Текст книги " Не родная кровь. Мы будем на этой войне. (СИ)"

Автор книги: Сергей Лобанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

   Армейские чины с обеих сторон стремились заполучить побольше, чтобы успеть подготовиться. Никто уже не верил, что есть сила способная на деле остановить раскручивающийся маховик гражданской бойни.

   Это происходило по всей стране.

   Глава III

   Фатум

  Фёдор и в самом деле нашёл убежище у своего молодого и наглого подельника Олега Мухина. Тот проживал один в однокомнатной квартирке в обычной панельной пятиэтажке. Жил он тихо и даже незаметно, понятия не имея, как зовут соседей из квартир на площадке, не говоря уж о других этажах. Впрочем, и те ничего не знали и знать не хотели о нём. Это было только на руку молодому отморозку. Он принял Трошина спокойно, как будто точно знал, что тот появится, и предложил гостю занять продавленный диван, стоявший напротив кровати в небольшой комнате со старыми обоями на стенах и таким же древним линолеумом на скрипящем полу.

   Время для затаившихся преступников тянулось мучительно медленно. Они сутками сидели в четырёх стенах, лишь изредка выходя на улицу, где давно уже не было привычной многолюдности и автомобильных пробок.

   И Фёдор, и Олег от джипов избавились. Причём Мухин сжёг свой ещё раньше Трошина, лишний раз доказав, что голова у него работает.

  В конце осени Мухин предложил Трошину план налёта на известного Олегу предпринимателя.

   – Заначка кончается у меня, – однажды мрачно сообщил Олег.

   Он в спортивных штанах и разношенной футболке лежал на заправленной кровати, изнывая, как и Трошин, от безделья.

   – Барыги охренели вообще. Цены ломят. В обычное время этих денег хватило бы на год безбедной жизни, а сейчас даже на самое необходимое не осталось.

   – Предлагаешь тряхнуть кого-нибудь из них? – с деланным безразличием поинтересовался Трошин, тоже лежащий на разложенном диване.

   – Предлагаю, – спокойно отозвался Олег, не меняя своей расслабленной позы. – Не идти же пахать на военных за талоны на жрачку и на прочие блага цивилизации. Но только тряхнуть я хочу не этих, что из-под полы торгуют. Есть у меня на примете один карась жирный.

   – А что ты, поработать для защиты города не хочешь? – о ставаясь внешне спокойным, спросил Фёдор, желая немного побалагурить и за это время подумать, стоит ли выслушивать от своего подчинённого предложение о налёте. Одно дело, когда сам всё планируешь, и совсем другое, когда толком ничего не знаешь и вынужден полагаться на подельника. А ну как тот где-то что-то не учёл? Тогда всё, амба…

   – От кого защищаться-то? – хмыкнул Мухин. – От своих?

   – Не свои они уже, вроде как. Такие вот дела… – неопределённо вздохнул Трошин.

   – Тут в натуре хрен разберёшь, – согласился Мухин. – Вообще-то, для защиты вояки есть, которые, типа, за нас теперь. Вон, сколько в город набилось! Пусть защищают. Я бы на их месте всех политиков –*censored*ов этих зажравшихся к стенке поставил.

   – Так уж и всех? – опять хмыкнул Фёдор.

   – А чё? Конечно всех! Натворили дел и ходу за бугор! – горячо ответил Олег. – А мы барахтайся в этом говне.

   – Ну, полож им, свалили не все, – не согласился Трошин.

   – Те, кто остались, тоже виноваты! Теперь из-за них дело идёт к войне! – настаивал Мухин. – Они могут всё остановить, но продолжают людей к бойне подталкивать. Только для виду говорят, что война не нужна, а сами греются на этом, бабки тоннами гребут. Поэтому они ещё хуже убежавших за бугор. И вообще, я ни за кого воевать не собираюсь. У меня своя голова есть, я сам по себе… Так что там с моим предложением?

   – Давай, выкладывай.

   – В общем, дело такое. Ещё до того, как мы познакомились, работал я менеджером у одного козла на фирме его строительной. И что-то так получилось, не нашёл общего языка с главбухом.

   – Да что ты! – деланно удивился Фёдор. – Ты ж такой компанейский парень!

   Трошин прекрасно успел изучить Мухина за время их знакомства. Это был неглупый, в целом спокойный, но не терпящий любых возражений в свой адрес человек. Когда кт о-то ему перечил, всё его видимое спокойствие испарялось без следа, обнажая истинную сущность конфликтного, замкнутого одиночки, для которого оппонент превращался в личного врага, если не удавалось сразу разрешить спорную ситуацию. И в дальнейшем Мухин умудрялся окончательно испортить отношения с таким оппонентом, ничуть не беспокоясь последствий.

   Вот и сейчас он сразу замкнулся и спросил потускневшим голосом:

   – Дальше рассказывать?

   – Конечно, – примирительно сказал Трошин, понимая, что не стоило зря злить подельника. Признаваясь себе откровенно, Фёдор побаивался его агрессии, вспыхивавшей зачастую на пустом месте, но сейчас не это стало причиной: просто он почувствовал, что был неправ.

   – Короче, конфликт вышел с главбухшей. Она много о себе думала. Знаешь, есть такие падлы, которые считают, что они выше остальных, и строят из себя непонятно что перед другими сотрудниками.

   «Чья бы корова мычала», – мысленно хмыкнул Трошин, но внешне остался невозмутим.

   А Олег продолжал:

   – Естественно, дошло до шефа. Он, понятное дело, принял её сторону. Да, в общем-то, и я не во всём прав был. Не сдержался просто, хотя надо было.

   «Вот это самокритика!», – продолжал мысленно ёрничать Фёдор.

   – Я попросил, чтобы меня уволили. Что и произошло, но самое главное, мне заплатили только официальную часть зарплаты – копейки по сути, а остальное, что считалось премиальной частью, зажали, твари. Я писал жалобы в прокуратуру, в налоговую, в трудовую инспекцию. Толку почти никакого. В общем, должок за этими сволочами есть. Я знаю, где прописан шеф.

   – Богатый мужик? – спросил Фёдор равнодушно.

   – Думаю, не бедный. Фирма его хорошо на плаву держалась.

   – Обычно такие по месту прописки не живут. Если в самом деле денежный, то у него, скорее в сего, коттедж за городом должен быть. Обычно так и бывает.

   – Да, пожалуй. Я тоже так думаю, – согласился Олег. – Но хотя бы хату вынести.

   – И что, попрёшься с этим барахлом по улицам, полными вояк? Если не попадёшься, что вряд ли, куда всё денешь?

   – Дело не в том, куда дену. Мне отомстить охота. Я бы вообще грохнул и шефа, и главбухшу.

   – Не сомневаюсь, – на этот раз открыто усмехнулся Трошин.

   Олег, не поворачивая головы, скосил глаза на Фёдора и спросил бесцветным тоном:

   – Осуждаешь?

   – Нет. Просто выразил своё отношение.

   – Так что, согласен?

   – Спалимся. Чует моё сердце. Очень уж ты эмоционально к этому подходишь. А нужно всё продумать, просчитать. Камеры, сигнализация, прочие неожиданности. Отход оттуда. Пешком ведь телепать придётся, не забывай.

   – Короче, я всё равно с делаю это. С твоим участием или один, – спокойно сказал Мухин. – Раньше не было возможности, потом, как с тобой сошёлся, не до того стало. В последние дни думал: делать, не делать. А теперь уже решил и не отступлю.

   – Вряд ли твой бывший шеф в этой квартире дожидается тебя. Он сейчас где-нибудь в другом месте или вообще за бугор свалил.

   – Мне всё равно, – невыразительно ответил Олег.

   Фёдор понял, подельник действительно решился. И это Трошина совсем не вдохновляло как раз по причине спонтанности и отсутствия нужной подготовки. Одно дело на пустой дороге блокировать и останавливать одиноких водителей. И совсем другое – лезть непонятно в какую хату, где есть соседи, где может быть сигнализация, камеры. Хотя, кому это всё сейчас надо, кто там что контролирует при таком бардаке. Отказаться, конечно, можно. Всё-таки он босс, а Мухин подчинённый. Но при нынешнем раскладе это плохая отмазка. Ведь живёт он у Олега на халяву, до с их пор пользовался его деньгами. Долг платежом красен… Но самое главное, если пойти в отказ, Мухин почувствует, что босс дал слабину, а этого допустить нельзя. Придётся идти. Чёрт бы побрал такого подельничка…

   Мухин настоял на том, чтобы идти на дело прямо сходу. Это Трошину тоже не нравилось. Не привык он так спонтанно действовать. Пришлось согласиться. Фёдор удивлялся себе: и чего он так волнуется о том, что подумает его молодой подельник?

   По городу шли несколько часов с короткими остановками для передыха на лавочках, а то и вовсе на бордюрах, если лавочек не было поблизости.

   С тех пор как в Красноярск ввели войска, город несколько преобразился, стал живее, но всё равно не было прежних автомобильных пробок, многолюдности, суеты. Нет, машины ездили, но в основном военные. Люди тоже ходили, но какими-то другими они стали, будто накрыла их невидимая поволока грядущих тяжёлых испытаний. Нередко попадались длинные молча ливые очереди унылых горожан, стоящих, чтобы отоварить талоны. Чуть ли не на каждом крупном перекрёстке встречались грозная боевая техника, вооружённые военные. Документов ни у кого они не проверяли, но их присутствие очень нервировало Трошина. Он всю дорогу думал о том, как бы не попасться при таком легкомысленном и спонтанном подходе к делу. Нельзя так. Но Олег был словно одержим, хотя внешне казался вполне обычным.

   До нужного дома добрались ещё засветло, но скорые осенние сумерки уже приближались. Стало значительно холоднее. Повалил густой мокрый снег. Наступающему вечеру Трошин был только рад: всё меньше свидетелей. Фёдор очень рассчитывал на то, что в квартире никого не окажется. Не станет же его подельник ломать дверь, он не сумасшедший. Может, успокоится, и они пойдут обратно. Стоило ради этого идти в такую даль! Всё же Олег из-за своей спонтанности совершает много глупостей, хоть и не скажешь о нём, что идиот.

   – Вот он, этот дом, – со общил Мухин. – Давай сразу в подъезд и на третий этаж.

   Фёдор молча выругался и пошёл следом.

   На площадках на каждом этаже было по четыре квартиры. Обычный панельный дом, в каких живут обычные люди, перебивающиеся от зарплаты до зарплаты. Рассчитывать на то, что бывший шеф подельника коротает здесь непростое время, по крайней мере, наивно.

   Мухин сразу постучал в стальную дверь, выкрашенную поблекшей от времени зелёной краской.

   За дверью послышались неторопливые тяжёлые шаги.

   «Не может быть! – подумал Фёдор. – Слишком всё гладко выходит. Так не бывает!»

   Олег словно услышал его:

   – Да неужто подфартило! – сдержанно произнёс он.

   Его глаза лихорадочно заблестели, а выражение лица стало каким-то хищным. Из-под утеплённой осенней куртки он извлёк обрез двуствольного ружья.

   – Ты зачем ствол взял?! – поразился Трошин.

   – Щас увидишь, – нехорошо осклабился Мухин.

   Тем временем из-за двери донёсся мужской голос:

   – Кто?

   – Это с энергосбыта. Собираем заявки на восстановление подачи электроэнергии, – бодро и уверенно ответил Мухин.

   Замок щёлкнул пару раз, потом лязгнула задвижка, дверь подалась наружу. Когда она открылась достаточно широко, Олег расплылся в приветливой улыбке.

   – Здравствуйте, Андрей Юрьевич! А я к вам!

   И тут же резко стволами обреза тычком ударил в лицо высокому крупному мужчине возрастом за пятьдесят. Тот утробно охнул, а Мухин ворвался в квартиру, откуда послышались ещё несколько сильных ударов и болезненные оханья.

   Обречённо вздохнув, Трошин зашёл следом и закрыл дверь на задвижку.

   Лежащий на полу человек тяжело и утробно стонал, прижав ладони к окровавленному лицу. А Мухин торопливо осматривал квартиру.

   – Пусто, – сообщил он, появившись в коридоре. – Я просто не могу поверить в такой фарт! Ведь шёл и был уверен, никого нет, хата закрыта. А тут такой подарок! Вот теперь я с тобой покалякаю от души.

   Он вытащил из своего кармана скотч и быстро связал ноги хозяину квартиры, с треском отматывая липкую ленту. Тот даже и не думал сопротивляться. Похоже, удары оказались очень болезненными и полностью деморализовали мужчину.

   Затем Мухин с усилием завёл жертве руки за спину и тоже связал. Из другого кармана извлёк небольшое кухонное полотенце и с силой затолкал его едва ли не полностью в рот мужику, активно утрамбовывая плотную ткань стволами обреза.

   Приглядевшись к полутьме коридора, Фёдор узнал хозяина квартиры. С его фирмой он сотрудничал по поставкам строительных материалов. Каких-то особых отношений между ними не сложилось. Исключительно деловые. Иногда случалось, что влад елец компании задерживал оплату за уже поставленный товар, но в целом не грубил и рассчитывался более-менее вовремя.

   Мысленно Трошин чертыхнулся и подумал, что теперь его точно валить придётся, если вдруг по какой-то причине Олег решит оставить того в живых. Однако никаких предпосылок к подобному пока не наблюдалось: Мухин действовал безжалостно. Он взял шею мужчины на изгиб своего локтя и поволок того в комнату, где было посветлее.

   Там Олег встал в ногах у жертвы, через заложенный нос едва дышащей, содрогающейся в конвульсиях от ещё не прошедшей боли.

   Фёдор пристроился в сторонке, уже зная, что его бывшему партнёру по бизнесу осталось жить немного. Весь вопрос в том, как он помирать будет – быстро и легко или долго и мучительно.

   – Вот ведь счастье-то какое, Андрей Юрьевич! – картинно воскликнул Мухин. – Я о подобном мечтать только мог, теша своё израненное самолюбие грёзами о неосуществимой мести. – Истязатель вдруг стал серьёзен. – Мне чисто по-человечески любопытно, каково тебе сейчас, а? Ты ведь считал, что тебе всё можно. Можно не платить работнику, можно открыто презирать его, потому что уверен в своей безнаказанности.

   Что может сделать обычный человек тебе, обладающему связями, возможностями, деньгами? Ничего. А ты можешь об такого безответного ноги вытереть.

   И вдруг всё волшебным образом меняется! Так что ты сейчас чувствуешь?.. А-а! Я ж забыл, у тебя тряпочка в пасти! – жестко усмехнулся Мухин. – Ну, молчи тогда, молчи. Мне и так ясно, что тебе страшно. Клянусь своим здоровьем, ремней из тебя нарежу, если не расколешься, где деньги прячешь. Я сейчас полотенчико вытащу, а ты прошамкай о денежках. Тогда отойдёшь без мучений. Заартачишься, сделаю, как сказал.

   Олег рывком вытащил изо рта мужчины полотенце.

   Тот тяжело заперхал и перевалился набок, восстанавливая дыхание и отплёвываясь сгус тками крови. После чего прохрипел:

   – Нет у меня денег… Были б, не стал бы я тут торчать. Жена, *censored*, обчистила полностью и свалила куда-то…

   – Вот видишь, какая ты скотина, – сокрушённо вздохнул Мухин. – Даже собственная баба ни во что тебя не ставит. И правильно делает, кстати. Было, у кого поучиться. И вообще, *censored* ей нужен старпёр. Она ведь молодая, а с бабками найдёт себе трахальщика ещё моложе… Так, говоришь, нема грошей? Ладно. Сам напросился.

   Олег опять с силой забил полотенце в рот мужчине, снова утрамбовывая его стволами обреза, ничуть не заботясь тем, что выламывает зубы жертве с покрасневшим лицом и выпученными от боли слезящимися глазами.

   Затем истязатель сходил на кухню и вернулся с ножом. Наклонился над лежащим, перевернул его на живот, сел сверху и распорол рубаху на спине мужчины.

   – Ты чё, в натуре сделаешь это?! – ошарашено спросил Фёдор.

    – Ещё как сделаю. И не мешай мне.

   Мухин глянул на Трошина. Его глаза горели холодной жестокостью.

   Чертыхнувшись, Фёдор ушел на кухню и закрыл за собой дверь. Однако сквозь неё всё равно доносился сдавленный кляпом безумный вой жертвы…

   Мухин появился минут через тридцать. Его руки, одежда спереди и лицо были забрызганы кровью.

   «Твою же мать!!! – мысленно возопил Фёдор. – Садист…»

   Несмотря на свой страшный облик, Олег выглядел умиротворённым. Глубоко вздохнув, он произнёс:

   – Хорошо!

   Помолчал и повторил:

   – Хорошо.

   Если бы не кровища, можно было бы подумать, что человек выполнил какую-то важную для него работу и остался весьма удовлетворён результатом. Впрочем, так оно и было…

   «Он реально псих», – с тревогой думал Трошин, стараясь внешне оставаться равнодушным.

  – Что ты сделал с ним? – спросил он.

   – Должок получил сполна, – плотоядно улыбнулся Мухин, прислонившись к косяку.

   – Не переборщил с таким-то получением? – осуждающе усмехнулся Фёдор.

   – Самый раз, – спокойно ответил Олег. – Ты знаешь, я, наверное, болен, – закончил он доверительным тоном.

   Но не было понятно: то ли серьёзен он, то ли глумится.

   «Не наверное, а точно», – подумал Трошин.

   А Олег продолжал:

   – Психически нормальный человек не может чувствовать удовлетворение от совершённого мною. А мне – ты представляешь – хорошо! Мне так хорошо, что я и не помню, когда в последний раз такое испытывал. Всё-таки месть для подавляющего большинства людей во все времена была очень важна…

   – Харэ философствовать, – грубо перебил его Фёдор. – Уходить надо.

   – Куда ты, на ночь глядя, собрался? Загребут, как пить дать.

   – А ты что, ночевать здесь собрался? – изумился Трошин, поражаясь в душе хладнокровию своего подельника и признавая его правоту.

   – Почему нет? – искренне удивился Мухин. – Места свободного навалом, – он подошёл к неработающему без электроэнергии холодильнику, открыл дверцу. – О, и жрачка есть, и бухло! – выставил на стол две банки говяжьей тушёнки, банку маринованных огурчиков, поставил бутылку водки и довольно сказал: – Тут этого тушняка и водяры полный ларь. С собой заберём. Пригодится. Перекантуемся ночь, а как рассветёт, надо пошариться, может, где сейф есть, попробую поковырять его самостоятельно, а то*censored* этот кони двинул. Может, и хотел чё сказать, да только я увлёкся немного. – Мухин опять плотоядно ощерился. – Ну, да ладно. Деньги в данном случае для меня не главное… Ещё бы главбухшу, падлу, замочить…

   Трошин содрогнулся.

   – Давай, хоть пожрём, что ли и накатим по стопочке-другой, – предложил Мухин.

   – Открывай, – согласился Фёдор, кивнув на банки, – руки с лицом только помой.

   Несмотря на своё отношение к происходящему, обморочным чистоплюем он себя не считал, но и касаться еды, запачканной кровью, не хотел тоже.

   Олег сполоснул руки и лицо под холодной водой, нашёл в кухонном гарнитуре открывалку, пару вилок и два невысоких бокала, затем быстро вскрыл тушёнку, банку с огурчиками и откупорил бутылку. Не прикасаясь к еде, осмотрел плитку с газовыми конфорками, обнаружил за дверцами тумбочки красный баллон с пропаном. Проверил конфорки и довольно произнёс:

   – Ништяк! Газ есть, тушняк разогреем. Вода холодная тоже течёт. Надо нагреть в какой-нибудь посуде побольше, да помыться. А то у меня дома тоже только холодная вода, сам знаешь, и плитка электрическая. Греть не на чем. В общем, лафа, не зря мы сюда пришли!

   Мухин наколол вилкой огурчик, плеснул в бокалы водки, понюхал свой, удовлетворённо кивнул и сказал:

   – Давай, за удачный день.

   – Ты бы хоть кровь замыл, пока совсем не высохла, – проворчал Трошин.

   – Щас, накатим, замою. Давай, что ли? – он протянул руку с бокалом к бокалу Трошина.

   Тот легонько чокнулся своим фужером с посудой подельника, думая о своём:

   «Никогда ещё не пил при остывающем за стенкой трупе. Но ничего, всё когда-то случается в первый раз. И что самое удивительное, мне нравится такая жизнь. Всё можно! Главное – не бояться. Эта вседозволенность будоражит меня до последней клеточки, хочется совершать всё новые и новые безумства, грешить на полную катушку. Прежде я жил в рамках закона и общественной морали, это казалось нормальным. Но как же, оказывается, душны и тесны эти рамки! Стоило только попробовать выйти за них, как я осознал серость и унылую бе ссмысленность подобного существования. Утром на работу, вечером с работы – какая насыщенная, интересная жизнь!

   Не нужно бояться грешить. Якобы неизбежная ответственность за грех – фикция. Вся эта мораль, а особенно религия – величайший обман, выдуманный власть имущими, чтобы держать народы в узде повиновения. И ведь верят люди, да как! Слепцы! Жалкие и никчемные. Быдло, возомнившее себя человеками. Настоящая суть людская хищная от природы. Власть имущие – те ещё людоеды: сталкивают народы лбами, заставляя воевать за чужие интересы, и прикрывают это религиозными убеждениями, патриотизмом, той же моралью, в конце концов. Они и есть ряженые хищники, а народ – их жертва.

   Способные подняться над быдломассой представляют угрозу для главных хищников: они могут открыть остальным глаза на правду о так называемых грехах, и народ больше не захочет быть добычей. Тогда главарям несдобровать. Поэтому таких уничтожают всеми возможными способами, объявляя пр еступниками, изгоями, недостойными права жить в обществе. Главные хищники просто не желают делиться добычей. В этом заключается истина».

   – Ну, ты чё? – спросил Мухин, с непониманием глядя на Трошина. – Да брось! Забудь о нём. Первый раз что ли? И вообще, это мой должник, ты здесь ни при чём, если это тебя беспокоит.

   Фёдор неопределённо хмыкнул, запрокинул голову, выплеснул содержимое бокала себе в рот и проглотил, почувствовав, как обжигающая жидкость потекла по пищеводу.

   Они выпили всю бутылку.

   Мухин предлагал ещё, но Фёдор отправил его спать, сам тоже завалился на диван и сразу уснул. Ему снился чудесный цветной сон, какие бывают в детстве, а у взрослых случаются очень редко и оттого навсегда западают в душу. Он летал и было ему так хорошо, что поутру Трошин остро пожалел о пробуждении.

   Мухин безмятежно дрых в своей заляпанной кровью одежде на соседней не расстеленной кровати , раскинув руки и ноги.

   Фёдор тяжело поднялся, посмотрел в зеркало на своё отражение – помятую ото сна небритую физиономию. Голову он тоже давненько не брил и она начала зарастать слабым волосяным покровом.

   Затем вышел в коридор и аккуратно заглянул в комнату, где лежал труп.

   Никуда он не делся.

   Так и лежал на животе. На спине кожи почти не осталось, сплошь мясо. Пропитанная насквозь, уже заскорузлая от крови, разрезанная рубашка. Кругом подсохшие потемневшие кровяные потёки и убегающая в сторону длинная извилистая дорожка с лужицей остро пахнущей мочи.

   «Я с этим чёртом спалюсь рано или поздно», – с глубочайшей досадой подумал Фёдор о подельнике.

   На кухне на подоконнике лежал обрез двуствольного ружья.

   Трошин взял его, почувствовав тяжесть оружия даже с укороченными стволами и отпиленным прикладом. Немного переломил, убедился, что пат роны на месте, защёлкнул обратно. Вернулся в комнату, где спал Мухин, взял большую мягкую подушку, упрятав обрез в ней почти полностью. Приблизился к спящему настолько, чтобы уже наверняка не промахнуться и нажал на один спусковой крючок.

   Выстрел прозвучал достаточно громко. Оружие едва не вылетело из руки.

   Фёдор заволновался: как бы соседи не сбежались. Но потом подумал, что вряд ли кто-то побежит выяснять причину громкого хлопка. Времена не те. Обыватели всего боятся, укрываясь в своих ненадёжных убежищах.

   Картечь вырвала ворох перьев, полетевших по комнате, и превратила лицо Олега в кровавое месиво, разлетевшееся по белой подушке красными брызгами. Тело убитого сильно дёрнулось и мелко затряслось в агонии.

   Трошин вышел из комнаты, быстро собрал всё съестное, водку, уложил это в найденную спортивную сумку, ставшую довольно увесистой. Затем тщательно убрал со стола, вымыл посуду и протёр ручки на в сех комнатных дверях и дверцах гарнитура, где случайно могли остаться его «пальчики». Потом вытер обрез ружья и положил его на тот же подоконник. Из верхней куртки Мухина забрал ключи от его хаты и покинул негостеприимную квартиру.

   Он ничуть не сожалел о содеянном. Даже наоборот – был рад подвернувшейся возможности. Мухин со своей спонтанностью к совершению преступлений и патологической жестокостью представлял реальную опасность. От такого подельничка следовало избавиться при первом же удобном случае.

   Улицы утреннего города были пусты и тихи. Валил густой мокрый снег.

   Фёдор решил вернуться в квартиру Мухина, при этом постараться не привлечь чужого внимания своей полной сумкой. И уже на месте определиться, как жить дальше.

   Чего он так опасался, то и случилось. Его баул привлёк внимание военных.

   Запоздало Трошин чертыхнулся, пожалев о собственной жадности – далась ему эта вод ка!

   Но было уже поздно. Его окликнули властно:

   – Стоять!

   – Всё, приплыл… – отчаянно подумал Фёдор. – Как теперь объяснять такое количество водки и тушняка? Хотя вроде ничего противозаконного нет. Выменял. А у кого и на что? Так… спокойно, спокойно…

   Офицер в сопровождении двух вооружённых солдат подошёл не спеша, коротко, для проформы вскинул правую руку к виску, произнёс что-то нечленораздельное. Вероятно, назвал своё звание и фамилию.

   – Ваши документы, – произнёс он холодно и уже отчётливо.

   Трошин извлёк из внутреннего кармана куртки паспорт, протянул старшему лейтенанту.

   – Вот, пожалуйста.

   Офицер не торопясь полистал страницы и с показным равнодушием поинтересовался:

   – Что в сумке, уважаемый?

   – Водка и тушёнка, – спокойно ответил Фёдор.

   Старлей п однял от паспорта заинтересованные глаза.

   – Вот как? Хвалю за прямоту.

   – А что такого? – изобразил небольшое удивление Трошин.

   – В целом ничего, если не учитывать ограбленной ночью продуктовой автолавки, убитого часового и похищенного вместе с прочим оружия.

   Фёдор почувствовал слабость в ногах.

   – Это не я! – как можно убедительнее произнёс он.

   – Разберёмся, – ответил офицер тоном, не предвещавшим ничего доброго. – Акимов! – обратился он к солдату, – осмотри сумку.

   Боец присел, вжикнул «молнией».

   – Точно водяра и тушёнка, товарищ старший лейтенант! – воскликнул он удивлённо, будто задержанный не сообщал о содержимом.

   Офицер сказал жёстко и спокойно:

   – Руки назад.

   – Да не грабил я! – отчаянно воскликнул Трошин. – Выменял водку с тушёнкой у барыги одн ого!

   Но его никто не слушал.

   Один боец подхватил сумку, второй ткнул стволом автомата в спину Трошину.

   – Пошёл вперёд! Дёрнешься – застрелю! Куда его? В комендатуру, товарищ старший лейтенант?

   – Хвалю за сообразительность, рядовой, – хмыкнул офицер.

   – Ага… Служу России, – пробурчал солдат.

   Фёдор, понуро опустив голову, пошёл по улице, лихорадочно пытаясь собраться с мыслями, но у него никак не получалось. Всё заполнила одна, панически кричащая:

   «Что делать?! Что делать?!»

   Пройдя не более квартала, Трошин вдруг услышал над собой странный шелест или нечто похожее на него. Что именно это, додумать он не успел. Страшный грохот разрывающихся один за другим снарядов превратил спокойную и сонную улицу в хаос. Во все стороны полетели куски размолоченного асфальта, зазвенели разбившиеся стёкла, взрывная волна понеслась по улице, поднимая завихрения снега и мусора, пронеслась над Трошиным и патрулём, упавшими лицами вниз скорее неосознанно, но никак не из-за выучки.

   Вокруг словно разверзся ад. Дома оседали и рушились от прямых попаданий, во все стороны летели обломки бетона, кирпичей, асфальта, дробно хлеща по препятствиям. Земля качалась как матрац, наполненный водой.

   Откуда-то появились военные, началась суматоха. Поднялся крик, кто-то отдавал команды, солдаты и офицеры куда-то бежали. А взрывы грохотали и грохотали, к счастью, на других уже улицах.

   Но страх Трошина от этого не уменьшался. Он, позабыв о патруле и вообще обо всём, подскочил и сломя голову побежал в никуда, лишь бы подальше от этого кошмара.

   Вслед ему закричали:

   – Стой!!! Стрелять буду!!!

   Но крик потонул в очередных разрывах и поднявшихся до неба чёрных столбах.

   Фёдор нёсся сломя голов у, петляя между глубокими дымящимися воронками, хлещущим кипятком из разорванных труб, перепрыгивая через какой-то мусор, опасаясь запутаться в паутине повисших проводов…

   Позади, слабо в сравнении с грохотом артобстрела, хлопнули несколько выстрелов.

   Опомнился Трошин лишь выскочив на соседнюю уцелевшую улицу. Здесь он затаился за павильонами, тяжело дыша, боясь выглянуть из-за угла – а ну как преследователи в этот момент увидят его?

   Обстрел то ли прекратился совсем, то ли на время. Серое пасмурное небо со сплошной пеленой облачности затянуло чёрным дымом, и как будто стало даже темнее. С соседней улицы доносились крики, да и здесь суматошно забегали люди.

   «Неужели война всё же началась?», – подумал Фёдор как-то отстранённо, будто происходящее не касалось его вовсе, будто он всего лишь сторонний наблюдатель.

   Немного, придя в себя, успокоившись, Фёдор вдруг осознал, что перед ним дом Натальи Малиновской.

 //– * * * –//

   Андрей Николаевич Савельев быстрым шагом шёл по коттеджному посёлку. Он направлялся к штабу бригады, занявшему двухэтажное здание, где прежде на первом этаже был продовольственный магазин, а на втором продавали всякую нужную мелочёвку. Владелец магазина спешно покинул пределы России, как только запахло жареным. Знающие поговаривали, что умотал в Новую Зеландию, где рассчитывал отсидеться, пока на родине соотечественники друг другу глотки режут.

   Многие последовали его примеру и покинули страну, разбежавшись по свету, поэтому коттеджи стояли закрытыми. Собственники бросили их и барахло на произвол судьбы, спасая себя и своих близких. В некоторых из этих зданий, с одобрения Правления посёлка, разместились другие службы штаба, с условием сохранности имущества сбежавших хозяев.

   Савельев часто задумывался над тем, почему сам со своей семьёй не уехал. Возможност ь для этого была, да и теперь оставалась, и финансы на заграничных счетах позволяли неплохо устроиться в местечке поспокойнее. Скажем, в Швейцарии, уж её-то ни за что не тронут, кто бы там ни собрался воевать за какие угодно идеалы: гарантия сохранности капиталов нужна всем.

   Там и домик прикуплен на скромные сбережения, и документы на семью выправлены.

   И всё же он остался: во-первых, не верил, что всё зайдёт так далеко, во-вторых, обязанность работать никто не отменял, от должности его не освобождали. Кто ж знал, что всё полетит кувырком.

   Он давно расстался и с розовыми очками, и с идеалами непорочной юности, не испытывая никаких иллюзий по поводу системы государственной власти и управления в России. Но в одном был убеждён: война никому не нужна. Всё уже поделено и разграничено. Если иные вдруг лезли в чужую вотчину и разевали рты не на свою часть пирога, то таких быстро приводили в чувство различными эффективными способ ами, дабы не мешали системе функционировать в устоявшемся режиме.

   Однако желающих протиснуться сквозь толпу пожирающих бюджетный пирог, и хапнуть себе да побольше, оказалось слишком много. Их вначале не воспринимали всерьёз, а зря. Они сумели пролезть и растолкать менее голодных, уже набивших пузо и жрущих лишь по инерции.

   Более того, многие, имевшие доступ к пирогу, считали, что им перепадает недостаточно, и переметнулись к новеньким – наглым и беспринципным, впрочем, как и те, по чьим головам они шли к заветной цели.