Текст книги "Зеркальной комнаты осколки"
Автор книги: Сергей Мартовский
Жанр:
Поэзия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)
«Я, из мира религий…»
Я,
из мира религий
к призывам иным
Уносящийся – противоборцем! —
Каюсь! Каюсь!
Я видел:
Сквозь облачный дым —
Там, над сферой небесной, —
крестом золотым
Воссияло Вселенское Солнце!
1992 г.
«Вечности звездной…»
Вечности звездной
Непостижимость,
Неотвержимость,
Неугасимость…
Бренности нашей
Непримиримость,
Неустрашимость,
Неотвратимость…
24.11.92 г.
Инфляционное
Ах, цены, цены, цены —
Раздутые шары!
А у народа вены
Вздуваются в бугры.
А у народа жилы
Под кожей – тетивой!
Но все мы будем живы,
Поскольку – не впервой…
Поохаем на цены,
И снова: где б успеть?
Поскольку в наши гены
Заложено – терпеть,
Сновать по магазинам,
Давить в очередях…
Привычны наши спины
Да шишки на локтях.
И в том, что злее будем,
Друг друга ли винить,
Поскольку все мы люди
И все желаем жить!
Чтоб как-то пропитаться —
Попробуй-ка проспать! —
Мы будем надрываться,
Хитрить и добывать.
Пусть в давке за насущным
Кого-то и сомнет!..
Не страшно власть имущим
Испытывать народ.
Зато у нас встряхнули
Сознание и лень!
И мы себя втолкнули
В последующий день.
Все – цены, цены, цены
Дамокловым мечом…
А все ли будем целы,
Хватая воздух ртом?
6.11.91 г.
Брат…
Михаилу Звонкову
Был у меня брат, —
Как по кро́ви брат…
Звал я его – БРАТ,
Звал он меня – БРАТ!
…Где-то в тайге злой,
Где-то в ручье-тьме,
Рай он обрел свой,
Ад потеряв, – мне…
Сердцу не бить в лад,
И не понять всем:
Был у меня БРАТ
Лучше, чем я, – всем!
Крепче меня рос,
Чище меня жил…
В годы МОИХ ГРОЗ
БРАТОМ МОИМ слыл!
С криком слепых глаз
Душу б теперь – вон!
Как я сумел раз
Не различить стон?!
Как я посмел – в свет
Песней своей мчась,
В годы ЕГО БЕД
С НИМ потерять связь?!..
Мишка, Мишка, Мишка,
Как же это вдруг?!
Младший мой братишка —
Старший друг…
1991 г.
«Вот говоришь, что живу я слепо…»
Вот говоришь, что живу я слепо…
Вот обвиняешь, что не от мира…
Только ослепну я – жить без неба!
Только – в миру мне – не петь без лиры!
Тем и несчастна, роднясь со мною…
В том и невинна, что – будет дата!
Вслушаться в слово мое земное
И помянуть меня виновато…
11.03.90 г.
В огнях
Ты меня не покинь, ясность!
Я еще укрощу ярость,
Перекрою беде горло,
По ногам повяжу гордость!
И не выброшусь в ночь-стужу,
Лишь глаза, потемнев, сужу…
Да! Имеет любовь право
Бить, как в драке, – с плеча, правой!
Да! Жалеет любовь хилых,
Но упрямым дает силы!
И поэтому кровь-слюни
Я еще раз утру-сплюну.
…Но в груди моей есть сердце!
Мне куда от него деться?
Как ему разделить милых?
Ты нашла бы, любовь, силы?
Ты дала бы ответ, ясность?
Или выход один – явный?..
29.11.90 г.
Кошка
(Совсем не поэтическая история)
1.
Была она девочкой непослушной,
И в ванну, хандря, окунала кошку.
А папа был толстый и добродушный,
Он дочку пришлепывал понарошку.
А мама ей нравственно говорила,
Что кошек трепать и купать – жестоко…
Но девочка с кошкой играть любила,
И мучала если – совсем немного.
Был дед еще жив – одуванчик сивый;
Все пальцем грозил на проказы внучки:
«Вот вырастешь, шкодница, некрасивой,
Вот станут черны от царапин ручки…»
Но девочка выросла непохожей
На дедовы хитрые заверенья —
Русалковолосой и солнцекожей
Явилась на зависть и восхищенья!
И в девушке этой упруготелой
Сам дед не признал бы родимой крошки…
Представьте глаза… и в глазах – умелый
Прищур своенравной игривой… кошки!
2.
…Он встретил ее в золотую осень
И так же, как все до него, – влюбился.
Он был неопасен и тем – несносен,
А женщине – грубый и сильный снился.
А женщина эта играть устала:
Прошли молодого азарта годы,
И женщина мягкой и томной стала,
Оставшись пленительной от природы…
3.
Он счастлив был с ней,
как вчерашний школьник, —
Дарил ей стихи, шоколад и розы,
И дерзко садился на подоконник,
И что-то читал – про себя и слезы…
«Какой неуклюжий… – она вздыхала. —
Какой неумелый, пустой мальчишка!».
И мучала мстительно, но держала
В руках его цепко, как кошка мышку.
Но кошка себе на уме бывает…
А любящий разуму вряд ли внемлет:
Он когти любимой… обожествляет!
А в хищнике сытом – природа дремлет…
И вот вам развязка для подтвержденья —
Не тайною ночью, а днем погожим,
С усатым холеным котом постельным
Застал он ее на… предбрачном ложе!
4.
Финал этой были, увы, не ла́ком:
Он в петлю не влез и не застрелился —
Он с ней сочетался законным браком,
Хотя, поначалу, едва не спился.
И дочь родилась, и пошло – как надо;
И в весе прибавил солидный папа,
И в светлой квартире, на прихоть чада,
Ходила игрушка на мягких лапах.
С ней дочь и росла – не совсем послушно:
Все в ванну, хандря, окунала кошку!
Но папа посмеивался добродушно
Да шлепал проказницу… понарошку.
1990 г.
«Все возвращается! Все не бесследно!..»
Наталье
Все возвращается! Все не бесследно!
Память и совесть – до срока молчат!
Дочка НЕ МНЕ! Не могу незаметно
Сердцем стенать, ибо струны кричат —
Грешной души – о тебе, недоступной;
Поздней души – о себе, неразумном;
Горькой души – и о ней, несчастливой…
Детка! Так кто же из нас виноват?!.
Лето 1988 г.
«Что-то память му́кой полнится…»
Что-то память му́кой полнится,
Погружаясь в глу́би прошлого…
Или жизнь прошла околицей
Мимо праздника всеобщего?
Или вспомнилось о парне ей —
Как, скитаясь по окраинам,
Сердце вольное да раннее
Об ограды поизранил он?
Или, в тех краях потерянных,
Ей привиделась пристыженно
Боль любимых и… растерянных, —
Им без умысла обиженных?..
Что ж ей горестное помнится,
Будто кто-то про́жил праведней?..
Если жизнь и шла околицей —
Знала жизнь – простор окраинный!
Если с памятью – бессонница,
Если память – му́ки кузница,
Значит, память – не покойница!
Но – важнее – не отступница!
Март 1986 г.
На отъезд
1.
Прощай, страна чумазая!
Калпакия, прощай!
Зовет меня из Азии
России дальний край.
Он ждет меня, спаленного
Удушливой жарой,
Ветрами пропыленного,
Пота́ми просоленного,
Работой изможденного, —
Не в гости, а домой!
Туда, где зори с росами,
Где воздуха глоток
Целебен, как березовый —
Земли апрельский сок.
Где летом над озерами
Прохладны небеса;
Где ливни сыплют зернами —
Тяжелыми, отборными! —
На древние леса.
Там сопки серебристые
Столетья стерегут,
Там речки каменистые
Студеные бегут.
Там в зимы снежноярые,
Средь стужи-белизны, —
Ребятушки – румяные!
Молодушки – красны!
Тот край мне мил – не призрачно,
И я в него – вернусь!
Тому, что здесь не вызначил,
Оставив гнев и грусть…
2.
Прощай, страна отсталая, —
Мир во́ров и хапуг,
Брезгливо и устало я
Покину адский круг.
И пусть дельцы немытые
Всех рангов и мастей,
Гребут рубли, добытые
В бесправности моей…
Не жаль мне сил и времени,
Иссушенных дотла,
Другая горечь бременем
Мне думы извела:
О девушках, которых ты,
Как вещи, продаешь,
О юношах, которых ты
Калымами гнетешь!
О детях необученных
В корявых тугаях,
О женщинах, измученных
На хлопковых полях, —
Чью волю, как оковами,
Тиранишь ты века!
Хламье средневековое,
Саманная тоска!
3.
Но ты, земля, расцветшая
Оазисом в песках,
Прости мне наболевшее
И дерзкое в стихах.
Зеленая и майская,
Я верю в твой народ!
Он иго полубайское —
Избудет-изживет!
Республику он вычистит
От хищников-рвачей,
Он вызволит и выучит
Всех спрятанных детей!
И ветры, солнцем сочные,
Разыщут грусть мою…
И я, страна восточная,
Тебе еще спою!
Май – июнь 1984 г.
Сказка о поруганной березке
Зачем ты играешь со мной в недотрогу?
Я в женщине чудом любви дорожу…
Послушай, случайная, выпьем немного:
Я грустную сказку тебе расскажу.
…Когда-то была ты веселой березкой,
Жила, распускаясь, на милом юру,
С корой белоснежной, с накидкою
броской —
Влюбленной и дерзкой цвела на ветру.
В весенние дни и в осенние стужи
Ты, гордая, вольно и жадно росла.
И, может быть, там, среди добрых
подружек,
Ты самой красивой и стройной была!..
Пришли негодяи разгульной толпою,
И ветви ломали, зелеными жгли!
И пили, и пели, глумясь над тобою, —
Кору обдирали, ножами секли!
Тебе б в испытании злом – закалиться!
Так много в стволе твоем жизненных сил!
Тебе бы, надруганной, – солнца напиться!
А дождик живительный – раны б полил…
Но юность сломали, и ты испугалась,
Ту боль и обиду, как смерть, пережив, —
В чужом хороводе ты снова качалась,
Вином свою совесть и стыд заглушив!
Потом приходили – другие, любые…
И жгли, и ломали, – любя, не любя…
Меж тех, что тебя, забавляясь, губили,
Припомни, однажды не путался… я?
Но чистых березок я в жизни не трогал!
Сквозь слезы свои – ты мои ли прочтешь?!
Бери-ка стакан, и – за нас, недотрога!
А сказка? – Она ведь… известная ложь!
1.03.83 г.
Лжезвезда
…
Вот и сокрушилось —
Нечего крушить…
Как же ты решилась
Прошлым ворожить?!
Выброшу я в полночь
Падшую звезду,
В омут – да не в обруч! —
Выдавлю беду.
Сплетнями ль измучен,
В пьяной ли хандре —
Грезил я о лучшей —
Будущей поре.
Нес я – не украдкой —
Сердце за порог,
Званый на пресладкий…
Кусаный пирог!
Сыто ж мне – по во́рот!
Сыто – по глаза!
Выбрала ты скоро
Дутого туза!
Но и подтвердилось:
Благо – от беды…
Видимость разбилась —
Видимость звезды…
Январь 1981 г.
Предвстречное
Скоро, скоро, друзья далекие,
Я обрушусь, как снег на голову,
Я свалюсь, будто с неба третьего —
Полон нового, полон прежнего.
Скоро, скоро ворвусь растроганно
К вам – кто ждал меня и не ждал меня…
Вдохновленный, хмельной и утренний —
Весь из светлого, безрассудного…
Скоро, скоро, ребята милые,
Закружу вас в объятьях искренних —
Слишком частых и неумеренных…
За балтийцев своих – потерянных…
19.07.80 г.
«Хожу крикливый…»
Хожу крикливый,
Как после кражи,
А сам, строптивый,
Грызу себя же.
Себя же мучу,
Свои же нервы.
Хочу, чтоб лучше,
Хочу, чтоб первый.
Но вслед за мною —
Ухмылки, сплетни…
Всему виною,
Всегда последний…
Осень 1979 г.
«Так же лето…»
Так же лето
Отцветало
Синевой…
Только это
Пребывало —
Не со мной!
Но и было,
Но и было —
Не во сне!
А уплыло
И забыло
Обо мне…
И теперь я
От тоскливой
Пустоты
Превратил
Воспоминания —
В мечты!
…А вокруг —
Такие злобные
Слова.
И не вдруг
Заплесневела
Синева…
Уходи же!
Проходи же —
Стороной!
Не предвижу!
Ненавижу!..
Не со мной!
30.08.78 г.
«Я пра́ва не имею забывать…»
Я пра́ва не имею забывать
О том, что про́жил, и о том, что видел;
О тех, кого любил и ненавидел…
О многом мне хотелось бы смолчать,
Но совесть бы тогда себя презрела,
И гордость – не позволила дышать…
И, значит, обнаженно, до предела —
До гибели! – мне нужно рассказать
О том, что прожил, и о том, что видел…
Я пра́ва не имею замолчать!..
22.09.87 г.
Там, на распутьях юности
КНИГА В КНИГЕ
(по стихотворениям 1975–1977 гг.)
Как я стал писать стихи
В начале жизни заслушивался мамиными сказками, а подрастая, влюбился в ее гитарные песни – песни не детские, песни из глубин самого народа. Песни эти, негласно запрещенные, сопровождают меня всегда…
В четыре года, выводя карандашные каракули, наговаривал примерно такое:
Зайчик прыгал и упал,
Он в снегу весь обвалялся,
Он морковку потерял,
И себя вдруг – не узнал….
В позднем детстве был вруном, выдумщиком и невероятным рассказчиком. Но в школе, начиная с интернатского года (1970), учился плохо. Как большинство мальчишек, стихи не воспринимал, зато песни всегда волновали. Где-то к четырнадцати годам стал сочинять их сам, подражая вульгарным уличным…
Во все ранние и отроческие лета участвовал в школьной и сельской (клубной) художественной самодеятельности. Различных выступлений, смотров и конкурсов в тот период было так много, что теперь все это представляется одной пестрой многоцветной гирляндой. Но самое яркое звено в ней есть: однажды с мамой пели со сцены дуэтом, имея у односельчан ошеломляющий успех…
Страстно мечтал научиться играть на гитаре. Помню, брал неподатливый инструмент, бил без разбора по струнам и что-то пел мальчишам-слушателям, на ходу придумывая слова и мотивы. Без гитары не мыслю себя и теперь…
Как-то, в то ученическое время, у состоятельного одноклассника выклянчил дефицитную 96-листовую общую тетрадь в красной обложке, куда стал записывать слова своих песен, а немногим позже – и первые дневниковые записи…
В восьмом классе, весной, на уроке геометрии сочинил первое свое самостоятельное (без мелодии) стихотворение, посвященное товарищу, и на переменке прочел ему, к величайшему его изумлению. С тех дней стремительный вихрь рифмотворчества и прозоизлияний закружил и увлек мой воспаленный разум в необъятные «поэтические небеса». В день мог выдавать по пять «стихотворений»! Появилась черная общая тетрадь – вся в стихах; потом коричневая – тоже вся…
Все, что было намарано мною на бумаге почти до семнадцатилетнего возраста, являлось несомненной графоманией, потому и уничтожено. Писались «философские размышления» и повести, создавались многомерные поэмы и рукописные сборники стихов, название одного из которых – «Ночные были» – так возвеличивало меня в собственных глазах. Был одурманен радужными мечтами и несбыточными планами. Безграмотно и сладострастно предавался исканиям небывалых стихотворных форм, размеров и ритмов. Читать стал одних поэтов и даже в библиотеке ГПТУ, в которое поступил учиться, похищал вожделенные поэтические сборнички, в чем, впрочем, уличен не был, а наоборот: на последнем для меня третьем курсе обучения получил грамоту за 1-е место в конкурсе стихов и на торжественной линейке по случаю начала нового учебного года был представлен как лучший поэт училища…
Но в период семнадцатилетия в судьбе моей наступили хулиганские испытательные времена. Городская и уличная действительность отрезвили: законы «бурсы» и общежития подняли свободолюбивую душу к сопротивлению и бунту… Переломный возраст, жестокая реальность, противоречия окружающего и личные заставили забыть всю поэтическую муть и надумь, заставили говорить и кричать о происходящем. Слабые подражательные стихи (кумира Лермонтова сменил кумир Есенин) становятся дневником души, беспощадным самоистязанием и… саморазвитием.
Вероятно, начало и становление моего сознательного творчества мне следует отсчитывать именно с той поры.
Январь 1982 г.
I. Училище
Жалобы зеркалуВне дня
Далеко мой дом – не дойти пешком…
Мне в училище – мордобитие.
Дисциплины шнур – по ногам хлыстом,
Оглушивший гам – общежитие.
А удрать бы вон и… стихи писать,
Схорониться в рай одиночества!
Чтоб никто-никто не посмел мешать,
Чтоб покой со мной был, как отчество!
…Человек родной, я себе не рад:
Все вокруг себя вижу страшное!..
Но осмелюсь раз и в цепи преград
Разорву звено, как бумажное!
Докажу врагам, что мечту свою
Я не про́пивший и не пре́давший!
…Так у зеркала пред собой стою,
Самому себе исповедавшись.
4.02.76 г.
«Жизнь мне травят вино и город…»
В одном спасение – писать
До мук и до самозабвенья!
Но – участь горькая! – являть
И прятать адские творенья.
Безумные! Они, как бред,
Как всхлипы нищего в кювете!
И силы нет, и воли нет,
И юность вся в поганом цвете!
Когда заглохнут голоса
И ночь сотрет дела и лица,
Сомкнув бессонные глаза,
Я вру себе: все это снится!
И в усыпляющий обман
Мечты желанные крадутся,
Что в стихотворческий дурман
Восхода вестники ворвутся!
Что утро новью возгорит!
Умоюсь свежестью в рассвете!
Но – ночь, стихи мои, как хрип
Ублюдка пьяного в кювете…
6.02.76 г.
«Шальная пятнадцати лет…»
Жизнь мне травят вино и город,
Драки дикие да друзья…
Говорят, что я глуп и молод,
Что играю опасно я.
Но, выслушивая их речи,
Виноватить тебя не дам!
И несчастий моих предтечи
Пусть выискивают не там!
…Где угар на снега накрошен,
Где ругаюсь, дерусь и пью, —
Терриконной тоской стреножен,
Я, как прежде, тебя люблю!
Но поймешь ли меня, родная?
И простишь ли? На этот лист —
Нет, не слезы! – я кровь роняю,
Прокусивши в запястье кисть!
…Только двое нас, только двое
Среди злобы людей и лет!
Неужели я им позволю
На тебя навести навет?!
Не бывать! Ты не верь им, мама!
Кровь засохнет, сойдут снега, —
И расскажет о нас упрямо
Новой жизни моей строка!
Февраль 1976 г.
В день рождения
Шальная пятнадцати лет,
Напрасно и ты с неумелым
Притворством хохочешь в ответ
Словам моим осиротелым…
Чумная, я вовсе не тот,
Который несчастье догложет.
Ты гадишь похабщиной рот,
Но… так на ребенка похожа!
Что гордость? Я тоже такой:
На все обвинения – в сдачу! —
Бросаю свой хохот больной,
А после упрячусь и… плачу.
16.03.76 г.
Голубоглазой
Вновь пишу и жалуюсь бумаге,
Запершись от уличного блуда.
В комнатном подземном полумраке
Нет мне поздравлений – ниоткуда…
Прячусь я преступным человеком,
Празднуя проклятое рожденье.
Что своим семнадцати калекам
Выставить на стол для угощенья?
Чем разочарование умерить?
В дар им – лишь изломанные строки!
Или, отмахнувшись, не поверить
В явь свою и в мерзкие итоги?
Или – просто-напросто – напиться!
Выйти в переулок – и подраться!
Чтоб перед бумагой повиниться
Позже за… «невинные» семнадцать!
29.03.76 г.
Моя юность
В жизнь мою, как в поверженный сумрак,
Ты вошла с голубыми глазами…
Но, скажи, неужели ты – друг мой,
И звезда воссияла над нами?
Ты не жди от вопроса подвоха,
Я устал от похожести глаз,
От чужих поцелуев и вздохов,
От пустых и наигранных фраз…
Мне с такими грустилось… А где-то
Голубыми глазами – не ты ль
Улетала с апрельской планеты
В мироздания звездный… пустырь?!
Ты пойми, в этой мелочной жизни
От всего, что имел в стороне, —
Мне б с любимой – и вечер, и вишни,
И стихи о любви и весне;
Чтоб под звездным родительским кровом,
Обнимая подругу свою,
О себе ей – от слова до слова! —
Рассказать, как беду – не мою!..
Незнакомая, славная, слушай!
Я тебя безысходно люблю!
Хочешь, голосом, выевшим душу,
Сокровенную песню спою?
Ты приемли ее, не пугаясь,
Посмотри, как, тоски не тая,
У груди твоей низко склоняюсь…
Потому, что уже – повторяюсь!
Потому, что и ты – не моя!
16.04.76 г.
«Не спрашивай, мама…»
Вот моя юность – в зигзагах разбоя,
В поисках правды, любви и покоя!
В мире условий, запретов, страстей
Вся моя доля погрязла в крамоле…
Вся моя жизнь – сорняковое поле
И – плодороднейшее из полей!
Вот моя юность – со стоном сознанья,
С жаждой раскаянья и оправданья!..
С небом в сравненьи ничтожный
микроб —
Я б в голубом, как в реке окунулся,
Я бы заснул и – не мной проснулся!
Мне бы – прохлады на Жаркий лоб…
В юности этой – разборки, угрозы,
Мерзкая ругань, сопливые грезы…
В юности этой – растления гнет!
Нравоученья да льстивые рожи,
Карты и счеты… А может, а может,
Это не я, а… другой живет?..
17.04.76 г.
18 мая
Не спрашивай, мама, где шляюсь ночами,
Терзая мне совесть мольбой и слезами:
Ведь я рассказать не осмелюсь – себя…
Не спрашивай, мама, браня и любя.
В заветные дали упрямо и влажно
Глаза мои смотрят – не в силах смотреть…
Не спрашивай, мама, когда-то отважно
Я все расскажу, чтоб навек отболеть!..
28.04.76 г.
На зачете
На улице густой и синий вечер,
Там только что затих веселый дождь…
Мне хочется вдыхать омытый воздух,
Настоянный на запахах и звуках;
Идти по освеженному асфальту
В неоновых туманах фонарей;
И городом вечерним любоваться,
Улыбчиво приветствуя прохожих
(Чтоб каждый проходил и удивлялся!)…
Выдумывая сказочный побег,
Закатываю в бублики брючины,
Снимаю намозолившие туфли,
И мчусь по широченному проспекту
По лужицам на встречной полосе!
А позднему троллейбусу пустому,
Шипящему в испуге тормозами,
Состраиваю дерзкую «петрушку»,
Дразня его ехидным языком…
А вот я осторожно пробираюсь,
Под слышное окрест сердцебиенье,
В запретный чей-то загородный сад…
И там, среди ночных благоуханий,
С бутонов и соцветий собираю
Немыми сладострастными губами
Дождинок найвкуснейшее вино…
А утром мне – попасть бы в чистополье!
До ранок исколоть босые ноги
И нежить их в тепло хранящей пашне,
С малиновым восходом говоря…
Но…
Застеклен мне этот чудный вечер.
Вдали я от лучащихся проспектов,
Не видно мне просторных площадей;
Не слышно мне чарующих мелодий
Из дачного загадочного сада;
Не чувствую я запах аромата
Напоенной отзывчивой земли…
Сегодня, восемнадцатого мая,
Не выйти мне:
разбито все лицо…
1976 г.
«…И, веришь ли…»
Я напрасно время трачу
На зачете годовом:
Не решается задача
Да и мысли о другом.
Мне ли точность логарифмов
И премудрость теорем?
Я выискиваю рифмы
Для магических поэм!
Мне ли нудные уроки,
Если памятью опять
Вижу крымские дороги,
Интернат, коровник, мать?..
Здесь, где всеми я обруган,
Здесь, где беды все мои, —
Как из замкнутого круга,
Вижу радостные дни.
Там зелеными лучами
Детство за́лила весна!
Здесь глаза мои мечтами
Заполняются до дна…
Здесь, наивный сочинитель,
Ты схлопочешь «незачет»!..
Вы простите мне, учитель:
Жизнь стихи мои зачтет!
21.05.76 г.
…И, веришь ли, я жил в мирах иных…
А было так.
Рождение рассвета
Светлеющей сиреневою мглой,
Как в фотореактиве проявляло
Неприбранную комнату мою,
Последним обнаружив дальний угол,
Где стыла печь
остатками тепла
С февральских дней…
Я телом был в постели —
Лежал, лелея сладкой полудремой
Свой ждущий мозг и органов покой,
И каждое тягучее мгновенье
Вбирал в себя из вечности…
И вдруг
Нездешние чарующие звуки
Явились мне… —
и женский полушепот,
Из призрачных волнующих глубин,
Струящийся…
Он пел, напоминая,
О зримых днях, когда-то проведенных,
Забытых мной, – на красочной планете
Среди других галактик и времен.
На той планете праведной и мудрой,
Где зло и ложь незнаемы издревле,
Я был в кругу отзывчивых друзей.
Мы пели, танцевали и смеялись,
Мы строки вдохновенные читали,
Мы слушали друг друга – с упоеньем!
И я им никогда не говорил
О том, что есть в немеркнущей Вселенной
Не менее прекрасная обитель
С такими же прекрасными людьми,
Которые еще не научились
Любить друг друга так же, как они…
Я им не говорил, чтобы не ранить
Их чистые возвышенные души;
Чтоб люди эти, добрые, как боги,
Вовеки не узнали, ужаснувшись,
О голоде, о войнах и безумстве,
Царящих на неведомой Земле;
Чтоб в дом их, непорочный и цветущий,
Не внесся межпланетный черный вирус
Чужой болезни…
И еще была
Там девушка…
О ней нездешний шепот
Ласкал мне слух в желанном забытьи…
И видел я зеленую поляну
Всю в искорках от солнечных росинок,
И всю – в цветах;
По ним, как по волнам,
Я к ней бежал – навстречу мне бегущей,
И взгляд ее – любимый и влюбленный —
Мой взор сжигал…
То солнца первый луч
Проник в окно.
И лаял пес спросонья,
И куры потревоженные хрипло
Кудахтали на горны петуха;
У флигеля ведром гремела бабка
Да деда разносила по-земному,
И кашель его, громкий и надсадный,
Звучал в ответ клокочущей трубой;
В окно мое соцветьями-глазами
Смотрела вишня вешняя…
И, знаешь,
Казалось, понимала все…
А, может,
Все понял я?..
Ты веришь в эту быль?
Май 1976 г.