Текст книги "Кладбище для однокла$$ников (Сборник)"

Автор книги: Сергей Дышев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 7

Никто в Москве не знал, куда направлялся беглый зэк по кличке Жога. Шел он к Консулу – человеку, квартиру которого как-то пытался ограбить, но вышла осечка. Консул буквально сломал его, раздавил, и Жогин сложил лапки, как котенок, на которого слегка наступили. И сейчас, когда в душе пели соловьи и хотелось подпрыгнуть до наличников первого этажа, он, как притянутый магнитом, шел к своему спасителю, благодетелю, а скорее – повелителю…

Хозяин жил в стандартном доме на улице Беговой. Дверь долго не открывали: Жога чувствовал, что его рассматривают в глазок. Наконец скрипнуло, дверь резко отворилась.

«Ноль эмоций», – подумал Жогин, глядя в золотые очки Консула. Он испытал мимолетное желание вмять их в физиономию хозяина квартиры.

– Это я, – сказал Жогин.

– Вижу. Зачем пришел? – Губы Консула едва дрогнули, голос его рождался где-то внутри.

– Рокировку сделал в долгую сторону. Оторвался… Из Бутырки ушел.

– Тише ты, у меня посетители. Когда вляпаться успел?

– С месяц назад…

Консул оглянулся, тревожно блеснули стекла очков, но глаза остались по-прежнему равнодушными и надменными. Он подавлял одним взглядом.

– Пройди в боковую комнату и сиди там, не высовывайся! Хвост не привел?

– Нет, чистенько. Ноги чуть не переломал. – Жогу подмывало похвастать, как он «дал винта», ушел из Бутырки – невиданный случай в истории тюрьмы!

– Чистенько… От тебя за версту псиной разит.

– Так это ж тюрьмой…

Когда последний гость ушел, Консул кивком головы подозвал Жогина. На кухне, куда они прошли, он тщательно прикрыл форточку, безмолвная женщина лет тридцати поставила перед незваным гостем тарелку с пельменями. Жога жадно набросился на еду.

– Водочки бы за свободу-матушку, – хрипло выразил он пожелание.

Хозяин прикрыл дверь, пристально глянул в водянистые глаза гостя. От этого пронизывающего взгляда Жогину стало не по себе. Даже заломило в висках. Он положил вилку и сказал:

– Чего вы так смотрите?

– Ешь, – ответил Консул и отвернулся.

Уговаривать не пришлось, Жога быстро доел пельмени, выпил из тарелки жирную юшку и заметил:

– А в тюрьме сейчас шленку по камерам развозят.

– Потянуло обратно?

– Ха-ха, скажете тоже!

У Консула было прекрасное качество: он говорил мало и по существу. Фразы его, как обтесанные кубики, складывались в прочные, устойчивые строения. С ним как-то не хотелось спорить, и не потому, что он был прав, наоборот, сомнения существовали, но они разлетались, как мошкара при порыве ветра, едва Консул открывал свой тонкогубый рот и начинал вещать. Люди испытывали подспудное неудобство, как-то неловко было ему перечить, и Консул чувствовал это.

– Есть крайне важное дело, в котором ты мне поможешь, – сказал он незваному гостю. – Сегодня вечером.

Произнеся это, он оставил гостя с дымящейся чашкой кофе, сам пошел одеваться.

Как не хотелось Жогину выходить на улицу, в сладкий теплый вечер, в этот проклятый мир, который со всех сторон скалился по-волчьи. Они сели в «восьмерку» цвета луж на асфальте, хозяин резко тронул с места, развернулся, выехал на Ленинградский проспект. Он вел нервно, глядя только перед собой, будто и не было рядом беглого зека Жогина. Повернул после метро «Сокол», остановился у жилого дома.

– Теперь слушай внимательно. Пойдешь в восемьдесят четвертую квартиру, скажешь хозяину, что я жду внизу в машине. Он сядет рядом со мной, ты сзади. Ударишь его вот этой штукой по башке – оглушишь. – Консул протянул железную палицу, обмотанную тряпкой. – Потом перетащишь его на заднее сиденье, и повезем кататься. За городом прикопаем.

– А жена, семья?

– Она от него ушла.

Жогин покачал головой, выдохнул шумно воздух, будто собирался прыгнуть в воду, выставил наружу ногу, спросил:

– Мокрое дело… А что я буду за это иметь?

– Во-первых, крышу над головой вместо камеры смертников. А потом посмотрим, как с делом справишься, – тоном, не терпящим возражений, ответил Консул. – И не забудь ему улыбнуться. Улыбка располагает к открытости.

– Да я как-то и не умею…

Жога тихо поднялся на третий этаж, дверь ему открыл очкарик в спортивных штанах-пузырях, серой майке и шлепанцах. Пахнуло жареной картошкой.

– Вы к кому? – с неожиданной злостью спросил он.

Жога, как учили, выдавил улыбку, сказал, что его ждут.

– А-а, – оживился очкарик. – Я мигом, только переоденусь.

«Необязательно», – подумал Жога.

Хозяин дверь не закрыл, и Жогин профессиональным взглядом окинул квартиру. Мебель – ширпотреб, в квартире бардак. «Ясно – живет без бабы», – равнодушно оценил Жогин.

Очкарик выскочил, на ходу застегивая рубашку. «Куда торопишься, дурачок!» Жогину стало смешно.

– Черт, знал бы, что приедете, подготовился бы…

– Не стоит беспокоиться, – манерно ответил Жога.

– Сколько лет, сколько зим! – неестественно обрадовался очкарик, спустившись во двор. – И кто тебя надоумил встретиться со мной?

– А ты не догадываешься? – загадочно спросил Консул.

Встреча произошла безрадостно, да и фальшиво, и, если бы не удар по темечку, который прилежно нанес Жога, можно было бы посчитать ее совсем неинтересной. Клиент завалился, издав краткое «окк!» – что-то вроде незавершенного «о’кей». Жога взял его под мышки, перетащил на заднее сиденье, сел рядом, придерживая.

Теперь Консул вел машину осторожно, загодя тормозил перед светофорами, но как только вырвался за город, прибавил газу. Когда проезжали мимо поста ГАИ, пленник застонал, Консул приказал связать ему руки и ноги, а чтобы не кричал, Жога сунул очкарику в рот кляп из ветоши.

Остановились у забора.

– Это что?

– Кладбище! – ответил Консул. – Но мы не будем претендовать на эту территорию. Возьми в багажнике лопату и отрой яму по грудь нашему другу.

Жоге было по барабану: хоть по грудь, хоть по уши. Лопата легко входила в землю, и хоть отвык Жогин от физического труда, с задачей справился скоро. Пока он копал, Консул что-то тихо говорил жертве. Жога не прислушивался, у них свои разборки. Услышал обрывок фразы:

«Теперь ты понял, дерьмо, что за все надо расплачиваться?»

Жога измерил лопатой глубину, доложил:

– Как раз по грудь!

– Вали его туда!.. А теперь возьми в багажнике мешок с цементом, ведро, отрой ямку и сделай раствор. Вода вон там, в канаве…

Жога исполнил все в точности, как требовал хозяин, засыпал яму с пленником землей, а сверху уложил цементом. Несчастный мычал, извивался, пытаясь вылезти. Под мертвенным светом луны на кладбище даже прожженному бандиту Жоге было не по себе.

Консул вырвал лопату, взмахнул, с силой ударил ребром по торчащей из земли голове. Раздался ужасный хруст, жертва поникла. Хлынула кровь, черная, как смола. Жогин онемел, хоть и знал, что очкарику будет конец, но слишком неожиданно, рьяно, жестко поступил хозяин. Он отошел в сторону, и Жога услышал харкающие звуки: подельника выворачивало наизнанку. «Слаба кишка!» – со злостью подумал он. Отплевавшись, Консул приказал:

– Делай бюст, живо!

– Чего?! – не понял Жогин.

– Обмазывай голову цементом! И нечего на луну глазеть, – командовал Консул, будто вгонял гвозди. – Вытащи кляп, возьми в пригоршни цемент. Накладывай и обмазывай! Живее, боишься испачкаться! Аккуратней с очками!

А Жогин и не чувствовал брезгливости – дивился выдумке. Ему хотелось побыстрей закончить и уехать с этого чертова места. Из-за туч снова выползла сырая луна и осветила странное сооружение. Цемент прихватился, застыл, во рту странного бюста торчала бумажка, будто свисал язык.

Глава 8

В длиннющем коридоре управления Никита встретил бегущего Кошкина.

– Сняли отпечатки пальцев с горлышка бутылки! – притормозив, сообщил Сергей. – Сейчас в ЭКЦ ищут по картотекам. Может, повезет…

– Мне тоже кое-что удалось, – буднично сообщил Никита. – Раскрутил дворовых пацанов. Они видели убийцу и машину, коричневые «Жигули», в которой он уехал.

Потом Савушкин собрал отдел, чтобы подвести предварительные итоги по делу «Скульптора». Кошкин занимался убийством Цуцени, а Вьюжанин – работал по Гниденко. Ребята негласно соревновались между собой, и Савушкин ненавязчиво поощрял это соперничество, отмечая усердие то одного, то другого. По молодости работа увлекает, что-то вроде наркотика. Но сыщику на одном месте засиживаться нельзя, надо идти или на руководящую работу на «землю», или в аппарат МВД.

Сергей и Игорь поочередно вываливали ворох разнообразной информации об убитых, их воспитании, образовании, родителях, семьях..

Из этих сырых и скучных сведений нужно было отобрать самое существенное, что дало бы хоть малейший ориентир для поиска.

– Цуценя Василий Васильевич, – читал по блокноту Сергей, – 1970 года рождения. Рост 165 сэмэ, лысый, затурканный тремя детьми, женой, которая старше его на семь лет… Незаконченное высшее образование. Вредных привычек не имел. Работал технологом на оборонном заводе. Последние два месяца не получал зарплаты. Пытался заняться коммерцией, но, как рассказала жена, то есть вдова, был побит азербайджанцами. Также пробовал писать абстрактные картины смесью гуаши и подсолнечного масла. На Арбате, где пытался выставляться, «урки-меценаты» заломили огромную сумму за место. Покойный, как сообщила его дочка, очистил холсты от краски и продал их там же на Арбате…

О втором убиенном удалось узнать и того меньше. Игорь обошелся без блокнота.

– Гниденко Владимир Николаевич, 1969 года рождения. Постоянной жилплощади не имеет, родители в Костромской области. Пьющие. Работал разнорабочим на заводе имени Ильича, умственными способностями не отличался, страдал хроническими запоями, во время которых бил окна в жилых домах. Это единственное его развлечение. Проживал в коммунальной квартире у штамповщицы того же завода. С ее слов, отличался страстью к накопительству. Но собранные деньги сразу же спускал во время запоев. Уволен месяц назад по сокращению. Явных врагов и недоброжелателей не имел…

– Какие будут выводы? – мрачно спросил Савушкин. Такая работа ему совсем не нравилась. – Что объединяет два преступления, кроме известной демонстративности и циничности действий?

– Это пока не совсем ясно, – с легким оттенком глубокомыслия ответил Игорь. – Не совсем ясна мотивация убийств…

– Я эту несчастную женщину почти наизнанку вывернул. А она мне все одно и то же рассказывает: «Василий Васильевич и мухи не обидел!» Как будто я про насекомых спрашивал, – сердито заметил Сергей, чувствуя, что Савушкин сейчас выплеснет недовольство. «Боевой заместитель» не терпел в докладах слов «не знаю», не переносил обилия малосущественных фактов, за которыми прятали пустоту.

– А с соседями говорил? С участковым?

– Со всеми говорил, – ответил Сергей.

– Ну и что?

– Да тихий, говорят, был, незаметный, всем дорогу в подъезде уступал, там у них коридорчик узкий…

– Какую школу заканчивали, не узнали? – поинтересовался Никита.

– А как же, – поторопился доложить Игорь. – Гниденко закончил ПТУ номер пять, по Первому Боткинскому проезду, там металлистов готовят.

– А мой закончил 2773-ю школу.

– Заметьте: возраст примерно один, и учебные заведения находятся рядом, в одном районе… Что отсюда следует? – спросил Никита, хотя ответ был ясен: – Не исключено, что они были знакомы…

– Еще со школьных времен, – вставил Игорь. – И возможно, что до ПТУ Гниденко тоже учился в 2773-й.

– Отличное предположение, мой мальчик! – похвалил Савушкин. – Ты его и проверишь.

– Но двадцать же лет прошло! – невольно вырвалось у Вьюжанина.

Кошкин хмыкнул со значением:

– Никита Алексеевич, я схожу к вдове и попрошу школьный альбом. Они там все, голубчики, засняты.

– Хорошо, – согласился Савушкин. – А ты, Игорь, все же сходи в 2773-ю и постарайся выяснить у ветеранов-учителей, кто-то, может, дома сидит, на пенсии, кто-то еще работает… Что они помнят необычного о выпуске 1988 года, когда кончал школу Цуценя? Если подтвердится версия с Гниденко, спроси, чем могут быть вызваны такие страшные убийства?

Потом Савушкин зашел к начальнику. На столе как всегда похрюкивала радиостанция. Брагин сидел и в задумчивости разминал мясистый нос. Никита знал, что таким образом он стимулирует мысль. Некоторые чешут попеременно уши, другие трут глаза, еще одни чухаются спиной о спинку стула. Савушкин же банально грыз ручку. Однажды ему попался химический карандаш, и он полдня проходил с фиолетовыми губами, пока Брагин не сделал ему недвусмысленный намек о сексуальной ориентации.

Константин Андреевич тут же отпустил нос и сказал с расстановкой:

– Дело Столетова я от тебя забираю… Занимайся цементными головами. И учти, что третьей головы нам не простят. Эти проклятые газетчики уже такую чушь понаписали: и что это – сектанты, и сатанисты, и даже банда Бешеного Скульптора. Надо вообще разобраться, кто там за нашими спинами их информацией снабжает!

– А как отпечатки пальцев на горлышке бутылки? – поинтересовался Никита. – Идентифицировали?

– Да-а, еще не совсем точно, но по всей видимости, это – некто Безденежный Роман, – равнодушно ответил Брагин. – Имеет судимость за драку с тяжелыми увечьями, сидел в Икшинской колонии для несовершеннолетних.

– Задержали?

– Ну, ты хочешь, чтоб все так сразу! Скрылся…

– А сколько ему лет?

– Кажется, тридцать восемь…

Хотя у Никиты была туча бумажных дел, он решил оставить их на потом, вышел на улицу. Все равно в отделе сейчас ни подумать, ни сосредоточиться: беспрестанные звонки. Не каждый день убивают депутатов Госдумы. Шеф почуял, что дело выигрышное, подгреб под себя. Теперь в основном техническая сторона: разработки знакомых, адресов, организация засад, размножение фотографий убийцы для каждого постового… Работать по схеме – в этом ему нет равных. А потом – и орден на грудь… Никита заметил, что разбрюзжался и усмехнулся, имея в виду себя:

– Старикашка вонючий!

Проходивший рядом дедушка потрясенно глянул на Савушкина. А Никита даже и не заметил его. Как и все флегматики, он имел привычку разговаривать с самим собой. И в такие минуты находил себя небезынтересным собеседником. Он сел в метро, вышел на «Беговой», пошел вниз, в сторону Ленинградского проспекта. Хотя можно было вполне бесплатно проехать на троллейбусе, Никита продолжил путь пешком. Ведь какое удовольствие погожим летним деньком вырваться из прокуренного до черноты кабинета, прогуляться неторопливо по шумной улице, испытывая, как говаривал последний генералиссимус, идиотское благодушие.

Но ноги обладали большим чувством долга, чем сам Никита. Они и вывели его к типовому зданию общеобразовательной средней школы.

Он вошел в здание и сразу попал в руки технички.

– Куда? – спросила она, опершись на швабру и подслеповато глядя на Никиту.

Савушкин пояснил, что он из милиции и хотел бы пройти к директору.

– Чтой-то вы повадились? – покачала она седой головой. – Тут еще молодой приходил. С полчаса как ушел…

– А директор-то молодая? – спросил Никита.

– А какая же еще? Конечно молодая, – старушка прислонила швабру к стене. – Они все нынче молодые. Старых уж не осталось. Одна я только. Почитай сорок лет тружусь, непрерывный стаж. Грязи вымыла несколько вагонов. Тетю Дусю знают тысячи человек, сколько этих детишек на моих глазах повырастало. Вот уйду, и все – некому убирать будет. А кто на такие деньги пойдет? Вы в милиции всё знаете. Только я вам скажу, все равно всех мошенников не посадите. У них деньги, они всё купят себе… Старое время, мил человек, не вернется, а в новом жить уж совсем не хочется.

Старушка рассказывала, не забывая бросать зоркие взгляды на вход.

– Тетя Дуся, мне надо встретиться с классными руководителями выпускников 1988 года. Понимаю, что двадцать лет прошло…

– Это к завучу, к завучу, к Елене Петровне. Она альбом ведет – историю школы. У нее все узнаешь.

Елена Петровна, полная блондинка средних лет, долго изучала удостоверение Савушкина, потом строго, как о вчерашних школьниках, спросила:

– А что натворил выпуск 1988 года?

– О, ничего особенного. Мы разыскиваем одного человека. Кстати, у вас не сохранились адреса выпускников восемьдесят восьмого?

– Не храним. Ведь мало, кто остается жить в родительском доме… И тем не менее, – уже другим тоном сказала Елена Петровна, – все равно идет речь о престиже нашей школы. У нас богатые и славные традиции. И нам бы не хотелось, чтобы доброе имя нашего заведения пострадало.

– Уверяю вас, – Никита прижал руку к сердцу, – меня интересует только один человек.

Она открыла альбом с фотографиями, нашла выпуск 1988 года. Савушкин просмотрел групповые снимки сияющих мальчиков в костюмчиках, девочек в белейших платьях, а также сидящих в центре чопорных, веселых, напыщенных учительниц.

«Трудно узнать в этих счастливчиках то, что видел недавно», – подумал Никита.

– И вы знаете адреса классных руководителей? – поинтересовался он.

– А как же! – почти обиделась Елена Петровна. – Мы их приглашаем на День школы, поздравляем со всеми праздниками, включая бывшие, революционные. Как вы знаете, старому поколению это вдвойне приятно. У нас традиции… Вот эта, – она показала пальцем, – умерла. А эти две – на пенсии. Можете позвонить им по телефону, но я сомневаюсь, что они смогут вам чем-нибудь помочь…

Никита набрал номер Полины Ивановны – одной из пенсионерок. Она тут же подняла трубку, Никита представился, пояснил суть дела. Женщина долго не могла понять, что от нее хочет сотрудник милиции, и Савушкин с прискорбием подумал, что завуч оказалась права в своих сомнениях. Старушка долго вспоминала фамилии учеников Гниденко и Цуценя, замолкла, и Никита уже подумал, что она позабыла о нем, но тут в трубке вновь задребезжал голосок. Бабулька сказала, что нашла старый альбом.

– Приходите, – сказала она и назвала адрес.

Жила Полина Ивановна в пяти минутах ходьбы от школы. Несмотря на сутулость, она оказалась высокой и, видно, когда-то статной.

– Не нужно удостоверение, – с порога сказала учительница. – Все равно в них ничего не понимаю. Лицо, вижу, у вас доброе. Вы меня простите, но почему-то у всех милиционеров злые лица. Вы не знаете почему?

– Чтобы пугать бандитов! – пояснил Никита.

Он прошел в стандартную двухкомнатную квартиру. На потрепанной скатерти лежал альбом в багряном бархатном переплете.

– Вот они, восемьдесят восьмого года, голубчики.

– Вспоминают свою учительницу?

– Из этого выпуска – да. Надечка Смелякова заходит. Деток у нее своих нет. Одинокая она такая же, как и я. Мой муж десять лет назад умер…

Она задумалась, а Никита стал листать альбом. Это была типовая халтура городских фотоателье: на карточке по два-три портретика мальчиков и девочек, составленных непременно по симпатиям. Все это – на фоне московских достопримечательностей. Он нашел улыбчивого Цуценю, еще не плешивого, – вместе с девицей с крепкой фамилией Кронштейн и чахоточного вида мальчиком Щепиловым. Гниденко не было.

Никита еще раз пролистал альбом, нашел и Полину Ивановну, молодую, горделивую, заметно выделявшуюся среди серых лиц других учителей. Он подобрал вылетевший групповой снимок на фоне школы.

Очнувшись, Полина Ивановна спросила:

– И что же вас заинтересовало в моих учениках?

Никита показал выпавшую фотографию.

Он прищурилась, взяла со стола очки.

– Это мы снимались после восьмого класса… А вот он – Гниденко! – показала учительница напряженно-хмурого пацана в третьем ряду с края… Он в ПТУ ушел. Обычный балбес, ходил со шпаной, стекла по ночам бил…

– Теперь уже бить не будет, – сказал Никита и, чтобы не тянуть с плохой новостью, сообщил, что Гниденко и Цуценя на днях были найдены убитыми.

– Какой ужас! – тихо произнесла она. – Бедные мальчики… Как это случилось?

– Их убил один и тот же человек. Не исключено, что одноклассник.

– Нет, этого не может быть! Мои выпускники не могут убивать друг друга! – произнесла она твердо. – Они могли хулиганить, но не убивать. Я своих учеников знаю…

– Полина Ивановна, тем не менее подумайте, я понимаю, что двадцать лет… Может, какой-то старый нелепый конфликт?

– Нет, нет… – покачала седой головой женщина.

Никита перелистывал альбом и вдруг похолодел: «Сережа Столетов»! Как же не заметил на самой первой странице! Черты не спутать – это он, прилизанный, упрямый, элитарный!

– Столетов тоже ваш ученик? – задал Никита риторический вопрос.

– Сережа? – рассеянно спросила женщина. – Мой. Умница, комсорг класса, он сразу прекрасно пошел. Сейчас в Думе…

Ничего больше не сказав, Никита попрощался, оставил визитку, не дожидаясь древнего лифта, стремительно спустился вниз.

Глава 9

Ребята уже были в отделе.

– Докладывайте, что удалось! – с ходу закрутил Савушкин.

Игорь сообщил, что был у директрисы, она сказала, что сведений о выпускниках не ведется – никаких шкафов не хватит: школа большая. И он послал запрос в УВД Костромской области, чтобы выяснили у родителей Гниденко, в каких школах учился сын.

– Как вариант поиска – может быть, но слишком долго, – оценил старания Савушкин.

А Сергей молча вытащил снимок. Это была точно такая же фотография, сделанная после окончания восьмого класса.

– Вот этот похож на Гниденко! – показал он. – Надо отдать на экспертизу, чтобы идентифицировали.

– Не надо! Это он. А вот это, – Никита не отказал себе в эффектной паузе, – кто бы вы думали?

Ребята переглянулись.

– Столетов. Такую же фотографию я только что видел у классной руководительницы этих ребятишек.

Он взял снимок и пошел к Брагину. Тот на крутых тонах говорил с кем-то по телефону.

Когда Константин закончил, Никита положил перед ним фотографию.

– Восьмой «А» класс. Это – Цуценя. Это, – ткнул пальцем во второго, – Гниденко. А вот этот красавчик – Столетов. Требуется выяснить, где Безденежный?

Брагин перевернул бумажный прямоугольник, лежавший перед ним. Это оказалась фотография.

– Вот тебе Безденежный.

Шеф был явно обескуражен неожиданным результатом.

– Возьми, отдай экспертам, может, и опознают его среди этих щенков.

Никита поручил Кошкину работу с экспертами, а Вьюжанину протянул список 10 «А», переписанный из учительского альбома.

– Надо определить адреса бывших учеников этого несчастного класса. И предупредить людей. Неизвестно, кто еще у него в списке. Потом к тебе подключится Сергей.

Через полчаса появился возбужденный Кошкин.

– Положительный результат? – сдержанно спросил Савушкин.

– Хуже! – Сергей положил перед Никитой сложенную вчетверо газету.

Красным маркером была отчеркнута заметка.

«НАЙДЕНА ТРЕТЬЯ "ЦЕМЕНТНАЯ ГОЛОВА". Похоже, маньяк по кличке Скульптор вышел на большую дорогу. Еще один страшный труп найден у забора Домодедовского кладбища. Убийца зарывает свои жертвы по грудь, убивает, затем заливает цементом…»

– Черт побери! – Никита отшвырнул газету.

– Какая сволочь снабжает их информацией? – поддержал негодование Сергей.

– И спасибо, что снабжают! А то бы и не прознали… Подними все оперативные сводки за неделю по Московской области и ко мне. Как мы могли упустить?

Через несколько минут Сергей принес страничку с информацией.

– Ну вот, – расстроился Никита, – какой дурак без воображения мог это написать: труп скрыли под слоем цемента!.. Едем в Домодедовское УВД.

Местный начальник уголовного розыска находился в отпуске, его заместитель заболел, а двое молодых сотрудников долго вспоминали, кто передал информацию об убийстве в ГУВД по Московской области. Не вспомнили – замылили. Никита и не настаивал. Забрал фотографию и сказал, что через два часа сообщит им фамилию покойного. Ребята просветлели: уже рассчитывали, что будет глухой «висяк». Он взял с собой паренька, который провел предварительное следствие, все его протоколы осмотра места.

– Вот так мы работаем! – сокрушался Никита в машине. – И прокуратура тоже прошлепала очевидное… Везде одна бестолковая молодежь осталась! Умники к боссам подались. Вот ты тоже оперишься – и смоешься на сытые хлеба, – сказал он Кошкину.

– Не смоюсь! – проворчал Сергей. – Холуем быть – не в моем характере.

Парень-домодедовец помалкивал.

Они вернулись, а в управлении шло расширенное совещание с представителями Генеральной прокуратуры и Департамента уголовного розыска МВД. Из Думы последовал вопль: «Доколе?» Естественно, имелся в виду убиенный Столетов. И тут же создали объединенную бригаду, которую возглавил заместитель начальника Департамента угрозыска. Операция называлась «Воронка». Брагин отошел на задний план.

Савушкин вошел в зал, попросил разрешения присутствовать, а когда возникла пауза, сообщил о домодедовском случае.

– Ну вот, – сказал генерал. – Маньяк вышел на оперативные просторы. А мы никак не осуществим свои оперативно-разыскные мероприятия. Уже и имя известно… Осталось подождать, пока он напротив министерства на Житной не поставит очередной «памятник».

Никита вынул из папки групповой снимок, сравнил с фотографией, взятой у домодедовских. Сомнений не оставалось: юный мальчишка в очках и последняя жертва – Анохин Петр. Четвертый… Осталось только формально устроить опознание…

К вечеру адреса всех выпускников были найдены в компьютерных недрах Главного информационного центра МВД и уточнены. Все их квартиры и места работы тут же взяли под негласное наблюдение.

Так прошло два тоскливых дня. Засаду сделали и в коммуналке, где жил Безденежный, обыскали тщательно склад стеклотары, где он работал приемщиком. Но от него остался лишь запах прокисшего пива и старая кепка на гвозде.

На следующий день какому-то чину пришло в голову взять под наблюдение и женскую часть бывшего 10 «А»: вдруг преступник перекинется на одноклассниц. Теперь каждый милиционер Москвы знал о жестоком человеке по фамилии Безденежный, а многим был выдан и его портрет. А злодей, по словам того же чина, «все не ловился и не ловился», будто окончил курсы по заметанию следов.

По оперативному плану бывших десятиклассников – мужчин – не допрашивали и в контакт с ними не вступали: добивались чистоты засадных действий, боялись спугнуть. Все были уверены, что Скульптор еще покажет себя.

А Никита отправился к девчонкам, которые за двадцать лет незаметно превратились в плотных матрон, добродетельных жен, почтенных матерей семейств, суровых общественниц и передовиц производства. Первой в его списке была Мария Ворожейкина, по мужу Кактусянц. Савушкин предварительно позвонил ей, женщина согласилась на встречу. Непривычное и небывалое занятие предстояло ему: знакомиться с человеком сначала по фотографии, а потом, как в искаженном мире, видеть потухшие глаза, оплывшие черты – злые шутки, которые время проделывает на лице. Люди боятся кривого зеркала жизни, прячут старые фотографии застывшей молодости, извлекая их на свет божий лишь для близких знакомых…

Дверь открыла пухлая блондинка с короткой стрижкой. «Где твои черные хвостики, Маша?» – подумал Савушкин без скорби.

Она сразу угадала, что визитер из милиции, пригласила войти, положила тапочки на твердой подошве.

– И что же случилось с нашими мальчиками? – спросила она.

При разговоре по телефону Никита не стал вдаваться в подробности, а тут выложил сразу, без подготовки:

– Четверо ваших одноклассников, – он перечислил фамилии, – зверски убиты. Трупы были облиты цементом. Что-то вроде бюстов…

– Боже, ведь я об этом слышала… Вся Москва говорит… Бедные ребята… За что же их так?

– Этого мы пока не знаем. Есть подозрения… Посмотрите на фотографию, она сделана в восьмом классе. У вас, наверное, есть такая?

В комнату вплыл плотный толстячок в майке и спортивных шортах.

– Мася, – сказал он, – почему ты так восклицала?

– Арам, случилось несчастье, убивают наших одноклассников!

Хозяин дома остановился под застывшим водопадом хрусталя, маленькими волосатыми ручками затеребил края шорт.

– Вы следователь, да? А на женщин он тоже нападает?

– Таких случаев не было.

– Скажите, когда у нас наконец начнут бороться с преступностью? – спросил он строго. – А то только и умеют, что гонять лиц кавказской национальности!

– А вы кто по профессии? – поинтересовался Никита.

– Я – коммерсант.

– Я вам и отвечу: тогда, когда вы перестанете вздувать цены и кормить бандитов… И вообще, я не на ток-шоу пришел. Не мешайте!

Арам уплыл подобно толстой недовольной медузе.

А Мария сжалась то ли от страха, то ли от нервного холода.

– Скажите, мог ли кто-то из одноклассников совершить эти преступления?

– Нет– нет, я не знаю, – она побледнела, смотрела куда-то в сторону.

– Хорошо, можете мне сказать, кто из мальчишек после школы поддерживали между собой отношения?

– Я не знаю. Мы два раза встречались после школы, а потом перестали. Каждый жил своей жизнью… – Мария сосредоточенно копалась в прошлом, не сознавая, какая бомба прилетела из далекого детства.

– А может, тут замешана роковая любовь? Месть соперникам?

Мария рассеянно качала головой.

– Все одноклассники здесь сняты? – спросил Никита, ожидая, что она тут же вспомнит, что на фотографии нет Безденежного.

Но она по-прежнему отрицательно качала головой…

На выходе из подъезда Савушкина остановили двое, потребовали документы.

– Своих не узнаете? – мрачно произнес он, открыв удостоверение.

Они тут же узнали.

У Никиты оставался еще десяток адресов. «Бессмысленно искать какую-то связь через двадцать лет, – подумал он. – Но вряд ли бессмысленны, как кажутся на первый взгляд, эти убийства. Безденежный блокирован. Если он чувствует, что за ним охотятся, он затаится, и тогда все равно придется снять засады на квартирах. Все равно надо искать логику в действиях убийцы».

Он попытался поставить себя на место Безденежного, чтобы предугадать его будущие действия; но для этого нужно было уединиться, выключить свет, воспарить, лишь тогда можно было рассчитывать на момент сверхинтуиции.

Четыре кружочка на юношеских головках – фотография восьмого «А». Месть люмпена. Знай наших! Савушкин остановился под фонарем. Мошкара кружила – маленькая летняя метель.

Он нашел на фото самое симпатичное личико – наверняка первая красавица класса. На оборотной стороне Никита написал все фамилии. Воронина Ираида… Выпендрежное имя, нет чтобы просто – Ирка.

«Ну, ну, – с нехорошим оживлением подумал Никита, – посмотрим на тебя, красотка, какова ты сейчас».

Ему тут же стало стыдно за эти злорадные мысли, и он обозвал себя ржавым утюгом. Еще не вечер, и она не должна была отказать. Интересно, в каком она сейчас качестве? Жила Ираида неподалеку, и Никите надо было проехать всего три остановки на метро – на Маяковку, оттуда – на Садовую-Триумфальную.

– Да? – ответила трубка с легкой грустью.

«Разведенная», – определил Никита и тут же стал убеждать. Трубка сначала ничего не понимала, он добавил в голос бархатного тембру, который неотразимо действовал на женщин. В конце концов, смысл слов – это далеко вторичное, тем более для женщины, тем более для бывшей первой красавицы, чье глупенькое мышление формировалось только из чувств и самолюбования.

– Вы поймите, мальчишек убивают, а круг сужается.