Текст книги "Радиомозг"

Автор книги: Сергей Беляев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)

Сергей Михайлович Беляев
Радиомозг

I. ПРОПАЖА

Поздним осенним вечером в докторском кабинете Центральной городской больницы сидели три человека. Большая лампа освещала бледное лицо и белый халат доктора Таха.

Tax задумчиво курил тоненькую папироску и тихим голосом отвечал на вопросы, которые ему задавал чернобровый и жестковолосый инспектор уголовного розыска. Третий человек примостился у края письменного стола и, согнувшись, старательно стенографировал разговор.

– Должен сознаться вам, доктор Tax, что сейчас личный осмотр рентгеновского кабинета, которым вы изволите владеть, дал мне очень мало. Единственно, что можно пока сказать, это – дело умелых и привычных рук.

– Да… Украденные миллиамперметры вывинчены даже слишком умело. Все провода разъединены. Иначе было бы короткое замыкание.

– Кто имеет доступ в рентгеновский кабинет, кроме вас, доктор?

– Помощница – врач Людмила Федоровна и кабинетная няня. Обе они вне подозрений. Кроме того, в последнее время они бывали там только на моих глазах. Разумеется, в приемные часы в кабинете бывают больные, которых мы просвечиваем и делаем снимки по запискам ординаторов. В остальное время кабинет заперт, и ключ у меня в кармане, как, например, сейчас…

– Где дожидаются больные очереди?

– В вестибюле. Из него три входа, кроме палатного коридора и наружу: сюда, в докторскую, в рентген и в приемный покой.

– Ваша няня показала, что вы, доктор, часто долго оставались в кабинете один. Не было ли возможным, что вы в тот вечер отлучились на минуту?

– И оставил дверь незапертой? Повторяю: с вечера все было на месте, а утром я отпер дверь и обнаружил хаос и пропажу.

– Замок был цел?

– Он у меня особой системы, моей собственной. Винтообразный нарезной ключ… Подобрать его, я думаю, невозможно. Проникновение вора через окно исключено: окна у меня в кабинете изнутри забиты досками и войлоком, а снаружи – решетки. Ведь здание больницы очень старинное… Это – бывший дворец князей Щеповских.

– Мы думали об этом. Стены, пол и потолок не дают указаний на существование потайного хода… Отверстие вентилятора невелико. Через него может пробраться в лучшем случае котенок.

Инспектор добавил вопрос:

– Скажите, доктор, в день кражи, две недели назад, когда именно вы ушли окончательно из рентгеновского кабинета?

– Около часа ночи.

– Что вы там делали до такого позднего времени?

Тах кончил курить и потянулся с окурком к пепельнице. Ответил не сразу:

– Занимался. – Он еле заметно двигал своими бровями.

– Превосходно. Итак, если я правильно представляю то, что произошло, предварительные обстоятельства рисуются в таком виде: вы занимались в рентгене приблизительно до часа ночи. После занятий вы зашли сюда, вот в эту докторскую комнату, попрощались с дежурным врачом, который должен был остаться дежурить на ночь, с товарищем Рудаковым? Он показывает, что не слышал ничего подозрительного. За его дежурство в палатах было все спокойно. В приемный же покой были доставлены: одна отравившаяся женщина, гражданка Семенова (отравилась из ревности: брошена мужем с тремя детьми), и старик в бессознательном состоянии… Больше ничего?

Tax кивнул головой.

– Ровно ничего. У Рудакова было на редкость спокойное дежурство.

Инспектор будто улыбнулся кончиками бровей.

– Гражданка Семенова помещена в палату N 4. Старик пришел в себя, полежал в приемном покое на кушетке, поблагодарил товарища Рудакова и отправился домой около четырех часов ночи. По справкам оказалось: старик этот – Егор Картузов, 60 лет, безработный, нищенствует, Глиняная улица…

– Совершенно верно.

И внезапный пристальный взгляд из-под жестких бровей – прямо в бледное лицо Таха.

– Почему вы так хлопочете о розыске этих двух миллиамперметров? Вы даже использовали кой-какие ваши личные знакомства в нашей «секретке», чтобы поднажать на следовательскую часть… Будем откровенны, доктор… Ну, украли два миллиамперметра… Правда, цена им до революции была по тридцати рублей, теперь вы их оцениваете в тридцать червонцев. Эти вещицы у нас дороги, ведь мы еще в фактическом окружении иностранного капитала… Но собственно, в чем дело? Здравотдел должен отпустить вам деньги на покупку новых… потому что без рентгена тормозится вся больничная работа. Ясно?

Tax попробовал улыбнуться, но это у него не вышло.

– Ясно-то ясно… Но попробуйте, выцарапайте у нашего здрава денежки. Три пары калош износишь… Да и то не добьешься. Кроме того… – Tax запнулся и не договорил.

Инспектор выпрямился на стуле.

– Кроме того… разрешите, я докончу за вас? Отсутствие украденных миллиамперметров существенно тормозят вашу работу?

Tax нахмурился и оглянулся назад, на плотно прикрытую дверь, словно боялся, чтобы его не подслушали. Он шепотом спросил инспектора:

– На что вы намекаете? Откуда вы знаете о моей работе?

Черные брови на лице инспектора разгладились, пытливые глаза посмотрели на Таха дружески.

– Вы уже взволновались, доктор, от одного моего намека? И я понимаю. Все для меня обрисовывается довольно четко. Не знаю, покажется ли это вам убедительным. Но сначала еще два-три вопроса… Кроме обычной больничной работы, вы занимаетесь и чисто научной?

– Я – физиолог, – просто ответил Tax. – Рентген не совсем моя специальность… Но надо иметь место, чтобы кормиться… Врачи и физиологи не составляют исключения из общего экономического закона о спросе и предложении труда… И о безработице также, – добавил Tax с горечью.

– Но все же, доктор, сидя один в рентгеновском кабинете до поздней ночи, вы ведете там какое-нибудь определеннее исследование?

Tax секунду колебался, потом кивнул головой. Инспектор осторожно понизил голос:

– Вы имеете некоторые основания держать пока ваши труды в секрете? Интересные опыты, возбуждающие зависть и конкуренцию среди ваших коллег, которые тоже не составляют исключения?

Инспектор заставил этими словами улыбнуться Таха и добавил:

– Мажет быть, важное открытие?

Tax рассмеялся:

– Ни то, ни другое… Врагов у меня нет. А о таинственных открытиях пишут только в приключенческих романах. – Tax передохнул и сказал прежним задумчивым голосом: – Просто я – скромный радиолюбитель. Немного теоретических вычислений… Интересные выводы… Но практически, кажется, ничего существенного… – Глаза Таха оживились. – Все же это очень увлекательная штука… С ней просидишь и до утра иной раз…

– Украденные миллиамперметры имели отношение к вашей этой работе?

– Д-да… У меня нет средств купить… Я пользовался казенными. При помощи крошечного приспособления я их делал сверхчувствительными. Они становились микроамперметрами. Но это не существенно.

– Пожалуй, – согласился инспектор. – У вас в кабинете, конечно, радиоустановка?

Tax смешно развел руками.

– Сознаюсь… Но разрешения на нее не имею и денег не платил… Судите меня как радиозайца… Впрочем, мою установку никто не может заметить. Она вором осталась неповреждена.

Инспектор приподнялся со стула и протянул Таху руку.

– Будьте уверены, доктор, что стенограммы нашего разговора не выйдут из стен «секретки». А насчет поисков пропажи мы примем все меры, обещаю вам. Хищения народного достояния из советских учреждений требуют самого строгого внимания.

В дверь постучали.

– Войдите, – отозвался Tax.

Вошел дежурный санитар в сером фартуке поверх теплой тужурки и отрапортовал Таху:

– В приемный покой доставлен гражданин… Свалился с подножки трамвая, что ли… Без сознания.

Tax извинился перед инспектором:

– Простите, долг дежурного врача призывает меня спешить…

– Пожалуйста, доктор, – поклонился инспектор и надел кожаную фуражку. – Мы выйдем вместе. Скорей, Аркадий! – кивнул он стенографисту.

Аркадий подхватил свой портфель и бросился за инспектором.

В вестибюле на носилках лежал пожилой бритый человек. Взлохмаченные волосы его были мокры. Пальтишко в грязи. Tax подошел и взял лежащего за руку. Пульс не прощупывался. Tax еще больше наклонился над стариком и приподнял его опущенное веко. Оттуда на Таха уперся мутный мертвый взгляд, который сказал Таху, что все кончено.

Tax огляделся. Инспектор с Аркадием стояли тут же рядом и смотрели на работу Таха.

– Санитары! – крикнул Tax и пожал плечами. – Не слышат… Опять в приемке с милиционером разговоры разговаривают… Санитары!.. Оглохли… – Он повернулся к инспектору. – Не хотите ли ознакомиться с нашим приемным покоем?

В приемке Tax распорядился, чтобы балагурившие санитары отнесли труп старика в мертвецкую. Инспектор присел на скамью и смотрел, как дежурный лекпом с милиционерам быстро и ловко осмотрели снятую с покойника одежду.

– Никаких документов, товарищ Tax, – официально заявил лекпом и отошел к столу.

– Пишите протокол, – в тон ему ответил Tax.

Лекпом окунул перо в чернильницу и яростно завозился над бумагой.

Санитары унесли труп вместе с одеждой, засунутой в брезентовый серый мешок. Tax посмотрел на часы.

– Скоро двенадцать… Я пройду к себе в рентген… Всего хорошего, товарищи.

Он поклонился инспектору с Аркадием и вышел из приемки. Инспектор тоже поднялся и двинулся через вестибюль к выходной двери.

Но внезапный крик из рентгеновского кабинета остановил его – кричал Tax. Аркадий неловко повернулся и выронил портфель. Наклонился его поднимать. Инспектор бросился в кабинет.

– Что с вами, доктор?

Tax стоял посередине кабинета и хохотал:

– Глядите!.. Миллиамперметры наши на месте… Чистая работа… А?

Он бросился к распределительному щиту, щелкнул выключателем. На мгновение вспыхнул яркий свет контрольных ламп. Потом раздался сухой короткий треск перегоревшего предохранителя, и лампы потухли.

– Черт возьми… – вскрикнул Tax, – ведь это не те… Они не те…

Аркадий быстро вошел в кабинет и взял инспектора за руку. Прошептал ему почти на ухо:

– Товарищ Акст… Сейчас… Исчезли стенограммы… Я забыл несколько листков там, на столе… Вспомнил, а их нет…

– Что такое?

Tax вопросительно взглянул на инспектора.

Но инспектор ничего не ответил, а только подозрительно прищурился, смотря на бледное лицо Таха.

II. НОЧНАЯ ВСТРЕЧА

Звонили по прямому проводу из Кремля.

Глаголев, главный начальник химической промышленности Союза, поднес трубку к уху.

– Да, я… Здравствуй… Что? Заменить Андрея Николаевича? Ах, заболел?.. Постой, сейчас запишу.

Глаголев придвинул к себе настольный блокнот и черкнул автоматическим карандашом.

– Завод «Красный химик»… за заставой… Открытие нового здания клуба в честь 15-летия Октябрьской революции… Приветствие от имени правительства… Слегка коснуться международного положения… внутреннего успеха в области промышленности… Превосходно… К восьми? Не успею… В девять? Да… До свидания.

Телефонная трубка с металлическим звоном улеглась на две рогульки никелированного рычажка. Глаголев нажал кнопку звонка и, вытянув ноги под письменным столом, откинул голову к спинке кожаного кресла. Дверь приоткрылась, и молодой секретарь в синем двубортном пиджаке, осторожно и мягко скользя по полу, приблизился к столу. Глаголев вскинул глаза на безбородое пухлое лицо секретаря.

– Не напомнишь ли ты мне, Николай, что это за завод «Красный химик»? Признаться, я его себе не представляю.

Секретарь наклонил лицо вниз.

– Завод помещается за …ской заставой. До сего времени был местного значения. Ныне же, во исполнение директив особого совещания и последнего пленума, переводится на учреждение всесоюзного значения, с расширением физического отдела по изготовлению специального научного инструментария…

– А… помню, помню… Сегодня там что такое?

– Я только из газет знаю, товарищ Глаголев… Там сегодня торжество… Доклад Таруссина… Потом шикарный концерт… На трансляцию и через «Новый Коминтерн» передача по радио.

– Таруссин захворал… Вместо него делаю доклад я… Распорядись, чтобы вечером, без четверти девять, мне подали маленький «Бенц»… Кто нынче дежурный шофер?

– Никеев… С ним можно ехать… Опытный… А то в такую погоду не всякий справится.

Крошечный, почти игрушечный автомобиль быстро промчал Глаголева по вечерним городским улицам. Выехали за заставу. Никеев задержал машину около постового милиционера и на ходу спросил дорогу к заводу. Милиционер махнул рукой вперед и опять закутался в клеенчатый плащ.

Шел снег. Глаголев прижался в углу каретки и думал о письме, которое он сегодня получил из-за границы.

Когда-то, много лет тому назад, был Глаголев рабочим, снимал комнатушку у бедной чиновницы, жил там до самого ареста. Потом ссылка, побег, подполье, эмиграция… Полуголодное существование… 1917 год… Опять Россия… Революционная работа… Октябрь… Гражданская война…

А теперь сын чиновницы-хозяйки пишет ему письмо из Парижа. Теперь он – белый эмигрант, уверяет, что невольный… Умоляет, во имя прежнего, оказать помощь и содействие, помочь вернуться сюда, «на могилку дорогой матери, которая к вам, товарищ Глаголев, так хорошо всегда относилась»… Но так ли было хорошо это «прежнее», чтобы просить во имя его? Глаголев смутно вспоминал черноватого приготовишку, которого чиновница звала Мишелем и нелепо баловала гостинцами. Мишель нравился Глаголеву, потому что был озорник и выдумщик, а ребячье озорство Глаголев любил, считая это задатком будущего геройства и изобретательности. Пожалуй, в те времена между Глаголевым, только что начинавшим свои первые партийные шаги, и озорным занятным мальчуганом была и дружба… Та, что бывает не так уж часто… Почему-то очень ярко вспомнил Глаголев, как при аресте уводили его из квартиры, поздней ночью, а Мишель проснулся и горько плакал, догадавшись, что Глаголева хотят '»посадить»… Конечно, из Мишеля потом получился маменькин сынок, неврастеник, а дальше – известная история: белогвардейский прапорщик, разгром, бегство, попал в лапы к иностранному хозяйчику. Это тебе не наша последовательно социалистического типа промышленность с профсоюзами, пособиями, культработой и прочим. Ясно, что скрутило в чужих краях Мишеля, туго жить, пардону запросил, как говорится… Да стоит ли помогать? Но ведь и другое присловье имеется, что, мол, лежачего-то…

Никеев своротил с шоссе и осторожно ехал снежной дорогой между двумя рядами маленьких загородных домиков. У колодца на углу стояли две женщины с ведрами. Мальчуган, несмотря на валивший снег, баловался с прыгавшей собачонкой.

Темный силуэт хохочущего мальчика показался Глаголеву знакомым и напомнил Мишеля. Собачонка залаяла на застопоренный глазастый автомобиль. Женщины оставили ведра у колодца и подошли к машине.

– Далеко до завода? – спросил Никеев.

Глаголев прислушался, как женщины обе вместе ответили:

– Недалече… Прямо катись… Мимо заборов, а там налево… Как раз к воротам угодишь…

Никеев тронул. Каретка подпрыгивала на проселочных выбоинах. Глаголев схватился за ременную петлю и выглядывал в оконца. Справа тянулись бесконечные заборы. Слева мелькали сплошные кусты и редкие высокие деревья, за которыми просвечивали отдаленные огни, затуманенные падавшим снегом. Автомобиль внезапно крякнул и остановился. Никеев вылез и, тяжело шагая в громадной дохе, обошел вокруг, потом постучал в оконце кузова.

– Поломка, товарищ комиссар… Придется обождать… Глаголев вышел из каретки. Никеев возился у мотора и ругался. Время тянулось. Снег перестал кидаться хлопьями, и только мелкая холодная крошка сыпалась с черного неба. Ветер неприятно посвистывал в кустах, нагоняя с далекого поля крутящиеся снежные столбики. Глаголев зябко повел плечами.

– Кажется, у тебя, товарищ Никеев, эта история до утра?

Никеев огрызнулся:

– А кто приказал подать эту пигалицу? По такой погоде разве на этой фиговине надобно ехать? На лимузине, это б в самый раз… Она – машина настоящая… Броневик, а не ландо… А мое какое дело? Мне приказано, я исполняю. Скажет секретарь Николаша; «Никеев, приладь мотор к корыту!.. Езжай!» – я и в корыте поеду… Разве я ему могу перечить? Не могу. А ехать… могу.

«Никеич мой, кажется, хлебнул по случаю сегодняшнего торжества», – подумал Глаголев и спросил вслух:

– Как тебе объяснили дорогу? Прямо? Вероятно, тут недалеко. Я дойду до завода… Оттуда тебе подмогу пришлю.

Глаголев твердо зашагал по дороге. Ветер крутил и сбивал сугробы по краям проселка, обнажая оледеневшую ноябрьскую землю.

Заборы кончились. Проселок упирался в расстилавшееся огромное заснеженное поле. И тут же, у придорожной канавы, притулился маленький домик, окруженный крохотным палисадником. Три-четыре березы солидно наклонялись над крышей, качались под порывами ветра и возили жесткими ветвями по холодному железу.

Глаголев постучал в освещенное окошко. Занавеска изнутри отдернулась, и кто-то из-за окна помахал рукою.

– Входи через крыльцо, – послышался глухой через стекла ответ.

Рядом тявкнула собачонка, но сейчас же смолкла.

– … Да это из Напсвета?

Не старый еще, плотный рабочий, в домашней рубахе навыпуск и полосатых штанах, стоял перед Глаголевым на пороге распахнутой двери из сеней в домик.

– Входи товарищ. Признаться, жду я тут приятеля со склада… Да он что-то опоздал… А у меня только что начата…

– Я, кажется, заблудился, – поспешно сказал Глаголев. – Мне надо поскорей попасть на завод. – Будьте добры, проведите меня, товарищ, или укажите дорогу.

– Да в горницу-то зайди! – предложил Глаголеву рабочий.

Через сенцы и кухоньку они вошли в низенькую комнату. В углу на кровати лежала больная женщина. К кровати был придвинут простой обеденный стол, на котором черным раструбом торчал рупор громкоговорителя. Женщина слабо приподнялась с подушек и смотрела на Глаголева. Рабочий кивком головы показал на лежавшую:

– Хозяйка моя… Аннушка.

– Здравствуйте, – поздоровался Глаголев с женщиной. Рабочий почесал себе правый висок и обратился к Глаголеву:

– На завод тебе? Вот дело-то. А мы с Аннушкой только что приготовились заводской доклад слушать… По радио… Да и заодно Мишутку тоже послушаем…

Глаголев улыбнулся:

– Какого это Мишутку?

Рабочий с гордостью объяснил:

– Сын. Голова-парень. На заводе помощником мастера. Такой любопытный, сердце за него радуется. Это он свет оборудовал… и радио.

Глаголев тут только обратил внимание, что в комнатке горела электрическая лампочка и вспомнил, что видел два высоких шеста антенны на крыше домика меж качающихся берез.

А рабочий продолжал рассказывать про Мишутку.

– Музыку знает. На заводе оркестр домрачей устроил… Сам на курсы музыкальные бегает, какую-то гармонию учит… Да ты садись, отдохни, обогрейся… Ведь ишь тебя куда занесло.

– Ну, и что же ваш Мишутка? – заинтересовался Глаголев, присев на табуретку около двери.

– Выбивается в люди… Самоуком учился… самотеком выплывет… Оно конечно, если бы кто подтолкнул его… Так он бы скорей… по службе-то… Да где уж… Вот я да Аннушка добрым словом его бодрим.

– А вы, товарищ, сами на заводе работаете? – спросил Глаголев.

– Нет, теперь не работаю… Я свое отработал… Инвалид… В давние поры два пальца мне раздавило, вот… Так я сторожем на складах. Заборы-то видал? Это складские… Сегодня не моя смена… Так я и налаживаю говоритель, нам с Аннушкой сынишку послушать…

В рупоре на столе слабо пискнуло. Рабочий быстро повернулся туда, поправил рычажок, включил усилитель.

– Ага… Начинается… Ну-ка, послушаем.

Из рупора послышались далекие, но отчетливые слова:

– …И докладчик, товарищ Глаголев, должен быть очень скоро. Он уже выехал сюда…

Рабочий кивнул головой на рупор:

– Докладчика ждут… Запоздал, поди.

Снова из рупора объявили:

– А пока наш заводской оркестр, под управлением товарища Михаила Зубова, исполнит несколько вещей в его же гармонизации…

Последнее слово заглушилось шумом аплодисментов и восклицаниями. Рабочий пошевелил губами, и Глаголев догадался, что это было произнесено имя «Мишутка». Рупор замолчал. Очевидно, Мишутка занял дирижерское место и поднял руку.

Маленькая комнатка наполнилась звуками. Глаголев слушал. Оркестр играл «Дубинушку». Мелодия оставалась нетронутой и лилась красивая и мощная. Но талантливая рука гармонизатора Мишутки рассыпала по мелодии нежные украшения, дала новые обороты. Это было подлинное искусство, крепкое, новое. Глаголев почувствовал, как Мишуткина музыка захватила его сразу и глубоко.

Аннушка слушала, закрыв глаза. Рабочий стоял, смотрел в рупор и улыбался. Музыка кончилась, из рупора летел громкий гул рукоплесканий, а рабочий все еще стоял и смотрел. Потом серьезно сказал:

– Вот это – да… Наш Мишутка… Аннушка… А?

– Проводи, Лука, их… – показала Аннушка на Глаголева. – Ведь им надобно на завод-то.

– Поехали, – ответил Лука и стал надевать старенький тулупчик.

Вьюга уже не мела. Небо вызвездилось. В воздухе было морозно и ясно.

Лука вел Глаголева через поле по еле заметной заснеженной тропке.

– Ты ведь эва куда загнул… Надо было у второго колодца свернуть, а ты гаку дал… Сейчас мы к заводу подойдем, только с другой стороны… Да вот еще история. Ворот там нету… А калитка заколочена. Вчерась и заколотили… Она только с весны у нас действует до снегу… Ладно… Покличем сторожа… А ты через забор полезешь.

Глаголев думал о Мишутке. В ушах еще раздавалась полнозвучная музыка «Дубинушки»… Сколько их, талантливых, молодых таких Мишуток, таит в себе рабочий класс… Самоуком и самотеком…

Лука стучал руками в забор и кричал:

– Трофим!.. Идол!.. Встречай гостя!.. Товарищ Глаголев прибыл!.. Эй!..

– Как же это… узнал меня? – спросил Глаголев.

Лука улыбнулся:

– Как не узнать… Мы своих вождей в лицо знаем. Кого видать доводилось, а тебя… – Лука докончил тише: – Тебя по усам узнал… В календаре портрет имеется… Похож. Да при Аннушке не сказал… Взволнуется, а у нее сердце слабое. После скажу, кто такой ты… – Он опять застучал в забор. – Трофим!.. Принимай!..

За забором слышались голоса и шум.

– Кажется, идут? – Глаголев протянул руку Луке. – А твоего Мишутку я подтолкну, чтобы он дальше по науке шел…

– Спасибо, – пожал Лука руку Глаголеву. – Лезь на забор. Дай-ка я тебя подсажу… Так они лестницу прилаживают… Вот так.

Глаголев взобрался на верх забора. Лука чуть придержал его за ногу.

– Слышь!.. Ты очень-то за Мишутку не хлопочи. Пусть он сам… самотеком.

За забором смеялись, кричали и хлопали в ладоши. Глаголев исчез, спустившись по лестнице. Лука пошел по тропке домой. Он спешил к больной Аннушке, которая осталась одна.

Около калитки своего палисадника Лука поднял глаза и вздрогнул.

Перед ним, прижавшись к березе, стоял и дрожал голый человек.