Текст книги "Мифы экономики. Заблуждения и стереотипы, которые распространяют СМИ и политики"

Автор книги: Сергей Гуриев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Чудес не бывает

Каждый из нас хорошо знает: нельзя постоянно тратить больше, чем зарабатываешь. Но, когда речь заходит о госбюджете, а не о собственном кошельке, многие – даже самые рациональные – россияне начинают верить в некие магические силы, которые смогут поддерживать дефицит бюджета. Конечно, всем нам хочется убедить себя, что можно не платить налоги и при этом сохранять высокий уровень государственных, то есть «ничьих» расходов.

Дело в том, что мы не до конца понимаем, как дорого дефицит обходится каждому из нас. А ведь любой способ финансирования дефицита госбюджета в конце концов бьет по нашим кошелькам. Инфляция – это тот же налог, только менее прозрачный и гораздо более разрушительный для экономики, чем остальные. Государственные заимствования повышают ставки процента, что приводит к замедлению экономического роста. Кроме того, эти заимствования дорого обходятся не только бизнесу, но и простым россиянам, которые пользуются потребительскими кредитами и вынуждены платить все более высокие ставки. Поэтому дефицита бюджета лучше избегать – особенно в годы высоких цен на нефть, пока это возможно. А откладывание сверхдоходов на черный день в Стабфонде позволит сократить дефицит бюджета в годы низких цен на нефть.

Таким образом, консервативная бюджетная и денежная политика, накопление доходов в Стабилизационном (Резервном) фонде и независимый ЦБ – это не выдумки кабинетных ученых, а вполне проверенные средства защиты нашего личного благосостояния.

Глава 4
Зачем государство вмешивается в рыночную экономику

Еще со времен Адама Смита известно, что «невидимая рука» рынка позволяет добиваться эффективного распределения ресурсов, даже если каждый отдельно взятый предприниматель или потребитель заботится лишь о своем благополучии. С тех пор политики и экономисты придумали много причин, оправдывающих государственное вмешательство в экономику. Среди них – общественные блага, экстерналии, транзакционные издержки, обусловленные асимметрией информации и несовершенством судебной системы. Из-за коррупции и неэффективности власти государственное вмешательство может обойтись экономике очень дорого, поэтому необходимо точно представлять себе, насколько такое вмешательство обоснованно в каждом конкретном случае. Ответ на этот вопрос зависит от уровня развития технологий и рыночных институтов, от эффективности государства.

В этой главе мы рассмотрим мифы, связанные с вмешательством государства в рыночную экономику. Некоторые из них отражают точку зрения так называемых дирижистов. Например, миф о том, что общественные блага могут предоставляться только государством, или предубеждение о том, что во всех инфраструктурных отраслях по определению возникают «естественные» монополии. Эти мифы, по сути, отражают безнадежно устаревшие представления, что существует раз и навсегда заданный набор отраслей и видов деятельности, в которых должно доминировать государство.

Другие мифы отражают точку зрения коузианцев – последователей британского экономиста Рональда Коуза – или либертарианцев[15]15
  В данном случае точки зрения дирижистов, коузианцев и либертарианцев приводятся лишь в качестве иллюстрации. Автор не ставил своей целью дать репрезентативное отражение представлений этих научных школ.


[Закрыть], считающих, что рынок и добровольные двусторонние контракты могут и без помощи государства решить все проблемы. Поэтому нет нужды ни в регулировании рынка ценных бумаг, ни в защите дискриминируемых меньшинств и т. д. Еще одно заблуждение коузианцев заключается в том, что регулирование не имеет значения: недостаток формальных правил игры компенсируется неформальными, причем последние возникают сами собой.

Мы поговорим и о мифах, связанных со способами вмешательства государства в экономику, – о «бесполезности» тарифного регулирования, о «вредности» аукционов и «невозможности» борьбы с коррупцией.

Миф 15. Общественные блага может предоставлять только государство

В качестве основного оправдания государственного вмешательства в экономику обычно приводят такой аргумент: именно оно предоставляет гражданам общественные блага – товары и услуги, которые частный сектор производить не в состоянии. Ключевое свойство общественных благ – «неисключаемость»: потребителям нельзя запретить пользоваться таким благом, независимо от того, платят они за это или нет. Например, армия обеспечивает безопасность всех жителей страны – даже тех, кто не платит налогов. Неисключаемость не позволяет собирать деньги за потребление таких товаров и услуг, поэтому предприниматель не сможет окупить свои издержки на их производство.

Противники «невидимой руки рынка» часто считают неисключаемыми товары, которые таковыми не являются. Классическим примером общественного блага многие экономисты (включая нобелевского лауреата Пола Самуэльсона, автора знаменитого учебника «Экономикс») считают услуги маяка, который не может собирать плату с проходящих мимо кораблей.

Однако в Великобритании, как написано в классической работе The Lighthouse in Economics («Роль маяка в экономике») Рональда Коуза (тоже нобелевского лауреата по экономике), на протяжении столетий маяки находились в частной собственности и их владельцы успешно собирали плату с кораблей.

Развитие технологий снижает издержки сбора средств и тем самым сокращает круг неисключаемых благ. Например, автомобильные дороги: современные технологии позволяют не только распознавать автомобиль и автоматически собирать плату за проезд, но и дифференцировать ее в зависимости от участка дороги и времени суток, регулируя тем самым плотность транспортных потоков. Благодаря взиманию платы за въезд в центр города в Сингапуре и Лондоне удалось существенно сократить пробки, а в Южной Калифорнии, где плату за специальные «быстрые» полосы движения меняют каждые шесть минут, – снизить плотность трафика на автострадах. При этом удельные издержки настолько низки, что удается с лихвой окупать расходы на оборудование. Например, плата за въезд в центральную часть Лондона – всего 8 фунтов (сначала была даже 5 фунтов), но этого оказалось достаточно, чтобы уже через месяц после введения новых правил пробки уменьшились на 20 %, а средняя скорость в центре выросла более чем в два раза. Хотя и в Лондоне, и в Сингапуре оператором является государство, с этой работой вполне бы справилась частная компания, которую можно было бы нанять, например, продав операторскую лицензию с аукциона.

Социальные предпочтения – тоже не препятствие. Например, пригородные железнодорожные перевозки в России рассматриваются как общественное благо и субсидируются государством. Однако во многих странах их осуществляют частные операторы, которые получают лицензию на аукционе заявок на минимальную субсидию.

Другое обоснование госвмешательства в экономику – так называемые экстерналии (или внешние эффекты). Классическим примером является загрязнение окружающей среды. Предприятия, выбрасывающие в атмосферу парниковые газы, не заботятся о состоянии озонового слоя – для них это всего лишь побочный эффект производства, не влияющий на прибыль компании. Может ли «невидимая рука» изменить стимулы предпринимателей в этом случае?

Приверженцы госвмешательства предпочтут рассчитать для каждого предприятия уровень выбросов, оптимальный с точки зрения общества. Однако гораздо эффективнее задействовать рыночные механизмы и предоставить компаниям возможность торговать квотами на выбросы. Предприятия, которые могут сократить выбросы без существенного ущерба для производства, получат стимул снизить уровень загрязнения и передать свою квоту другим предприятиям, которым сокращение выбросов обошлось бы слишком дорого. Эта идея, реализованная в последние десятилетия в некоторых штатах США, лежит и в основе Киотского протокола. Подписавшие его страны договорились организовать глобальный рынок квот на выбросы парниковых газов. Таким образом, роль государств заключается не в предоставлении общественного блага – чистого воздуха, а в создании условий для вовлечения его в рыночный оборот. Появление глобального рынка квот на выбросы, в свою очередь, будет способствовать не только их снижению, но и созданию стимулов для инвестиций в более экологически безопасные технологии.

И все же существуют услуги, которые частные предприниматели предоставить действительно не в состоянии. К их числу относятся так называемые рыночные институты – обеспечение прав собственности, выполнения контрактов, а особенно поддержка конкуренции. Все перечисленное трудно предоставлять за плату. От развития конкуренции и снижения барьеров в отрасли выигрывают производители, только собирающиеся выйти на рынок, и потребители, которые организованы гораздо хуже производителей. Им противостоят предприниматели, уже работающие на рынке и, естественно, не заинтересованные в усилении конкуренции.

Главная проблема рыночной экономики заключается в том, что состояние честной и открытой конкуренции на рынке – ключевое условие успеха «невидимой руки» – не обязательно является равновесным в долгосрочной перспективе. Наиболее эффективные компании вытесняют остальных, после чего приобретают такую власть, что изменяют правила игры в свою пользу и ограничивают вход на рынок потенциальных конкурентов. Как это ни парадоксально, жертвой конкурентной борьбы в конце концов может стать сама конкуренция.

Как и во времена Адама Смита, в большинстве ситуаций «невидимая рука» рынка эффективно защищает интересы общества. Однако, как и прежде, она сама нуждается в защите. Роль государства и общества заключается как раз в том, чтобы поддерживать и защищать «невидимую руку» от неизбежных попыток ограничить ее возможности.

Миф 16. Все инфраструктурные отрасли – это естественные монополии

«Невидимая рука» рынка работает только тогда, когда на нем существует конкуренция. Даже самые ярые противники государственного вмешательства в экономику согласны, что государство обязано бороться с монополиями. Гораздо труднее понять, как это осуществлять на практике. Особенно усложняет ситуацию неясность понятия «естественная монополия».

Действительно, как определить, является ли та или иная монополия естественной? Ставки в этой ученой дискуссии очень высоки, поскольку, объявив монополию естественной, можно избежать ее разделения, а объявив естественную монополию частью конкурентной отрасли, удастся отразить попытки ее регулирования.

Существуют две полярные точки зрения. На одном полюсе находятся те, кто считает, что естественных монополий не бывает вообще. Иногда даже приходится слышать мнение, что сам термин придуман в России. Приверженцы противоположной точки зрения предлагают признать все инфраструктурные компании естественными монополиями, которые нужно не только сохранять, но и защищать от конкуренции, чтобы не допустить неэффективного расходования ресурсов.

Интересно, что в Законе «О естественных монополиях» содержится целых два определения подобных монополий: первое – простое и понятное (в статье 4), а второе – правильное (в статье 3).

Статья 3 гласит: естественная монополия – это «состояние товарного рынка, при котором удовлетворение спроса на этом рынке эффективнее в отсутствие конкуренции в силу технологических особенностей производства (в связи с существенным понижением издержек производства на единицу товара по мере увеличения объема производства)».

Казалось бы, лучше и не скажешь – в каждом конкретном случае нужно всего лишь воспользоваться определением и проверить, является ли монополия естественной. Однако сделать это не так-то просто. Неочевидно, как измерить издержки: у монополии нет стимулов их раскрывать, а базис для сравнения по определению отсутствует, поскольку конкурентов нет. К тому же непонятно, как определить «товарный рынок».

Приведенное в законе определение рынка как «сферы обращения товаров, не имеющих заменителей, или взаимозаменяемых товаров» не очень помогает – неясно, где провести черту между заменяемыми или незаменяемыми товарами. Например, является ли рынок телефонной связи с фиксированным доступом отдельным или это часть большого рынка телекоммуникационных услуг? Еще недавно о взаимозаменяемости мобильной и фиксированной связи не было и речи. Но теперь, когда тарифы на фиксированную связь становятся повременными, а ввод новых номеров по-прежнему происходит крайне медленно, никого не удивляет, что количество абонентов мобильной связи уже превысило количество абонентов обычных телефонных сетей, а IP-телефония захватывает рынок международных телефонных переговоров.

Есть и проблемы, связанные с размером рынка. Вполне возможно, что с увеличением объема выпуска товаров или услуг удельные издержки падают лишь до некоторого предела, а затем опять начинают расти. В этом случае «естественность» монополии зависит от размера рынка: если спрос достаточно высок, то на нем найдется место для нескольких эффективных компаний; если же низок – то монополия, естественно, вытеснит конкурентов. Еще в 1998 г. в каждом стандарте сотовой связи в Москве работал один оператор. Казалось, что больше и быть не может: у каждого оператора было лишь несколько десятков тысяч абонентов, и разворачивать для такого маленького рынка дублирующую сотовую инфраструктуру не имело смысла. Сейчас же, например, в стандарте GSM в столице работают три оператора, даже в стандарте Wi-Max нашлось место для двух конкурирующих сетей.

Чтобы не ломать голову над этими вопросами, авторы 4-й статьи Закона приводят полный перечень естественных монополий. Этот подход прекращает споры: раз в Законе написано, что магистральные нефтепроводы – естественная монополия, значит, так оно и есть. Однако это противоречит определению 3-й статьи – развитие технологий и изменение рыночной конъюнктуры может сделать естественную монополию неестественной и наоборот.

Простой тест на естественность монополии – проверить, насколько она боится конкуренции. Настоящая естественная монополия хорошо понимает, что «размер имеет значение»: даже если конкуренты и смогут выйти на рынок, им не удастся отобрать его большую долю. Типичный пример – железные дороги в Швеции. Там провели классическое вертикальное разделение отрасли на инфраструктуру и железнодорожные перевозки, после чего была разрешена свободная конкуренция на рынке перевозок. За 10 лет новым компаниям удалось отвоевать у монополии лишь около 10 % рынка – «эффект масштаба» защищает ее лучше всяких ограничений на вход.

Если же «естественная» монополия понимает свою уязвимость, то предпочитает интерпретировать упомянутую в Законе «неэффективность в отсутствие конкуренции» следующим образом. Чтобы избежать «неэффективности», нужно защититься от конкуренции. Например, российское правительство всегда противилось попыткам строительства частных нефтепроводов, а РАО «ЕЭС России» – созданию частных сетей передачи электроэнергии. Вводя административные ограничения, монополии доказывают, что их «естественность» связана не с технологическим эффектом от масштаба, а с превосходством в лоббировании. К счастью, таких амбиций нет у российской почты (также упомянутой в статье 4) – чего бы стоило введение ограничений на предоставление частных почтовых услуг, например экспресс-почты или даже электронной почты.

Еще одна отрасль, в которой легко спутать естественные и неестественные монополии, – это железнодорожный транспорт. В России принято считать, что инфраструктура является естественной монополией, а перевозки – конкурентным сектором. Подобная точка зрения доминирует и в ЕС, где вертикальное разделение железнодорожного сектора на инфраструктуру и перевозки уже было проведено в нескольких странах. Результаты реформы, например, в Англии трудно признать успешными. В Швеции, как мы уже упоминали, реальной конкуренции тоже не возникло.

Но главное не это – дело в том, что в Европе с ее развитой сетью автодорог железнодорожный транспорт играет другую роль и поэтому имеет иную структуру издержек. Для нас более актуален опыт стран со сходными размерами железнодорожной сети и структурой грузооборота. Оказывается, что на железнодорожном транспорте США, Канады, Мексики, Аргентины и Бразилии естественных монополий нет совсем. На рынке грузоперевозок этих стран конкурируют несколько вертикально интегрированных компаний, владеющих (на правах собственности или долгосрочной аренды) как инфраструктурой, так и подвижным составом. Компании не получают субсидий и при этом успешно инвестируют в инфраструктуру. Например, в Мексике продажа долгосрочных концессий на эксплуатацию вертикально интегрированных железнодорожных компаний кардинально изменила ситуацию в отрасли всего лишь за несколько лет. Компании превратились из убыточных в прибыльные, выросли грузооборот и инвестиции в инфраструктуру, повысилась в 3–4 раза производительность труда, а кроме того, между ними возникла реальная конкуренция.

Можно ли что-то подобное реализовать в России? В западной части страны, где плотность сети железных дорог высока, есть все условия для организации конкуренции между вертикально интегрированными концессиями, а в восточной части страны с невысокой плотностью этого сделать нельзя. Исследования, проведенные с использованием американских данных, показывают, что рынок одной лишь европейской части страны достаточно велик для того, чтобы на нем поместилось несколько (вплоть до десяти!) конкурирующих вертикально интегрированных компаний. Например, в Мексике три основные компании обслуживают железнодорожную сеть, примерно равную по размеру сети Центрального федерального округа.

Изменения в технологиях производства и в структуре экономики могут приводить к тому, что некоторые естественные монополии перестают быть таковыми, а другие, наоборот, ими становятся. Для правильного определения естественной монополии необходимо всего лишь прочитать статью 3 и, как это делают в других странах, провести количественный экономический анализ, а не полагаться на общепринятые стереотипы, которые так ловко используют заинтересованные группы.

Миф 17. Регулирование тарифов естественных монополий должно основываться на контроле их издержек

Даже если естественных монополий слишком много, они все равно так или иначе будут существовать, и цены на их услуги не только можно, но и нужно регулировать. При этом целью регулирования не может быть ограничение инфляции (в конце концов, для этого есть инструменты денежно-кредитной политики). Главные задачи – это перераспределение монопольной ренты в пользу потребителей и предоставление монополиям стимулов и ресурсов для повышения эффективности их работы.

Пока что система регулирования в лучшем случае отсутствует, а в худшем – не дает стимулов для снижения издержек. До кризиса 1998 г. работала система ежеквартального пересмотра тарифов. Они назначались на уровне издержек плюс фиксированный процент на обновление основных фондов. Таким образом, естественные монополии были заинтересованы в завышении издержек и в непрозрачности. После кризиса ситуация несколько изменилась. Хотя система и не была формально пересмотрена, тарифы росли медленнее и реже, причем их повышение определялось не по формулам, а в результате переговоров с правительством. Но эта система также не давала эффективных стимулов. Высокие издержки обычно служат козырем на переговорах – правительство рассматривает состояние дел в отрасли, необходимость инвестиций и в случае увеличения издержек повышает тарифы. При этом монополисты понимают: если им удастся снизить издержки, то в следующем году тарифы будут соответствующим образом понижены или станут расти не так быстро.

Для создания стимулов к повышению эффективности во многих странах используется альтернативный метод регулирования – так называемый ценовой потолок (price cap). Суть его проста – средний тариф монополиста в реальном выражении не может расти быстрее заданного темпа. Как правило, последний назначают таким образом, чтобы тарифы монополии росли медленнее, чем индекс потребительских цен, например на 2–3 % в год. Впрочем, сама величина опережения или отставания имеет второстепенное значение. Главное, что регулирующий орган и монополист обязуются придерживаться формулы долгое время. Тогда монополия имеет все стимулы для снижения издержек, ведь каждый сэкономленный рубль поступает ей в карман. Рост тарифов определен формулой и не зависит от издержек. При этом регулирующий орган экономит огромные ресурсы на мониторинге, поскольку ему больше не нужно проверять финансовые потоки и инвестиционные планы монополии. Другое преимущество этой модели в том, что потребители услуг монополиста получают предсказуемые цены на несколько лет вперед.

Конечно, договориться надолго о тарифах трудно. И у государства, и у монополиста будет возникать мотивация к пересмотру формулы. Если монополисту удастся существенно повысить эффективность, у правительства и потребителей появится искушение снизить тарифы. Если же монополист считает, что правительство не сможет устоять перед этим соблазном, то стимулы к инвестициям окажутся уничтожены. Де-факто это будет означать возврат к затратной модели ценообразования.

Не менее опасна ошибка и «в другую сторону». Если издержки монополиста повысятся сверх ожидаемого, он столкнется с угрозой банкротства, как это случилось, например, во время печально известного энергетического кризиса в Калифорнии 2000–2001 гг. Более того, если не пересмотреть тарифную формулу в сторону повышения, то и банкротство не спасет – стоимость компании при такой тарифной политике будет равна нулю, и на конкурсных торгах ее никто не купит. Поэтому обычно в случае банкротства формулу ценового потолка пересматривают, но обязательным условием пересмотра является смена собственника или – в случае государственной собственности – хотя бы менеджмента.

Остаются два вопроса: как установить начальный уровень тарифов и как выбрать реальные темпы их роста? Более низкий начальный уровень компенсируется более высокими темпами роста. Эти вопросы взаимосвязаны, но ответить на любой из них очень трудно, особенно в России. Не вполне понятно, насколько сегодняшние тарифы справедливы, завышены или занижены. Очевидно, что они ниже мировых цен, но в России намного дешевле многие факторы производства, в частности труд. Кроме того, значительная часть издержек одной естественной монополии непосредственно зависит от тарифов другой. Например, электростанции работают на газе, уголь перевозится по железной дороге. Получается, что надо определять тарифы не для каждой естественной монополии, а для всех сразу.

Все вышесказанное относится и к государственным, и к частным естественным монополиям, что особенно важно: последние должны возникнуть, например, на местах – в ходе реформы жилищно-коммунального хозяйства. При этом сама приватизация естественных монополий и лицензии на осуществление монопольных услуг дают дополнительную возможность определения справедливых тарифов. Можно продать с аукциона либо саму монополию, либо право на управление ею. Тогда, если тарифы оказались завышенными, покупатель этой монополии заплатит большие деньги за возможность собирать эти тарифы с потребителей. Вырученные средства государство может использовать, например, для компенсации издержек потребителей. Впрочем, этот механизм требует проведения честного и конкурентного аукциона.