Текст книги "Древний Рим. События. Люди. Идеи."

Автор книги: Сергей Утченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)

Однако в Риме напрасно так торопились праздновать победу. В скором времени события приняли совершенно непредвиденный оборот. Во–первых, отступавшему Антонию удалось соединиться с войсками Лепида (в Нарбоннской Галлии). Во–вторых, Октавиан вместо преследования Антония, опираясь на войско, находившееся под его командованием, начал добиваться консулата. Сначала он пытался уговорить Цицерона выставить вместе с ним и свою кандидатуру, но затем, убедившись в бесплодности этих попыток, стал действовать прямее: летом в Рим прибыла делегация от его армии, и, когда требование этой делегации о предоставлении Октавиану консулата встретило противодействие, один из центурионов выхватил меч и воскликнул: вот, кто его даст!

И действительно, вскоре после этого юный наследник Цезаря по примеру своего знаменитого отца перешел через Рубикон и двинулся с войском к Риму. В городе началась паника: вывозили жен и детей, ценное имущество. Сенат был вынужден признать свое бессилие, тем более что прибывшие из Африки два легиона тоже перешли на сторону Октавиана. Город был взят без боя. Октавиана избрали консулом, и первой же мерой, проведенной по его инициативе, было решение, по которому убийцы Цезаря лишались «воды и огня», т. е. объявлялись вне закона. Вслед за этим отменялись решения сената, направленные против Антония и Лепида, чем создавалась основа для торжественного и полного примирения вождей цезарианцев.

И оно произошло. В ноябре 43 г. около Бононии, на маленьком речном островке состоялась встреча трех вождей цезарианцев. Каждый из них прибыл к месту встречи, приведя с собою по пять легионов. Первым по наведенному мосту перешел на островок Лепид и, убедившись в отсутствии опасности, подал знак плащом своим сотоварищам.

Совещание Антония, Октавиана и Лепида, происходившее на глазах их войска, продолжалось два дня. Здесь было положено начало тому соглашению, которое в дальнейшем получило название второго триумвирата. Целью этого соглашения была борьба с заговорщиками, т. е. Брутом и Кассием, и распределение между собой важнейших провинций. Так как предполагаемые военные действия против заговорщиков требовали серьезной подготовки и значительных расходов, то было решено выделить для награды солдатам земельные участки в самой Италии. Эти участки предполагалось конфисковать у их владельцев, для чего были намечены земли 18 италийских городов. Кроме того, подготовлялись проскрипционные списки, т. е. списки лиц, присуждаемых к смертной казни с конфискацией всего их имущества. В эти списки включались не только имена личных врагов триумвиров, но и просто богатых людей, что опять–таки давало возможность мобилизовать крупные средства.

Второй триумвират в отличие от первого не был всего лишь неофициальным соглашением. Власть триумвиров утверждалась особым решением народного собрания. Они получали право – на пять лет – назначать сенаторов и магистратов, издавать законы, устанавливать налоги, чеканить монету; им же принадлежала на этот срок высшая судебная власть (без права апелляции).

С момента возвращения триумвиров в Рим и юридического оформления их власти началась вакханалия проскрипционных убийств и конфискаций. За голову каждого осужденного назначалась крупная награда, рабам же, кроме денежного вознаграждения, была еще обещана и свобода. Всячески поощрялись доносы родственников друг на друга. Предоставление проскрибированным убежища, укрывательство их – карались смертной казнью.

Разгул проскрипций вскрыл страшную картину разложения римского общества. Казалось, что все родственные связи, все узы дружбы были расторгнуты. Дети доносили на своих родителей, рабы и отпущенники на своих господ, жены – на мужей. Римский историк Веллей Патеркул установил даже особую шкалу морального разложения: на первом месте в смысле предательства стояли сыновья, стремившиеся получить наследство, затем шли отпущенники, затем – рабы; наибольшую же стойкость и верность проявили все–таки жены.

Страшный пример того, как следует относиться к родственникам, к друзьям, к политическим союзникам, показали прежде всего сами триумвиры. «Первым из приговаривавших к смерти, – пишет Аппиан, – был Лепид, а первым из приговоренных – брат Лепида, Павел. Вторым из приговаривавших к смерти был Антоний, а вторым из приговоренных – дядя Антония, Луций; в свое время и Луций и Павел высказались за объявление Лепида и Антония врагами отечества». Октавиан хотя и не объявил никого из своих родственников включенным в проскрипционные списки, но зато пошел навстречу настояниям Антония и согласился на включение в эти списки своего недавнего союзника – Цицерона.

Цицерон пытался бежать, сел уже на корабль, но море оказалось бурным, а он не выносил качки. Пришлось вернуться и высадиться на пустынном берегу, но здесь он был опознан, выдан и убит. Солдату, который доставил в Рим его голову и правую руку, Антоний выдал награду в десятикратном размере. Он поставил голову на стол и долгое время наслаждался этим ужасным зрелищем. А его жена Фульвия колола язык оратора булавками. Затем голова Цицерона была поставлена около ростр, с которых столько раз гремели его речи, вызывая восторг римлян.

Общее число жертв было весьма велико. Различные авторы называют различные цифры. Аппиан, например, говорит о гибели 300 сенаторов и 2000 всадников. Но так как проскрипционные списки не раз менялись, а кроме того, погибло много людей, вообще ни в какие списки не внесенных, то едва ли можно говорить о каких–то точных цифровых данных. Следует также заметить, что, против ожиданий, больших средств проскрипции триумвирам не дали – слишком многое разграблялось солдатами. Конфискация земель 18 городов тоже пока была отложена. Зато был введен чрезвычайный налог на зажиточных граждан (в 1/50 часть всего имущества).

Пока триумвиры в Италии вели борьбу с противниками и собирали средства для предстоящих военных действий, «республиканцы», не менее деятельно и также не останавливаясь перед прямым и открытым вымогательством, действовали в провинциях. В Сицилии утвердился Секст Помпей; Сирия, Греция и Македония оказались в руках Брута и Кассия. Они не менее жестоко расправлялись с цезарианцами, чем триумвиры со своими противниками. Провинциальные города облагались огромными налогами, вассальные царства обязаны были оказывать помощь как денежными средствами, так и живой силой.

В конечном счете Брут и Кассий сосредоточили войска на границе Македонии и Фракии, около города Филиппы. Здесь ими был создан укрепленный лагерь, заняты наиболее выгодные позиции. Сюда же направили свою армию Антоний и Октавиан, и через два с половиной года после убийства Цезаря именно здесь произошла решающая схватка между преемниками покойного диктатора и «республиканцами».

Плутарх и Аппиан дают подробное, развернутое описание битвы при Филиппах. Они оба подчеркивают, что, несмотря на более выгодное в военном да и в морально–политическом отношении состояние войск «республиканцев», их вожди, и главным образом Брут, были охвачены тяжелыми предчувствиями. Как всегда, оба древних историка уделяют много места и внимания перечислению различных знамений, явно неблагоприятных для «республиканцев». И все же Брут в гораздо большей степени, чем Кассий, был сторонником немедленного и решительного сражения. А когда один из его друзей поддержал на военном совете не его, но Кассия и предложил переждать хотя бы зиму, Брут обратился к этому своему другу с ироническим вопросом: что рассчитывает тот выиграть, откладывая сражение до будущего года? – «Да хоть бы прожить лишний год, и то хорошо», – неожиданно отвечал спрашиваемый. Этот ответ, как уверяет Плутарх, возмутил всех присутствующих, в том числе и Кассия, и было решено дать сражение на следующий же день.

Битва при Филиппах происходила как бы в два приема. В первый день против Брута, командовавшего правым крылом, стояли войска Октавиана, против Кассия – войска Антония. Воины Брута ринулись в атаку, даже не дождавшись пароля и команды. Они смяли передние ряды неприятеля, обошли его левый фланг и захватили лагерь. Октавиан, который был в этот день болен и лежал в палатке, еле успел избежать плена и спастись бегством. Однако такой слишком быстрый успех имел свою оборотную сторону: солдаты не окружили и не преследовали врага, они увлеклись разграблением лагеря.

На левом фланге армии «республиканцев» ситуация сложилась куда менее благоприятно. Кассий обнаружил в этой битве несвойственную ему медлительность и нерешительность. Войскам Антония удалось зайти ему в тыл, и вскоре после этого конница начала беспорядочно отступать к морю, затем дрогнула и пехота. Видя свое дело проигранным и ничего не зная о победе Брута, Кассий удалился в какую–то пустую палатку, где и был убит – по собственной просьбе – одним из своих отпущенников. По существу это было самоубийство, но самоубийство по недоразумению. Брут плакал над телом друга, называя его последним римлянином, говоря, что Риму не видать больше людей такой отваги и такой высоты духа.

Через несколько дней состоялось второе сражение. Правое крыло, которым снова командовал сам Брут, одержало верх над неприятелем и даже обратило его в бегство. Но командующие левым флангом войск «республиканцев», боясь обхода, слишком растянули его, боевая линия чрезвычайно истончилась и была прорвана; тогда неприятель ударил Бруту в тыл. Это было поражение, несмотря на то, что Брут «в этот грозный час свершил все возможное и как полководец, и как простой воин». В сражении погибло немалое количество видных представителей «республиканской» партии.

Окруженный группой ближайших друзей и военачальников, Брут провел ночь в лесу, расположившись в лощине у подножия высокой скалы. Плутарх, ссылаясь на свидетельство одного из его спутников, утверждает, что Брут, глядя в звездное небо, декламировал Еврипида. Под утро, когда кто–то сказал, что больше медлить нельзя и следует бежать, он тотчас же откликнулся: «Вот именно, бежать и как можно скорее. Но только с помощью рук, а не ног». После этого он с двумя–тремя друзьями отошел несколько в сторону и затем, укрепив рукоять меча в земле, с силой бросился на обнаженный клинок и тут же испустил дух. Герой обеих побед Марк Антоний (Октавиан фактически не принимал участия ни в первой, ни во второй битве), найдя тело Брута, укрыл его своим роскошным, стоившим целое состояние, пурпуровым плащом. Урну с прахом он распорядился отослать матери Брута – Сервилии.

После битвы при Филиппах стало ясно, что надеждам еще оставшихся в живых «республиканцев» нанесен окончательный удар. Поэтому кое–кто решил перейти на сторону триумвиров. Что касается победителей, то они заново распределили между собой провинции, после чего Антоний отправился на Восток, а больной Октавиан вернулся в Италию, где ему предстояло решить острейший вопрос – наделение ветеранов землей.

Выше упоминалось о том, что триумвиры еще в самом начале своей деятельности решили пустить под раздел земли 18 городов. Теперь два города (Регий и Вибон) освобождались от этой повинности, ветеранов расселяли в 16 италийских городах. Все это были старые, богатые города главным образом Северной и Средней Италии. Земли, принадлежавшие местным жителям испокон веку, конфисковывались и передавались новым владельцам, т. е. ветеранам, причем передавались вместе с рабами и прочим живым и мертвым инвентарем. Местные жители беспощадно сгонялись с земли; ветераны вели себя, как завоеватели во вражеской стране.

Само собой разумеется, что жители обреченных городов выражали крайнее недовольство и даже возмущение подобным положением дел. Но если иметь в виду чисто экономическую сторону вопроса, то триумвирам нельзя отказать в определенной последовательности их аграрной политики. Проводившиеся ныне конфискации можно считать как бы продолжением проскрипций. Объявлялся поход против крупного италийского землевладения. Величина наделов, получаемых ветеранами, нам точно не известна, но по некоторым косвенным данным можно судить о том, что они были очень невелики. Н. А. Машкин говорит в своей книге даже о торжестве – правда, кратковременном – мелкого землевладения, а некоторые западные ученые, например Р. Сайм, считают действия Октавиана революционными и расценивают передел земель италийских городов, как социальный переворот.

Во всяком случае, положение в Италии становилось чрезвычайно напряженным. Разоряемые италийские землевладельцы скапливались в Риме, они были резко настроены против солдат и ветеранов. Нередко происходили стычки между солдатами и толпой. Флот Секста Помпея затруднял снабжение Италии продовольствием, в стране начинался голод, разруха. На дорогах появились шайки разбойников, которые грабили путников, а иногда даже захватывали их в плен, увозили и продавали в рабство. По ночам толпы вооруженных грабителей бесчинствовали в самом Риме, возможно, это были солдаты.

Царившее в стране недовольство попытались возглавить близкие к Антонию люди: его брат Луций Антоний, консул 41 г., и жена Антония – энергичная и властолюбивая Фульвия. Они вели яростную агитацию против Октавиана, доказывая, что он один несет ответственность за конфискации земель, разорение владельцев и чуть ли не за все насилия и грабежи в Италии. Уверяли, что Марк Антоний, как только вернется с Востока, сложит свои чрезвычайные полномочия и «восстановит свободу». Противникам Октавиана удалось навербовать войско из недовольных италийских жителей, а также из ветеранов.

Луция Антония и Фульвию, конечно, нельзя считать бескорыстными защитниками разорявшихся италиков. Причина их противоречий и даже вражды с Октавианом лежала глубже – она заключалась в борьбе за монопольное право наделения землей ветеранов. Это была серьезная политическая проблема, ибо речь шла о создании новой, достаточно широкой социальной опоры. Октавиан, сгоняя с земель городов сотни, пусть даже тысячи более или менее крупных владельцев и распределяя наделы среди десятков тысяч ветеранов (а он распределял земли солдатам 34 легионов), приобретал таким образом массовую и прочную опору. Если от него не удалось вырвать это право наделения землей, то следовало, по крайней мере, создаваемому Октавианом новому социальному слою противопоставить всех тех, кого эти новые владельцы разоряли и вытесняли. Это и послужило причиной очередной вспышки гражданской войны.

Война началась с ряда восстаний в среднеиталийских городах. Аппиан утверждал, что, опасаясь раздела земель, восстала почти вся Италия. После ряда стычек и маневров Октавиану и его полководцам, главным образом наиболее талантливому из них – Марку Випсанию Агриппе, удалось запереть войско восставших в Перузии. Осада города длилась несколько месяцев, наконец голод принудил осажденных к капитуляции (весна 40 г.). Луций Антоний получил прощение, его солдаты перешли к Октавиану, но Фульвии пришлось бежать. Город был отдан на разграбление, члены муниципального совета казнены. Октавиану разрешалось вступить в Рим в одежде триумфатора и присуждался лавровый венок.

Население Рима да и всей Италии с восторгом приветствовало окончание военных действий. Все жаждали прочного устойчивого мира. Однако время для него еще не пришло – не успела окончиться Перузинская война, как уже начал назревать новый конфликт между Октавианом и Антонием.

Антоний, как уже было сказано, после битвы при Филиппах отправился на Восток. Основная цель заключалась в сборе средств для расплаты с солдатами, а также для подготовки парфянского похода, о чем мечтал еще Юлий Цезарь. Но для этого следовало сначала разобраться в сложных, как всегда, восточных делах: произвести династические перемены в ряде вассальных царств, покарать и обложить налогами те города и области, которые поддерживали «республиканцев», предоставить какие–то привилегии своим приверженцам.

Плутарх весьма красочно описывает пребывание Антония на Востоке: «Когда… Антоний переправился в Азию и впервые ощутил вкус тамошних богатств, когда двери его стали осаждать цари, а царицы наперебой старались снискать его благосклонность богатыми дарами и собственной красотой, он отдался во власть прежних страстей и вернулся к привычному образу жизни, наслаждаясь миром и безмятежным покоем, меж тем как Цезарь (т.е. Октавиан. – С. У.) в Риме выбивался из сил, измученный гражданскими смутами и войной».

188 Антония окружала целая свита, в которой далеко не последнее место занимали кифареды, флейтисты, плясуны, мимы и прочий, как выражается Плутарх, «чумной сброд». Вот как описывается въезд Антония в Эфес: «Вся Азия, точно город в знаменитых стихах Софокла, была полна «курений сладких, песнопений, стонов, слез». Когда Антоний въезжал в Эфес, впереди выступали женщины, одетые вакханками, мужчины и мальчики в обличии панов и сатиров, весь город был в плюще, в тирсах, повсюду звучали псалтерии, свирели, флейты и граждане величали Антония Дионисом – подателем радостей, источником милосердия».

Из Эфеса Антоний переехал в Тарс (столица Киликии) и сюда он вызвал Клеопатру, которая должна была оправдаться перед ним от возводимых на нее обвинений в сочувствии и помощи Кассию. И вот тогда–то «ко всем природным слабостям Антония прибавилась последняя напасть – любовь к Клеопатре». Царица прибыла в Тарс по реке Кидн на корабле «с вызолоченной кормой, пурпурными парусами и посеребренными веслами, которые поднимались и опускались под напев флейты, стройно сочетавшийся со свистом свирелей и бряцанием кифар. Царица покоилась под расшитой золотом сенью в уборе Афродиты, какою изображают ее живописцы, а по обе стороны ложа стояли мальчики с опахалами – будто эроты на картинах. Подобным же образом и самые красивые рабыни были переодеты нереидами и харитами и стояли кто у кормовых весел, кто у канатов. Дивные благовония восходили из бесчисленных курильниц и растекались по берегам. Толпы людей провожали корабль по обеим сторонам реки, от самого устья, другие толпы двинулись ей навстречу из города… И повсюду разнеслась молва, что Афродита шествует к Дионису на благо Азии».

Результат этой встречи заключался в том, что подготовка похода против парфян фактически была отложена и Антоний отправился с Клеопатрой в Александрию, где в непрерывных пирах и увеселениях он провел зиму 41/40 г. От этого приятного времяпрепровождения его оторвали такие события, как вторжение парфян и гражданская война в Италии.

Антоний направляется в Италию. К нему присоединяется Домиций Агенобарб, который приводит с собой республиканский флот, а затем они оба заключают союз с Секстом Помпеем. Казалось, что столкновение Октавиана с этой коалицией неизбежно. Дело дошло до того, что войска Октавиана и войска Антония сошлись у Брундизия. Однако, как случалось и раньше, солдаты обеих армий настояли на примирении полководцев. К тому же пришло известие о смерти Фульвии, которая была настроена гораздо более непримиримо, чем сам Антоний.

После этого состоялось так называемое Брундизийское соглашение. Провинции были снова перераспределены: Антоний теперь официально получал все восточные провинции, Октавиан – все западные, а за Лепидом, который все больше и больше отступал на задний план, по–прежнему сохранялась Африка. Соглашение было скреплено династическим браком: Антоний женился на сестре Октавиана, которая незадолго до всех этих событий овдовела.

В скором времени Брундизийское соглашение было дополнено еще одним: договором, заключенным триумвирами с Секстом Помпеем в Путеолах (или в Мизене) в 39 г. По этому соглашению Помпей признавался командующим всеми морскими силами, за ним закреплялись Сицилия и Сардиния, признавалась его власть над Пелопоннесом. Все бежавшие к нему из Рима (от проскрипций) получали прощение, все рабы, служившие в его войсках, объявлялись свободными.

Однако прочного мира, которого так жаждало все население Римской державы, не получилось и теперь. После заключения договора в Путеолах Антоний снова направился на Восток. Положение там было довольно напряженным. Уже упоминалось о вторжении парфян в 40 г. в пределы Римского государства. Они захватили Сирию и некоторые области Малой Азии. Правда, в 39 г. полководцу Антония Вентидию Бассу (это был один из наиболее опытных и испытанных военачальников) удалось вытеснить парфян из захваченных ими областей, но парфянская проблема в целом оставалась нерешенной, планы Цезаря – нереализованными, поражение Красса – неотмщенным. Антоний стремился к «настоящей», большой войне против Парфии.

Не наступило мира и в самой Италии. Договор, заключенный с Секстом Помпеем в Путеолах, оказался непрочным. Его флот по–прежнему затруднял подвоз продовольствия в Италию, бегство же рабов из Рима в Сицилию приняло колоссальные размеры. Общественное мнение в Риме складывалось теперь далеко не в пользу Помпея. Этим решил воспользоваться Октавиан, чтобы окончательно разделаться с полупиратским государством – постоянной угрозой Риму.

Однако начало военных действий, пока флотом руководил сам Октавиан, оказалось чрезвычайно неудачным. Он потерпел поражение, флот его частично был разбит и потоплен в бою, частично погиб во время бури. Пришлось искать помощи у Антония. Весной 37 г. в Таренте произошло свидание Октавиана с Антонием. Антоний передал своему коллеге флот из 130 судов, сам же он нуждался в сухопутном войске. Октавиан предоставлял поэтому в его распоряжение 20 тыс. солдат для парфянского похода. Кроме того, во время Тарентинского свидания было принято решение о продлении чрезвычайных полномочий триумвиров еще на пять лет.

Война с Секстом Помпеем возобновилась. Теперь во главе флота стоял Агриппа, прославившийся еще во время Перузинской войны. В двух морских сражениях (36 г.) Помпей был разбит, бежал в Малую Азию и там погиб. Эмилий Лепид, который выступал в ходе войны как союзник Октавиана, попытался вдруг захватить власть над Сицилией. Однако войско ему изменило и перешло на сторону Октавиана. Последний завершил свою победу над Помпеем весьма своеобразным образом: всех беглых рабов из войска Помпея разоружили, доставили в Италию (всего 30 тыс. человек) и передали их бывшим владельцам. Октавиан настолько гордился этим актом, что в составленном несколько лет спустя знаменитом перечне «Деяния божественного Августа», специально подчеркивал: «Море я очистил от пиратов. Взяв в этой войне около 30 тыс. рабов, которые бежали от своих господ и подняли оружие против государства, я передал их господам для надлежащего наказания». И это после того, как по Путеольскому соглашению всем рабам, находившимся в государстве Секста Помпея, торжественно гарантировалась свобода! Из одной этой фразы «Деяний» можно извлечь весь моральный кодекс а также всю теорию и практику рабовладения.