Текст книги "Она назначает жертву"

Автор книги: Сергей Майоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава 4

Ночь прошла как короткий сон уставшего человека, без воспоминаний, тяжелого осадка и тревоги. Просто прошла. Как дождь. Вот он внезапно начался, залил тротуары и сбил с деревьев сухие сучки. Спустя всего десять минут вода ушла, и осталась лишь свежесть, напоминающая о дожде, как о короткой ночи. Еще через минуту забудутся и дождь, и ночь.

– Сколько в городе районов?

– Четыре. – Гасилов успел съездить в больницу на перевязку и теперь чувствовал себя весьма неуютно.

Рану зондировали, чистили, но это было не самое неприятное. Особенно гадким оказалось обещание врачей делать это каждый день в течение недели.

– Значит, четыре райотдела полиции плюс городское управление. Итого – пять. Юштин, я хочу, чтобы ты взял под контроль все сообщения, поступающие в эти инстанции. Я должен знать все, что происходит в этом городишке, жители которого люто ненавидят прокуроров.

Кабинет Мартынова важняк решил более не занимать. Психологический эффект был уже произведен, мешать же работе прокурора города следователь комитета не намеревался. Штаб своей группы Лисин разместил в кабинете на втором этаже прокуратуры. Сначала он согласился на тот, откуда был изгнан продажный следователь, но утром отказался, сославшись на отсутствие подключения к Интернету.

Настоящая же причина была куда более тривиальной. Ему почему-то без всяких видимых оснований расхотелось пользоваться кабинетом, предложенным накануне. Он знал, что данное помещение на всю ночь останется без его присмотра. С этого момента в кабинете постоянно находился кто-то из тех, кого он привез из Москвы, – Сидельников либо Юштин.

Сидельников, как и обещал, накануне сумел раскрутить старичка Пряхина, и без того разговорчивого. Теперь в распоряжении Лисина имелся уже третий вариант словесного портрета предполагаемого преступника. Снова совпали коричневые туфли, черные брюки и куртка того же цвета.

Старик упоминал что-то о черном свитере и таких же перчатках, но, по мнению Гасилова, это было уже чересчур. Если человек одет в черное от шапки до носков и трусов, то это тоже особая примета. Если бы речь шла о преступлении, совершаемом ночью, то данное описание вряд ли вызвало бы неприятие. Но среди бела дня рядиться по принципу спецназа ГРУ не просто рискованно. Это глупо.

Остались и голубые глаза, которым дедок, знавший фамилию жены Ленина, придал особую значимость. «Я бы назвал их синими, но вы решите, что я был нетрезв».

Словом, у Лисина не было ничего, что позволило бы ему описать кому-то предполагаемого преступника и услышать: «Я знаю этого человека». Кровь с лица можно смыть, через пятнадцать минут после убийства переодеться в светлое, сменить коричневые туфли на красные, надеть очки, взять в руки футляр от скрипки, сесть на лавку перед зданием городской прокуратуры и голубыми глазами смотреть на суету, происходящую на крыльце с белыми колоннами. Никто не подойдет и не скажет: «Товарищ, у вас голубые глаза. Вы-то нам и нужны».

– Это уже кое-что, – пожевав губами, констатировал следователь. – Сколько жителей в Старооскольске? Что говорит нам об этом бессмертная организация, именуемая статистическим управлением, Гасилов?

– Сорок три тысячи. – Тот подумал и добавил: – Это по данным переписи десятого года. Сейчас, наверное, сорок четыре.

– Произведем небольшие подсчеты, руководствуясь другой статистикой. – Лисин вооружился «Паркером», стал черкать на чужом календаре цифры, и по лицу его было видно, что он издевался над собой и остальными членами его бригады. – Людей с карими глазами на планете – треть. Столько же с зелеными и серыми. Таким образом, всего за один день присутствия в Старооскольске мы выяснили, что двадцать девять тысяч триста тридцать четыре жителя города можно смело исключать из числа подозреваемых. А вы считаете дело безнадежным!..

– Кто такое говорил? – оскорбился Юштин.

Сидельников, уже давно привыкший к поведению следователя, снисходительно промолчал.

– Да, – согласился Гасилов. – Работа проделана немалая. Остается пустяк – задержать четырнадцать тысяч шестьсот шестьдесят шесть человек, после чего отпустить четырнадцать тысяч шестьсот шестьдесят пять непричастных к преступлению.

В начале десятого утра, если быть более точным, в девять часов и семь минут в кабинет зашел Юштин. Лисин как раз заканчивал разговор со Смагиным и машинально засек время. Он поступал так уже почти двадцать лет.

– Иван Дмитриевич!.. – Сотрудник МУРа сел рядом с шефом. – Я уж не знаю, заинтересует ли вас это сообщение, но вы просили докладывать обо всем, что может показаться странным. Кажется, это ерунда, однако я вас ставлю в известность о ней.

– Много, Юштин.

– Чего много?

– Слов. Ненужных, путающих мысли и тебе, и мне. Что принес?

Юштин подтолкнул к следователю лист, посмотрел в папку, раздумывая, стоит ли выложить на стол еще какую-нибудь ерунду, но решил ограничиться тем, что уже читал Лисин.

Сообщение из Восточного РОВД Старооскольска было кратким, но трогательным. Видимо, именно стиль изложения совершенно нелепого происшествия и заинтересовал Юштина, к которому попадали все сведения о том, что происходило в городе. Данные из книг учета преступлений и сообщений граждан стекались в кабинет капитанов МУРа посредством факсов. Гул аппарата стихал лишь на короткие промежутки времени. Он раздражал не только следственный аппарат прокуратуры города, но и самого Лисина.

«02.05 час. Восточный округ. Литвинское кладбище. Патруль 227 ППС, объезжая территорию, обнаружил у одной из могил мужчину примерно сорока лет. Мужчина сидел, но, заметив сотрудников полиции, вскочил и стал бежать. Патрулем были предприняты усилия для задержания странного мужчины, но в ходе преследования ст. с-т Колесов В. М. упал в свежевырытую могилу и подвернул голень. Для оказания помощи ст-на Горелов вынужден был прекратить преследование.

Начальник Восточного РОВД м-р полиции Фишер».

– Это что за чушь? – оторопел Лисин. – Мужчина сидел, мужчина вскочил, мужчина побежал. А ст. с-т. Колесов и ст-на Горелов не объяснили, что они делали на территории кладбища в третьем часу ночи?

– Я уточнял, – краснея, словно это он посылал факс, проговорил Юштин. – Через кладбище проходит круглосуточный маршрут движения автопатруля. Несколько лет назад фашиствующие молодчики разломали еврейские захоронения, и начальник ГУВД отдал личный приказ на охрану кладбища.

– А как его фамилия? Начальника городского УВД?

– Крайслер.

– Крайслер?!

Юштин сверился с записной книжкой.

– Виноват, Крайссман.

– Я понял. Национальная инициатива.

– Вы не правы, – возразил капитан МУРа. – Крайссмана зовут Генрихом Карловичем.

– Понятно. Значит, у нас на всех серьезных полицейских постах истинные арийцы. Крайссман, Фишер. Позвони в Западный РОВД, узнай. Там, наверное, Гроссман.

– Вы снова не правы. Фишера зовут, наоборот, Моисеем Самуэлевичем. А в Западном РОВД за начальника Бугров.

Лисин набрал в легкие воздуха, вчитался в текст, шумно выдохнул и заявил:

– Сидел, получается, у могилы. А зачем ему это надо, а, Юштин?

– Ну, мало ли. – Капитан повел взглядом вдоль стены, увешанной портретами президента. – Может, скорбел или пьяным возвращался домой да заплутал. Устал, сел на лавочку и загрустил.

– А от полиции-то чего в бега ударился? – Лисин так настойчиво вопрошал, словно это Юштина едва не поймали на кладбище. – В результате переживаний?

– Я бы, к примеру, тоже побежал, – возмутился капитан. – Сидишь, понимаешь, у могилы. Сзади вдруг скрипят тормоза, выскакивают двое. Рядом – ни души. Могила опять же свежевырытая. Нет, я бы удрал.

Следователь окинул взглядом крепкую фигуру муровца. Росту в нем было больше ста восьмидесяти, весу около сотни.

– Сходи к Сидельникову, – покусав губу, приказал Лисин. – Пусть продолжает работать с материалами Журова и Хотынцева. Сам через десять минут подгони «Волгу» к крыльцу. Нас ждет увлекательная экскурсия на городское кладбище.

Оставшись один, Лисин поднял телефонную трубку, раскрыл справочник, лежащий на столе, и нашел номер телефона Фишера.

– Моисей Самуэлевич, это старший следователь по особо важным делам Лисин. Как у вас в плане борьбы с латентной преступностью?

Озадаченный Фишер признался, что не хватает квалифицированных кадров. Да и заработную плату не мешало бы повысить. А так ничего, служба идет. В конце концов, кто-то ведь должен стоять на защите правопорядка.

– Это вы хорошо сказали, – похвалил следователь. – Как себя чувствует после психологической травмы старший сержант Колесов?

– Почему психологической? – удивился Фишер. – Он просто голень вывихнул.

– Голень вывихнуть нельзя, Моисей Самуэлевич. Голень – это кость. А что касается психического состояния… Старший сержант Колесов, насколько мне известно, не просто упал. Он ведь куда-то упал?

Начальник Восточного РОВД заметил, что Колесову не так важно, куда падать. Ему не привыкать по той причине, что ниже земли все равно не упасть. Говоря словами поэта, над нами особую власть имеют не страсть и не месть – достоинство, слава, честь.

– Ну да, – понимая, что его втягивают в диалог ни о чем, согласился Лисин. – Он ходить может?

Колесов ходить мог. Старший сержант был награжден знаком «Отличник российской полиции», а поэтому, если нужно, он поползет.

– Ползти не надо, хоть мы и поедем на кладбище. Я буду через полчаса.

Фишер сказал, что к приезду москвичей сержант, раненный во время погони, уже будет на месте.

Потом, понимая, что столичный следователь вот-вот повесит трубку, он виновато заметил:

– Иван Дмитриевич, а я ведь не Моисей Самуэлевич.

– А кто вы? – От неожиданности Лисин задал самый глупый из всех возможных вопросов.

– Я Константин Тимофеевич.

– Извините, ради бога, – уже думая, как отомстить Юштину, пробормотал Лисин.

– Ничего-ничего, – заспешил Фишер. – Нас с Бугровым всегда путают из-за фамилий.

– Как это? – уже почти впадая в ступор, глухо спросил следователь.

– Моисей Самуэлевич – это подполковник Бугров, начальник Западного РОВД.

– Всего хорошего, – прохрипел Лисин.

Константин Тимофеевич Фишер оказался слегка располневшим майором лет сорока. По его поведению и манере разговаривать становилось ясно, что еще до недавних пор он работал по линии уголовного розыска, но сейчас, когда приблизилась пенсия, гонки, засады и разговоры с задержанными, изматывающие нервы, его стали раздражать. Сейчас он ходил на работу в режиме «сутки через трое», получал ту же заработную плату, но при этом имел вчетверо больше свободного времени.

Происшествие на Литвинском кладбище майор считал недоразумением, патрульных, спугнувших мужчину, – бездельниками, а его самого – человеком со сломанной судьбой. На вопрос Лисина насчет последнего утверждения он ответил, что люди с нормальным течением жизни по погостам ночами не хаживают.

Познакомился важняк и с сержантом Колесовым, раненным в мистической схватке. Молодой человек с бегающими глазами никак не мог взять в толк, почему его привели на встречу со следователем, и к началу разговора всерьез подумывал о том, что его обязательно за что-нибудь накажут. Иначе и быть не может, коль скоро в дело вступил Следственный комитет. У этой организации в последнее время не все склеивается. То одно тело из Лондона не выдадут, то другое, да и общество начинает подозревать, что борьба с криминалом – не главная цель данного могущественного органа.

Поэтому старший сержант Колесов сидел тихо, голос подавал лишь тогда, когда к нему обращались, и проявлял все признаки необоснованной тревоги, свойственной лишь лицам с клинической формой депрессии. Вопросы повышенной сложности затруднений у него не вызывали, но те, над которыми не нужно было думать, ставили парня в тупик.

– Вы сможете показать то место на кладбище, где заметили мужчину? – спросил Лисин.

– Да, – ответил старший сержант.

– Как нога?

Таков был следующий вопрос, и Колесов посмотрел на Фишера, словно тот мог ему помочь.

Кладбище мало чем отличалось от всех остальных, раскиданных по просторам России.

– В девятнадцатом ряду дело было, – сообщил Колесов, понимая, что пора проявлять инициативу. – Он где-то здесь сидел, между могилой цыганского барона и мавзолеем старооскольской братвы.

Лисин с трепетом в душе посмотрел на бронзового коня, на котором восседал барон, сработанный из того же металла. Цыган бронзовыми глазами смотрел куда-то вдаль, в сторону старооскольского железнодорожного вокзала. По-видимому, он ожидал прибытия поезда с очередным наркокурьером.

– Ни хрена себе! – сказал Юштин.

– Не бранись на святой земле, – без юмора предупредил его следователь.

Мавзолей вызвал еще больше эмоций. Их было столько, что Лисин даже забыл об истинной цели своего присутствия на кладбище, выбрался из машины и пошел к монументальному архитектурному сооружению.

Мраморная площадка высотою в метр, шириною в пять и длиною в двадцать простиралась вдоль дороги, закрывая все, что располагалось за нею. Четыре мраморные скульптуры ростом в три метра стояли плечом к плечу, смотрели на все тот же вокзал и ждали, видимо, положенца всея Руси, прибывающего в Старооскольск в одном купе с наркобароном.

Такого Лисин еще не видел. Квартет крепких правильных пацанов замер на пятачке радиусом в три метра, сами же могилки располагались за их спинами. В каждую фигуру неизвестный скульптор попытался привнести что-то оригинальное, и ему, без сомнений, это удалось.

У одного из пацанов на плечи был небрежно, по примеру гусарской куртки, накинут пиджак. Даже в мраморном исполнении было видно, что это предмет от Понти. С пальцев второго свисал брелок автомобильной сигнализации с эмблемой «Мерседеса». Третий, вероятно, слыл веселым малым. С лица его не сходила добрая улыбка, чуть скошенная вбок. Четвертый держал руки сплетенными на груди и думал, как обложить цыганского барона непосильной данью. Эта идея прямо-таки читалась на его физиономии. Если бы барон знал, что взгляд одного из этих пацанов упирается ему прямо в затылок, то он меньше всего думал бы сейчас о том, опаздывает поезд из Душанбе или нет.

Но венцом всего, что застыло на мраморной площадке в холодных формах, был живой вечный огонь, маленьким пионерским галстуком вырывающийся из небольшой чаши.

– Ни хрена себе, – сказал Лисин, приближаясь к архитектурной композиции.

– Их расстреляли в ресторане «Россия», – голосом гида пояснил Колесов. – Во время воровского сходняка.

– Нашли?

– Кого? – Сержант недоуменно сдвинул бровь и обернулся к любопытному Юштину.

– Убийц! – Сотрудник МУРа был первым, кто потерял терпение при общении с сержантом.

– А что их искать? – Колесов шмыгнул носом, словно сожалея, что речь шла не о нем. – Прокуратура провела проверку и установила, что оружие применено в соответствии с законом. Для пресечения правонарушений. – Он хотел вынуть из кармана сигареты, но почему-то передумал. – Повела себя неправильно: пела немузыкально, попросили паспорта показать – пистолеты вытащила. Как тут не стрелять?

– Кто вытащила пистолеты? – заволновался Юштин. – Кто пела? Ты о ком речь ведешь?

– О братве, – невозмутимо пояснил сержант. – РУБОП с СОБРом совершенно случайно в ресторан пришли, кофе выпить, отдохнуть, туда-сюда… А тут неожиданно выяснилось, что именно здесь братва хулиганит. Вора с зоны встречала. Ну и оскорблять РУБОП начала, приставать, матом выражаться. Их по-хорошему просили, перестаньте хулиганить! Нехорошо это, люди отдыхают, а вы…

Лисин зашел в оградку, смахнул с гранитной лавочки платком пыль, сел и прочел то, что было начертано на общем могильном камне всех четверых. Даты рождения там значились разные, но день смерти один – 26.12.2004.

Врага рука вас всех достала. Бездушным миром правит зло. Земля без вас вдовою стала…

Четвертая строчка совершенно не читалась. Лисин воровато оглянулся и встал с лавки, чтобы смести с текста грязь.

«Земле конкретно повезло», – кощунственно пронеслось в его голове, когда он перешагивал через ограждение, толстую якорную цепь.

«Остыло солнце и зашло». – Эти слова стали видны, когда из межбуквенного пространства были удалены инородные предметы.

– Так где он сидел? – Отряхивая ладони, следователь выбрался на дорожку и направился к Колесову, который тут же снялся с места и пошел по проходу в глубину ряда.

Долго идти не пришлось. На третьей могилке за тыльной частью братского мемориала торчал из невысокого земельного холмика памятник из арматуры, наспех скрепленный газовой сваркой. Он недавно был выкрашен в ярко-голубой цвет и еще не успел покоситься. Если ориентироваться на суровый русский климат, то издали можно было посчитать, что этот скромный символ людской скорби установлен тут не так уж и давно.

Лисин подошел вплотную, вчитался в надписи на овальной жестяной бирке с цветной фотографией, выполненной в неестественных тонах, и убедился в том, что оказался прав. Женщина, улыбающееся лицо которой запечатлено на снимке, была погребена здесь ровно четыре месяца назад.

«Круглая дата, – отметил он про себя. – Быть может, сержант и не перепутал. Человек приходит сюда постоянно, а уж такой день он вряд ли пропустит».

– Чеховская Лилия Алексеевна, – пробормотал Лисин, перенося данные с овала в блокнот.

Могилка была ухожена. Следователь не сомневался в том, что присматривают за ней регулярно. Если не каждый день, то два-три раза в неделю – обязательно. Это в отличие от «братской могилы», где все буквы в надписях забиты грязью. Зато там есть вечный огонь. На него не всегда хватает средств в бюджетах периферийных городков, администрация которых желает увековечить память героев былых войн.

У родственников этой женщины средств тоже явно не хватает. Иначе они давно уже построили бы если не мемориал, то хотя бы достойный памятник.

Лисин вышел с территории кладбища и с удовольствием затянулся сигаретой. Все это время он вынужден был терпеть. Следователь вынул из кармана телефон и набрал номер Сидельникова. Капитан был оставлен в прокуратуре на самой рутинной и не любимой им части сыскной работы – бумажной. Лисин знал о ненависти Сидельникова к писанине, как своей, так и чужой, но поручил такое дело именно ему. Этот муровец был одним из немногих людей, кто ненавистную работу, если того требует необходимость, выполнял лучше, чем тот, кто считал ее любимой.

Уже примерно пятнадцать часов с перерывом на сон Сидельников изучал годовой труд Журова, Хотынцева и Голощекиной, сотрудников здешней городской прокуратуры, убитых неизвестным типом в своих рабочих кабинетах. Следователь не бог весть как надеялся на успех этого поиска, но не имел права сбрасывать со счетов любое предположение, могущее дать новую версию.

На данный момент таковых у Лисина практически не имелось. Поэтому Сидельников листал пыльные страницы, перечитывал материалы, вникал в каждую фразу и делал пометки в надежде на то, что хотя бы сотая часть из того, на что он обратил внимание, окажется впоследствии полезной общему делу.

Тотчас выяснилось, что капитана уже дважды приглашали на обед с выездом в кафе и однажды просили прийти познакомиться с документами, которые, по мнению городского прокурора, могли помочь следствию. Инициаторами приглашений были Мартынов и его заместитель Горбунов.

– Никуда не выходи из кабинета и не оставляй материалы без присмотра, – быстро сообразив, в чем дело, приказал Лисин.

– А я и не выхожу. Меня, кажется, начинают окучивать. Я пролистал половину материалов, не нашел ничего интересного. По мере того как стопка с непросмотренными делами уменьшается, сотрудники городской прокуратуры начинают проявлять все более яркие признаки беспокойства.

По лицу Лисина пробежала довольная улыбка. Он был доволен, хотя никто из окружающих не мог даже догадываться, чем именно.

– Это хорошо. Какие-нибудь общие признаки в просмотренных делах пометил?

– Да! Но это не телефонный разговор.

– Хорошо. – Лисин качнул головой. – Я скоро приеду. А пока скажи мне, Игорь, не встречалась ли тебе в просмотренных делах фамилия Чеховская? Либо Чеховский.

В трубке послышался какой-то картонный перестук, бумажный шелест. Лисин хотел уже на полчаса попрощаться и отключить связь…

Вернувшись домой, мужчина немедленно скинул с себя одежду, сложил ее в черный полиэтиленовый пакет, найденный на балконе, и в одних трусах рухнул в кресло. Ему не верилось в свое спасение, как и в то, что он совершил. Он закрыл лицо руками, покрытыми едва заметными капельками крови, уже засохшими и похожими на россыпь родимых пятнышек, и резко наклонился. Его рык походил на стон медведя, разбуженного в январе. Он разнесся по комнате, ушел в приоткрытую балконную дверь и растворился в уличном шуме.

Он вернулся домой, на что не рассчитывал, а потому не представлял, что делать дальше. Направляясь в прокуратуру, мужчина точно знал, что ему нужно убить четырех мерзавцев, в ней находящихся: Журова, Хотынцева, Голощекину и – самое главное – городского прокурора. Он справедливо полагал, что трем из них сможет выделить по две пули, четвертому – одну, а последнюю рассчитывал оставить для себя.

На поверку все вышло иначе. Он допустил перерасход патронов. В Голощекину ему пришлось выстрелить даже трижды. В тот момент, когда мужчина выходил в коридор из кабинета Хотынцева, он даже не понимал, сколько патронов осталось в магазине «ТТ». Его мысли метались и кричали в голове, как чайки. Ему казалось, что пистолет может дергаться в руке столько раз, сколько он будет нажимать на спуск.

Очень жаль, что наказания избежал Мартынов! Это была мишень номер один. Но прокурор все равно понял, что такое пуля, летящая ему в голову. Иначе он не заскочил бы за свою дверь как ужаленный.

Мужчина даже подумал о том, что пусть Мартынов остался жив. Было бы еще лучше, если бы этот негодяй обмочился прямо на пороге своего кабинета. От испуга, а не от болевого шока, как это случилось на глазах мужчины в кабинете Хотынцева. Быть может, с Мартыновым так оно и вышло. Это даже страшнее смерти.

Но вот с последним выстрелом получилась промашка в прямом и в переносном смысле. В тот момент, когда мужчина вдруг почувствовал желание жить и даже увидел путь к спасению – окно в конце коридора, – на пути его встал совершенно незнакомый человек. Убийца никогда не видел его, хотя в прокуратуру заходил, наверное, раз тридцать. Парень лет двадцати пяти – двадцати семи вышел из коридора и оказался между ним и спасительным окном.

Мужчина не хотел в него стрелять. Даже сейчас, стоя под душем и сдирая с себя мочалкой кровь вместе с кожей, он в сотый раз признавался в этом себе и тому молодому человеку.

Но сотрудник прокуратуры вышел из кабинета и заставил мужчину засомневаться в возможности спасения. Поэтому выстрел раздался.

Жив ли этот парень сейчас? Странно, но именно этот вопрос интересовал убийцу. Выйдя из душа, он опустился в кресло и сидел так около трех или четырех минут, неподвижно, отрешившись от реалий. Потом вдруг встал, принюхался в своей руке, снова направился в ванную и встал под душ.

Он никогда и никого не убивал. Ни за что не сделал бы этого, если бы не обстоятельства, которые оказались выше его.

Мужчина и сейчас сожалел о том, что сделал, но вовсе не о том, что эти действия повлекли чью-то смерть. Ему пришлось стать убийцей, а он ненавидел такое занятие. Но этот человек не оплакивал тех, кого лишил жизни.

После душа он переоделся в короткую светлую куртку, голубые джинсы, белый свитер, вспомнил и про коричневые полуботинки. Старую обувь, ту, которая ступала по лужам крови в здании с белыми колоннами, убийца поместил в мешок с одеждой, пропитавшейся запахом сырого мяса и пороховой гари. Туда же отправились и перчатки.

Он вышел из дома под вечер. От него едва заметно пахло спиртным и еще чем-то, очень похожим на корвалол или валокордин. Смешать это вместе может только убийство или безумие.

Очень часто первое является следствием второго. Реже – наоборот.

Нести мешок было тяжело, а оттого неудобно. Под одеждой лежала восьмикилограммовая гантель. Именно из-за нее удар по поверхности воды оказался таким сильным, когда мешок упал с моста через реку, разделяющую город на две части.

Мужчина прямо на мосту вынул бумажник и пересчитал наличные. Три дня назад он получил зарплату, отпускные, кое-что было дома, кое-что на счету. Половина этих денег ушла на приобретение «ТТ». Мерзавец продавец скинул с явно завышенной суммы в пятьсот долларов всего пятьдесят. Квартира заблаговременно продана, деньги переведены на счет в Ростове. Уже сегодня в жилье, двадцать лет служившее ему верой и правдой, въедут новые хозяева. В этом городе его не держит более ничего. Разве что крохотный уголок земли, от которого он уже не в состоянии оторвать душу никогда, куда бы ни уехал.

Чуть напряженный голос Сидельникова громко протрещал:

– Еще раз назовите фамилию.

– Человек, Елена, Харитон, Ольга, Виктор, Семен, Константин, Андрей, Яков, – монотонно проговорил Лисин. – Или та же фамилия, но для мужского пола.

– У-ух! – с непонятной для важняка интонацией выдохнул Сидельников. – А ведь есть. Вы когда приедете?

– Уже еду. Сейчас.