку. Как по правде делай. Спрячься хорошенько, от пуль закройся. Приду посмотреть, хитрый ты али нет.

– Сколько времени на это? – оживился Поплутин.

– А сколько надо?

– Часок потребуется, пожалуй.

– Бери.

– Мне показаться, когда пойдёте?

– Зачем? – махнул рукой Номоконов. – По правде делай, тихо сиди, спрячься, думай. Дождь прошёл, глина кругом, трава. По следу тебя найду.

Пожал плечами Поплутин, улыбнулся, вынул из чехла лопатку и, пригнувшись, более собранной, но ещё неровной походкой пошёл за бугор. Номоконов посмотрел вслед ученику и задумался: ладно ли делает он?

В памяти всплыли августовский день и берёзовая роща, где отдыхал полк, отходивший под натиском врага. Неслышно ступая в след друг друга, прошла среди деревьев цепочка людей в пёстрых маскхалатах, исчезла из виду, словно растаяла. В тыл врага уходили разведчики. Мягок и выверен был их шаг, решимостью светились лица. Шли спаянные, хорошо обученные люди. Номоконов невольно залюбовался ими. Вспомнились и рассказы солдат, выходивших из окружения. Нарывались на засады, не замечали чужих следов, не все умели ориентироваться, бесшумно ходить, ползать… Толкнуть, конечно, можно Поплутина: иди на позицию, бей фашистов, целься! Не откажется…

Правильно, лейтенант! Оберегать надо людей, хорошенько подготовить к смертельной борьбе.

Вчера на занятиях командир взвода рассказывал теорию стрельбы. С юношеских лет держал Номоконов в руках нарезное оружие, а вот не все знал. Оказывается, даже в зависимости от температуры воздуха надо вносить поправки в прицел. В тайге часто вплотную подходил охотник к цели, а здесь придётся стрелять издалека. Если, скажем, бить на пятьсот метров, то даже умеренный ветер отклоняет пулю от цели более чем на полтора метра. И этого не знал Номоконов, выносил мушку против ветра на глазок. Многое, оказывается, надо учитывать при стрельбе вверх, вниз, через воду. Лейтенант все время изучает стрелковую науку – пожалуй, она вернее. Есть наставление для стрельбы по движущимся предметам, таблицы выноса точек прицеливания. Наизусть знает командир взвода, как стрелять по машине, которая движется, по самолётам и танкам. А ночная стрельба по далёким вспышкам? Нет, тут не на солонцах. Не выручит кусочек бересты, привязанный к мушке. Но все же у него, Номоконова, большой опыт потомственного охотника. А откуда быть ему у молодых солдат —вчерашних колхозников, слесарей, школьников? Правильно, учиться нужно друг у друга.

Что посоветовать Поплутину?

Прежде всего, пусть обувь переменит. Болтаются худые ноги в широких голенищах новых сапог, шаркают. Ботинки и обмотки удобнее – надо подсказать лейтенанту. И часы пусть снимет с руки Поплутин – блестят. И портсигар, который часто достаёт из кармана солдат, тоже пулю наведёт. А по звёздам умеет он ходить? Да и днём можно закружиться. Взять, скажем, этот камень. Знает ли человек, выросший в городе, что зелёные капли лишайника гуще расплываются на северной стороне? А по ветвям деревьев ещё легче определиться.

В раздумьях незаметно летело время. Номоконов достал из кармана гимнастёрки часы: «Пора!». Раньше он узнавал время по солнцу – в тайге не нужно было следить за минутами. На фронте нельзя без точного времени – хорошими часами обзавёлся Номоконов. Большая стрелка описала полный круг. Встал Номоконов, увидел след Поплутина, поднялся на бугор.

Далеко простиралось бугристое учебно-тренировочное поле. Траншея, бруствер, проволочное заграждение, копны сена, одиночные стрелковые ячейки… Где укроется Поплутин, в каком месте выберет позицию? Здесь прямо шёл солдат, спустился вниз, стал подниматься, круто свернул вправо. Почему? Бревно заметил. Так и есть: копнул два раза твёрдую землю, пошёл дальше. Не понравилось.

Примятая трава, отпечатки подошв с ракушками на влажной глинистой земле, сломанные стебельки полыни, вдавленные в землю или стронутые с места камешки указывали путь Поплутина. Ещё через один холм перевалил солдат – голо кругом, не укроешься, направился вниз. Здесь густо наследил: камни осматривал, пни, а потом догадался, что ничего не увидит из ямы, и наверх двинулся. К копне подошёл Поплутин, отвернул пласт сена, снова уложил, примял.

– Правильно, что не остановился, – одобрил Номоконов. – Издаля видно копну, обстреляют фашисты, подожгут. Понял, что не похвалю… Опять почему-то вниз подался, – рассматривал следы Номоконов. – Здесь заторопился, быстро пошёл. Эге, наверно, на часы посмотрел, время вспомнил.

Возле пня, торчавшего на склоне ложбины, прервался след солдата.

– Зарылся? Ни бугорка, ни клочка ветоши… – И под корнями пня не оказалось Поплутина.

Номоконов описал большой полукруг, обнаружил чёткий отпечаток знакомой подошвы сапога, возвратился к пню и увидел выбоины от каблуков.

– Разбежался и со всего маху прыгнул, – догадался следопыт. —Смётку, как заяц, сделал. Отсюда вправо скакнул, поскользнулся на грязи. Так… Здесь вроде покатился Поплутин, траву примял. Нет, не упал… Специально скрывает след. Время выигрывает али посмеяться вздумал? Чтобы подольше поискал его?

Номоконов заторопился. Следы рассказывали, что Поплутин встал на ноги, перепрыгнул через песок, намытый на дне канавы, и пошёл в обратную сторону.

– Настоящий заяц! – рассердился Номоконов.

Попетляв по ложбинкам и склонам, солдат вышел на дорогу, по которой недавно, наверное утром, прошёл строй. Здесь, среди десятков одинаковых отпечатков, потерялся след Поплутина.

Номоконов остановился и обидчиво шмыгнул носом: не о деле думает человек! Вспомнил улыбку Поплутина и ещё больше рассердился.

– Где он может быть? – осматривался вокруг Номоконов. —Минут сорок шёл сюда, не меньше. Не зарыться ему теперь как следует, не замаскироваться. Наверное, было так: какое-то укрытие искали с этого места глаза Поплутина.

Где бы остановился Номоконов, будь он на месте ученика?

На возвышенности, наверное: снайпер должен иметь хороший обзор для наблюдения и стрельбы. Номоконов осмотрел близлежащие бугры, увидел на одном из них большую каменистую россыпь и направился к ней. Вскоре встретился знакомый след, теперь прямой, очень торопливый, ведущий от дороги к россыпи, —неровным зубчатым пятном выделялась она на жёлтой скатерти холмистого поля. Номоконов усмехнулся. Так в тайге, напрямик, уже не пряча следов, уходил к укрытию зверь, тронутый его пулей. Можно было не спешить.

На склоне бугра занимался со своим учеником снайпер Степан Горбонос. Услышав позади себя шаги, оба враз оглянулись.

Номоконов двигался осторожно, внимательно осматривал одиночные валуны. Он увидел горку камней, возвышающуюся на средине россыпи, издали осмотрел её и решительно подошёл. Камни, ещё влажные, с налипшими кусочками земли, шевельнулись.

– Лежи, – сказал Номоконов.

Растёртый на камне окурок, дуло винтовки, высовывающееся из маленькой амбразуры… Номоконов деловито осмотрел со всех сторон позицию Поплутина, подозвал Горбоноса и спросил:

– Ты заваливал? —Да.

– Зачем?

– Попросил.

– Как сказал? – строго нахмурился Номоконов.

– Подошёл, закурил, – непонимающе оглянулся на горку камней Степан Горбонос. – Сказал, что вы идёте следом. Обломок доски принёс, попросил обложить камнями. Правильно, сказал, совместно надо маскироваться, парами лучше действовать.

– Выходи!

Опять хрупнули, зашевелились камни. Поднатужился Поплу-тин, отбросил груз, наваленный на доску, встал и, отряхиваясь, подошёл.

– Как, Семён Данилович?

Живые, беспокойные глаза встретились со строгим взглядом прищуренных глаз, загорелись смешинкой, стрельнули по сторонам:

– Обзор, секторы наблюдения и обстрела?

– Худо, – сказал Номоконов и покачал головой. – Чего крутился, играл?

– Что случилось? – спросил Горбонос.

– Шутить взялся, – сказал Номоконов, закуривая трубку. —Меня, парень, чего путать? Фашиста обмани.

– Правильно, – сказал Поплутин, нимало не смущаясь. – Старался запутать вас, уйти. Только я не на солнышке прилёг. О позиции скажите. Сам выбрал место, сам все придумал.

– Для того и говорю! Худое место выбрал, смерть на себя навёл! Не думал о деле, торопился. Гляди! – Номоконов потянул ученика за собой. – Зачем перетаскивал камни? Фашист хорошо знает, что такое место – самое подходящее для нашего брата. Все время будет следить. Однако увидит, что новая кучка выросла, на заметку возьмёт. Куда ударит из миномёта? Сюда, в подозрительную кучку. А если так делать: на этом месте перевёртывай камни, поднимай, ворочай, а сам в сторону вали, яму для сидки рой. Куда ударит фашист? Понимаешь? Ну и пущай бьёт по камням, припасы зря тратит. А ты притихни, подожди, а потом наблюдателя сними, коли глупый он. Теперь наперёд гляди. Подходяще? Вот… И позади ладное место. Успел бы и камни зарыть для защиты, землю раскидать, ветошь

принести, дёрна нарезать. Можно, при нужде, и на твоём месте лечь. Однако зарывайся, а камни не шевели! Нет тебе похвалы, давай снова. Теперь опять скрадывай след, путай, сидку выбирай. Только и я… тихо пойду, скрадом, хорошо глядеть буду. Патрон истрачу на твою сидку. —Как?

– А так. Если опять плохо ляжешь, не подумаешь – пулей покажу, где сидишь. Издалека ударю. Чего краснеешь?

– Нисколько, – пожал плечами Поплутин. – Я уже слышал, как поют пули.

– Нехорошо поют, страшно.

– Для всех по-разному.

Много пришлось поработать в этот день Поплутину. Заблестела его новенькая лопатка, а на ладонях вспухли мозоли. Не понадобилось Номоконову показывать пулей позицию своего ученика —он вплотную подошёл к его новой, теперь искусно замаскированной ячейке и искренне обрадовался этому.

А потом Поплутин учился ползать.

– Пластом ложись! – покрикивал Номоконов. – Ниже голову! Снова ленишься, торопишься. Думаешь, научился? А гляди, след какой. Коленками землю пашешь, локти вымазал. Не научишься по-таёжному скрадывать – недалеко уйдёшь.

В этот же день узнал Номоконов, как попал Поплутин в снайперский взвод. Уставший, встревоженный увёртками ученика, он привёл его в овраг, и хоть очень дорожили во взводе патронами, велел Поплутину стрелять в далёкую цель. У мишени, густо пробитой пулями в самом центре, потеплевшими глазами посмотрел Номоконов на молодого солдата, похлопал его по плечу, погладил мокрые, коротко остриженные волосы, похвалил:

– Острый глаз, боевой. Пойдёт дело.

– Вот так, товарищ обучающий, – блеснул глазами Поплутин. – Городские разные бывают. В детстве за рогатки их ругают, за самопалы… А когда началась война и стрелять потребовалось, увидели, что Михаил Поплутин не маменькиным сыночком рос, что кое-чему научила его жизнь. В техникуме уже, на курсах

военной подготовки… взял боевую винтовку, прицелился – и попал! Опять выстрелил – снова десятка! Те, которые разбирали меня, на собраниях вопросы ставили, обрадовались, сказали, что в боях я не одну фашистскую голову продырявлю. Сами, кстати, ещё там… Не спешат идти в снайперские взводы.

– Понимаю теперь, – кивнул Номоконов. – Боевым в городе рос, а старших людей не слушался. На собраниях за это ругали?

– Да, не любил тихо ходить и ползать, – жёстко сказал Поплутин. – Без таёжных прикидок стрелять научился. И на передний край сражаться пришёл!

– Правду говорю, – положил Номоконов руку на плечо солдата. – Послушайся. Ещё не умеешь стрелять как следует, понапрасну пропадёшь.

– А давайте так проверим, – вдруг развеселился Поплутин. —Чего вам не жалко? Ставьте! С любого положения прострелю! Красивый кисет у вас. Поставите?

– Кисет? – подумал Номоконов. – Чего ж… Давай! Ишь ты… Ну, ладно… А потом так: я ударю в твою вещь. Согласный?