Текст книги "Святой черт"

Автор книги: Сергей Труфанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)

Илиодор (Сергей Труфанов)
Святой черт

ПРЕДИСЛОВИЕ

После убийства Распутина газеты на несколько дней получили возможность довольно ярко изобразить и личность Распутина, и его тлетворное влияние на всю окружающую среду. То, что было секретом, стало явно для всех и могло убедить даже наибольших скептиков и сомневающихся. Но тем не менее до сих пор была лишь приподнята завеса над темным царством придворного быта. Воспоминания Илиодора, или, вернее, его разоблачения дают огромный материал и для характеристики таинственной, скорее, темной личности Распутина и его влияния на придворные и правительственные круги. Недаром автор воспоминаний назвал свое описание «страшной книгой». Перед читателем пройдет в сущности безобразная картина гниения и разложения старого режима – монархии и всего ее правительственного аппарата – накануне падения. Редакция «Голоса Минувшего» в последние годы тщательно собирала материалы, касающиеся распутинской эпопеи. Не потому, конечно, что ее интересовала весьма заурядная личность тюменского «старца» и «пророка» и его альковные похождения; и не потому, что чудовищный разврат, захвативший часть великосветского общества, зафиксировал собой, пожалуй, небывалую страницу истории, столь обильной вообще патологическими явлениями, – Распутин и его клевреты срослись органически со всем правительственным механизмом последнего из Романовых. Вызывает презрение и отвращение не этот грубый, сладострастный мужик, попавший волею судеб в среду пресытившегося вырождения, явившийся слепым, в конце концов, орудием дельцов и аферистов, а те царские слуги, те пресмыкающиеся рабы, которые в руках своих держали министерские портфели и своекорыстно правили Россией под эгидой распутинского покровительства. Новое правительство бесспорно найдет в потайных архивах достаточное количество документов, которые раскроют перед нами работу распутинской банды за последние годы старого режима. Обвинительный акт против романовской династии составить нетрудно, слишком явны и велики ее преступления, но в распутинском деле, как в фокусе, концентрируется та мерзость запустения, которая характеризует нам отошедший в вечность русский деспотизм. Именно оно окончательно дискредитировало и престиж власти, и династию в массовых кругах обывателя, заставило отшатнуться от монархии даже те мещанские круги, для которых сохранился все еще ореол царской власти.

Признавая с этой точки зрения за материалами, касающимися Распутина и деятельности окружавшей его придворной и банковской клики, огромное, первостепенное, общественное значение, мы считаем своим долгом уделять и впредь на страницах журнала место этим материалам.

Теперь несколько необходимых вводных слов о личности автора воспоминаний и о тех материалах, которые в них заключаются. Вероятно, читателям можно и не напоминать о том, что представлял собою Илиодор в революционные годы или вернее в наступившую затем полосу реакции. Всем памятны необузданные выступления илиодоровцев, творивших под покровом таинственных связей и высокого покровительства в Царицыне, Саратове и других поволжских городах самое невероятное. Руководителю погромной дружины («меня окружают люди, у которых сапоги бутылками, а кулаки здоровые – русские»,– говорил в 1909 году на одной из своих «пасторских бесед» в Саратове о. Илиодор) нельзя было в действительности отказать в бурнопламенном темпераменте: недаром и газета, которую затевали в то время илиодоровцы, должна была именоваться «Гром и молния». Монах – фанатик! Разве это уж столь необычное явление? Отнюдь нет. Легко понять и силу воздействия на толпу, состоявшую всегда у Илиодора почти исключительно из женщин да небольшой группы молодцев с кулаками. Тут нет психологической загадки; она понятна для каждого, кто наблюдал различные проявления религиозного фанатизма и его гипнотирующего влияния на некультурные массы: это своего рода психическая зараза. Она знакома историкам, объяснена психологами и ярко изображена в литературе. Необычность илиодоровщины была в другом: она переходила в сферу политики и здесь, сталкиваясь с своеобразными государственными условиями, приобретала совершенно исключительный облик с бытовой стороны – илиодоровщина оказывалась как бы вне государственного воздействия, становилась недосягаемой и для синода. Тщетны поэтому были все думские запросы. Мне ни разу не пришлось видеть Илиодора, но раз удалось видеть и беседовать с еп. Гермогеном, ближайшим покровителем, единомышленником и соратником в илиодоровских подвигах. Я видел его в период опалы, когда протекло уже несколько лет после памятных активных действий. У людей отставных пыл всегда ослабляется. Но и тогда я увидел перед собой как бы воочию прежнего Никиту Пустосвята, быть может, незлобивого и добродушного к своим и готового идти под сень креста громить врагов и громить их так, чтобы от них «остались лишь калоши», как однажды после учиненного погрома хвалился в свое время Илиодор. Был ли Илиодор фанатиком такого типа? Не знаю, конечно, но не следует забывать того, что Илиодор не был каким-нибудь изуверньм, темным монахом, лишенным образования, погрязшим в предрассудках, готовым, как в средневековье, вступать в реальную борьбу с чертями – это был человек, окончивший С.-Петербургскую духовную академию. Такой человек, если он только нормален, едва ли мог искренно выступать против «газетных стервятников» и «гидры революции» в той именно форме, как это делал Илиодор. Линия его поведения была неизменна в течение нескольких лет, и ничто его не смущало.

В конце 1911 г. он достиг как бы апогея своего величия – в это именно время он получает впервые доступ в высшие сферы; в это именно время начинается борьба Илиодора и Гермогена против того, с обличениями кого он выступает в своей книге, – борьба, которая и низвергла Илиодора. Начиная борьбу, по-видимому, он преувеличивал силу своего влияния. По крайней мере, в августе 1911 г., отправляясь в Петербург и прощаясь со своей «дружиной храброй», он держал такую речь перед своими поклонницами: «Я еду в далекое путешествие совершать, а быть может, и закончить то великое дело, о котором я уже говорил вам несколько раз… Собирается православный конгресс православных людей со всего света. Я тоже приглашен на этот конгресс. Где будет происходить он, я не скажу. Мне предложено главное место в конгрессе, я буду председательствовать. Соберется этот конгресс для того, чтобы решить раз навсегда, как поступать с безбожниками. Конгресс выработает самые решительные меры против жидов, безбожников и русских дураков»… Через год Илиодор, по собственным словам, сбросил с себя «бремя религиозного суеверия и колдовства», стал мыслить разумно, объявил, что отдает себя под защиту оппозиции Государственной Думы и высказывал твердую веру, как писал А. С. Пругавин в «Русских Ведомостях» 30 октября 1913 г., что у нас будут в ближайшее время осуществлены элементарные условия общественной жизни: свобода совести, свобода слова, свобода личности. Но неужели Илиодор, очарованный суеверием и «колдовством», был так наивен в 1911 г., что не понимал той плохой демагогии, которая заключала в себе приведенная выше речь к поклонникам и поклонницам перед отъездом в Петербург? Как-то этому и верится. Как бы то ни было, сжегши в Царицыне в августе 1911 г. чучело дракона, символически изображавшего революционное начало (при этом илиодоровцы, как в свое время сообщали газеты, с «диким криком и визгом» таскали чудовище вокруг монастыря, предавая его поруганию и причитая: «трепещите, окаянные, пощады вам не будет!» – по отношению к «поганой интеллигенции»), через год с небольшим Илиодор сделался провозвестником свободы совести, слова и личности. Поистине – изумительная метаморфоза! Чем она все-таки вызвана?

В своих воспоминаниях Илнодор последовательно рассказывает о своем знакомстве с «новоявленным праведником», тем «великим прозорливцем», который объявился в 1903 г. и с тех пор занимал всеобщее внимание. Восемь лет его связывало знакомство и даже дружба с ним. Готовясь к «ангельскому чину», человек, прошедший духовную академию, с чрезвычайной «наивностью» не понимал «странностей», даже и предположить «не осмеливался» грязных мыслей в «поцелуях», в «зазорных» разговорах и действиях, связанных с теорией врачевания от «блудных страстей» и изгнания беса, которую проповедовал Распутин. Все это так наивно, что не представляется правдоподобным. Мало того, когда Илиодор через покровительство друга в 1909 г. возвращен был вновь в Царицын, «праведник» стал казаться ему «ангелом», вызывавшим в то же время инстинктивно «крайнее отвращение». Два года находясь с последним в тесных отношениях, он собирает материал и начинает кампанию против Распутина с «богатырем мысли и воли», «великим и праведным человеком» епископом Гермогеном.

16 декабря кампания оказалась проигранной. С этого момента начинается изменение настроений и взглядов Илиодора, приведшее к снятию сана и к отречению от церкви. Это произошло 18 ноября 1912 года. «Иначе поступить не мог», – пишет Илиодор в своих воспоминаниях. – Налетел вихрь, сломал вал и махи мельницы ума моего, опрокинул ее самое и разбил ее. Поднялся шквал, девятый вал, изломавший мачты и паруса, в щепки обратил корабль сердца моего. Нашел ураган сильный, могучий и одним бурным движением своим обратил в жалкие развалины дом души моей. Какая-то неведомая сила, как будто, взяла мозги мои, кровь мою, сердце мое и дала мне новые мозги, новую кровь и новое сердце…

30 ноября 1913 г. в «Русских Ведомостях» появился фельетон А. С. Пругавина, написанный с явной симпатией к «мятежному экс-монаху». Автор говорил, правда, не столько от себя, сколько от имени знакомого толстовца, заинтересовавшегося личностью Илиодора и посетившего его в Донской области… «С своей стороны я предупредил г. Г., – писал А. С, – что лично меня больше всего интересует вопрос о искренности Илиодора вообще и в частности об его обращении из Савла в Павла, затем, что мне хотелось бы выяснить то необыкновенное влияние, какое он несомненно оказывал на народные массы и, наконец, в-третьих, может ли Илиодор при известных условиях сделаться вождем религиозного движения, если бы такое вспыхнуло в России». На г. Г. Илиодор произвел впечатление «человека глубокого религиозного чувства» и страстного темперамента. Влияние его корреспондент А. С. Пругавин объяснял, с одной стороны, «глубокой любовью, которую он питает к народу», с другой – «большой гипнотической силой». Илиодор-де сознает эту «силу» и на нее возлагает «свои надежды в преобразовании простого православного народа». «Преобразования эти он думает совершить не только в области религиозного сознания, но и в области социальной жизни»… «Мятежный монах», считавший себя в 1911 г. «непобедимым», по-видимому, зашел уже слишком далеко. Привлеченный по ст. 73, 74 и 103, он предпочел сделаться эмигрантом. Может быть, действительно началось «просветление»?

Лично у меня резкое превращение Илиодора всегда возбуждало некоторое сомнение, несмотря на авторитетный голос А. С. Пругавина, неоднократно уже выступавшего в «Русских Ведомостях» со статьями об Илиодоре после его отречения от церкви. Обстоятельства, сопровождавшие перерождение Илиодора, заставляли с большей критикой подходить к тому же неофиту русской общественности, каким выставлялся новообращенный Савл. Илиодор в своих воспоминаниях подчеркивает, что своими разоблачениями он исполняет как бы гражданский долг – это новый подвиг, который он принял на себя, срывая «смелою рукою, рукою честною и правдивою», «ангельскую одежду» с «дьявола». Теперь достаточно выяснено по подвигам Илиодора в Америке, что он в значительной степени спекулировал, правда, не совсем удачно, на своих «сенсационных» материалах. В России свои воспоминания Илиодор продавал тогда, когда их нельзя было опубликовать и был весьма скромен в своих желаниях, так как продавал заглазно и мог заинтересовать покупателей лишь с идейной стороны. Сделка состоялась, и рукопись была провезена через границу. Но новичку в литературных делах вскоре вскружили голову. Аппетит вырос. Появился Ржевский, предлагавший бывшему иеромонаху от имени Хвостова будто бы 100-200 тыс. руб., затем экспедиция Форда со своими 8000 долларами, наконец, услужливые американские пресс-агенты и пр. Далее шли повествования об «американских неудачах», об одновременной продаже монахом с бурнопламенным темпераментом нескольким американским фирмам своей книги, о суде и т. д. Напомним и другое: в июне прошлого года в газете стали появляться сообщения о том, что будто бы Илиодор возбудил ходатайство о возвращении в Россию. В кругах, близких Илиодору, говорили то же самое, т. е., что Илиодор в скором времени возвращается в Россию и примиряется с врагами – Павел снова делается Савлом. Многим эти таинственные намеки казались лживыми наветами, но, как теперь выясняется, при обыске у тибетского врача Бадмаева, одного из тех, кто был в распутинской клике, найдены соответствующие письма Илиодора. Сомнений в личности раскаивающегося грешника, по-видимому, после этого не остается…

Трудно разъяснить пока еще определенно всю эту фантастику. Давали ли Илиодору те сотни тысяч, о которых писали, или это особые приемы саморекламы, повышавшие ценность таинственных материалов и привлекавшие общественное мнение. Американский журнал «The Metropolitan», купивший для печати воспоминания Илиодора и неосведомленный, вероятно, об упомянутых выше литературных спекуляциях, как сообщал корреспондент «Утра России», отказался печатать рукопись, найдя, что «сенсационные разоблачения Илиодора носят слишком голословный характер». Илиодор объяснял отказ интригой русского правительства и сообщал, что представители русской дипломатии и архиепископ северо-американский и алеутский предлагали ему 25 тыс. долларов в случае, если он откажется от опубликования материалов. Возможно и то и другое. В записках Илиодора действительно многое носит характер совершенно голословных обвинений: – печатая ниже записки, мы считали себя обязанными устранить эту фантастику; многое, отвечающее действительности, должно было показаться фантастическим американцам, недостаточно знакомым с бытовыми русскими условиями и тайнами русского двора. Вне сомнения, опубликование этих записок было крайне нежелательно правительству, почему могло быть принято соответствующее дипломатическое давление. Может быть, Илиодору и давались большие деньги в предположении, что у него находятся оригиналы писем Александры Федоровны к Распутину, чего на самом деле не было. Как бы то ни было, передавая свою рукопись в чужие руки, Илиодор тем самым отрезывал себе путь возвращения в Россию при старом правительстве – скандал получил слишком большую огласку.

Но какую же ценность в таком случае имеет публикуемая у нас рукопись Илиодора. Можно ли доверять тем фактам, о которых в ней повествуется? «Содержание моей книги, – пишет Илиодор в предисловии, – построено на строго проверенных фактических данных». Следует перечисление источников, которые мы и приводим.

«1) Отзывы о «старце» царя Николая, которые я слышал лично, когда, 21 мая в 5 часов вечера 1911 года, представлялся ему.

2) Отзывы о «старце» царицы Александры, которые я слышал лично, когда, 3 апреля 1909 года в 9 часов вечера, представлялся ей.

3) Письмо «старцу» царицы Александры, данное мне «старцем» 8-го декабря 1909 года в селе Покровском.

4) Письма царских детей, великих княжен к «старцу», полученные мною также от Распутина.

5) Письма и отзывы о «старце» великой княгини Милицы Николаевны.

6) Рассказы самого Распутина о себе, о роли, которую он играет при дворе и т. п. (его собственноручные дневники и собрание изречений).

7) Свидетельства Мити блаженненького о «старце» со слов придворных чинов – князя Орлова и князя Путятина.

8) Отзывы о «старце» сенатора Мамонтова.

9) Письма о Распутине высоких духовных особ: епископов и архимандритов, письма ко мне и другим лицам.

10) Рассказы их о Распутине.

11) «Житие опытного странника», составленное самим Распутиным и переписанное особою женского пола.

12) Обширнейшие дневники, в 200-250 листов писчей бумаги, генеральши О. В. Лохтиной, чуть ли не первой жертвы «старца», где Лохтина подробно, правдиво и обстоятельно рассказывает о своем знакомстве с Распутиным, о его «деятельности», приводит копии с его бесчисленных писем и телеграмм царям, архиереям и другим важным особам.

В этом пункте необходимо заметить, что одна из тетрадей дневников Лохтиной, так называемая «золотая», как ее именовала сама Лохтина, была, в числе других бумаг, отобрана у меня судебным следователем Корзюковым во время обыска и ареста меня им 26 января 1914 года. После этого я несколько раз обращался к Донской прокуратуре и министру юстиции с требованиями возвратить мне отобранные Корзюковым бумаги. В июне месяце того же года мне бумаги были возвращены, но среди них не оказалось «золотой тетрадочки» и пяти-шести подлинных писем Григория Распутина царям. В «золотой тетрадочке» были помещены Лохтиною копии писем Распутина царям, писем, относящихся преимущественно к 1912 году, когда я отбывал заключение во Флорищевой пустыне и когда Распутин, по тактическим соображениям, более сидел в Покровском, преподавая царям «нужные» советы письменно. Однако, жалеть об удержанной услужливыми Распутину вельможами судебного ведомства тетрадке особенно не приходится, так как содержанием ее я все-таки пользоваться, при написании этой книги, могу. Дело в том, что, еще до отобрания тетрадки, одно лицо, близкое мне по родству, выписало из нее для себя на память копии писем Распутина; вот эта-то счастливая случайность и дает мне возможность познакомить читателя и с тем, что у меня отобрано гг. прокурорами.

13) Свидетельство о Распутине писателей, журналистов, министров, чиновников и других лиц.

14) Копии и подлинники писем и телеграмм Распутина, которые он посылал царям, высоким особам и мне, как своему бывшему другу.

15) Словесные и письменно изложенные рассказы на исповеди у священников и вне ее о художествах «старца» Распутина особ женского пола, пострадавших от «старца», раскаявшихся в своих грехопадениях с ним и отказавшихся от него.

16) Все то, что я сам видел в деятельности Распутина при свидетелях и, в силу некоторых обстоятельств, с которыми я ниже познакомлю читателя, без свидетелей».

Таковы материалы, на основании которых написана книга Илиодора. Одна группа носит определенно субъективный характер и, конечно, требует осторожного к себе отношения. Тон записок Илиодора производит нехорошее впечатление: дело не в запальчивости и естественном возмущении, хотя и запоздалом для автора, а в том явном стремлении обелить себя, представить себя каким-то наивным простачком, у которого упала вдруг пелена с глаз. Быть может, автор и пристрастен в передаче своих впечатлений и интимных бесед, но, тем не менее, рассказанное им следует отнести к числу несомненных фактов, так как оно легко может быть сопоставлено и проверено многочисленными другими свидетельствами. Другая группа материалов носит характер документальный, и нам пришлось видеть оригиналы многих писем, направленных к Распутину, копии которых сняты лицом, заслуживающим наибольшего общественного доверия. Таким образом, это факт. Значительную ценность имеют дневники генеральши Лохтиной. «Святая мать Ольга» истеричка, женщина, несомненно больная, фанатичка, слепая поклонница того проходимца, который среди других появился при царском дворе, а потом столь же восторженная поклонница Илиодора, она снимала копии с писем и с документов, как с реликвий, не мудрствуя лукаво и не думая, конечно, что это сможет быть достоянием общественным. Откидывая кликушеские выходки, многочисленные выдумки, на которые способны едва ли не все истерички, вы найдете как бы повседневную запись бесхитростного бытоописания. Это документ первостепенного значения для ума незаряженного, документ исторический, который мы помещаем о полным сознанием исторической правдивости.

Во избежание недоразумений и упреков, мы считаем своим долгом дать это предуведомление, прежде чем читатель приступит к ознакомлению с воспоминаниями Илиодора. Мы их печатаем с сокращением, отчасти устраняя некоторые действительно фантастические утверждения Илиодора, отчасти избегая тех скабрезных деталей, которые любит Илиодор в описании того, как Распутин на практике осуществлял свою идею «изгнания блудного беса». Мы знаем, что в его воспоминаниях, тем не менее, осталось многое из того, что в сущности впервые появляется на страницах нашего журнала и, вероятно, никогда больше не появится. Но ведь Распутин, если и не сам лично, – явление действительно исключительное, показывающее, до какого разложения дошли правившие в России круги. Без подробностей, иногда режущих глаз и ухо, нельзя охарактеризовать в достаточной мере это отвратительное и разлагающе действовавшее на все явление. Старый режим отжил – отжил навсегда. Но наша обязанность показать весь его маразм тем, которые служили ему, и, быть может, подчинились новому строю лишь по принуждению или необходимости. А разве таких мало? Излишнее благодушие и сентиментальность не подходят для того боевого момента, который, вероятно, продолжится еще долго. Едва ли иссякли те реакционные силы, которые десятилетиями поддерживали старый порядок.

Публикуя записки Илиодора, мы не считали нужным скрывать имена и фамилии тех лиц, которые и составляли темные силы, питавшие распутинство в правительственных кругах. Они принесли слишком много зла России. Только там, где дело касалось интимных отношений, мы ограничились инициалами – ведь здесь были подчас бессознательные жертвы распутинских страстей, жертвы истерии и психоза. Нам важно общественное значение факта, а не интимная область переживаний отдельных личностей.

Записки Илиодора не объясняют нам причин влияния Распутина.

В одной из ближайших книг «Голоса Минувшего», на основании уже опубликованных данных, а также и тех новых материалов, которые имеются в нашем распоряжении, мы постараемся дать статью более или менее объясняющую то психопатологическое явление, какое представляли собой Распутин, его поклонницы и поклонники. Большое заблуждение связывать имя Распутина с какими-либо проявлениями сектантства. В сущности, объяснение этому патологическому явлению дать не трудно. Ведь у Распутина в истории было немало предшественников. Религиозное ханжество, половая неудовлетворенность на почве истерии, больной самогипноз, развращенность, требующая изысканного сладострастия, развращенность рабского прислужничества приверженцев старого режима – вот почва, на которой культивировалось небывалое в истории по своему размаху «старческое» влияние. У Распутина, по-видимому, были и некоторые физиологические особенности, хорошо известные невропатологу и психиатру, способствовавшие воздействию его на ту полуистеричную, полувыродившуюся общественную среду, в которую занес этого необразованного и грубого мужика простой лишь случай. Алкоголик, тип вырождения, сладострастная натура, гипнотически действовавшая на безвольную среду – Распутин получил исключительное значение, так как по представлению царской семьи он явился в 1906 г., в первый революционный кризис, как бы спасителем династии: он Бог Саваоф, сошедший на землю именно для этой цели. Он, воплотившийся Бог, ведет за собой народ – это представление, совершенно реальное, вытекающее из виденной нами переписки царской семьи. Путем шантажа, искусственных приемов это представление поддерживалось. Заняв такой необычный пост в иерархии российской бюрократии, тюменский крестьянин скоро потерял почву под ногами и стал переходить пределы возможного. Именно в последние годы, тогда, когда его уже не мог наблюдать Илиодор, началось афиширование того, что прежде позволял себе Распутин только в интимных, быть может, беседах с теми, кого он причислял к своим друзьям.

Вот два документа из архива Московского Охранного Отделения, выдержка из которых была уже опубликована в газетах. Документы чрезвычайно ярко рисуют ту чрезмерную откровенность, которую стал допускать Распутин. 26 марта 1915 г. в ресторане «Яр» Распутин в нетрезвом виде учинил скандал, молва о котором получила «самое широкое распространение. Товарищ министра внутренних дел Джунковский затребовал официальных сведений от «Отделения по охранению общественной безопасности и порядка в г. Москве», как официально титуловалась так называемая Охранка. В ответ «совершенно секретно» и «лично» начальник Охранки Мартынов доносит командиру отдельного корпуса жандармов:

I

«По сведениям пристава 2 уч. Сущевской части г. Москвы подполковника Семенова, 26 марта сего года, около 11 час. вечера, в ресторан «Яр» прибыл известный Григорий Распутин вместе со вдовой потомственного почетного гражданина Анисьей Ивановной Решетниковой, сотрудником московских и петроградских газет Николаем Никитичем Соедовым и неустановленной молодой женщиной. Вся компания была уже навеселе. Заняв кабинет, приехавшие вызвали к себе по телефону редактора-издателя московской газеты «Новости Сезона», потомственного почетного гражданина Семена Лазаревича Кугульского и пригласили женский хор, который исполнил несколько песен и протанцевал «матчиш» и «кэк-уок». По-видимому, компания имела возможность и здесь пить вино, так как опьяневший еще более Распутин плясал впоследствии «русскую», а затем начал откровенничать с певичками в таком роде: «этот кафтан подарила мне «старуха», она его и шила», а после «русской»: – «эх, что бы «сама» сказала, если бы меня сейчас здесь увидела». Далее поведение Распутина приняло совершенно безобразный характер какой-то половой психопатии: он, будто бы, обнажил свои половые органы и в таком виде продолжал вести беседу с певичками, раздавая некоторым из них собственноручные записки с надписями в роде «люби бескорыстно», – прочие наставления в памяти получивших их не сохранилось. На замечание заведующего хором о непристойности такого поведения в присутствии женщин, Распутин возразил, что он всегда так держит себя перед женщинами, и продолжал сидеть в том же виде. Некоторым из певичек Распутин дал по 10-15 руб., беря деньги у своей молодой спутницы, которая затем оплатила все прочие расходы по «Яру». Около 2 час. ночи компания разъехалась».

5 июня.

II

В дополнение к докладу моему от 5 июня сего года за № 291834, имею честь доложить Вашему Превосходительству, что дополнительно собранными секретным путем сведениями выяснилось, при каких условиях происходила поездка в марте сего года известного Григория Распутина в московский ресторан «Яр», о каковой поездке было мною донесено в упомянутом моем докладе.

В кругах московских дельцов средней руки, не брезгующих подчас делами сомнительной чистоты, давно вращается дворянин, занимающийся отчасти литературным трудом, Николай Никитич Соедов.

Названное лицо, прожив давно имевшийся у него когда-то капитал, уже лет 25 живет в Москве без определенных занятий, занимаясь отчасти комиссионерством, отчасти литературой и имеет знакомство в самых широких слоях Москвы. За это время круг его афер естественно суживался по мере того, как за ним упрочивалась репутация «темненького» человека, живущего подачками, мелкими займами и кое-какими перепадающими доходами, иногда не совсем чистых источников.

Литературный труд Соедова ограничивается уже давно участием в бульварной прессе и помещением изредка статей в «Петроградских Ведомостях» с хроникою из московской жизни; в этих статьях Соедов постоянно не забывал упоминать в самом хвалебном тоне о действиях московской администрации, чем-де стремился быть, как он полагал, полезным и приятным лицом. В этом смысле он неуклонно пользовался каждым случаем, чтобы напомнить о себе бывшему московскому градоначальнику Свиты Его Величества генерал-майору Адрианову.

Будучи весной с. г. в Петрограде, Соедов, рассчитывая на влияние и связи в высших сферах Петрограда Распутина, попал к нему, как представитель прессы, познакомился с ним и сумел, видимо, заинтересовать собой последнего.

Во время приезда Распутина в Москву, в марте месяце сего года, Соедов немедленно явился к нему и принялся за проведение через Распутина придуманного им за это время плана принять поставку на интендантство солдатского белья в большом размере.

Соедов, конечно, в этом деле рассчитывал не на непосредственное свое участие, а на комиссионерское и привлечение к этому делу лиц из сравнительно денежной среды, которые бы могли этим делом заработать деньги.

Видимо еще в Петрограде Соедов заинтересовал Распутина этим делом и обещал ему известный процент с него, если Распутин выполнит, благодаря своим связям, проведение этого дела в интендантстве. Распутин, обещая поддержку, указывал на несомненное покровительство ему в этом деле, которое он рассчитывал встретить в лице высоких особ.

Самая пирушка у «Яра» была как бы некоторой, необходимой в таких случаях, обычной в московских торговых кругах «вспрыской» предположенного дела.

Так как Соедов еще ранее предложил своему хорошему знакомому, также очень известному в московских широких кругах газетному дельцу Кугульскому участие в названном подряде, то он вызвал его к «Яру» на упомянутую пирушку, и Кугульский в счет ожидаемых благ дал известную денежную сумму на устройство кутежа.

У «Яра» компания заняла кабинет, куда были приглашены хористки, причем Распутин вскоре, придя в состояние опьянения, стал вести себя более чем развязно и назвал себя.

Немедленно весть о пребывании Распутина в кабинете у «Яра» и его шумное поведение вызвало огласку в ресторане, причем хозяин ресторана Судаков, желая избежать неприятностей и излишнего любопытства, стал уверять, что это не настоящий Распутин, а кто-то другой, кто нарочно себя им назвал.

Когда, однако, это дошло до Распутина, то он же стал доказывать, что он настоящий Распутин и доказывал это самым циничным образом, перемешивая в фразах безобразные намеки на свои близкие отношения к самым высоким особам.

28 июля.