Текст книги "Она назначает жертву"

Автор книги: Сергей Майоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава 5

Искоса наблюдая за Лисиным с заднего сиденья «Волги», Гасилов сделал для себя несколько выводов. Следователь теперь напряжен больше, чем когда разговаривал с Тульским. Он стал молчаливее, чем во время беседы с ним, Гасиловым, когда Лисин брал длиннющие паузы.

Сидельников, оставленный в городской прокуратуре, что-то нашел. Скорее всего, именно то, что и предполагал обнаружить следователь. Кладбище, могила, хромой сержант с отсутствующим взглядом – сам Гасилов вряд ли решил бы начать поиски в таком направлении. Он не был бы так сосредоточен, как Лисин, значит, не обнаружил бы ничего. Да, следователь удивил его, причем приятно.

– Рассказывай, – с порога бросил Лисин, даже не успев толком усесться за стол. – Чеховская. Ты ничего не перепутал? Че-хов-ска-я.

– Че-хов-ска-я, – как попугай повторил Сидельников. – Лилия Алексеевна – нет?

– Она. – По лицу Лисина пошли розовые пятна. – Не может быть. Слишком все просто…

– Что просто? – спросил Гасилов, разобрав эти едва слышные слова. – Чему вы улыбаетесь?

– Удаче. Рассказывай, капитан Игорь.

И Сидельников заговорил…

Четыре месяца назад в Старооскольске произошла неприятная история. В ней был замешан сын председателя старооскольского суда и покалечен человек.

Вечером сын упомянутого жреца Фемиды мало чем отличался от свиньи, решившей после сытного обеда вываляться в грязи. Иначе выражаясь, Андрей Леонидович Ляписов был пьян и оттого находился в хорошем расположении духа. Поскольку в одиночку добиваться подобного состояния в России не принято, он вовлек в мероприятие двух своих друзей.

Андрей Леонидович иногда даже бывал замечен в учреждении, управляемом папой. Он приходил к отцу не просто так, чтобы принести ему маминых пирожков с повидлом, а за чем-то другим. О сути таких визитов история умалчивает. Скупая информация на сей счет содержится лишь в бумагах, составленных людьми, надзирающими за соблюдением закона и ныне покойными.

Дважды, как показывают судьи упомянутого учреждения, Андрей Леонидович был замечен там спящим между этажами. Некоторым служителям Фемиды приходилось переступать через него, а в мантиях делать это не очень удобно.

Большой папа, конечно, корил сына за поведение, умаляющее его авторитет, грозил уволить. Андрей Леонидович имел честь работать водителем на автомашине, принадлежащей старооскольскому суду.

– Ах, папа, перестаньте! – в сердцах говаривал Андрей Леонидович, когда Леонид Павлович в очередной раз заставал сына в суде в не совсем вменяемом состоянии и кричал:

– Я тебя, суку, уволю.

– Я маленький, что ли? Друзья-афганцы приезжали, выпили мы немножко, – объяснял Андрей причины такого конфуза.

– Какие друзья-афганцы? – возмущался шестидесятисемилетний почитатель Фемиды. – Ты, быть может, в Афгане был? Это не ты в семьдесят девятом дворец Амина штурмовал, сынок?

В этих выпадах содержалось столько злой иронии, что сынок стыдился и обещал больше папу не подводить.

А в тот вечер все было по́шло. Сын вышел из дома и уложил в служебную «газель» две или три бутылки водки. По причине большой охоты покуражиться и отогреться душой он направил машину в заранее оговоренное с приятелями место.

Социально адаптированных и богатых умом друзей у Андрея Леонидовича отродясь не бывало. С ним, мразью по жизни, нормальные люди общаться почему-то не хотели, а он сам за сорок лет жизни так и не научился выходить на контакт с ними. Поэтому пить ему приходилось с различными сволочами, от водки звереющими или, наоборот, засыпающими.

Андрею Леонидовичу уже давно разбили бы табло во время подобных возлияний, но любой алкаш знал, что он не только сука порядочная, но и сын председателя суда. Садиться никому не хотелось, по этой причине данный субъект снискал себе славу лидера. Противиться ему никто не хотел.

Троица быстро прикончила запасы спиртного, и всем сразу стало ясно, что его не хватило. Веселье уже было, но вот такого состояния, чтобы водка била по ногам, ерошила чубы и садила наземь, достигнуть собутыльникам, увы, еще не удалось. Дабы не было обидно, в лавку решили идти всем стадом.

На середине пути от берега речки до магазина, где торговали водкой, троим удалым молодцам встретилась женщина.

– Вот это да! – сказал Андрей Леонидович, уже предвкушая радость приятного общения.

Кстати сказать, ничего особо привлекательного в женщине не обнаруживалось, во всяком случае, если смотреть на нее трезвыми глазами. Проста, без броского макияжа. Скромная одежда, не вызывающая возбуждения у встречных мужчин. Сумка, доказывающая, что ее владелица имеет весьма средний заработок.

Взглядом не рыскает, чего всем троим очень хотелось бы. Опустила ресницы, чуть побелела лицом при встрече с тремя совершенно очевидными отморозками, и сдвинулась к обочине.

– А куда мы спешим? – даже трезвому Андрею Леонидовичу в голову не проник бы более оригинальный способ знакомства.

Сейчас же, когда из его носа торчала сопля, он и сам удивился крутизне своего поведения. Но эта сучка валила мимо. Ей даже не приходило в голову поднять глаза.

Друзья окружили ее.

– Пропустите.

– Она хочет уйти, – объяснил спутникам Андрей Леонидович, и это было к месту, так как те уже и вправду с трудом воспринимали звуковую информацию. – А поцеловать?

В диком ужасе, представить который нетрудно, женщина отступила и тут же наткнулась на руку одного из спутников сына председателя суда, уже почти потерявших сознание от перепоя. Ладонь оказалась ниже ее талии. Женщина воспылала гневом и взмахнула сумочкой.

Что может быть в сумочке женщины, возвращающейся с обеда на работу? Помада, расческа, зеркальце, платок и томик Сэлинджера. Именно этот комплект и ударил по лицу нахала. Тот сделал два шага назад и рухнул на спину. Он мог бы упасть и от плевка комара, отравившегося его кровью.

Дабы не привлекать внимания людей, могущих случайно оказаться на дороге, друзья отволокли женщину в кусты волчьей ягоды и били долго и жестоко. Особенно старался сын председателя суда. За друга он готов был хоть в огонь.

Они не могли совместить приятное с полезным. Секс, так благотворно влияющий на человека, в таком состоянии был им недоступен. Поэтому аналогичное удовлетворение скоты получали при помощи рук и ног. Через час они разошлись по домам и забыли о произошедшем.

Лилия Алексеевна Чеховская добралась до дома, легла на диван и позвонила брату. Никого из мужчин она в этом доме не ждала, только его. Так уж сложилась ее одинокая жизнь, не нужная никому, кроме брата. Он приехал через двадцать минут.

– Я знаю одного, – прошептала ему умирающая женщина. – Три или четыре раза я носила в суд документы из школы и видела его там, на крыльце. Однажды он на «газели» сам привозил что-то нашей директрисе.

Прожила она еще восемь часов и сорок минут. За это время приезжала полиция, допросила ее и оставила в покое. Врачи предупредили полицейских, что разговаривать с женщиной долго нельзя, и те уехали, очень довольные этим обстоятельством. Но приметы подозреваемых они записать успели, услышали про школу, про «газель», про шрам на лбу водителя и про его черные ботинки со швами вдоль супинатора.

Брат – Варравин Роман Алексеевич – успел съездить в суд, поговорить, описать главного из тех, кто бил сестру. Из трех разных источников он получил один и тот же ответ. Подозреваемый – сын председателя суда, Ляписов Андрей Леонидович.

Учительница умерла. Шестой «А» потерял своего любимого классного руководителя. Школа лишилась преподавателя географии. Роман Алексеевич Варравин остался без сестры. Из нашего мира ушел человек, но этого никто не заметил в связи с ничтожностью случившегося события.

– Я правильно понимаю – это предыстория? – глухо проурчал Лисин, втирая в пепельницу фильтр докуренной сигареты.

Гасилов молча теребил бинт на руке и смотрел в пол. Еще час назад он сомневался в том, умеет ли Сидельников вообще разговаривать. Сейчас сотрудник прокуратуры убедился в этом и был весьма впечатлен услышанным. Само по себе вступление в криминальную драму было не столь захватывающим по содержанию. Гасилов не раз слыхивал и о куда более жутких обстоятельствах людской смерти. Но то, с каким методично-насмешливым настроем повествовал капитан МУРа, свидетельствовало, что внутри себя он глубоко переживал о случившемся. Сидельников виделся Гасилову человеком порядочным и правильным.

– Вот, значит, как все начиналось, – пробормотал Лисин, проведя ладонью по мощному подбородку.

Взгляд его блуждал по белому потолку кабинета. Гасилов видел, как в душе московского следователя с каждой секундой разгорался огонь.

– Дай-ка, я попробую догадаться… – уже собравшись было продолжить вместо Сидельникова, он вдруг пожевал губами и почему-то отказался от этого намерения. – Продолжай, капитан. Кажется, я растерялся.

– Что так? – В этой компании одному лишь Сидельникову было позволено отпускать остроты в сторону Лисина.

До известных пределов, разумеется.

– Мне вдруг стало непонятно, почему стрельба велась не на втором этаже, а на третьем.

– Сейчас поймете. – Но и капитану МУРа не суждено было выговориться до конца.

В кабинет вошел, почти вбежал заместитель прокурора Горбунов, окинул присутствующих победным взглядом и объявил:

– Мы задержали убийцу!

– Вы задержали убийцу? – повторил Сидельников, чуть отодвинул в сторону дела, лежащие перед ним, и беспомощно посмотрел на Лисина.

– Он внизу, дает показания Андрею Сергеевичу.

Сидельникову хотелось спросить, почему к делу не привлечен руководитель следственной группы, но он посмотрел на Лисина и решил промолчать. Если лицо важняка и выражало какую-то мысль, то на фоне случившегося назвать ее причастной к событиям было нельзя.

Лисин встал, застегнул пиджак и вышел в коридор вслед за заместителем Мартынова.

Глава 6

На первом этаже царило броуновское движение. Казалось, весь штат старооскольской прокуратуры, включая и тех, кто находился на этот момент в отпуске, спустился туда по примеру Лисина. Тема обсуждения, занимающая всех, была одна. Убийцу нашли не москвичи, а местная прокуратура!..

Лисин попросил почтеннейшую публику пропустить его, подошел к двери и толкнул ее. В освободившееся пространство, как в водоворот, быстро проникли Сидельников, Юштин и Гасилов.

За столом сидел Мартынов. Напротив него на стуле разместился некий субъект. Руки задержанного были заведены за спину и скованы браслетами. По обеим сторонам от этого человека, словно в почетном карауле у гроба государственного деятеля, замерли двое полицейских.

Лисин обогнул стол, зашел со стороны городского прокурора и, внимательно, ощупывая каждую складку на одежде и любую морщину на лице, осмотрел фигуранта. Ему было между тридцатью и сорока. Может, и больше. Точно определить возраст было невозможно из-за густой светлой щетины, равнодушных глаз и очень короткой стрижки. Если не брить пятидесятилетнего мужика несколько дней, а после пройтись по его голове машинкой, то он будет казаться сорокалетним до тех пор, пока не скажет, что своими глазами видел запуск первого искусственного спутника Земли.

Глаза незнакомца светились равнодушием. Вот это Лисина сразу и насторожило. Когда человеку действительно наплевать на происходящее, глаза его пусты, как два ствола разряженного охотничьего ружья. Смотреть в них можно сколь угодно долго, но ничего, кроме прошлогодней копоти, обнаружить не удастся.

Следователь провел пальцем по уголкам губ, прошел к стене и уселся на подоконник за спиной прокурора. Сидельников чуть подумал и опустился на один из гостевых стульев. Юштин и Гасилов предпочли стоять.

– Это тот человек, которого вы ищете, – спокойно заметил Мартынов, даже не беря на себя труд оборачиваться.

Он знал, что, сделав это, увидит следователя Генпрокуратуры, сидящего на подоконнике за его спиной.

– Не может быть.

Сидельников навострил уши, прислушался. Такого безразличия в голосе Лисина капитан МУРа не слышал еще ни разу, хотя давно знал важняка. Причин такому равнодушию могло быть две. Лисин стоически терпел удар или же готовился нанести его. Причем такой, выдержать который так же спокойно Мартынов вряд ли сможет.

– А по какому делу?

Мартынов услышал неожиданный вопрос и расслабил лицо так, что щеки почти обвисли. Он забыл о честолюбии, крутнулся на стуле как ужаленный.

– Что значит по какому делу? – Госсоветник явно заволновался.

– Я спрашиваю, к какому из расследуемых мною дел относится лицо, которое вы задержали? – уточнил Лисин, окончательно выводя из себя городского прокурора.

Все это время Гасилов рассматривал задержанного мужчину и силился дать самому себе ответ на вопрос: тот ли это человек, который стрелял в него, а после и бросал «ТТ» ему в голову? Он изо всех сил напрягал память, но не находил ни утвердительного, ни отрицательного ответа. Сейчас, когда шок миновал, черты убийцы стали какими-то неровными. Теперь Гасилов очень хорошо помнил лишь черный зрачок ствола «ТТ». Все вокруг него стало мутным и бесформенным.

В любом случае тот убийца не был таким седым, да и волосы у него подлиннее, хотя и самую малость.

– Иван Дмитриевич, – тихо заговорил Мартынов, в голосе которого содержалось столько яда, что им можно было прикончить отару овец. – Мне до сих пор думалось, что вы здесь по одному уголовному делу.

– Я тоже так считал, – отрезал Лисин. – Но теперь мне кажется, что уголовных дел будет больше, чем одно. В любом случае проведем блицопрос. – Важняк чуть наклонился над прокурором, слегка надавил на спинку кресла тяжелой ладонью и пробормотал: – Я очень занятой человек, Андрей Сергеевич. Поэтому работаем быстро. Первый вопрос вам: как вы задержали лицо, сидящее сейчас напротив вас?

Выяснилось, что лицо, доселе молчащее и вводящее тем Лисина во все большее разочарование, явилось в здание с белыми колоннами само. Без конвоя, без повестки.

Оно распахнуло тяжелые высокие двери, подошло к тетке, выписывающей пропуска, и спросило:

– Где тут у вас заявления делают?

Тетка уже оправилась от предыдущего потрясения и отправила этого типа в ЗАГС.

– Вы не поняли, – продолжало настаивать явившееся лицо. – Я хочу знать, где тут у вас заявления о преступлениях делают.

Визитер был послан в полицию.

Видимо, какая-то причина мешала данному лицу последовать доброму совету, поэтому оно спросило прямо, на этот раз без обиняков:

– Где тут у вас по поводу трех убитых прокуроров заявления делают, дура, соломой набитая?!

То ли обида за тетку, то ли какая иная причина повлияла на полицейских, сидящих неподалеку. Науке это неизвестно. Но уже через несколько секунд посетитель лежал на бетонном полу холла, хрипел, стонал от боли и слышал, как на его запястьях с треском защелкнулись наручники.

Потенциальный подозреваемый был немедленно препровожден в кабинет. Городской прокурор Мартынов, пользуясь отсутствием московского следователя Лисина, произвел первый допрос.

В ходе оного выяснилось следующее.

1. Задержанного зовут Ким Петрович Касторников.

2. Он с детства, еще с тех времен, когда гонял по крышам Старооскольска голубей, ненавидел прокуратуру по причине указанных ниже фактов:

2.1. Его отец, Петр Викторович Касторников, судим за убийство.

2.2. Мать, имя которой Ким Петрович не помнил, бросила его сорок лет назад, увлекшись следователем прокуратуры, посадившим его отца, Петра Викторовича Касторникова.

3. Мысль поквитаться с организацией, виновной в неудачном начале его жизни, пришла в голову Кима Петровича месяц назад.

4. Он стрелял в первых встречных сотрудников прокуратуры, заходя в те кабинеты, где раздавались голоса.

Лисин слушал очень внимательно, если так можно было истолковать вялый взгляд, направленный в угол кабинета.

– Где вы взяли револьвер «смит-вессон»? – вдруг спросил он, когда ему надоело слушать речи Касторникова и пояснения Мартынова, разоблачающего злодея.

– Какой…

– Я прошу вас помолчать, – грубо оборвал старооскольского прокурора Лисин, покраснев щеками. – Итак, где вы взяли револьвер, Касторников?

– Купил, – подумав, ответил тот, и Сидельников, пряча улыбку, зашел еще дальше в угол.

– Что ж, – молвил Лисин. – Купить «смит-вессон» не так трудно, как найти к нему патроны, да?

– Я купил оружие вместе с патронами, – стрельнув взглядом, объяснил Касторников.

– Сколько было патронов в барабане?

– Шесть, – исчертив взглядом весь пол кабинета, с небольшой задержкой ответил тип, закованный в наручники.

– Господа полицейские?..

Два сержанта, дежурившие в утро убийства в холле прокуратуры, таинственно пожали плечами. Этот жест можно было растолковать двусмысленно, от «не помню» до «совершенно не похож».

– Выдавите из себя хоть что-то, – велел им Лисин.

– Не он, – неуверенно сказал первый.

Второй добавил:

– Тот помоложе был, а этот совсем седой. Разве что глаза голубые.

– Гасилов? – не отрывая глаз от фигуранта, многозначительно повысил голос следователь.

– Не помню, Иван Дмитриевич! Ей-богу, не помню! Срез ствола – и все, хоть убейте. – По лицу Гасилова пробежала судорога обиды за самого себя.

– Могу помочь, – заметил Ким Петрович.

– Молчи, мерзавец! – воскликнул, белея лицом, прокурор города Старооскольска.

– Как вам удалось войти в прокуратуру? – не обращая внимания на эмоциональный всплеск, оглушивший всех, спросил Лисин и легко соскочил с подоконника.

– Я напросился к следователю Кириллову. Набитая дура мне поверила.

Лисин кивнул Гасилову, и тот привел тетку с вахты.

– Он?

– Истинный бог – он! – Дама затряслась так, что колготки на коленях пошли складками.

– Вы же вчера говорили, что лицо вошедшего не запомнили и никак не могли этого сделать, потому что окошечко находится на уровне груди посетителей? – саркастически напомнил следователь.

– Так ведь… – Тетка обвела всех взглядом, ищущим поддержки. – Все говорят – он! Андрей Сергеевич сказал, что задержали негодяя.

Лисин махнул Сидельникову. Члены следственной бригады расслабленно вздохнули.

– Установить личность, – велел Лисин. – Вывести на крыльцо, поставить в позу пьющего оленя и дать такого пинка, чтобы… Вы слышите? – обратился он к одному из полицейских. – Такого пинка, чтобы ноги его не коснулись ни единой из двенадцати ступеней!

– Послушайте! – вскипел прокурор. – Здесь, вообще-то, распоряжаюсь я! – Мартынов немного переживал по поводу того, что москвич знал, сколько на крыльце его прокуратуры ступеней, а он – нет, но не выглядел сильно возмущенным.

– Здесь, если имеется в виду здание с тремя этажами, распоряжаетесь, несомненно, вы. Но если под «здесь» подразумевается ход расследования уголовного дела, возбужденного по факту убийства трех сотрудников старооскольской прокуратуры, то распоряжаюсь тут, безусловно, я.

С этим он и вышел вон, оставив в кабинете городского прокурора, задержанного и двух сержантов из вневедомственной охраны.

Через несколько минут они сидели на тех же местах, где располагались до сенсационного объявления о задержании убийцы.

– Забудем о случившемся, – бросил Лисин, прикуривая и отодвигая стул таким образом, чтобы с удобством вытянутые ноги не торчали из-под стола до середины кабинета. – Продолжайте, штабс-капитан.

Просмотрев документы и найдя тот, обзор которого прервало более чем обескураживающее появление заместителя городского прокурора, муровец облизал губы, пересохшие после нервной встряски.

– А дальше с Варравиным случилось вот что… – сказал он.

Предполагая, что доказательств, изобличающих сына председателя суда, предостаточно, брат погибшей учительницы Лилии Чеховской отправился в Следственный комитет.

Он принес с собой документы, заявляющие о необходимости привлечь виновных к уголовной ответственности, и свои собственные доказательства – от предсмертных пояснений сестры до материалов расследования, проведенного им.

Его внимательно выслушали, поблагодарили за содействие и попросили зайти через два месяца. Мол, такой срок установлен законодательством для производства предварительного следствия.

Нельзя сказать, что Варравин сидел на месте и ждал вердикта следствия. Он колесил по городу, наблюдал за Ляписовым-младшим и каждый день ждал, что к тому вот-вот приблизятся люди в штатском, повалят на капот машины старооскольского суда и доставят к следователю.

Но время шло, Варравин сначала с ненавистью, а после и с недоумением наблюдал, как Андрей Леонидович, сын председателя суда, ездил на работу и домой на служебной машине, отвозил из суда и доставлял туда какую-то бумажную канцелярию, встречался с друзьями. Негодяй выпивал то на берегу реки, то в ресторанах, смеялся, возил по ночам каких-то баб, и никто к нему не только для ареста, но и для разговора приближаться не смел.

Через неделю Варравин пришел в Следственный комитет и сказал:

– Я хотел узнать, как продвигается дело моей сестры.

– В смысле? – недоуменно нахмурив брови, уточнил следователь, недавно обещавший Варравину беспристрастно во всем разобраться.

– То есть?.. – Варравин замялся, розовея лицом. – Как это в каком смысле?

– Вы вообще кто? – удивился следователь.

– Я брат Лилии Чеховской. – Роман Алексеевич говорил и чувствовал, что мертвеет душой.

– А-а, Чеховской, – вспомнил следователь. – Понятно. – Он сунул в губы сигарету и прикурил. – И что?

– Как что? – почти не слыша себя, прошептал Варравин. – Вы говорили, что следствие будет закончено в течение двух месяцев, но я не могу ждать так долго.

– Я так не говорил. Я пообещал, что через два месяца вы сможете узнать о результатах расследования.

Варравин хотел сглотнуть слюну, но вместо этого проглотил ком, сухой и колючий, похожий на кактус.

– Так, может быть, уже есть какие-то результаты?

Следователь разметал перед собой дым, обжег взглядом брата убитой учительницы и заявил:

– Вы знаете, я с вами сейчас разговариваю только потому, что вы родственник погибшей женщины. С чего вы взяли, что я обязан отчитываться перед вами за свои действия? Вы кто, – руководитель Следственного комитета? – Не находя понимания в голубых глазах посетителя, этот тип откинулся назад и пояснил: – Приостановлено дело.

– Какое дело? – совершенно не понимая, что происходит, просипел Варравин.

– Дело по факту нанесения телесных повреждений Чеховской Лилии Алексеевне, повлекших смерть, приостановлено, – терпеливо пояснил следователь, но чувствовалось, что скоро его выдержке придет конец. – В связи с неустановлением лица, совершившего преступление.

– Как это?! – взорвался сухим криком Варравин. – Я же вам принес все доказательства!

– Какие доказательства? – пробубнил следователь. – Ваши слова и пояснения сестры на смертном одре? Куда я их пришью? К заднице своей? Приду с ними в суд и начну шелестеть, вызывая смех адвокатов? Знаете что, Варравин, идите домой. Когда лица, причастные к преступлению, будут установлены, я вам сообщу в первую очередь. – Он наклонился над столом и пустил струю дыма в сторону от лица посетителя, соблюдая высокую культуру поведения. – Обещаю.

Роман Алексеевич вышел на крыльцо комитета, спустился с него, добрел до лавки и рухнул на нее как куль. Невероятно!.. У него было ощущение, что его только что изнасиловали. Он сунул руку в карман за сигаретами и наткнулся на толстую пачку бумаг.

Как же так? Варравин шел за ответом, нес новые документы, свидетельствующие о тесной связи Ляписова-младшего, сына председателя суда, с теми двумя субъектами, которые били Лилию. Он был так ошарашен, что забыл отдать следователю свои бумаги! Роман Алексеевич поднялся с лавочки и заспешил внутрь.

– Вы же только что вышли с подписанным пропуском, не так ли? – заметила служащая, сидящая за стеклянной перегородкой.

– Я забыл! Понимаете, – сумбурно говорил Варравин. – Я не отдал следователю важные документы! Выпишите пропуск, я не займу у него больше двух минут!

Покачав головой и не заметив в посетителе ничего предосудительного, женщина быстро заполнила бланк и выбросила его за окошечко со словами:

– Что ж вы в комитет идете и забываете о главном?

Роман Алексеевич, взволнованный собственной забывчивостью, взбежал по лестнице и подошел к двери, за которой сидел следователь. Он взялся за ручку приоткрытой створки, поднял руку с зажатым в ней пропуском, чтобы постучать, как вдруг услышал слова, остановившие его на полпути.

– Этот приходил, – раздавался в кабинете голос следователя.

Ему никто не отвечал, из чего Варравин сделал вывод о том, что тот разговаривал с кем-то по телефону. – Да, по Чеховской. Брат. Кажется, он доставит мне лишние хлопоты. Взгляд упрям, нутро настырное. Что? Да, из этих любителей частного сыска. Еле спровадил. Но он снова придет, я уверен. Что? Ладно, хорошо.

Клацнули рычаги – это трубка легла в гнездо телефонного аппарата.

Варравин обернулся – его никто не видит? Ему казалось, что любой человек, идущий мимо, знал его фамилию и слышал разговор, происходящий в кабинете. Стоять за дурака, сжимая одной рукой пропуск, а второй дверную ручку, ему не хотелось. Тем более что послышались шаги. Следователь шел по направлению к двери.

Варравин быстро постучал и отошел на расстояние, позволяющее доказать, что он не слышал ни слова.

– Это опять вы? – Следователь разочарованно обмяк.

– Я забыл вам отдать кое-что, – пробубнил Роман Алексеевич, чувствуя, что краснеет.

Раньше он никогда не испытывал желания заглядывать в замочные скважины, даже если случайно появлялась такая возможность, отходил, дабы не становиться свидетелем чужих тайн, которые надо было уважать. Сейчас Варравин чувствовал себя так, словно совершил подлый поступок.

Следователь крутанул шеей, хрустнул позвонками и вернулся к столу, нетерпеливо подбрасывая в руке связку ключей.

– Ну так что там у вас сверхъестественного? – Металлический лязг, сопутствующий этим словам, уверил Варравина в том, что ничего сверхъестественного предъявить ему не удастся, хотя он свято верил в то, что это бесспорнейшие доказательства по делу.

– Вот. – Он приблизился к столу, вынул из кармана и выложил перед собой толстый конверт, перетянутый резинкой. – Это маршруты движения Ляписова по городу, места его встреч с подельниками. Мне даже удалось один разговор подслушать. Я оказался слишком близко. Тут стенограмма.

– Неужели? Вы владеете этим искусством? – спокойно уточнил следователь. – А вы не боитесь, Варравин, что если Ляписову и его, как вы их называете, подельникам станет известно о ваших весьма частных сыскных изысканиях, то они запросто могут привлечь вас в качестве обвиняемого по факту вмешательства в частную жизнь?

– Я думал, что привлекает обычно полиция, – глухо пробубнил тот. – А вам не кажется, что вы делаете немного не то, что должны? – Варравин понимал, что начинает срываться, не может больше терпеть незаслуженных оскорблений и перестает себя контролировать. – Вы даже не допросили их!.. Как вы могли поступить так, если моя погибшая сестра назвала вам имя одного из них, а я предоставил свидетельства правоты ее слов?!

– Пошел… – Следователь, конечно, очень хотел сказать, куда именно следует двигаться Варравину, но посмотрел на пакет с резинкой, вдруг остепенился и покачал головой. – Пошел я к начальнику. Надо возобновлять следствие. Вы меня убедили. А это оставьте. Я приобщу к делу. Мне нужно почитать. У вас все?

Этот неожиданный перелом успокоил Романа Алексеевича как собаку, еще недавно рвущуюся с цепи, а теперь, когда ее назвали по кличке, не знающую, что делать дальше.

– Да, все, – глупо подтвердил он. – Когда мне зайти?

– Как и положено, через два месяца. Такой срок мне дается для принятия решения.

Они вместе вышли из кабинета.