Текст книги "Полный курс русской истории: в одной книге"

Автор книги: Сергей Соловьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Владимир Святой (980—1014 годы)

Дальнейшую братоубийственную войну, случившуюся между детьми Святослава, Соловьев объясняет их крайней юностью, если не малолетством: старшему в роду Ярополку было всего одиннадцать лет. Олег и Владимир были и того меньше. Последний, особенно нас интересующий князь, в будущем креститель Руси, был по тогдашним законам не вполне законнорожденным – его мать Малуша была рабыней, а сын рабыни автоматически становился рабом. Поэтому Святослав и не хотел выделять ему самостоятельного княжения и только после многочисленных просьб новгородцев согласился мальчика Володю дать в новгородские князья, то есть признал сына и вывел его из рабского состояния.

Братья, которые были вполне законнорожденными, этого принять не могли. Само собой, у юных князей были наставники и воспитатели, которые управляли землями от их лица. Вероятно, воеводы князей боролись за власть, стремясь сделать ее единой. После смерти Святослава киевским князем стал Ярополк (он княжил с 972 по 980 год), но на самом деле землями Киева управлял воевода Свенельд, тот самый, которому удалось избежать смерти в Белобережье. Первой в княжеском противостоянии пролилась кровь сына Свенельда – Люта. Как пишет историк, главной страстью средневековых варваров после войны была охота. С охотой и связан следующий эпизод, сохраненный «Начальной летописью»:

«Однажды Свенельдич, именем Лют, вышел из Киева на охоту и гнал зверя в лесу. И увидел его Олег, и спросил своих: „Кто это?“ И ответили ему: „Свенельдич“. И, напав, убил его Олег, так как и сам охотился там же, и поднялась оттого ненависть между Ярополком и Олегом, и постоянно подговаривал Свенельд Ярополка, стремясь отомстить за сына своего: „Пойди на своего брата и захвати волость его“».

Интересно, заметил по этому поводу Соловьев, что Олег убил нарушившего охотничьи границы только после того, как его узнал.

«Зачем предание связывает части действия так, что Олег убивает Люта тогда, когда узнает в нем сына Свенельдова? – восклицает историк. – Если бы Олег простил Люту его дерзость, узнав, что он сын Свенельда – знаменитого боярина старшего брата, боярина отцовского и дедовского, тогда дело было бы ясно; но летописец говорит, что Олег убил Люта именно узнавши, что он сын Свенельда; при этом вспомним, что древлянскому князю было не более 13 лет! Следовательно, воля его была подчинена влиянию других, влиянию какого-нибудь сильного боярина, вроде Свенельда».

Это намеренное убийство сына воеводы своего брата и стало причиной всего дальнейшего.

«Пошел Ярополк на брата своего Олега в Деревскую землю, – сообщает летопись. – И вышел против него Олег, и исполчились обе стороны. И в начавшейся битве победил Ярополк Олега. Олег же со своими воинами побежал в город, называемый Овруч, а через ров к городским воротам был перекинут мост, и люди, теснясь на нем, сталкивали друг друга вниз. И столкнули Олега с моста в ров. Много людей падало, и кони давили людей, Ярополк, войдя в город Олегов, захватил власть и послал искать своего брата, и искали его, но не нашли. И сказал один древлянин: «Видел я, как вчера спихнули его с моста». И послал Ярополк найти брата, и вытаскивали трупы изо рва с утра и до полдня, и нашли Олега под трупами; вынесли его и положили на ковре. И пришел Ярополк, плакал над ним и сказал Свенельду: «Смотри, этого ты и хотел!» И похоронили Олега в поле у города Овруча, и есть могила его у Овруча и до сего времени. И наследовал власть его Ярополк. У Ярополка же была жена гречанка, а перед тем была она монахиней, в свое время привел ее отец его Святослав и выдал ее за Ярополка, красоты ради лица ее. Когда Владимир в Новгороде услышал, что Ярополк убил Олега, то испугался и бежал за море. А Ярополк посадил своих посадников в Новгороде и владел один Русскою землею».

Вроде бы все по средневековым правилам: старший в роду владеет Киевом. По тем законам старший князь мог решать, кого лишить права на княжение. После смерти Олега только Владимир мог представлять для него угрозу, но Владимира как сына рабыни, хотя и отданного князем к новгородцам, Ярополк не мог воспринимать адекватно. Но Владимир, считавший себя точно таким же полноценным сыном, не мог в то же время считать решение Ярополка справедливым. Так что, проведя за морем три года, Владимир вернулся в город, который считал своим по праву, выгнал оттуда ярополковых наместников и объявил брату войну.

«Владимир вернулся в Новгород, – пишет далее летопись, – с варягами и сказал посадникам Ярополка: „Идите к брату моему и скажите ему: «Владимир идет на тебя, готовься с ним биться» И сел в Новгороде».

Но потом, замечает Соловьев, случилась еще одна история, углубившая раздор между братьями: Владимир отнял у Ярополка его невесту – дочь какого-то полоцкого князя Рогнеду.

Владимир и Рогнеда

«И послал к Рогволоду в Полоцк сказать: „Хочу дочь твою взять себе в жены“, – сообщает летопись. – Тот же спросил у дочери своей: „Хочешь ли за Владимира?“ Она ответила: „Не хочу разуть сына рабыни, но хочу за Ярополка“. Этот Рогволод пришел из-за моря и держал власть свою в Полоцке, а Туры держал власть в Турове, по нему и прозвались туровцы. И пришли отроки Владимира и поведали ему всю речь Рогнеды – дочери полоцкого князя Рогволода. Владимир же собрал много воинов – варягов, словен, чуди и кривичей – и пошел на Рогволода. А в это время собирались уже вести Рогнеду за Ярополка». Очень любопытно, по Соловьеву, что «Владимир, чтоб склонить полоцкого державца на свою сторону, чтобы показать, что последний ничего не потеряет, если киевский князь будет низложен, послал и от себя свататься также за дочь Рогволодову. Летописец говорит, что Рогволод в таких затруднительных обстоятельствах отдал дело на решение дочери, и Рогнеда отвечала, что она не хочет выйти замуж за сына рабы, то есть Владимира, но хочет за Ярополка. Когда отроки Владимира пересказали ему Рогнедин ответ, то он собрал большое войско из варягов, новгородцев, чуди и кривичей и пошел на Полоцк».

То есть притязания на Рогнеду были всего лишь поводом для войны с братом, и войну Владимира с Ярополком можно рассматривать как войну севера с югом. «И напал Владимир на Полоцк, и убил Рогволода и двух его сыновей, а дочь его взял в жены. И пошел на Ярополка», – говорит летописец.

«При этом случае в некоторых списках летописи находим известие, – добавляет Соловьев, – что виновником всех предприятий был Добрыня, дядя Владимиров, что он посылал сватать Рогнеду за Владимира; он после гордого отказа полоцкой княжны повел племянника и войско против Рогволода, позором отомстил Рогнеде за ее презрительный отзыв о матери Владимира, убил ее отца и братьев. В самом деле, странно было бы предположить, чтоб Владимир, будучи очень молод, по прямому указанию предания, мог действовать во всем самостоятельно при жизни Добрыни, своего воспитателя и благодетеля, потому что, как мы видели, он ему преимущественно был обязан новгородским княжением. Итак, говоря о действиях Владимира, историк должен предполагать Добрыню. О характере Добрыни мы имеем право заключать по некоторым указаниям летописи: видно, что это был старик умный, ловкий, решительный, но жесткий; на его жесткость указывает приведенное свидетельство о поступке с Рогнедою и отцом ее; сохранилось также известие об его жестоких, насильственных поступках с новгородцами при обращении их в христианство, следовательно, если замечается жестокость и насильственность в поступках молодого Владимира, то мы никак не можем приписывать это одному его характеру, не обращая внимания на влияние Добрыни. Что же касается до поступка Добрыни с Рогволодом и его дочерью, то он очень понятен: Рогнеда, отказывая Владимиру, как сыну рабы, оскорбила этим сколько его, столько же и Добрыню, которого сестра была именно эта раба, через нее он был дядя князю; словами Рогнеды была преимущественно опозорена связь, родство Владимира с Добрынею, и вот последний мстит за этот позор жестоким позором». В некоторых списках, добавим от себя, рассказывается вообще жуткая история, что юный княжич перед тем, как убить родню своей будущей жены, взял ее насилием на глазах отца – интересно, это ему тоже посоветовал Добрыня или, так сказать, это был жест доброй воли самого княжича? Впрочем, дальнейшая судьба Рогнеды, послужившей разменной монетой во властных взаимоотношениях, была печальна. Когда Владимир утвердился в Киеве окончательно, на свою Рогнеду внимания он не обращал, он ее, вернее всего, ненавидел и боялся. У Владимира было множество других, более приятных жен, не отягчающих память князя дурными воспоминаниями. Предание, восхваляя Владимира, сравнивает его с библейским царем Соломоном как по мудрости, так и по количеству жен: кроме пяти законных жен, было у него 300 наложниц в Вышгороде, 300 в Белгороде, 200 в селе Берестове, а также «он был несыт блуда, по выражению летописца: приводил к себе замужних женщин и девиц на растление». Рогнеда сразу же была отставлена за дурную память, чего, понятно, вынести не могла. И так опозоренная, она страдала и от пренебрежительного отношения мужа. «Однажды, – пересказывает Соловьев народное предание, – когда Владимир пришел к ней и заснул, она хотела зарезать его ножом, но он вдруг проснулся и схватил ее за руку; тут она начала ему говорить:

„Уж мне горько стало: отца моего ты убил и землю его полонил для меня, а теперь не любишь меня и младенца моего “.

В ответ Владимир велел ей одеться во все княжеское платье, как была она одета в день свадьбы своей, сесть на богатой постели и дожидаться его – он хотел прийти и убить жену. Рогнеда исполнила его волю, но дала обнаженный меч в руки сыну своему Изяславу и наказала ему: „Смотри, когда войдет отец, то ты выступи и скажи ему: разве ты думаешь, что ты здесь один?“ Владимир, увидав сына и услышав его слова, сказал: „А кто ж тебя знал, что ты здесь?“, бросил меч, велел позвать бояр и рассказал им все как было. Бояре отвечали ему: „Уж не убивай ее ради этого ребенка, но восстанови ее отчину и дай ей с сыном“. Владимир построил город и дал им, назвав город Изяславлем. С тех пор, заключает предание, внуки Рогволодовы враждуют со внуками Ярославовыми».

Смерть Ярополка

Да, полоцкие князья всегда смотрели в сторону от Киева. Имела ли место эта история с Рогнедой – бог весть. Ясно одно: Полоцкие земли первыми выделились из Киевских и таковыми оставались и впредь – особое княжество. Из половчан не получилось союзников и при юном Владимире, не были они союзниками киевским князьям и в дальнейшем. Вполне вероятно, что Полоцк изначально вел особую политику, противную Рюриковичам. Так что понятно, почему в год похода на брата Ярополка Владимир по совету старших использовал Рогнеду как повод для войны. Ход войны летопись излагает так:

«И пришел Владимир к Киеву с большим войском, а Ярополк не смог выйти ему навстречу и затворился в Киеве со своими людьми и с Блудом, и стоял Владимир, окопавшись, на Дорогожиче – между Дорогожичем и Капичем, и существует ров тот и поныне. Владимир же послал к Блуду – воеводе Ярополка, – с хитростью говоря: „Будь мне другом! Если убью брата моего, то буду почитать тебя как отца, и честь большую получишь от меня; не я ведь начал убивать братьев, но он. Я же, убоявшись этого, выступил против него“. И сказал Блуд послам Владимировым: „Буду с тобой в любви и дружбе“. О злое коварство человеческое! Как говорит Давид: „Человек, который ел хлеб мой, возвел на меня клевету“. Этот же обманом задумал измену своему князю. И еще: „Языком своим льстили. Осуди их, Боже, да откажутся они от замыслов своих; по множеству нечестия их отвергни их, ибо прогневали они тебя, Господи“. И еще сказал тот же Давид: „Муж скорый на кровопролитие и коварный не проживет и половины дней своих“. Зол совет тех, кто толкает на кровопролитие; безумцы те, кто, приняв от князя или господина своего почести или дары, замышляют погубить жизнь своего князя; хуже они бесов.

Так вот и Блуд предал князя своего, приняв от него многую честь: потому и виновен он в крови той. Затворился Блуд (в городе) вместе с Ярополком, а сам, обманывая его, часто посылал к Владимиру с призывами идти приступом на город, замышляя в это время убить Ярополка, но из-за горожан нельзя было убить его. Не смог Блуд никак погубить его и придумал хитрость, подговаривая Ярополка не выходить из города на битву. Сказал Блуд Ярополку: „Киевляне посылают к Владимиру, говоря ему: «Приступай к городу, предадим-де тебе Ярополка». Беги же из города“. И послушался его Ярополк, выбежал из Киева и затворился в городе Родне в устье реки Роси, а Владимир вошел в Киев и осадил Ярополка в Родне. И был там жестокий голод, так что осталась поговорка и до наших дней: „Беда как в Родне“. И сказал Блуд Ярополку: „Видишь, сколько воинов у брата твоего? Нам их не победить. Заключай мир с братом своим“, – так говорил он, обманывая его. И сказал Ярополк: „Пусть так!“ И послал Блуд к Владимиру со словами: „Сбылась-де мысль твоя, и, как приведу к тебе Ярополка, будь готов убить его“. Владимир же, услышав это, вошел в отчий двор теремной, о котором мы уже упоминали, и сел там с воинами и с дружиною своею. И сказал Блуд Ярополку: „Пойди к брату своему и скажи ему: «Что ты мне ни дашь, то я и приму»“. Ярополк пошел, а Варяжко сказал ему: „Не ходи, князь, убьют тебя; беги к печенегам и приведешь воинов“, и не послушал его Ярополк. И пришел Ярополк ко Владимиру; когда же входил в двери, два варяга подняли его мечами под пазухи. Блуд же затворил двери и не дал войти за ним своим. И так убит был Ярополк. Варяжко же, увидев, что Ярополк убит, бежал со двора того теремного к печенегам и долго воевал с печенегами против Владимира, с трудом привлек его Владимир на свою сторону, дав ему клятвенное обещание, Владимир же стал жить с женою своего брата – гречанкой, и была она беременна, и родился от нее Святополк. От греховного же корня зол плод бывает: во-первых, была его мать монахиней, а во-вторых, Владимир жил с ней не в браке, а как прелюбодей. Потому-то и не любил Святополка отец его, что был он от двух отцов: от Ярополка и от Владимира».

Таким образом, делает вывод Соловьев, своей победе над братом Владимир был обязан двум обстоятельствам: малочисленности войска самого Ярополка и измене воеводы Ярополка Блуда, пугавшего своего князя вероломством киевлян. Ярополк поверил льстивым речам Блуда, пошел к брату на переговоры и был предательски убит. Так некрасиво началась история правления киевского князя Владимира Святого. Первое, что он сделал, разобрался со своими наемными варягами – своим буйством они сильно мешали налаживать мирную жизнь в Киеве. С горожанами они вели себя ровно так же, как с завоеванными народами: требовали выкупа.

«„Это наш город, мы его захватили, – хотим взять выкуп с горожан по две гривны с человека“, – свидетельствует летопись. – И сказал им Владимир: „Подождите с месяц, пока соберут вам куны“. И ждали они месяц, и не дал им Владимир выкупа, и сказали варяги: „Обманул нас, так отпусти в Греческую землю“. Он же ответил им: „Идите“. И выбрал из них мужей добрых, умных и храбрых и роздал им города; остальные же отправились в Царьград к грекам».

Однако, отсылая своих варягов на греческую чужбину, он прежде них отправил послов к византийскому императору: «Вот идут к тебе варяги, не вздумай держать их в столице, иначе наделают тебе такого же зла, как и здесь, но рассели их по разным местам, а сюда не пускай ни одного».

Языческое нововведение Владимира

В русскую историю князь вошел как основатель христианства. Однако прежде, чем крестить Русь, Владимир ввел в достаточно цивилизованном Киеве языческие обряды с кровавым жертвоприношением. Главным богом он поставил в Киеве Перуна – голова у того была серебряная, ус золотой, а также на киевском холме появились и все остальные языческие божества – Хоре, Дажбог, Стрибог, Симаргл (Сим и Регл) и Мокошь – в виде деревянных идолов.

«И приносили им жертвы, называя их богами, и приводили своих сыновей и дочерей, и приносили жертвы бесам, и оскверняли землю жертвоприношениями своими. И осквернилась кровью земля Русская и холм тот».

Соловьев писал, что начало правления Владимира ознаменовалось торжеством язычества над христианством, но торжество это не могло быть долгим, потому как – считал он – русское язычество было бесцветным и бедным по сравнению с другими, монотеистическими религиями.

«У нас на Руси, в Киеве, – пояснял он, – произошло то же самое, что в более обширных размерах произошло в Империи при Юлиане: ревность этого императора к язычеству всего более способствовала к окончательному падению последнего, потому что Юлиан истощил все средства язычества, извлек из него все, что оно могло дать для умственной и нравственной жизни человека, и тем всего резче выказалась его несостоятельность, его бедность пред христианством. Так обыкновенно бывает и в жизни отдельных людей, и в жизни целых обществ, вот почему и неудивительно видеть, как иногда самые страстные ревнители вдруг, неожиданно, покидают предмет своего поклонения и переходят на враждебную сторону, которую защищают с удвоенною ревностию; это происходит именно оттого, что в их сознании истощились все средства прежнего предмета поклонения».

Прежде чем перейти от язычества к христианству, Владимир попробовал сделать всенародной религией язычество с кровавыми жертвами. После похода на ятвягов в 983 году Владимир «пошел к Киеву, принося жертвы кумирам с людьми своими. И сказали старцы и бояре: „Бросим жребий на отрока и девицу, на кого падет он, того и зарежем в жертву богам“. Был тогда варяг один, а двор его стоял там, где сейчас церковь святой Богородицы, которую построил Владимир. Пришел тот варяг из Греческой земли и исповедовал христианскую веру. И был у него сын, прекрасный лицом и душою, на него-то и пал жребий, по зависти дьявола. Ибо не терпел его дьявол, имеющий власть над всеми, а этот был ему как терние в сердце, и пытался сгубить его окаянный и натравил людей. И посланные к нему, придя, сказали: „На сына-де твоего пал жребий, избрали его себе боги, так принесем же жертву богам“. И сказал варяг: „Не боги это, а дерево: нынче есть, а завтра сгниет; не едят они, не пьют, не говорят, но сделаны руками из дерева. Бог же один, ему служат греки и поклоняются; сотворил он небо, и землю, и звезды, и луну, и солнце, и человека и предназначил его жить на земле. А эти боги что сделали? Сами они сделаны. Не дам сына своего бесам“. Посланные ушли и поведали обо всем людям. Те же, взяв оружие, пошли на него и разнесли его двор. Варяг же стоял на сенях с сыном своим. Сказали ему: „Дай сына своего, да принесем его богам“. Он же ответил: „Если боги они, то пусть пошлют одного из богов и возьмут моего сына. А вы-то зачем совершаете им требы?“ И кликнули, и подсекли под ними сени, и так их убили. И не ведает никто, где их положили».

«Несмотря на то, что смелый варяг пал жертвою торжествующего, по-видимому, язычества, – восклицал Соловьев, – событие это не могло не произвести сильного впечатления: язычеству, кумирам сделан был торжественный вызов, над ними торжественно наругались; проповедь была произнесена громко; народ в пылу ярости убил проповедника, но ярость прошла, а страшные слова остались: ваши боги – дерево; Бог – один, которому кланяются греки, который сотворил все, – и безответны стояли кумиры Владимира перед этими словами, и что могла в самом деле славянская религия сказать в свою пользу, что могла отвечать на высокие запросы, заданные ей проповедниками других религий?»

Выбор веры

Владимир подыскивал религию, которая могла бы объединить людей и держать их в достаточном повиновении. Язычество не соединяло, а скорее разобщало (в Киеве было достаточно христиан). Так что начался нелегкий выбор, какую религию принять и от кого ее принять. Последнее было даже важнее самой религии. Соловьев замечал, что ни одному другому народу не приходилось выбирать, в какого бога верить. Обычно язычество плавно переходило в монотеистическую веру, единственно возможную для данного региона. С Русью было иначе, у нее существовал выбор в силу того, что она граничила с народами, принадлежащими разным монотеистическим религиям – православию, магометанству и иудаизму. Христианство представляли Византия и Рим, магометанство – азиатские страны, иудаизм – умирающий Хазарский каганат. От последнего веру принимать было бессмысленно, и так недавно избавились от хазарской дани. Против магометан Владимира настраивала сама религия: «Владимиру, по преданию, нравился чувственный рай магометов, но он никак не соглашался допустить обрезание, отказаться от свиного мяса и от вина: „Руси есть веселье пить, говорил он, не можем быть без того“».

К тому же исламские страны лежали далеко, то есть не могли быть союзниками во время войн, общих интересов тоже не было. А болгары, исповедовавшие ислам, вряд ли могли представлять значительную политическую силу. Римская церковь Владимиру не понравилась: «Пришли иноземцы из Рима и сказали: „Пришли мы, посланные папой“, и обратились к Владимиру: «Так говорит тебе папа: „Земля твоя такая же, как и наша, а вера ваша не похожа на веру нашу, так как наша вера – свет; кланяемся мы Богу, сотворившему небо и землю, звезды и месяц и все, что дышит, а ваши боги – просто дерево“». Владимир же спросил их: „В чем заповедь ваша?“. И ответили они: „Пост по силе: «если кто пьет или ест, то все это во славу Божию», – как сказал учитель наш Павел“. Сказал же Владимир немцам: „Идите, откуда пришли, ибо отцы наши не приняли этого“. Греческие проповедники понравились куда как больше. Может, потому, что они сильно хулили все остальные религии. Против магометан сказали они так: „Вера же их оскверняет небо и землю, и прокляты они сверх всех людей, уподобились жителям Содома и Гоморры, на которых напустил Господь горящий камень и затопил их, и потонули, так вот и этих ожидает день погибели их, когда придет Бог судить народы и погубит всех, творящих беззакония и скверное делающих. Ибо, подмывшись, вливают эту воду в рот, мажут ею по бороде и поминают Магомета. Так же и жены их творят ту же скверну, и еще даже большую“. Владимир от гадливости только сплюнул. Про римлян сказали следующее: „Вера же их немного от нашей отличается: служат на опресноках, то есть на облатках, о которых Бог не заповедал, повелев служить на хлебе, и поучал апостолов, взяв хлеб: «Сие есть тело мое, ломимое за вас…» Так же и чашу взял и сказал: «Сия есть кровь моя нового завета». Те же, которые не творят этого, неправильно веруют“».

Поскольку римская вера была верой немцев, Владимир бы ее принять и так не захотел. Но верой, немного отличавшейся от римской, заинтересовался и прослушал весь курс по введению в христианство. Новая вера пришлась ему по душе, тем более что Русь соседствовала с Византией и решался важный политический вопрос – к христианской стране в Византии было бы и другое отношение.

«Бывальцы в Константинополе, – писал Соловьев, – после тамошних чудес с презрением должны были смотреть на бедное русское язычество и превозносить веру греческую. Речи их имели большую силу, потому что это были обыкновенно многоопытные странствователи, бывшие во многих различных странах, и на востоке, и на западе, видевшие много разных вер и обычаев, и, разумеется, им нигде не могло так нравиться, как в Константинополе; Владимиру не нужно было посылать бояр изведывать веры разных народов: не один варяг мог удостоверить его о преимуществах веры греческой перед всеми другими».

Самый главный аргумент советников князя был, однако, очень прост: «Если бы плох был закон греческий, то не приняла бы его бабка твоя Ольга, а была она мудрейшей из всех людей». И спросил Владимир: «Где примем крещение?» Они же сказали: «Где тебе любо».

Но что делает Владимир?

Он решает добыть христианство войной.