Текст книги "Кладбище для однокла$$ников (Сборник)"

Автор книги: Сергей Дышев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 14

Поздно вечером Большой Начальник собрал объединенную следственно-оперативную группу МВД. Он долго говорил о том, что милиции, а вернее, уголовному розыску, брошен вызов. По его словам, выходило, что причина постоянных неудач не в том, что преступной группой руководил талантливый негодяй, а в том, что некоторые оперативные работники не в состоянии даже обеспечить элементарную защиту гражданам, не говоря о том, чтобы предугадать действия убийц… Большой Начальник даже сказал: «предвосхитить». Никите пришлось рассказать, как мимо него прошмыгнул вероятный убийца, описал его приметы: на вид – тридцать пять – тридцать восемь лет, рост около ста семидесяти, черные волосы, такого же цвета усы, блестящие темные глаза, запомнились и уши – с острыми кончиками. Проверяли: никаких лейтенантов на месте происшествия не было. Фамилию и имя по документу никто не запомнил. Машины у него не видели. Большой Начальник уже не комментировал, только качал головой и разводил руками.

Аркаша Колессо укрылся в посольстве США и оттуда давал телефонные интервью газетам. Он наотрез отказался приехать в милицию и вообще выходить за стены посольства, пока не поймают Скульптора.

На следующий день, как раз в обеденное время, Никита включил московский телеканал и увидел Аркашу. Он давал интервью, потрясал кулаками, пытался храбриться, ругал милицию, но страх выдавал его – и в конце он сделал заявление. Савушкин смотрел на трясущийся ротик и, как говорила его старшая дочка, медленно «шизел». Вьюжанин и Кошкин, оторвавшись от «бумаготворчества», тоже слушали с любопытством.

– Я обращаюсь к человеку, или же группе лиц, которые… э-э, наказали моих одноклассников. Я понимаю, что на это… действо могло толкнуть крайне важное обстоятельство. Конечно, такие методы я не совсем приветствую… Но то, что было, того не миновать. Я обращаюсь к этому неизвестному, или, повторяю, группе лиц, и приношу свои глубокие извинения, если я каким-либо неосторожным действием обидел, нанес ущерб или еще каким-то образом создал неудобства вышеперечисленным субъектам. – Голос Колессо дрогнул, он всхлипнул, не заплакав, продолжил: – Я также готов по требованию упомянутой стороны возместить в пределах моих возможностей нанесенный ущерб в любое время и в любом месте. Деньги передадут мои адвокаты или добровольные помощники. Спасибо.

Выплыли контактные телефоны, камера наехала на ведущего, улыбчивый юноша сообщил, что в эфире было интервью с последним бывшим учеником класса «расстрелянных». Посетовав на времена и нравы, он призвал: «Ребята, давайте жить дружно!»

– Юный маразматик! – отреагировал Савушкин и попросил у ребят сигарету.

Позвонила жена, сказала, что они с дочками видели по телевизору выступление последнего живого ученика.

– Это то самое, о чем ты говорил? – спросила она осторожно.

– Да, то самое дело, которое твой болван муж никак не может распутать, – ответил он и добавил в том смысле, что впору и ему самому ставить памятник за глупость и тупость.

Наташа попросила его не расстраиваться, поинтересовалась, когда он придет домой.

– Не знаю, – ответил Никита, повесил трубку и сказал унылым ребятам: – Будем надеяться, что американские морские пехотинцы надежно защитят гражданина России Аркашу Колессо…

Сергей взял из угла гирю-двухпудовку, сделал несколько легких жимов, аккуратно поставил на место.

– А ведь Колессо примерно одинаковой комплекции с вашим «лейтенантом»? – спросил он.

– К чему ты это? – Савушкин удивленно посмотрел на Кошкина.

– Самое смешное будет, если этот Аркаша и есть убийца.

– У вас слишком парадоксальное мышление, молодой человек.

Последующие сутки прошли в Москве спокойно: ни одного убийства, если не считать, что Вершинский не дотянул до утра, скончался в реанимационном отделении Склифосовского. А утро назвало имя покушавшегося: Борис Жогин, известный в воровских кругах как Жога. Никита сразу вспомнил о месячной давности побеге из Бутырки. Недолго музыка играла… Но какое отношение имел Жогин к разборкам десятого «А»?

Никита вернулся с «тихой улочки», где продолжали опрос свидетелей, с порога услышал звонок. Это был профессор Осмоловский.

– Вы можете ко мне срочно приехать?

У него был мертвый голос.

– Выезжаю!

– Только как можно скорее…

Осмоловский открыл дверь, Никита поразился его подавленному виду. Павел Григорьевич прошаркал к дивану и бессильно опустился.

– Что случилось? – тихо спросил Савушкин.

После долгой паузы Осмоловский произнес:

– Он приходил…

– Он позвонил позавчера и попросил его принять. Я назначил ему встречу на одиннадцать часов. Он пришел минута в минуту. Очень трудно вспомнить его внешность. Все как будто специально усредненное: рост, возраст, тип лица, манеры. Не человек, а штамповка. Такие обычно даже не пользуются нетрадиционными способами лечения… Я сделал пометку в журнале учета пациентов…

– И под какой он фамилией? – не удержался от вопроса Савушкин.

– Колессо Аркадий Зиновьевич.

– Колессо?! – воскликнул Никита.

– Вы его знаете?

– Фамилия одного из учеников класса. Продолжайте, пожалуйста, Павел Григорьевич.

– Я спросил его, на что жалуется. Он сказал, что испытывает головные боли. Я сел напротив, вот как сейчас с вами, и попытался посмотреть тонкий уровень его информационного поля. И как только увидел его взгляд, он неожиданно ударил меня по голове тонкой металлической палкой. Я сразу почувствовал, что каменею и медленно падаю вниз. Не знаю когда, может, через мгновение, очнулся на полу, мое тело налилось свинцовой тяжестью, язык одеревенел, я не мог даже пошевелиться. Незнакомец стоял надо мной, он не смеялся, но страшное, убийственное выражение лица говорило о том, что он счастлив своей победой. Он снова посмотрел мне в глаза, я выдержал этот взгляд, хотя понимал, что мне не справиться, потому что он ударил внезапно и завладел инициативой. «Какое место в ваших пассах занимает божественное?» – спросил он. Речь с трудом возвратилась ко мне, я ответил, что связь с богом – это высшая нравственность и основа любого лечения. «И поэтому ты решил лечить меня?» Он попал в точку. Я действительно пытался проникнуть в его информационные поля, чтобы дать блокировку на убийства. На большее я не рассчитывал… Эта череда убийств не давала мне покоя, я не мог спокойно наблюдать, хоть и дал зарок не связываться с милицейскими делами… «Ты хотел войти в мою душу, а это даже не то же самое, что без спросу войти в чужую квартиру. Это самое ужасное преступление. И ты за него ответишь…» На что я ему рассказал, как по просьбе одного из руководителей Центра имени Сербского обследовал томящихся на плахе. Там проверяли на вменяемость. В те времена ротация приговоренных к смерти, как сказал мне грустный человек в краповой фуражке, происходила довольно быстро… Я обследовал. Это были в основном убийцы. Точнее, все были многократными убийцами. Политических расстреляли еще в эпоху Сталина, «экономических» – во времена маразма Брежнева и Андропова, предателей Родины – при всех генсеках.

– А что было дальше? – напомнил Никита. Профессор терял нить разговора.

– Я сказал пришельцу, что все патологические убийцы – глубоко больные люди, изначально обделенные любовью матери, хоть часто и выкалывали на руках: «НЕ ЗАБУДУ МАТЬ РОДНУЮ!» Он рассмеялся и сказал, что я ничего не знаю, что сущность убийцы – это не способность лишить кого-то жизни, а нравственная необходимость уничтожить, скорее даже отодвинуть в сторону лишнего, никчемного, мешающего человека. Только и всего…

Осмоловский вдруг запнулся, побледнел, попросил Савушкина принести ему воды. Никита не сразу и понял, что хотел от него профессор, а тот с мольбой вдруг прошептал:

– Ради бога, принесите быстрей, если не хотите увидеть труп!

Савушкин пулей выскочил на кухню, налил из-под крана воды.

Когда он вернулся, профессор лежал на полу, глаза его, навыкате, будто пытались увидеть запредельное… Никита выплеснул ему воду в лицо, побежал на кухню искать лекарства, схватил попавшийся на глаза нашатырный спирт, валидол… После оживляющих манипуляций Павел Григорьевич пришел в себя, Никита сделал ему теплый чай и предложил вызвать «Скорую помощь». Но профессор отказался, сказал, что чувствует себя лучше, и, несмотря на возражения Савушкина, продолжил рассказ.

– Самое страшное случилось после нашего никчемного спора. Он сказал, что не станет меня убивать, но и без наказания оставить не может. Он сильно толкнул меня в грудь, я упал на пол и сильно ударился головой. Удар был просчитан. Он вышел, тихо прикрыв дверь. До самого вечера я не мог подняться, звонил несколько раз телефон, я назначил встречу нескольким клиентам. Только когда пришла жена, я с трудом встал.

– Какая-то жуткая мистика, прямо с трудом верится, – пробормотал Никита. – А не могло это быть просто гипнотическим эффектом?

Осмоловский горько усмехнулся.

– Вы думаете, что вашей жизни угрожает опасность? – осторожно спросил Никита.

– Это мягко сказано. Я без трех минут труп. Причем мне не поможет никакая милиция… Я засветился. А мои знакомые парапсихологи предупреждали меня, чтобы я не высовывался. А я выступал в телепередачах, давал интервью журналистам, печатал объявления о лечении больных. Мне говорили: не жадничай, попадешь в поле сильного «сенса», он тебя вычислит и вывернет наизнанку. Я не верил… И вот вышло еще хуже: я сам пошел на него волной – и получил…

– Мне кажется, Павел Григорьевич, вы преувеличиваете опасность… – заметил Савушкин. – Лето в разгаре, отправляйтесь на юга, море, отдохнете.

– Насмехаетесь, Никита! – покачал головой профессор. – А между тем именно с моей помощью нашли мальчика в лесу, двух преступников поймали…

Савушкин прижал руку к груди:

– Ради бога, профессор, мы навсегда останемся вашими должниками, извините, у меня и в мыслях не было… Просто у вас нездоровый вид. Хотите, мы обеспечим вас охраной?

– Спасибо, но от этого мерзавца не скроешься. Самое страшное он уже сделал.

Глава 15

«Скульптор», «лейтенант», а теперь уже экстрасенс «Колессо»… Мистика, если бы за ней не были реальные трупы. И неизвестно, когда негодяй насытится кровью. А ведь Колессо с «лейтенантом» действительно одной комплекции, – подумал Савушкин.

Савушкин решил позвонить Колессо. Аркадий Зиновьевич по-прежнему укрывался на территории американского посольства.

– Нет, ни о какой встрече не может быть и речи! – В его голосе прозвучали истеричные нотки. – Мне звонил этот кровавый негодяй и спросил, сколько я могу дать ему денег. Я по простоте душевной хотел выяснить свою вину перед ним, а потом договориться, как передать для него деньги. Он расхохотался и сказал, что я последний идиот, если думаю, что его так просто можно поймать. Вот так вот… А на прощание он сказал, что мой бюст будет самым лучшим… Вот так вот… Меня до сих пор трясет.

– Когда он звонил?

– Сегодня в полдень.

– Ваши американские друзья зафиксировали номер телефона? А может, они записали и ваш разговор?

– Он звонил из автомата, – равнодушно ответил Колессо.

– Кстати, где вы были позавчера?

– Здесь же, в посольстве. А что?

– Скульптор был у моего знакомого врача на приеме и представился вашим именем.

– Какой негодяй! Надеюсь, вы не думаете, что это был действительно я? Потрясающая логика! Раз я остался последним в живых, значит, именно я и был убийцей! Это вы хотите сказать?!

– Успокойтесь! Я хочу знать, с какой целью он это сделал, – ответил Савушкин. – Мы каждый раз убеждаемся, что он всегда действует расчетливо и продуманно…

«В первую нашу встречу он был гораздо спокойнее, – подумал Савушкин. – Но тогда еще были живы Вершинский и Заморёнов. Хреново быть в его шкуре. Волк, обложенный флажками… А что чувствует маньяк? Что он – загнанный зверь? Вряд ли…»

Если бы Савушкин не увидел его в кабинете Вершинского, наверное, сам бы стал сомневаться в существовании убийцы-призрака. Но он реален, еще более реальны преступления. Остался последний выпускник 10 «А» класса, и, даже если предположить маловероятное: его способность фантастически гримироваться или использовать двойника, – все равно не найдешь логических причин для жестокой расправы. Зачем преуспевающему бизнесмену совершать чудовищные, не поддающиеся объяснению убийства?

Скульптор бросил еще один вызов. Что на этот раз он придумает, чтобы отправить на тот свет беднягу Колессо? От этих тупиковых размышлений у Савушкина голова пошла кругом. «Если Колессо убийца, то как он мог сам себе позвонить? И зачем? Если он – будущая жертва, то должен немедленно вылететь в свою Америку, если нет – то, возможно, он и руководит киллером. Безденежный убил Столетова, его убил другой киллер. А его в свою очередь пристрелил наш старлей… Потом взорвали Вершинского…»

Савушкину стали мерещиться маленькие фигурки в темных углах кабинета. Он встряхнулся, потушил тридцатую девятую за день сигарету, порывисто поднялся. Отчаянная, невероятная догадка пришла ему в голову. Все же не зря он столько времени отдал разговорам с бывшими ученицами десятого «А». Много в его кабинете было слез пролито по безвинно погибшим мальчикам. Он понял, что преступления совершала женщина! Она переоделась в мужское платье, сделала грим, она мстила им за то, что все они были жестоки и равнодушны, смеялись над ее уродливым конским лицом, голубыми ушами, прыщавыми ресницами и прочими изъянами. А потом она стала трансвеститом, поменяла пол. Хотя, необязательно. Она руководила убийцами. Значит, она повелевала и «посланцем Сатаны»! Уж не сама ли она Сатана – в женском облике?

– Вот так едет крыша! – произнес Никита вслух, у него даже ладони зачесались от перевозбуждения. Возможно, нервная аллергия.

Он не заметил появления Кошкина. Тот держал в руках бумагу и удивленно пялился на майора, который, похоже, стал заговариваться. Сергей протянул листы.

– Вот наиболее полный и уточненный список практикующих экстрасенсов. Это по Москве и области. Получено в Минздраве. Как мне сказали, большая часть из них – откровенные шарлатаны. Я попросил назвать самых серьезных, но отказались, сказали, критериев нету, и потому все очень субъективно…

Савушкин схватил листки и тут же поехал к профессору Осмоловскому. Никита отметил, что Павел Григорьевич выглядел лучше. Он пригласил гостя в комнату, тут же прикрыл газетой две фотографии на столе. Но Савушкин успел заметить: это были фотопортреты профессора, причем склеенные из вертикальных половинок.

– И мою фамилию не забыли, – сказал то ли удовлетворенно, то ли иронично Осмоловский и стал вслух читать фамилии: – Абиссинец Ю.Ю., Астрогольд Р.О., Бэгбьюлатто С.С… Знакомые имена… Влевако, Гадаускас, Гриш-Кинг, Кассио, Лордкипанидзе, Оч-Умнов, Самойлович, Уфимцев… Этих не знаю. Сколько их тут – около ста? И еще больше неучтенных. Все шарлатаны… Вы, Никита, испытываете мое мужество? Я готов помочь, тем более после особых обстоятельств у меня нет более злого и лютого врага…

Он попросил Никиту принести ему из кухни горячего чаю и оставить его в комнате одного.

Савушкин скучал на кухне, и в который раз сомнения мучили его: не зря ли он теряет время со старым чудаком, у которого, возможно, поехала крыша, а его злой посетитель никакого отношения к делу не имеет. Ведь Павел Григорьевич даже не смог толком описать пришельца…

Наконец Осмоловский позвал его, Никита сел в кресло.

– Он очень чувствителен к внешним воздействиям. Тем более сейчас, когда у него пик жизни. Дальше будет спад. Я не могу вам назвать точно фамилию. Не исключено, что его вообще нет в этом списке. Но по биоэнергетике я бы отметил вот этих: Кассио, Лордкипанидзе, Самойлович… Еще – Гадаускас. Пожалуй, все… Но еще раз повторю: я не уверен, гарантии не даю…

Сообщение о покушении на сотрудницу банка «Южный» Савушкин услышал в машине по рации. Дежурная волна ГУВД сообщила, что стрелявший скрылся с места преступления на светло-коричневых «Жигулях». Фамилии женщины не назвали, но Никита чутьем понял, что это все тот же «сериал». Он развернулся и поехал к банку: в нем работала Воронина – бывшая первая красавица класса.

Когда он подъехал, ее уже увезли, лишь алые капли крови на асфальте свидетельствовали о трагедии. Никита увидел коллег из местного ОВД, они узнали его, молча пожали друг другу руки.

– Воронина? – спросил он.

– Вы ее знаете? – удивился капитан. Он записывал показания девушки, она плакала и говорила, что по жизни Ирке всегда не везло.

От офицера Савушкин узнал, что неизвестный предварительно позвонил по телефону, и Воронина поспешно спустилась на улицу. Там ее обстрелял неизвестный, открыв огонь из машины. Это были все те же светло-коричневые «Жигули».

Две пули задели легкое и раздробили ключицу. Ираиду увезли в Боткинскую больницу. Никита отправил туда Кошкина, ждать, когда она придет в себя и сможет хоть что-то сказать. «Наверное, страдает, что убийца попортил ее белоснежную кожу, – подумал Никита. – Повезло, а ведь могла пополнить "скульптурную композицию". А он явно выдохся, стал делать промахи…»

Савушкин дождался звонка Кошкина, тут же отправился в больницу. Носатый хирург разрешил встречу не больше, чем на пять минут. Ираида подавленно улыбалась, смущенно подтянула до подбородка простыню, еле слышно вздохнула. Наверное, она боялась, что ее могут «дострелить». И Савушкин без предисловий сказал, что возле дверей выставят охрану.

– Мне позвонил мужчина, назвался Аркашей Колессо, это мой одноклассник, – тихо стала рассказывать она. – Последний раз я видела его случайно лет десять назад, и мне трудно было определить – его ли это голос. Он сказал, что нужно срочно встретиться, ему угрожает опасность. Конечно, я не могла отказать… Я вышла, оглянулась, тут подъехала светло-коричневая машина, приоткрылось окошко, и я увидела человека с пистолетом…

– Вы запомнили номер машины, лицо нападавшего?

– Нет, когда в тебя стреляют, не до этого. И еще мне показалось, что этот бандит был в маске, – страшное, мертвое лицо…

– Почему по вам стреляли? Должна быть причина! – настойчиво спросил Никита. В затылок недовольно сопел хирург.

– Не знаю! А почему мальчишек убивали? Вы должны разбираться, раз вы милиция, – неожиданно резко ответила Ираида.

Никита понял, что разговор окончен. Он пожелал быстрей выздороветь и вышел из палаты.

Никита стремительно шел по долгому коридору управления, а его мысли, догадки, предположения роем тянулись за ним, еле поспевая.

– Никита Алексеевич, к вам женщины! – объявил, осклабившись, Вьюжанин. – Я спрашивал, по какому вопросу, а они: хотим только к нему.

«Надо будет как-нибудь объявить ему строгач за похабные ухмылки», – мимоходом подумал Савушкин.

Он зашел в кабинет и чуть не упал: сотни запахов атаковали его – духов, присыпок, пудры, помады, крем– брюле, ментоловых сигарет. Полтора десятка почтенных дам сидели и напряженно ждали. Да, время бессильно перед женской солидарностью. Первая же прорешка в их рядах мобилизовала их, и они явно не намерены были ждать, пока маньяк по одному расправится и с ними.

– Здравствуйте! – деловито и храбро произнес Никита. Главное, показать себя оптимистом. Женщины не любят малахольных. И пусть полкласса уже в земле, зато вторая, лучшая половина еще процветает! Все эти мысли чередой проскочили в усталой голове майора Савушкина.

– Вы Савушкин? – не подымаясь со стула, спросила солидная дама в пестром сарафане с вырезом на груди. Грудь была в веснушках. Никита засмотрелся, представляя, каких размеров должен был быть ее муж.

Конечно, Никита мог малодушно удрать, но здесь была и знакомая ему Мария Ворожейкина-Кактусянц.

– Моя фамилия Колыханова! – грозно начала женщина.

– Это девичья? – уточнил Никита. Несущественные и неэмоционально окрашенные вопросы сбивают пыл.

– И девичья, и нынешняя. Я дала мужу свою фамилию… Это к делу не относится!

– Отнюдь, я же должен вас всех знать поименно.

– Чтобы отмечать: вот и еще одну убили, поставим галочку! – саркастически заметила Колыханова. Ее грудь раздулась, как кузнечные мехи.

– И для этого тоже…

– Вы послушайте только: милиция беззастенчиво расписывается в своей импотенции!

Дамы зашумели, и Никита понял, что самое время натягивать поводья. Он сообщил, что жизни Ираиды Ворониной не угрожает опасность, затем плавно повернул к злобе дня. Савушкин не отличался ораторским искусством, но в критические минуты его посещало вдохновение. Вот и сейчас он в весьма завуалированной форме намекнул, что все беды, войны и всемирная история, в частности, происходят под знаком борьбы мужчины за женщину, за обладание ею, за ее власть, которой и он сам готов повиноваться. Он чувствовал: туманное облако густеет, в глазах женщин уже не было той агрессивности, того негодования и чувства незаслуженной обиды.

– Я не хочу никого обвинять в забывчивости, тем более в душевной черствости! – с горящим взором неподкупного чекиста вещал Никита. – Но все это время я мучительно размышляю о причинах этих убийств. Ведь должен быть хоть мало-мальский повод. Даже безумцы-маньяки и те убивают по своему принципу. Поверьте, этот случай просто небывалый. Доказано, что Столетова убил ваш же одноклассник Безденежный, после чего был сам убит, беглый уголовник Жогин покушался на Вершинского, бандита застрелили, чуть позже главарю банды удается подложить взрывное устройство и довести убийство до конца. Этот человек – неординарный, умный, расчетливый, обладает способностями экстрасенса. И вот теперь попытка отправить на тот свет первую красавицу класса Воронину…

– А с чего это вы взяли, что она первая раскрасавица? – недовольно хмыкнула Колыханова.

– Мне кто-то это говорил из… уже почивших ваших одноклассников. Но это не столь важно. Не кроется ли здесь какая-то роковая любовная история? Я уверен, что так.

– Пусть она сама и расскажет! – подала голос Ворожейкина-Кактусянц.

– И в самом деле! – послышались голоса.

– Из-за нее столько людей поубивали!

Никита не выдержал:

– Ну, кто же это? Не можете толком объяснить!

После паузы Колыханова уклончиво заметила:

– Многие путались с ней. Поди сейчас разбери всех.

– Эмма, зачем ты так говоришь? А то молодой человек поймет тебя превратно, – вступилась Мария Ворожейкина.

– Тогда пусть она сама и рассказывает! – отрубила Колыханова.

Так ничего и не добившись, Никита посоветовал использовать летние дни где-нибудь вдали от Москвы.

– А дорогу нам милиция оплатит? Я многодетная мать! – уперев руки в боки, сообщила грозная Колыханова. Когда она поднялась, Савушкину показалось, что он уменьшился в размерах.

Никита взялся за проверку экстрасенсов. Под разными предлогами – уплаты налогов, лицензирования, обсуждения вопроса сотрудничества с органами внутренних дел – их вызывали на беседы. Но Лордкипанидзе оказался коротышкой, Самойлович был неимоверно толст, Гадаускас – длинный, как жердь. Никто не подходил под средний стандарт. Был еще напыщенный человек Вельямин Кассио со светлыми выпуклыми глазами и остатками рыжих волос. Никита проговорил с ним полчаса о будущем биоэнергетики, о религиозных и мистических тенденциях ее развития. Все это он слышал и от профессора Осмоловского. На прощание Никита поинтересовался, в каких школах учился Кассио. Он назвал школу народных целителей в Нижнем Новгороде.

– Да нет, я имел в виду среднюю школу…

– В 141-й на улице Зорге, дом четыре.