Текст книги "Солёный ветер (СИ)"

Автор книги: Сергей Ольков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

  – Посмотрел? Я не смог Ерёменко приучить к работе, оттого и такой стол. Этого быть не должно. Андрей не собирался возражать. Он всегда понимал, что порядок в голове начинается с порядка на столе.

  У Кульченкова получалось хорошо. Объяснял он неспешно и понятным языком. Вскоре ворох бумаг из безликой кучи превратился для Андрея в документы со своим названием, местом и назначением, со своим сроком очерёдности и важности, позабыв про которые, неизбежно получишь по шее от начальства. Как в годы учёбы, Андрей не собирался получать по шее, поэтому всё схватывал на лету, не спрашивая по два раза. Бумаги были разложены по принадлежности к судам, на которых работала его бригада. Таких папок набралось шесть штук, – как у Толи, – подумал Андрей, не представляя для себя, много это или мало. Хотя Кульченков тут же объяснил ему:

  – Неважно, сколько судов у тебя. Важно то, сколько в этом месяце выходит из ремонта. Не дай бог по твоей вине будет задержка.

   Обучение шло быстро. Вскоре Андрей знал, что ремонтом всего судна командует строитель. Ему подчиняются все цеха, ведущие ремонт судна. Он назначает сроки работ, у него мастера подписывают в конце месяца наряды на сделанные работы, у него выпрашивают недостающие часы для плана. Всё, что он учил пять лет, ему пока было совсем не нужно. Он постигал совсем другую грамоту.

  Когда с бумагами было покончено, Кульченков спросил:

  – Ты с бригадиром познакомился?

   – С Абрамом?

   Кульченков покачал головой:

  – Это его так за спиной зовут, фамилия у него Абрамов, а звать его Анатолий Васильевич. Лучший бригадир завода. У него личное клеймо. Все работы бригада не сдаёт службе ОТК, то бишь, отделу технического контроля, а он все наряды в конце месяца на зарплату штампует личным клеймом. Тебе не надо будет бегать в ОТК и на колени падать, как другим мастерам. Ничего, познакомишься. Работать он умеет и с других это требует, – Кульченков встал из-за стола, после того, как они два часа беседовали о плане, зарплате для бригады и бумагах:

  – Скоро обед. Ты где устроился? В гостинице? А жена в больнице на практике? Ничего, там её накормят. А моя жена здесь, на заводе в столовой работает. Вон как меня откормила, – засмеялся он:

  – Сходи в столовую, пообедай. После обеда попроси Абрама, пусть тебя по заводу проведёт, покажет смежные цеха – слесарей, токарей, такелажников, корпусников. Пусть по судам проведёт. У вас в этом месяце один сдаточный пароход «Волчанск». У Исмагилова три на выходе, а его бригадир бегает и ищет своего мастера. К тебе заглядывал Славка Ревико, его бригадир. Раньше мы с Ларионом тут же сидели, с мастерами, а теперь у нас свой кабинет в новом корпусе. Ну, ладно, – протянул он руку Андрею:

  – Осваивай обстановку. Больше спрашивай. А пока на обед пора, – он вышел из конторки и неспешной походкой двинулся по цеху. Андрей остался один, за столом, похожим на рабочее место, где лежали аккуратные папки с бумагами, ожидавшими своей очереди согласно их важности. Папки он подписал: ВОЛЧАНСК, БОДАЙБО, СУНГАРИ, КАПИТАН ЛЮТИКОВ, ПИОНЕР НАХОДКИ, УСТИЛУГ. Эти названия ему ни о чём не говорили, но от каждого из них веяло морской романтикой, как от морских волков, потрёпанных солёными ветрами океанских просторов.

  Не успел он встать из-за стола, как в конторку влетел шустрый чернявый паренёк, невысокий, в красной каске, в джинсах и джинсовой куртке, по которым в те времена легко было узнать моряка загранплавания. Он бросил каску на ближний от двери стол и быстро заговорил:

  – Привет! Ты Андрюха? А я Лёха. Алексей Довгань. Фамилия такая. Мастер бригады кабельщиков. Пошли, Андрюха, обедать! Здесь, как на войне, обед по расписанию. Исмагилов был? – не ожидая ответа, он вытащил из своего стола какие-то ключи, сунул в карман и скрылся за дверью, словно забыв про Андрея. Красная каска осталась на столе. Андрей ещё не знал, что цвет касок определял заводскую иерархию. Белые каски носили начальники цехов, строители, высшее руководство. Все рабочие носили зелёные каски. В красных касках ходили мастера, инженеры. У него на столе лежала такая же красная каска.

  Услышав громкий смех и крики в цехе, Андрей спохватился, что пора на обед. Он спустился вниз. Сразу за конторкой стояли два токарных станка цеховых токарей. За ними был отгороженный перилами закуток с железным столом. Закуток был забит до отказа любителями домино. Стоявшие вокруг стола ждали своей очереди, а сидевшие за столом громко лупили костяшками по столу, сопровождая каждый стук острыми словечками вперемешку со взрывами смеха, который разносился по всему корпусу. Народу был нужен не столько обед, сколько эти минуты забивания «козла», после которых они выходили на работу, взбодрённые, с горящими глазами, словно дети, поигравшие любимой игрушкой.

   5

  Когда Андрей пришёл с обеда, в цехе было по-деловому тихо, бригады разошлись по судам, лишь несколько человек возились у верстаков. Не успел он дойти до верстаков, как к нему подлетел уже знакомый горластый мужичок, протягивая руку:

  – Здорово! А я тебя ищу. Кульченков велел тебя по судам провести, всё показать. Мне уже надоело работать без мастера!

   Похоже, мужик не умел тихо говорить. К этому надо было привыкнуть. Он не говорил, а кричал, и казалось, что он скандалит каждый раз, когда открывает рот. Но Андрею даже интересно было на всё это смотреть. Выручало то, что в училище им читали курс инженерной психологии. Всего один семестр и даже зачёта по нему не было, но слушать на тех лекциях было очень интересно и полезно. Благодаря этому курсу лекций Андрей сейчас понимал, что его бригадир, Абрам, всего лишь жертва своего темперамента, который у него соответствовал холерику с неуёмной энергией и кипучей реакцией на всё окружающее. До сих пор Андрей лишь в теории слышал о существовании такого типа темперамента, ни разу не сталкиваясь в жизни. В училище таких парней не было. Теперь он не знал, благодарить ему судьбу или ругать за предоставленную возможность познакомиться с таким типом, но никакого страха или скованности от речей Абрама он не испытывал. Ему надо делать свою работу, и он будет её делать, а всё остальное должно служить этому, даже вопли Абрама, если тот не умеет разговаривать по – другому.

  Андрей протянул бригадиру руку и поздоровался с ним, в дальнейшем называя его «Василич», тогда как его самого бригада, несмотря на его молодые годы, называла «Леонидыч», от чего ему было неудобно перед взрослыми мужиками за это, незаработанное возрастом, обращение. – Пошли, – просто сказал он Абраму:

  – Мне надо пройтись по судам, по всему заводу.

   Но сначала Василич познакомил его с теми, кто оставался в цехе. Это были его друзья – ветераны, уважаемые люди во главе с их звеньевым Вадимом Логошенко, который был сама простота, мастер своего дела, без тени заносчивости. Высокий, худющий, с тихим голосом. Тут же был и Скачков, которого все называли Пашей, хотя он многим годился в отцы, спокойный, рассудительный. К ним подошёл и поздоровался ещё один, Вова Кукавка, тоже мужик в годах, из ихнего звена, светловолосый, кучерявый. Выходя из цеха, Абрам объяснил:

  – Они на «Волчанске» все работы закончили, движки Сваржинского с «Сунгари» собирают, у них там завал. Ерёменко ты куда записал, к Сваржинскому в звено? – Андрей кивнул.

  – Ну и ладно, – сердито прокричал Абрам: Пусть руками работает, раз от головы толку нет! А это мой золотой фонд, – кивнул он в сторону верстаков: Золотые руки. Только им я доверяю центровать агрегаты.

  Они по пирсам обошли все шесть судов, облазили все машинные отделения и посидели в каютах электромехаников. Со всеми Абрам поболтал и со всеми его перезнакомил. После этого обошли все цеха завода, и Абрам на ходу рассказывал о том, в каком цехе с какого судна у него что лежит и когда всё это надо забирать, чтобы вовремя собрать двигатели, лежащие на верстаках. Андрей на своих длинных ногах еле успевал за коротышкой Абрамом, который волчком носился из цеха в цех и знакомил его с мастерами смежных цехов. Андрей бегал за ним и запоминал. К вечеру он уже знал всё, что надо. Абрам даже рассказал ему про фонд мастера, который выделялся каждый месяц мастеру для денежного поощрения работников в непредвиденных случаях. По совету Абрама он узнал у цехового экономиста Галины, что в его распоряжении есть сто двадцать рублей.

   – Если ты их не истратишь, то они пропадут, – поучал Абрам: В следующем месяце будет другая сумма.

  Первым делом на следующий день Андрей нарисовал эскиз полки настольной и отнёс его в столярный цех. Он выписал двадцать пять рублей столяру за эту полку, где у него теперь аккуратно стояли по ячейкам папки с документами на ремонтные суда, которые в любой момент можно было легко найти.

  Так началась его судоремонтная деятельность, в которой он ровным счётом ничего не понимал. В организацию работы бригады он не вмешивался, потому что когда он приходил с утра в бригаду, Абрам уже всем раздавал дневное задание, и все расходились до обеда по своим судам, которые потом Андрей успевал обойти за день, на местах знакомясь с бригадой.

   Первый рабочий день в конторе мастеров был единственным днём, когда он не видел там бригадира Лёши Довганя. Это Андрей понял позднее. Бригадир у Довганя был в годах, высокий, с крупными чертами лица, какие бывают у мужеподобных женщин. Он носил большие чёрные очки и целыми днями сидел за столом Довганя с газетой в руках, причём, даже появление Лариона не могло изменить эту картину. Звали его Ромасенко Валерий Григорьевич. Даже Толя называл его Григоричем.

   Когда забегал в конторку Лёха, то пристраивался сбоку возле стола с Ромасенко и о чём-то говорил с ним. После чего опять убегал, а Ромасенко оставался читать газету. И так было каждый день. Андрей ломал голову над тем, за какие заслуги у него на заводе такая курортная жизнь. В конторке Андрей бывал редко, пропадая целыми днями на судах и в цехах, оформляя заявки на такелажников, заказывая компрессорщиков, согласовывая пожароопасные работы. Ногам приходилось работать, больше, чем другим частям тела. Но в любое время он заставал в конторе одну картину – Ромасенко с газетой за столом. Иногда там оказывался Толя Исмагилов, и тогда удавалось послушать одну из его историй. Раньше он ходил в море на траулере, и этих историй у него было не меньше, чем выловленной селёдки.

   У них в цехе было два технолога. Главный из них, Нестеров Александр Михалыч, или просто Михалыч, был в годах. Низкого роста, сухонький, пенсионного возраста. Раньше он был начальником цеха, но это было давно, а сейчас он сидел в своём кабинете с Виталей Лукашовым и решал технические вопросы. Когда нечего было решать и им обоим надоедало сидеть в кабинете, они приходили в конторку к мастерам, угощали Толю Исмагилова коньячком, и тот развлекал их своими рассказами, от которых даже Ромасенко забывал про газеты и начинал вспоминать всякие случаи из своей жизни. Бесполезно было Славке Ревико обращаться с любым вопросом к Толе, когда тот рассказывал очередную историю, а все вокруг слушали. Более того, Славка сам невольно заслушивался вместе со всеми, забывая о том, что пришёл решать какой-то вопрос, за который будет очередная нахлобучка от начальства. Бывало, заходя в конторку, Андрей заставал там не только обоих технологов, но и Лариона с Кульченковым. Толя Исмагилов мог любого увлечь своими зажигательными рассказами.

  По средам в кабинете Лариона проходили планёрки. Накануне Галина, экономист цеха, раскладывала на столы мастеров для ознакомления листки со сроками работ, которые требовали строители. На планёрке мастера с бригадирами отчитывались по этим срокам. Как-то получалось так, что Довгань всё время «зашивался» по срокам и вместе с Ромасенко на планёрках они требовали переноса сроков выполнения работ. Кульченков и Ларион наседали на них с двух сторон. Ведь им надо было обосновать «наверху» перенос сроков, а им этого совсем не хотелось. Споры были жаркие. Дальше была очередь Толи Исмагилова, и тогда начинался цирк, от которого все уставали в результате – и Кульченков, и Ларион, и сам Толя, который отбивался как мог, но ему не помогали никакие рассказанные истории, да и не могли помочь, потому что со всеми теми сроками надо было работать ежедневно, чтобы успеть вовремя. Все это понимали, убивая уйму времени на этих планёрках. Андрею было жаль, что Толя откровенно даже не пытался что-нибудь изменить, не меняя своего отношения к работе при своих недюжинных способностях, которые он каждый день заливал из бутылки.

   Андрей как-то не замечал, что они с Абрамовым сидели на этих планёрках, и откровенно скучали. Листки со сроками строителей у них были самые короткие, похожие на обрывки бумаги, потому что претензий от строителей не было. Все сроки выполнялись. Абрам знал своё дело. Более того, Абрам в своей манере частенько распалялся на планёрках и тогда, прежде всего, доставалось Серёге Мажуге за то, что он снова в срок не обеспечил бригаду подшипниками и срывает сроки сборки двигателей или генераторов. Бедный Мажуга, как и Андрей, находился в своей должности первые месяцы и не умел отбиваться от яростных атак Абрама. Ему каждый раз приходили на помощь Кульченков и Ларион, в два голоса усмиряя разбушевавшегося бригадира. Сделать это было, действительно, непросто. Когда Василич «набирал обороты» в своих речах и распалялся, он не контролировал свою энергию, и она громогласно вырывалась из него потоками речей. Если он сидел при этом, то вскакивал с места и начинал бегать из стороны в сторону, словно акула вокруг своей жертвы. В таких случаях грозный рык Лариона делал своё дело, и Василич мгновенно приходил в себя, усаживаясь на место. После таких планёрок побледневший Мажуга первым выскакивал в коридор и нервно курил в уголке, опасливо поглядывая на проходящего мимо Абрама.

   6

  Андрей не заметил, как желание всё успеть и нигде не опоздать увлекло, затянуло его в новое для него дело, и он целыми днями крутился от цеха к цеху, от судна к судну. У него не было времени досаждать себе вопросами о том, зачем он учился пять лет? Чтобы бегать по заводу? Ему было интересно. Он сам не понимал этого, а просто получал удовольствие от всей этой живой суеты, от общения с мастерами в цехах, где решал свои вопросы, от общения со строителями, на которых он глядел с уважением, как на людей, способных держать в голове все мелочи, все нити управления судоремонтом. Неожиданно для себя он вывел разницу между работой специалиста и руководителя. Разница была такая же, как между игрой в шашки и шахматы. Разница в количестве ходов и разнообразии игры. Выучившись на специалиста, на технаря, он не хотел признаться себе, что работа организатора, работа с людьми ему нравится больше. Нет, не потому, что своей должностью он выше своей бригады и тех, кем обязан руководить. А потому, что он решает те вопросы, которые двигают производство вперёд, и он ощущает реальную пользы от своей работы.

  Первый месячный план он оформил с помощью Кульченкова, который опекал его первые шаги. Зарплату они с Василичем без проблем закрыли по нарядам. Абрамов сидел рядом с ним в конторке и штамповал своей печатью наряды с выполненными работами. Всё прошло быстро, без шума, по-деловому. Андрей даже не обратил внимания на обоих технологов, которые уходили разочарованными, просидев полдня в конторке, ожидая концерта в исполнении Абрама перед новым мастером. Но Абрам просидел всё время с кротким видом, подписывая наряды. У него не было одного пальца на правой руке, и Андрей видел, как он держал ручку, зажав её в горсть. Когда Василич пригласил Андрея с женой к себе в гости на ноябрьские праздники, он после третьего тоста рассказал, что ему ещё в детстве оторвало палец. В руке разорвался самодельный пистолет.

  Жена его работала в табельной на проходной. Андрей каждое утро, оставляя пропуск на проходной, с ней здоровался после того, как они неплохо посидели за праздничным столом.

   Абрам не просто так пригласил в гости. Он успел дать Андрею весь расклад по бригаде, кто чего стОит, и кто за кем стоит, намекая ему на свои симпатии и антипатии. Андрей только слушал и кивал головой, далёкий от внутрицеховой политики. Так или иначе, но застолье их сблизило. Тогда, за праздничным столом, Андрей не мог ещё знать, что не захочет разделять антипатий своего бригадира к некоторым членам бригады и более того, примет их точку зрения на поведение Василича, которому начальство прощало иногда грешки, за что любого другого в два счёта выгнали бы с работы. Некоторым в бригаде это не нравилось, и Абрам с ними откровенно враждовал

  Когда Андрей оформил в цеховой конторе свой первый месячный план и вышел в коридор, вслед за ним тут же выскочил Серёга Мажуга, их главный цеховой снабженец. В подчинении у него была одна молодая женщина по имени Татьяна. Она в любое время сидела за столом в конторе и занималась бумагами, за которые Мажуга отчитывался на планёрках и в конце месяца. Держала она себя как первая леди цеха среди всех цеховых дам в конторе и старалась всегда выглядеть более ярко и по одежде, и по речам, и по раскраске лица, больше подходившей для праздника, чем для будней. При виде Татьяны Андрею каждый раз приходили в голову слова: На работу, как на праздник. Конкурентов у неё на звание первой леди в цехе не было. Все остальные женщины выглядели неброско, буднично, находясь уже в том возрасте, когда внешность утратила для них своё значение, обеспечив их в своё время спутником жизни, детьми и крепкой семьёй. Татьяна не произвела на Андрея впечатления красавицы. Наверное, она и сама понимала за собой отсутствие красоты, поэтому и старалась компенсировать это остальными атрибутами. Кроме неё в цеховой конторе трудились дамы постарше. Экономист Галина, бухгалтер Надежда и Мария Андреевна, миниатюрная женщина с приятными чертами лица, которые не испортил возраст, со спокойным голосом. Это была жена Нестерова, старшего технолога. Андрей сдавал ей отчёт по месячному плану. Была ещё одна женщина, Наташа, но она сидела отдельно, в цеховом складе инструментов, напротив конторки мастеров. Всех этих женщин Андрей видел только на планёрках, как и Мажугу, которому он иногда сочувствовал после очередного нагоняя от Абрамова. Поэтому он удивился, когда Мажуга ухватил его за рукав в коридоре со словами:

  – Тебе Ларион ничего не говорил? Ты, давай, подтягивайся к пяти часам к Наташе, в инструменталку. Цех план сделал, Ларион стол накрывает мастерам.

  Андрей смотрел на него непонимающе:

  – Нет, я ничего не знаю об этом.

   Мажуга дружески подмигнул ему:

  – Приходи и узнаешь. Обычай такой. Это не Ларион придумал, это ещё до него придумано. Старый план сделали, а новый завтра начнётся. Передышка сегодня – Мажуга скрылся за дверью конторы, словно его и не было.

  Когда Андрей вошёл в конторку мастеров, там дым стоял коромыслом. Сквозь его клубы можно было разглядеть, что конторка забита до отказа. Андрей так и остался стоять у двери, потому что все места были заняты. Ларион, Довгань, Кульченков, Ромасенко и Абрамов дымили папиросами и слушали Толю Исмагилова, забыв обо всём на свете. Тут же сидели и оба технолога, Михалыч и Виталя Лукашов, поджидавшие очереди для своих рассказов. Андрей приоткрыл дверь, чтобы можно было дышать. Он не выносил запах табачного дыма, задыхался. Рассказ Толи завершился оглушительным взрывом хохота, и все начали вставать со своих мест, как в кинотеатре по окончании фильма. Вскоре в конторке остались одни мастера и Ларион, который набрал номер телефона и весёлым тоном крикнул в трубку:

  – Алло! Как там у вас дела? Сейчас будем.

   Бросив трубку, он хлопнул себя по коленям, вставая:

  – Ну, всё, мужики, пора. Андрюха, будем твой первый план отмечать.

   Когда они спустились в цех, возле верстаков уже никого не было. Мастера вслед за Ларионом поднялись в инструменталку. Там всё было готово. Накрыт большой стол, вокруг которого суетились женщины из цеховой конторы. Мажуга поставил на стол два графинчика. При виде Андрея он махнул ему рукой, указывая на место за столом возле себя. Роста он был среднего, коренастый, широколицый, голубоглазый, с кучерявой светлой шевелюрой. Своими по-детски ясными голубыми глазами Мажуга напоминал Андрею того мальчишку, что играл Тома Сойера в советском фильме по книге Марка Твена. Глаза Мажуги напоминали голубые колодцы, наполненные чистой детской наивностью.

  Пока все садились за стол, Серёга успел рассказать, что жена Лариона работает в химлаборатории, поэтому у них в такие дни проблем со спиртом не бывает, – он кивнул головой на графинчики. – Это что, спирт? – удивился Андрей.

   – Да ты не бойся, – успокоил Серёга: Он разбавленный. Зато лучше, чем водка. Голова не болит с него.

   За столом было весело и непринуждённо, чувствовалось, что в компании все давно знают друг друга и рассаживаются по своим симпатиям. Татьяна сидела возле Лариона, Галина устроилась рядом с Кульченковым. Толя Исмагилов и Довгань развлекали Наташу и Марию Андреевну. Мажуга был явно рад соседу по застолью в лице Андрея.

   – А Надежда с нами не гуляет. Ей некогда. Она мать – одиночка, – успел он рассказать, пока разливал по рюмкам из графина. Андрей терпеть не мог водку, но нарушать компанию и её законы не хотелось. Он готов был терпеть муки организма ради спокойствия души. После второй рюмки казалось, что все вокруг занимаются своими разговорами, никому при этом не мешая. Мажуга придвинулся к Андрею и зашептал в ухо:

  – Ты, Андрюха, даёшь! И как ты с ним работаешь?!

   – С кем? – не понял Андрей. Мажуга мотнул головой:

  – Да с Абрамом этим! Как ты с ним работаешь?! Я его как чумы боюсь!

  Андрей пожал плечами: Нормально работаю.

   Тут Мажуга не выдержал:

  – А я ведь на твоём месте работаю, – он повертел головой из стороны в сторону:

  – Так получилось. Я тут в зоне сидел. За хулиганку. Да у меня дядька, брат матери. ... Он ого-го какой деловой! – Серёга почти шептал:

  – Он поговорил с кем надо, дал кому надо. Меня досрочно освободили. Даже на работу он меня устроил. Да-а-а. Не знаю, как у него получилось. Но на моём месте должен был ты работать. Андрей похлопал его по плечу:

  – Это твоё место, а я на своём месте, всё нормально.

  Андрею вдруг стало тоскливо от мысли, что ему пришлось бы вместо Мажуги бегать по складам, и каждый день его был бы занят только бумажками и железками вместо всех тех вопросов, которые ему сейчас приходилось решать каждый день.

   – Правда? – недоверчиво спросил Мажуга, поглядывая сбоку:

  – А я думал, что ты разозлишься на меня. Всё равно бы тебе разболтали.

   Но Андрей был благодушен:

  – Нет, правда, всё отлично, я даже рад, что так получилось.

   Мажуга радостно схватил графин и разлил остатки по рюмкам, протягивая одну Андрею:

  – Ну и ладно, а то я боялся сказать тебе.

  Андрей смотрел на него и не мог взять в толк, каким образом хозяин этих голубых глаз с детской наивностью мог оказаться за решёткой. Его внешность никак не вязалась со всем тем, что он рассказал о себе. Было непонятно, что же кроется за этими голубыми глазами и что от них можно ждать. После того банкета Андрею казалось, что Серёга проникся к нему симпатией, которую всячески старался выражать.

   7

  Вскоре произошло событие, заставившее Андрея взглянуть на Абрама совсем по-другому. Однажды, в конце года, в конторку стремительно ворвался Ларион:

  – Где Абрам? Я весь цех обошёл. Его нигде нет! Андрей сидел за своим столом:

  – Он с Лукашовым пошёл на приёмку судна. Траулер пришёл в ремонт. Надо ремонтную ведомость согласовать.

   Ларион неожиданно заорал:

  – Знаю я этих рыбаков! И Лукашова знаю! И Абрама! И знаю, чем всё это кончится! Нажрутся они там у рыбаков! Лукашов сам бывший рыбак, любит их в ремонт принимать!

  Андрей слушал и не понимал. Ларион сел за стол:

  – Что непонятно? У рыбаков денег нет на ремонт. Вот они и угощают ремонтников, чтобы впихнуть в ремонт помимо ведомости. Что сидишь?! – Ларион вскочил:

  – Давай, дуй за Абрамом, тащи его сюда! Ему присвоили орден Знак Почёта! Во Владивостоке будут вручать, в крайкоме партии! Живо сюда его! Директор завода требует!

  Андрей сорвался с места, и ноги сами понесли его после таких слов на пирс. При этом он испытывал чувство гордости от того, что является участником события, связанного с вручением ордена, чего ему до сих пор не приходилось испытать, впрочем, как и многим другим людям. Это чувство окрыляло его и гнало вперёд, но длилось это недолго. Он лишь успел выйти из цеха и не успел дойти до причала, как ему навстречу попали те, кого он искал. Увиденная картина заставила Андрея забыть про высокие чувства. Ему навстречу, подпирая друг друга плечом, ковыляли Виталя Лукашов и Абрамов, словно два сиамских близнеца, в отличие от которых отделение друг от друга могло им грозить всего лишь падением на землю, а не гибелью. Наверное, эта мысль их очень радовала, потому что оба они громко болтали на ходу и улыбались. У каждого из них со стороны свободной от близнеца руки подмышкой торчали большие бумажные свёртки. Был предобеденный час, и вокруг почти никого не было, кто мог бы увидеть эту картину, больше подходившую для кабака, чем для заводского пирса. Андрей стоял и не находил слов. Что он должен был сказать двум взрослым людям, которые и сами знают, что так делать нельзя? Слов у него не было. Он стоял и ждал, когда они подойдут.

   Увидев Андрея, они ещё больше заулыбались, а Андрей сердился на себя, зная, что не умеет скрывать свои чувства, всегда выдаваемые его лицом, поэтому он старался не смотреть им в глаза. Оба наперебой начали рассказывать, что приёмка судна прошла успешно. Виталя Лукашов вдруг протянул Андрею свой свёрток:

  – Слушай, Андрюха, парни нас камбалой угостили. Они с путины пришли. Ты такой камбалы в жизни не пробовал. Это океанская желтобрюшка. И в магазине её не найдёшь. Она заграницу продаётся. Я сам на траулере ловил такую. Знаю! Возьми, Андрюха! – совал он свёрток. Но тут вмешался Абрам, почуяв неладное своим бригадирским чутьём:

  – Андрей! Ты что? Нас искал? – бубнил он, качаясь из стороны в сторону: Так мы же на траулере. ... Да. ... С Виталей мы. Ты не думай, – махнул он рукой, чуть не потеряв равновесие:

  – Всё будет сделано в лучшем виде. Вот они где все у меня, – он сжал в кулак руку, которой обнимал Виталю: И вообще! – гаркнул он во всё горло:

  – Пусть про меня потомки скажут, что деньги я тратил не только на цветы! – язык его заплетался, он с трудом держался на ногах.

   – Тебя Ларион ищет, – глядя в сторону, проговорил Андрей. Ему было неприятно их состояние и своё бессилие. Хотелось покончить со всем этим. Он вспомнил недовольные слова бригады по поводу Абрама и понял, что для них такое явление не новость и что это явление постоянно сходит Абраму с рук за его производственную незаменимость. Андрей услышал, как Виталя вполголоса шепчет Абраму:

  – Да брось ты, Толя! Кто ты, а кто они! Всё будет путём!

   Андрей сунул бумажный свёрток подмышку и повернулся, чтобы уйти, считая свою миссию оконченной, но не удержался и сердито выпалил Абраму:

  – В этом месяце КТУ не получишь! – Больше не глядя в их сторону, он пошёл в цех, сердитый на Абрама и на себя за то, что рассердился на него. После обеда и на следующий день Абрама никто не видел. Если Абрам срывался, то потом трудно выходил из запоя. Ларион умел улаживать такие скользкие дела, и у него выходило всё гладко, если не считать недовольных разговоров в бригаде.

  Когда Абрам появился с утра на работе, как ни в чём не бывало, полный энергии и желания работать, Андрей ни словом не обмолвился о происшествии и чувствовал, что это тяготит Абрама, привыкшего к громким скандалам с Ларионом и к словесным перепалкам. Отсутствие и того, и другого выбивало бригадира из привычной колеи, вносило беспокойство в душу, чувство вины, которое раньше Ларион выбивал из бригадира «хорошей взбучкой», после чего инцидент считался исчерпанным, и Абрам мог чувствовать себя искупившим свою вину. Сейчас его никто не ругал. Его это угнетало, чему Андрей в душе весьма радовался, не имея другой возможности наказать провинившегося. Тем более, он знал, что Абрам помнит про конец месяца, когда он придёт подписывать ведомость на премию, которой Андрей обещал его лишить. Ведь КТУ – это и есть премия. Коэффициент Трудового Участия. Ставишь в ведомости «ноль» вместо «единицы» и тот, кому он поставлен, может не ждать премии за месяц. Но всё прошло не так, как хотел Андрей и предполагал Абрамов в ожидании своей участи. Когда в конце месяца они вдвоём оформляли протокол на премию, у Андрея в последний момент не поднялась рука, не повернулся язык влепить Абраму «ноль». Всей бригаде он проставил полную премию и подписал ведомость. После него ведомость молча подписал Абрам. Тот никак не ожидал такого поворота событий, ожидая обещанной ему участи. Подписав ведомость, он так же молча выскочил из конторы мастеров. Его не наказали, и это было для него неразрешимой загадкой, подобно шоку. Андрей понял это гораздо позднее, когда Абрам сам признался ему в этом.

   8

  Виталя Лукашов не обманул насчёт камбалы. Она оказалась удивительно вкусной в жареном виде и оказалась весьма кстати. У Вали заканчивалась практика в те дни. Камбала получилась царским угощением на их прощальном ужине, который совпал со встречей Нового Года. Летом у Вали должны быть выпускные экзамены, но Андрей увиделся с ней раньше, в мае, после рождения сына там, на Урале, в родном городке. Это стало событием, перевернувшим ещё раз всю его жизнь.

  Телеграмму о рождении сына он получил в последний день апреля. Первомайской демонстрации в их маленьком посёлке не было. Все заводчане постояли на митинге, что проходил перед памятником Ленину на центральной площади. Настроение у всех было под стать погоде, праздничным, весёлым, накричались УРА-А-А!! и разошлись за праздничные столы. Андрей знал, что Абрам сразу после митинга ждал всех своих ветеранов бригады у себя дома. Он накрыл стол по поводу награждения его орденом за трудовые успехи. Накануне Абрамов ездил во Владивосток с целой делегацией от завода и на праздничном заседании крайкома ему вручили награду. За день до митинга, в последний рабочий день, Андрей устроил банкет для своей бригады. Мужики, узнав о рождении сына, не отставали от него весь день, пока он не согласился. Народу было много, и мероприятие решили провести на природе, на склоне покрытых зеленью сопок, недалеко от общежития, за крайними домами посёлка. Кругом была живописная природа. Внизу, у подножия сопок, простирались бескрайние просторы океана.