Текст книги "Записки офицера Красной армии (СИ)"

Автор книги: Сергей Песецкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

10 мая 1942 года. Фольварк Бурки

Товарищам: генералу Сикорскому и президенту Рачкевичу.

К Малугам я теперь хожу каждое воскресенье, хотя мне очень не нравится его роль капиталистического агента. Но девки очень красивые и хотелось бы какую-то из них пригреть. Когда я был у них последний раз, младший сын Малуги, Анджей, сказал мне:

– Жаль мне тебя очень.

– Почему? – спросил я.

– Что ты такой глупый… Задурили тебя ваши политруки и ничего ты о мире не знаешь. Даже о том, что у вас происходит, тоже понятия не имеешь.

Очень неприятно было слышать такое. Но не мог же я ему сказать, что я офицер, и что это как раз они тёмная масса, а не мы. А он продолжал:

– И вообще твоё положение скверное. Ведь если Гитлер победит, тебе придётся навсегда жить под вымышленным именем и всего бояться. А если Россия победит, то тоже не сможешь ни домой вернуться, ни сказать кто ты.

– Как это, не могу?

– Понятное дело, что не можешь – тебе сразу или в затылок пулю пустят, или пожизненно в лагерь сошлют за то, что отстал от армии. Ведь ты дезертир, или вообще можешь сойти за изменника. Знаю я ваши порядки.

– Но ведь меня оставили и сами сбежали. Что мне было делать? Одному немцев остановить?

– Про то тебя и спрашивать не будут. Я хорошо знаю, что у вас тот солдат, который даже воевал и раненый попал в плен, всё равно будет считаться предателем. А что говорить про таких как ты!

Подумал я про себя – и правду он говорит. Плохи мои дела. Тогда я спрашиваю его:

– И что же мне теперь делать?

– Не знаю – сказал он. – Если сюда снова придут ваши, пули тебе не миновать. Или пуля, или смерть от голода и истощения в лагере. Одно только может тебя спасти, если тут, после победы над Гитлером, снова будет свободная Польша. Вот тогда уцелеешь.

– Но тогда ваши капиталисты меня убьют!

– Какие такие капиталисты – сказал Анджей. – И с чего им тебя убивать! Наговорили тебе всякой дури, а ты веришь вашим брехунам. У нас жили в безопасности и свободно даже те, кто сюда ещё перед войной из России сбежали. И никто не причинил им вреда.

– Но ведь я русский.

А он говорит:

– У нас иностранцев всегда много было и каждый мог жить и работать, если не выступал против наших законов.

Этот Анджей испортил мне настроение. Понятное дело – моё положение действительно скверное. Меня уже не интересовали ни песни, ни угощение, ни девки. Я даже вернулся раньше. И спросил у пани Юзефы:

– Вот вы грамотная. А я – обычный солдат и мало что знаю. Скажите мне правду: мы победим Гитлера?

– Конечно – сказала она, – победим. Ведь против него теперь воюет половина мира. Пока он ещё держится, но долго не простоит.

– Хорошо – сказал я. – А когда мы выгоним отсюда гитлеровцев, то какая будет тут власть: английская или советская?

– Ни английская, ни советская – ответила она. – Тут снова будет Польша, как раньше. Ведь мы воевали и по-прежнему воюем с Германией… Наша свобода гарантирована международными договорами. А за то, чтобы тут было чужое правительство, и вовсе не стоило бороться. С Россией наш главнокомандующий, генерал Сикорский, уже договорился. Он сейчас в Англии живёт. А как немцев победим, так он сразу сюда с польской армией прибудет.

– Выходит этот Сикорский для вас теперь то же самое, кем раньше был Пилсудский?

– Да, весь народ ему доверяет и ждёт когда он сюда пожалует. Наше правительство, вместе с президентом, тоже приедет сюда и мы будем восстанавливать Польшу после этих опустошений, которые нам устроила советская и немецкая оккупация.

– А кто у вас теперь самый главный?… Вот, у нас Сталин. А у вас?

– У нас президент Рачкевич.

– Рачкевич?

– Да.

– Если так, то у вас два вождя. Один гражданский, президент. А другой военный, генерал Сикорский. Нехорошо это.

– Почему?

– Потому что порядка нет. Неизвестно даже кому телеграмму посылать с выражениями поклонения и верности. И армия не знает, о ком песни петь.

Пани Юзефа долго мне рассказывала о политике, демократии и разных других делах. Но меня всё это мало интересовало. Самое скверное в том, что моё положение сейчас очень незавидное. Наши придут: пулю в затылок! Немцы схватят: пулю в лоб! И оказалось, что только на поляков могу рассчитывать. На их буржуйское, панское правительство. Вот, до чего дело дошло!!!

Всю ночь я почти не спал и думал обо всём этом. Получалось так, что я дезертир, враг народа и пролетариата. А в чём я виноват? Ведь я всегда больше всего на свете любил Сталина и Россию. Я всегда их хвалил и обожал, как и следует каждому настоящему и порядочному коммунисту во всём мире. А заслужил только пулю в затылок, или ссылку в лагерь!.. Оказывается даже, что в этой ситуации только буржуазия и капиталисты могут меня спасти и дадут мне жизнь… Неприятно такое чувствовать. Да.

Придётся мне выучить говорить по-польски и слова польского «Интернационала», а также узнать его точную мелодию. А «Записки» мои пожалуй придётся посвятить сразу двум панам. Этому генералу Сикорскому и президенту Рачкевичу. Вот только кого из них поставить первым? Это важный вопрос и я опасаюсь совершить ошибку. Но наверное лучше всё же генерала. Потому что как только он Гитлера победит, то, понятное дело, власть в свои руки захватит и тогда как-нибудь хитро ликвидирует президента. Поэтому буду просить прощения и признаваться польскому НКВД, что это меня немцы подговорили, а я же по своей глупости поверил. Может назначат мягкое наказание. Да, очень уж мне трудно привыкать к новым обстоятельствам.

Начал я каждый день просить пани Юзефу непременно купить портреты президента Рачкевича, генерала Сикорского, а также Пилсудского. Сказал ей, что заплачу за них любые деньги. Был даже готов продать часы, лишь бы их иметь.

– Зачем они нужны? – спросила она меня.

– Я очень люблю великих вождей и отцов польского народа!

Она пообещала мне, что когда будет в Вильно, то постарается найти эти портреты. Было бы замечательно! Пилсудского можно посередине повесить. Это как бы их капиталистический Ленин. А слева и справа Сикорского и Рачкевича. Это как Сталин и Молотов. Только надо обязательно узнать, как звали капиталистического Маркса. Это пригодится. И портрет повесить. Также хорошо бы было достать портрет начальника польского реакционного НКВД. Иначе это могут посчитать серьёзным отклонением от буржуазной генеральной линии.

11 июня 1942 года. Фольварк Бурки

В конце мая пани Юзефа поехала в Вильно, а когда вернулась через три дня, то привезла мне большой портрет Пилсудского и фотографии Сикорского и Рачкевича, вырезанные из каких-то довоенных иллюстрированных журналов. Портрет Пилсудского мне очень понравился, а вот фотографии нынешних вождей на тонкой бумаге и вообще скверные. Но я аккуратно наклеил их на картонки и моей комнатке на стену повесил. Но через несколько дней их увидела пани Юзефа и приказала снять. Я очень удивился этому.

– Почему? – спросил я. – Ведь это вожди польского народа. У каждого, кто их любит, их портреты должны висеть на стене.

– У нас нет такого обычая – сказала пани Юзефа. – А портреты эти, в нынешней ситуации, могут до беды довести. Зайдёт сюда полиция или немцы и если заметят, то могут нас арестовать. Сними это и спрячь!

Снял я портреты и в овине спрятал. Но хорошо это припомнил и решил, что как только тут снова будет Польша, то надо обязательно донести в ихнее фашистское НКВД, что она не разрешила мне повесить на стене портреты вождей. За нечто подобное её ждёт суровое наказание. А у меня будет уважение и благодарность от уважаемого учреждения, борющегося с врагами капиталистического народа.

Несколько дней спустя я сказал пани Юзефе, что очень хочу выучить польский язык, потому что если тут будет Польша, то я не собираюсь возвращаться в Россию. Она охотно на это согласилась и сразу начала меня учить. Только сильно мне не нравится их капиталистический алфавит. Видно, его какой-то закоренелый реакционер придумал. Буквы какие-то смешные. Но пани Юзефа сказала, что это латинский алфавит и что им пользуются почти все европейские государства, Америка и много других стран, потому что он удобный и простой.

Постепенно я начал узнавать буквы, а также их читать и писать. А говорили мы теперь только по-польски. Если же я чего-то не мог правильно понять, пани Юзефа объясняла мне по-русски.

Как-то спросила она меня о жизни в Советском Союзе. Сказала:

– Скажи ты мне, Янек, правду, как вы там вообще живёте? О том я сама много знаю, но и ты можешь рассказать мне много интересных вещей. Я прекрасно понимаю, что вы такие несчастные и так уж воспитаны с детства, что никогда правду не говорите. Повторяете только как попугаи то, что вам советская пропаганда в головы вбила. Но ты тут сам жизнь посмотрел и можешь сравнить её с вашей. Ну что, в России тебе было лучше и жизнь русского народа в самом деле лучше нашей?

Я задумался, что ей ответить? Скажу правду – чёрт его знает, что из этого выйдет в будущем! Если наши сюда вернутся, то она может написать на меня донос в НКВД. А если я дальше буду врать, подумает, что я не за того себя выдаю. Она наверное заметила, что я боюсь говорить и сказала мне:

– Ты у меня долго живёшь и знаешь меня. Можешь смело говорить мне всё и будь уверен, что из-за этого тебе не будет никаких неприятностей. Я и без тебя очень много знаю о жизни в нынешней России. И не только в России, и во всём мире. Я всегда говорила и говорю тебе только правду. А ты или врёшь, или не хочешь говорить правду. Я даже подумала, что ты очень хитрый и коварный, хотя я смотрю за тобой как за сыном и делаю всё что могу, лишь бы тебе хорошо было.

Понял я, что придётся ей правду сказать… Такую правду, о которой даже думать не хочется. Хотя, если тут будет Польша, то я даже не очень рискую. Потому что решил в Россию добровольно не возвращаться, ведь тут как батрак я живу лучше и меня больше уважают, нежели в России как офицера.

Оглянулся, чтобы убедиться, не слышит ли нас кто-то ещё и говорю ей:

– Жили мы ещё хуже, чем у вас собаки. Ничего хорошего у нас не было и никогда не будет. Работаем без конца и меры, а даже несчастной еды не хватает. И все всех боятся. Дома меня мать и отец боялись, потому что в школах нам наказывали за родителями следить и обо всём властям доносить. Не было у нас ни одежды хорошей, ни обуви, ни еды. Ходили в лаптях, голодали и верили, что это огромное счастье. Потому что мы думали, что за границей ещё хуже. Что у вас люди едят землю и кору с деревьев.

– А разве нельзя было послушать заграничное радио, или узнать у пожилых людей, или как ещё, как в России перед революцией люди жили?

– За всю мою жизнь я даже не видел такое радио, по которому можно было заграничные станции слушать. А пожилые люди или вымерли, или им приходится молчать. Лишь когда я сюда пришёл, то увидел, как хорошо могут люди жить. Сначала даже думал, что всё это капиталистическая пропаганда, или что все тут буржуи. И лишь потом убедился, что тут даже у рабочего такая жизнь, о которой мы даже и подумать не можем. Многие вещи я до сих пор понять не могу. Но зато хорошо понял, что нас обманывали всю жизнь.

– Несчастный вы народ – сказала пани Юзефа. – Но будь уверен, после войны это изменится. Молодые люди тоже узнают, как живут на свете и больше не захотят жить в такой страшной неволе и издевательствах.

– Ничего у нас не изменится и весь народ так и не узнает о лучшей жизни. Потому что те, кто знают, если останутся живыми, даже не заикнутся об этом. А если бы даже вся Россия об этом узнала, то тоже ничего поделать не смогли. Такова уж наша судьба. Только капиталисты, если захотят, могут устроить в России другую жизнь. И то, только тогда, когда устранят наше правительство и ликвидируют НКВД. Сами мы и через тысячу лет не освободимся.

Сам не понимаю, как я отважился сказать такое пани Юзефе. Первый раз в жизни кому-то (и самому себе) правду про всё сказал. Теперь даже жалею об этом, но уже всё. Хотя, в случае чего, не признаюсь, что я это говорил. Пусть даже убивают, а я не признаюсь. Злой я на себя и на пани Юзефу, что такой разговор у нас произошёл. Я знаю, что она никому про это не донесёт, потому что и её саму ликвидируют. Но мне очень неприятно, что я расхваливал капиталистов, и критиковал наше российское правительство.

С того дня мы начали чаще разговаривать про эти дела. Я уже ничего не скрывал, потому что был уверен, что наши сюда никогда не придут. Если войну выиграет Германия, то наше правительство ликвидируют, НКВД вырежут и разгонят, и введут свои порядки. А если победят англичане и американцы, то они всё захватят, а тут наверняка снова будет Польша. Несмотря на это, я всё же боялся этих мыслей и стал плохо спать по ночам. Мне всё время снились аресты, допросы, ссылка в лагерь, тюрьмы, казни…

Как же счастлив я был когда жил в России и ничего не знал обо всём том, что знаю сейчас. Что с того, что теперь у меня есть хороший костюм, сапоги и часы, если тут у каждого есть часы и ходят все в сапогах или кожаных ботинках. Или взять здешнюю еду… Если она всегда есть, то и думать не о чём. А если я в России фунт сахара на паёк получал, то был и гордый, и очень довольный, потому что знал, что этим очень выделяюсь и мне очень повезло. Естественно, были миллионы таких, которые всегда голодали и ходили в лохмотьях. Но мне-то что до этого? Ведь каждый должен беспокоиться сам за себя. Я же относился к лучшему классу, был офицером и комсомольцем, поэтому меня ценили больше чем каких-то обычных граждан. А теперь, работая батраком, живу лучше чем будучи офицером, но не имею никакого особого почтения, каждый меня за дурака держит и никто мне не завидует. Со временем там я мог занять высокую должность, а тут я до конца жизни останусь батраком. И даже если женюсь тут и смогу устроить своё хозяйство, то таких хозяев тут всюду полно… Раньше я думал, что живя в России, а не за границей, я очень счастливый человек. А теперь знаю, что это была моя глупость. Но от этого мне не легче.

Я по-прежнему хожу к Малугам по субботам или воскресеньям. Там ко мне все хорошо относятся, а одна из его дочерей, Антося, даже очень доброжелательно на меня смотрит и охотно со мной разговаривает. Я знаю, что Малуга получил своё богатство недобрым путём, но что мне до этого? Хотя, если он и агент американских капиталистов, то мне всё равно. Уж лучше пусть тут будут американцы, чем немцы или большевики. Зато я буду уверен в своей жизни.

Много раз старый Малуга втягивал меня в разговоры о Советском Союзе. Но я всегда говорил ему, что мало об этом знаю, потому что был простым рабочим и родом из крестьянской семьи. А в армии был рядовым, взятым по призыву. Но он однажды сказал мне так:

– Крутишь ты, парень, языком как тот пёс хвостом. Всё-то ты знаешь, но говорить боишься или же не хочешь. Так тебя политруки выдрессировали.

И Анджей однажды со мной в поле долго разговаривал. Наши поля рядом, так что когда в полдень пани Юзефа принесла мне поесть, то он пришёл со мной поболтать. Странные вещи он рассказывал. Говорил, что перед войной тут почти все молодые парни за Советский Союз были и было много таких, кто принадлежали коммунистической партии.

– Мне трудно в это поверить – сказал я.

– Чистую правду тебе говорю – сказал Анджей. – Я тоже был противником польского правительства. Мы читали разные ваши журналы и брошюры. Иногда к нам приезжали коммунисты из повята или из Вильно. И почти вся молодёжь была за Россию. Потому что мы думали, что у вас там в самом деле большой достаток и свободы. Что очень низкие налоги, что жизнь весёлая. Несколько наших парней даже пошли в Россию через границу. Но вернулся только один и начал нам рассказывать, что у вас там не рай, а ад. Такие истории нам рассказывал, что даже злость брала, потому что мы поверить не могли. Думали, что его полиция перекупила, чтобы он проводил агитацию против Советов. Позже его застрелили через окно в своей хате. До сих пор никто не знает, кто его убрал… И лишь когда вы сами сюда пришли, мы сразу излечились от коммунизма. Чего не могли за 20 лет сделать польская полиция и ксёндзы в костёлах, вы сделали за 20 дней. Получилось даже так, что для нас немцы лучше вас, хотя это тоже наш большой враг и хорошая пиявка. Но они всё же как свиньи не лезут в крестьянские хаты, не развешивают всюду портретов Гитлера и насильно не отбирают обувь.

В конце он так мне сказал:

– А знаешь, чем вы нам больше всего нравились, пока не пришлю к нам?… Песнями… Мы пели все ваши песни о свободе, о любви, о радостной советской жизни и наши сердца тянулись к вам. А теперь, мы даже с чёртом споём, лишь бы дьявол забрал вас!

Такое я слышал уже не первый раз. Так говорил мне в Вильно контрик Колька. Тогда я думал, что он закоренелый реакционер. Лишь теперь я понял, что нас любят только там, где не видят в глаза. Неприятное ощущение. Никогда не признаюсь, что был комсомольцем и офицером. Хотя, мне бы и так не поверили. Потому что меня, как солдата, считают глупым.

15 ноября 1942 года. Фольварк Бурки

Давно уже не писал. За это время случилось много мелких, но интересных событий, но ничего такого важного, чтобы это надо было увековечить. Кроме того, было много работы, так что если и находилась свободная минутка, то я предпочитал отдохнуть или сходить к Малугам, а не писать.

Теперь мы закончили с основными работами. В жатву сами не справились, но помогли соседи. Кроме меня работали ещё трое Малугов и пять женщин по соседству. Мы быстро закончили работу и в субботу вечером пани Юзефа устроила им вечеринку. Было много всякой еды и даже пара бутылок водки. Мы весело развлекались.

С картошкой у нас получилось ещё лучше – из городка пришли копать женщины и работали шесть дней. Я только плугом борозды поднимал, а бабы собирали картошку и ссыпали на телегу. Тем временем пани Юзефа работала дома и готовила на нас всех еду. Мы сделали два больших бурта картошки на зиму, а остальное ссыпали в подвал. Одним словом: в хозяйстве у нас полный порядок. Теперь я потихоньку готовлю дрова на зиму. Хорошего леса у нас нет, только молодняк, так что я там, где деревья густо растут выбираю какие похуже берёзки, ольху, сосёнки и спиливаю их. А зимой, когда снег выпадет, перевезу всё домой. Так что и дров нам хватит надолго.

Пани Юзефа говорит, что на зиму справит мне хорошее пальто. У неё осталось от одного из сыновей. Очень хороший материал и красиво пошито. Надо только немного переделать, чтобы лучше мне подходило. Я очень рад этому. Теперь и я наконец-то буду как буржуй в хорошем пальто щеголять.

У нас уже тридцать кур и мы откармливаем три свиньи. Одну пани Юзефа собирает забить на Рождество, чтобы зимой было мясо и жир. Теперь пани Юзефа каждую неделю ездит на своей лошади и телеге на рынок и возит на продажу масло, яйца, овощи. Она сделала большой огород, так что у нас много помидор, огурцов, капусты. Словом: наше хозяйство встало на ноги и мы даже собираемся купить лошадь получше.

Однажды я нашёл в перелеске старые окопы. Они поросли разной зеленью и травой, но всё ещё глубокие и проходят по всему перелеску. Пани Юзефа сказала мне, что эти окопы остались после войны 1914–18 годов, в то время тут проходил фронт. Там же, посреди перелеска, находится подземный бункер. Столько лет прошло после той войны, а бункер и теперь в хорошем состоянии. Я наносил туда соломы и летом, в жару, ходил в бункер спать. Там, если сделать печку и вставить новые двери, можно и зимой жить, бункер глубокий и покрыт толстым слоем земли. Там его и найти нелегко – со всех сторон, и даже сверху, он порос кустами.

Пани Юзефа продолжает учить меня читать и писать по-польски. А говорим мы теперь только по-польски и я уже хорошо изъясняюсь на этом языке. Может говорю даже лучше чем здешние крестьяне, потому что у них язык смешанный с белорусским и они перекручивают некоторые слова. А пани Юзефа чисто говорит по-польски. Я даже несколько книг прочитал, но не всё смог понять, так что трудные места мне всегда объясняла пани Юзефа.

К Малугам я так же хожу в субботу или воскресенье. Они очень хорошо ко мне относятся и даже перестали насмехаться. Только теперь я понял, что старый Малуга никакой не капиталистический агент и что он на самом деле в Америке за пятнадцать лет работы собрал столько денег, что смог вернуться сюда и купить хозяйство. Раньше меня вводил в смущение его рассказ о собственном автомобиле. Потом я спросил об этом у пани Юзефы и она мне сказала, что в Америке на самом деле много простых рабочих имеют свои автомобили. Их там так много, что на каждые четыре-пять человек приходится машина. Так что если бы американцы договорились встретиться в один день и час, то всё их население могло одновременно ехать на автомобилях. Удивительная страна! А у нас так много писали и говорили нам, что там ужасная нищета и эксплуатация. Что людьми там торгуют как собаками, что там голод, не хватает школ и больниц. Что рабочих за мелочи избивают и садят в тюрьмы. Однако наши власти нас хитро обманывали и дураков из нас делали. Ведь у нас во всей России не найдёшь ни одного рабочего, у которого была бы машина. И не только машина, а также ламповый радиоприёмник, или хорошие часы, или приличный костюм. В то время тут, в Польше, людишки живут по сравнению с нами замечательно. А чего уж говорить про Америку!

Теперь я часто беседую с пани Юзефой о России и рассказываю ей правду о том, как там всё есть. Но всё рассказывать мне даже страшно и стыдно. Я и так среди них как тот дикарь. Лишь в Польше я начал узнавать мир и увидел хорошую жизнь. А кроме всего хорошо ещё то, что никого кроме немцев я не боюсь. Люди тут такие, что доносы не пишут и один другому умышленно не вредит.

После того как я познакомился с несколькими местными парнями, оказалось, что Малуги в самом деле не такие уж богачи, как я себе представлял сначала. У других и больше земли. У некоторых есть луга или участки леса и живут они намного лучше чем Малуги. Так что оказывается и без колхозов крестьяне могут хорошо управляться. А в наших колхозах людишки работают целыми днями и даже хлеба им не хватает.

Вспомнил я нашу песню, которую все всюду поют и по радио постоянно играют:

 
Широка страна моя родная:
Много в ней лесов, полей и рек.
Я другой такой страны не знаю,
Где так вольно дышит человек!
 

Вся Россия поёт эту песню и верит, что нигде нет лучше чем у нас. И я сам так думал. И польские крестьяне – пока нас не увидели – тоже так о России думали и о нашем правительстве мечтали. А теперь они её иначе поют:

 
Я другой такой страны не знаю,
Где так вольно дохнет человек!
 

Или ещё так:

 
Много в ней лесов, полей и рек!
Я другой такой страны не знаю,
Где фунт хлеба стоит пять рублей!
 

Вот так загнали нас в бутылку отцы революции! Загнали в бутылку, запечатали пропагандой и навсегда в дураках оставили.

Недавно Анджей спрашивает меня:

– Вот скажи мне, почему ваша Россия, у которой такие богатства в земле и на земле, так скверно живёт? Ты же сам видишь, у нас в Польше тесно, земли на всех не хватает, но мы как-то справляемся и даже, до войны, другим государствам продукты продавали. А вы ведь полмира могли бы кормить, а тем временем сами голодаете. И столько лет!

А старый Малуга несколько раз рассказывал мне о том, как жилось в царской России. Говорил, что всего было в достатке, хотя царское правительство не умело хорошо управлять государством. Что была очень большая свобода. Что рабочий мог работать где хотел. И что не только на хлеб и скудную жизнь зарабатывал, но и на приличную одежду и хорошую жизнь. А кому в России не нравилось, мог свободно оттуда уехать за границу. Так он и сделал.

Я ему поверил, потому что убедился, что он всегда только правду говорит. Поверил и понял, что революция в России не затем делалась, чтобы рабочего и крестьянина от эксплуатации освободить, а затем, чтобы их одурачить, ограбить, загнать в нужду и сделать полностью невольниками. И что только для горстки людей от этой революции выгода была, и живут они отлично. А для миллионов обычных граждан это самая страшная каторга.

– Вот скажи мне – спросил я у Малуги – почему именно у нас ничего нет? Ведь не может быть, чтобы 1000 или даже сто тысяч человек, которые занимают хорошие должности и управляют нами, сжирали всё то, что создают трудом 160 000 000 граждан России.

– Это уходит на вооружение и на заграничную пропаганду – сказал Малуга. – Кроме того, ваше правительство вовсе не хочет, чтобы народ был сытый или жил в достатке. Им хорошо известно, что сытый человек начинает думать о чём-то ином кроме еды. А так каждому достаётся ровно столько, чтобы с голоду не помереть и голым не ходить, и боится потерять это. И одновременно ему многие годы вбивают в голову, что нигде на свете не живут так хорошо как у них. Ты ведь тоже в это верил. А тем временем на ваши деньги за границей проводят мощную пропаганду про ваш социализм, свободы, культуру, достаток. И людишки в это верят – так же как мы в Польше, деревенские люди – верили, что только вы можете нам дать свободу и счастье.

Вот так медленно, постепенно у меня начали открываться на всё глаза. Мне даже страшно становилось при мысли о том, что я мог снова оказаться в Советах! Там мне было бы тяжело жить после того, что я увидел в Польше и чего узнал о мире.

Теперь я постоянно расспрашиваю пани Юзефу о политических новостях, ведь она, когда меня дома нет, или может по ночам, слушает заграничное радио и знает, что происходит в мире. Я рассказал ей, что очень боюсь, как бы не вернулись сюда наши. Но она меня успокоила. Сказала, что Гитлер сильно Россию потрепал и что русская армия понесла огромные потери. Так что если Англия и Америка не помогут России, то их прикончит Гитлер. Но теперь союзников присылают на кораблях России много боеприпасов и военной техники, а также продовольствия. И одновременно совершают мощные налёты на Германию и разрушают немцам порты, города и промышленные центры. Так что если они вместе победят, то наверняка Россия изменится. Тогда Польша снова получит свободу и будет полностью независимой.

Меня это очень обрадовало, потому что знал, что от наших ничего кроме смерти не жди. А если не ликвидируют сразу, то придётся до смерти в лагере надрываться и напрасно умереть. Теперь я хорошо это понимаю, но от того мне становится ещё страшней.