Текст книги "Последний довод побежденных"

Автор книги: Сергей Лапшин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

День двенадцатый

Мужчина средних лет, ничем не примечательной наружности, сидел на лавке у небольшого, провинциального вокзала. Казалось, что суета вокруг – толпы военного люда, гражданские лица, перемещающиеся по небольшой площади носильщики с громадами вещей, – весь этот шум и гам совершенно не трогают человека. Сложив руки на коленях, он, облаченный в типовую форму Вермахта, с погонами лейтенанта на плечах и щитом РОА [6]6
  Русская освободительная армия. Наиболее организованная и массовая структура коллаборационистов, состоящих на службе вермахта.


[Закрыть]на плече, рассеянно рассматривал толпу. Военные, штатские, редкие мальчишки, промышляющие мелкой торговлей, две пары полицейских, бдительно посматривающих по сторонам.

Типичная картина отступающей армии. Ставшая привычной для совсем еще недавно непобедимого Вермахта. Администрация и штабы, дергающие на Запад, едва лишь запахнет жареным. Толпы прихлебателей, всеми правдами и неправдами желающих вырваться из когтей наступающих коммунистов.

Кто будет защищать этот город и станцию, пока вы будете забивать под завязку последний эшелон?

Спешно сформированная из отпускников команда и несколько батальонов восточных частей, уже которую неделю гниющих в этом богом забытом захолустье.

Никаких иллюзий. Человек с погонами лейтенанта, умудренный опытом, видел жизнь во всех ее проявлениях и не обольщался. Именно так оно все и будет. Траншеи на окраинах, встреча русских танков ротой противотанковых пушек. Скоротечный бой, пока не подтянутся резервы красных. Несколько убитых и пара десятков раненых. Затем – поджог зданий, хаотичная погрузка в машины, грабеж оставшихся магазинов и проклятое богом отступление на запад.

– Господин офицер? – Подскочивший мальчишка, в длинном, на вырост, пиджаке и большеватом для него картузе, протянул человеку лоток с выложенными на нем папиросными и сигаретными пачками.

– «Спорт», [7]7
  Марка немецких сигарет.


[Закрыть]– округлив глаза, зашипел мальчишка, и лейтенант, взяв с лотка дешевую, бесцветную картонную пачку, передал разносчику купюру. Свернутую треугольником так, что заметить ее номинал без того, чтобы хорошенько всмотреться, было невозможно.

Мальчишка, получив свое, исчез, будто его ветром сдуло. Лейтенант, некоторое время подождав и на этот раз весьма определенно посмотрев в сторону бдительных полицейских, убрал пачку во внешний карман кителя. Поднялся с лавки, поправил ремень и неторопливо проследовал прочь с площади.

Стоило ему пройти буквально квартал, как шум и крики вокзала стихли. Мужчина, посмотрев по сторонам, остановился у покосившегося, с оторванными штакетинами забора и вынул из кармана сигаретную пачку. Без особого труда, поддев обертку, лейтенант вытащил из-под нее небольшой кусок прозрачной папиросной бумаги. На ней старательно, печатными детскими буквами были написаны адрес и имя.

* * *

Складские помещения рядом с вокзалом – вот что стало пристанищем для нескольких подразделений РОА и пары частей, не входящих официально в организацию Власова, однако составленных из русских военнопленных.

На казармы это было мало похоже, как и просто на жилье для людей. Однако обстоятельство это никого не смущало. Ни немцев, относившихся к воевавшим на их стороне русским с презрением, ни самих русских, привыкших к подобному отношению.

Человек в форме лейтенанта РОА задумчиво остановился у входа. Ни вывески, ни часового. Разнузданность и анархия, царившие в русских частях, давно уже стали притчей во языцех. Впрочем, лейтенант вслед за немцами не склонен был приписывать это именно свойствам русского характера. Гораздо важнее было другое, целая совокупность причин, которые привели именно к такому, довольно печальному итогу.

Сложно сражаться, строить планы, поддерживать дисциплину, если у тебя самого нет уверенности в завтрашнем дне. Как объяснить это все собственным бойцам? Как посылать их на смерть, отстаивать позиции, понимая, что тобою лишь прикрываются, спасая имущество и уводя более ценные части? И, наконец, как вдолбить десяткам подчиненных, что, несмотря на оружие в их руках и форму, которая на них надета, они были и остаются людьми третьего сорта?

Слова о боевом братстве тонут в воспоминаниях о совместных действиях с немецкими частями. Бок о бок, спина к спине, когда им всем сообща удавалось сдерживать атаки наступающих русских. Вот тогда, на уровне младших командиров, да, пили шнапс совместно, делились патронами и гранатами, вновь и вновь окунаясь в кровавый ад. Но проходило время, немцы уходили на переформирование, а их батальон по-прежнему оставался на горячем участке фронта. Вновь и вновь, несмотря на убыль и накапливающуюся смертельную усталость, они вынуждены были сражаться с теми, кто разговаривал с ними на одном языке и не брал их в плен. [8]8
  РОА как военная сила была выставлена немцами на фронт в период июня-июля 43-го года. Таким образом, на долю «власовцев» в основном выпали кровопролитные бои, характеризующиеся решительным и упорным наступлением РККА.


[Закрыть]

– Закурить не найдется? – Рядом с человеком остановился среднего роста, крепкий, поджарый офицер с погонами лейтенанта и щитом на правом плече, протянул руку для приветствия. Действительно, сегодня они еще не виделись.

Свиридов, третья рота. Головастый и тактически грамотный командир. Дважды доводилось участвовать совместно с ним, рука об руку, и нареканий действия заместителя командира роты не вызвали. [9]9
  Как правило, командир роты и его первый заместитель в РОА были немцами. Самостоятельно командовать русским разрешалось лишь на уровне взвода.


[Закрыть]

Человек в форме РОА по фамилии Самойлов ответил на крепкое рукопожатие и достал из кармана пачку «Спорт». Передал ее, нераспечатанную, Свиридову.

Тот, нимало не удивившись, раскрыл, выщелкнул пальцем сигарету и попытался вернуть пачку. Самойлов отрицательно покачал головой:

– Не курю.

Равнодушно кивнув, Свиридов убрал пачку в карман. Щелкнул зажигалкой, прикурил, глубоко затягиваясь. Выдохнул дым и поинтересовался:

– Какие новости?

Самойлов в батальоне считался человеком донельзя осведомленным. Знающим все и всегда. Впрочем, должность его вполне располагала к подобным знаниям.

– Как обычно, – скрестив руки на груди, Самойлов проводил взглядом вышедшую из казармы группу бойцов. Расхристанные, с незатянутыми ремнями, в мятых гимнастерках воины только покосились на стоящих в стороне офицеров, не соизволив даже изобразить воинское приветствие. – Как обычно. Прикрываем город. Завтра или послезавтра.

– Надоело, – покачал головой Свиридов, – как рыба об лед. Одно и то же. Надоело.

Самойлов, взглянув на лейтенанта, коротко усмехнулся:

– Думаешь, ТАМ бы было иначе?

– Там бы я наступал, – абсолютно уверенно возразил Свиридов. Взглянул в глаза Самойлову настырно, требовательно. Собеседник взгляда не отвел. Только усмехнулся, покачав головой.

Слухи. Слухи, сплетни, наговоры. И никаких доказательств. Среди многих, в открытую поносящих Гитлера, он, Самойлов, выделялся совершенно ровными и трезвыми суждениями. А слухи к делу не пришьешь. Домыслами фактов не заменишь.

– В карателях был? – вздохнув, решился-таки Самойлов. Сложившаяся ситуация заставляла его все поставить на карту. Словно заигравшегося клиента в казино.

– Не был, – спокойно встретил Свиридов интерес, не поощряющийся в среде восточных бойцов. Он уже сделал свой ход и закономерно ожидал ответной реакции от Самойлова.

– Помощь мне нужна, лейтенант, – помедлив, наконец-то решился собеседник, – очень нужна.

* * *

Спешка, с которой пришла шифровка из Центра, и использованный срочный вариант для передачи данных указывали на экстраординарность задания. Мало того, ему позволялось даже раскрыть себя отчасти, а при нужде и полностью.

Работа, проведенная им на протяжении полутора лет, должна была лететь коту под хвост. Фигура, которой он стал, могла развеяться словно дым ради выполнения одного-единственного задания. К которому он был не то что не готов… Он даже не представлял, каким образом можно произвести те действия, что предписывались в шифровке.

Если его, мастера тонкой интриги, человека, который приносил реальную пользу на своем месте, планировали использовать в качестве простого боевика… Видимо, ставки были очень высоки.

– Нет ничего проще, чем зайти и подняться к нему в номер. – Свиридов, судя по всему, совершенно не отдавал себе отчета в происходящем.

Расположившись на колченогом табурете напротив Самойлова, лейтенант невозмутимо смотрел на собеседника. Сидящий рядом, высокий и ладный сержант, которого Самойлов знал лишь в лицо, равнодушно молчал.

– Это офицерский клуб. Номера на втором этаже. Все далеко не так просто… К тому же я не знаю, как он выглядит. Не знаю, скольких селят в номере. Слишком мало информации для столь грубой… работы.

– Это армеец? – раздался глуховатый голос сержанта, представленного как Илюхин.

Деликатность. Ее стоило ценить. Деликатность, напоминающая доверие.

Его не спросили – зачем, по какой причине. Не потребовали никаких гарантий. Словно он просил о пустяковой услуге, наподобие той же самой пачки сигарет. Вопрос о том, какому ведомству принадлежит цель, не был простым любопытством. Это Самойлов понимал прекрасно. И ответил безбоязненно:

– Нет. Это СС.

– Он будет один. Сейчас полно армейских чинов, а никого из партийных нет. Все эвакуировались. Если он в офицерском общежитии… Там сроду не было никого кроме армейцев. Если это важная шишка, он будет один в комнате. Нужно знать эсэсовцев – никакого подселения. Только свои. Каста.

Суждение заслуживало внимания. И было довольно логичным. Возможно, именно из-за того Самойлов и уцепился за него. Словно за обломок льдины в черном месиве ледохода.

– Дежурный на входе… – неуверенно постарался возразить Самойлов и был тут же прерван несогласным Илюхиным:

– К черту дежурного. Это клуб. Рулетка, карты, вино, женщины. Никто не будет проверять там документы. Мы зайдем и поднимемся наверх. Вопрос в том, что дальше?

– Мне нужны бумаги, которые будут при нем. И нужно узнать кое-что от него.

И снова Илюхин, отчего-то взявший на себя инициативу в разговоре, покачал головой:

– Не пойдет. Допрашивать его в комнате нереально. Это неправильно. Если мы будем проходить через клуб, нас смогут опознать впоследствии. План ни к черту.

Самойлов удивленно посмотрел на сержанта:

– Это вообще-то не план…

– Вот именно, – не дал закончить Илюхин, – это вообще не план. Так не пойдет. Я предлагаю вот что…

* * *

Небольшая комната, обставленная казенной мебелью, должна была стать его пристанищем всего лишь на пару дней. Не больше. Руперт Зейнхольц рассчитывал быстро выполнить порученное задание. И к тому унтерштурмфюрер [10]10
  В переводе на общеармейские звания – примерно лейтенант.


[Закрыть]имел все основания.

Открыв портфель, мужчина вынул из него тонкую папку и положил ее на стол. Придвинув стул, сел. Руперт был педантом до мозга костей и считал, что лишняя проверка никогда не помешает делу. Еще до отъезда, во Львове, Зейнхольц, ознакомившись с документами, приготовил опросные листы, постаравшись заранее сформулировать интересующие его вопросы. Теперь допрос превращался в весьма удобную процедуру, не требующую записывать пространные рассуждения опрашиваемого. Всего лишь конкретные, четкие ответы. По сути – формальность. Все, что должно быть известно, уже выяснено из допросов основных фигурантов дела. Мелкие, незначительные детали, подробности – вот что должно было лечь на бумагу.

На стук в дверь Руперт повернул голову. Нахмурился, поскольку совершенно четко помнил, что никого не ждал:

– Кто?

– Уборка комнаты, господин офицер. Меня зовут Елена.

Прислуга. Поморщившись, Руперт машинально огляделся по сторонам. И тут же опомнился – о какой уборке может идти речь, если комнату ему выделили лишь сегодня.

– Нет необходимости, Елена.

– Поставьте отметку в табеле, господин офицер.

Вздохнув, Руперт поднялся со стула, аккуратно убрал листы в папку. Завязал тесемки, и спрятал ее в чемодан. Лишь после этого подошел к двери и повернул ключ в замочной скважине. Отворив, сделал шаг назад.

Его взору предстала молодая блондинка в скромном форменном платье, с заготовленной вежливой улыбкой на губах.

– Простите, что беспокою. Поставьте отметку в табеле, господин офицер. – Горничная протянула книжицу из плотного картона.

Зейнхольц принял ее и вернулся к столу. Раскрыл книжицу на незаполненной странице, просмотрел записи, идущие выше. Вынул из кармана химический карандаш и короткой фразой отказался письменно от производства уборки. Право, в этом не было никакой необходимости. Руперту гораздо полезнее было вновь просмотреть документы и еще раз пробежаться по списку вопросов, которые необходимо было задать завтрашним утром трем солдатам и одному унтер-офицеру, находящимся в госпитале.

– Держите, Елена, – подойдя, Руперт протянул девушке табель, – вы хорошо говорите на немецком.

Ничего не значащие слова. Короткий, почти бессмысленный комплимент, один из тех, что делается на автомате.

– Благодарю вас, господин офицер. – Сохранив на лице вышколенную улыбку, девушка отшагнула в сторону от двери. В комнату стремительно, отталкивая Елену, вошли один за другим, двое офицеров. Не дав Зейнхольцу опомниться, один из них, высокий и статный, неожиданно сильно, совершенно не жалея, ударил унтерштурмфюрера кулаком в солнечное сплетение. Затем, когда офицер согнулся, Илюхин ото всей души врезал ему по затылку.

Потерявший сознание Зейнхольц мешком свалился к ногам сержанта.

* * *

Оговоренный накануне план выполнялся со скрупулезной точностью. Самойлов, знавший, что именно его интересует, первым же делом занялся ревизией портфеля унтерштурмфюрера. Илюхин и Свиридов сноровисто связывали по рукам и ногам беспамятного Зейнхольца, а побледневшая, решительно сжавшая губы Елена закрывала дверь на ключ.

Справившись с этим несложным заданием, девушка зачем-то вытерла руки о платье и катнула от двери тележку с высокой и широкой корзиной, которую Елена использовала для сбора и передачи в прачечную белья.

Плотно забив в рот немца кляп, зафиксировав его повязкой, Илюхин еще раз проверил путы на Зейнхольце. В серьезных и ответственных делах сержант был аккуратистом не меньшим, чем похищаемый офицер. Следовало не только связать руки и ноги. Необходимо было совершенно лишить Зейнхольца возможности двигаться.

Разложив бумаги, Самойлов некоторое время вглядывался в них. Читал, вникая в смысл, откладывал и брал следующий лист. Возвращался к прочитанному, будто бы не в силах поверить в собственную удачу, и вновь брался за что-то другое, совершенно путая порядок документов.

– Здесь есть все! – зажав в руке бумаги, Самойлов радостно встряхнул ими. – Абсолютно все, что надо!

Свиридов и Илюхин, к тому времени как раз погрузившие немца в корзину и усадившие его внутри, синхронно посмотрели на своего временного сообщника. Елена, снимая белье с кровати, обеспокоено повернулась. В детали происходящего ее не посвящали, всего лишь обрисовав в общих чертах то, что она должна делать, и посулив ту награду, которая ее устраивала. Немцы неминуемо оставляли город со дня на день. Связь с подпольем в качестве тайного агента, выполнявшего в казино задание Родины, сильно могла повлиять на судьбу Елены. Небольшой риск, на который она шла, с лихвой должен был перекрываться будущими дивидендами.

– И что? – нарушив повисшее молчание, спросил Илюхин.

– В принципе, он не нужен. Необходимые данные содержатся в бумагах. Можем его оставить здесь…

Не дослушав, сержант подошел к Елене и взял из ее рук простыню. Свернув клубком, запихал ее между боком Руперта и стенкой корзины, тем самым ограничивая немца в движении.

– Не можем. Делаем как договорились. Елене еще жить здесь. И нам тоже. Немец просто исчезнет, и все. Пусть ищут, как хотят.

Безжалостно содранные с подушек наволочки, пододеяльник и тонкое одеяло – все это обрушивалось на бесчувственного Руперта сверху, надежно маскируя его и скрывая от чужих глаз. Елене предстояло пройти с тележкой вниз по лестнице и выйти с нею же через черный ход, ведущий на задний двор. К тому времени, как она выполнит свою часть задания, там окажутся и все трое чинов РОА, одетые в совершенно типичное обмундирование вермахта, на котором нет ни пресловутого щита, ни какой-либо иной эмблемы или особенности, позволяющей однозначно идентифицировать их как бойцов восточных батальонов.

Передав тележку и вдоволь натерпевшись страху, Елена уйдет домой, соберет необходимые вещи и через час торопливо придет по названному ей адресу. Там, после сказанных ею слов пароля, свежеиспеченной советской разведчице предоставят убежище, где без сильных душевных расстройств и нервотрепки девушка будет скрываться ровным счетом два дня, пока передовые отряды Красной Армии не войдут в город.

Елена станет единственным участником похищения, для кого дальнейшее будущее сложится относительно успешно.

День тринадцатый

Заканчивалась очередная августовская ночь. Не спавший городок лениво пропускал через себя уходящие составы, лихорадочно спешащие на запад, пока партизаны не принялись рвать ветку. Шумели снующие, как муравьи, машины, вывозящие горы имущества, солдаты готовили к уничтожению склады, эвакуировать которые не было никакой возможности.

Во всеобщей кутерьме мало кто вспоминал о батальонах РОА, расквартированных на окраине. Все заинтересованные лица понимали, что русским предназначено стать частью, оставленной на заклание наступающим красноармейцам. Как обходятся они с собственными предателями, ни для кого секретом не являлось. Но это была судьба, выбор, который однажды сделали чуть больше шести сотен человек. Теперь они пожинали плоды своего решения.

Впрочем, столь явное пренебрежительное отношение к батальону сыграло и положительную роль.

Свиридов, Илюхин и Самойлов, предоставленные ночью самим себе, полностью выполнили разработанный план. Мертвый немец теперь находился на полтора метра ниже уровня земли, в выгребной яме, где никому не взбредет в голову его искать. Туда же отправились и форменные рубашки, бывшие в ночь похищения на всех троих.

Никто не сумел бы установить связь между пропажей немецкого следователя, двумя офицерами и одним сержантом РОА. Пожалуй, лишь загадочное исчезновение служанки Елены могло натолкнуть на какие-то мысли, но девушка в настоящий момент была надежно спрятана.

План был неплохой и, главное, толково исполнен. Оставалось лишь реализовать его финальную, самую приятную часть – распределение призов.

На импровизированной лавочке, а проще говоря, доске, установленной на двух негодных, перевернутых ведрах, сидели Свиридов и Илюхин. Лейтенант смолил сигареты одну за другой. Сержант флегматично рассматривал розовеющее на востоке небо и, сложив руки на груди, делал вид, что его совершенно не волнует, вернется ли покинувший их Самойлов и сдержит ли данное слово.

– Сегодня они придут, – заметив направление взгляда Илюхина, мрачно спрогнозировал Свиридов. – Сначала пикировщики, потом танки.

Не прекращая любоваться на полосатый, розово-красный восход, сержант выразительно пожал плечами. Разговорчивость и уверенность в собственной правоте остались в прошлом. У него будто бы кончился завод, как у игрушки, и теперь он вернулся к своему традиционному молчаливому состоянию.

– Надеюсь, сегодня действительно будет последний день, – продолжил Свиридов. Лейтенант явно нервничал и скрывать этого не собирался. – Не знаю, чего там в документах, но мы свое дело сделали, надо бы и лейтенанту ответить тем же!

На этот раз Илюхин не удостоил товарища даже жестом. Смотрел, загадочно улыбаясь, на край появившегося из-за горизонта солнца, и думал о чем-то своем. Свиридов, привыкший к подобной манере сержанта, затянулся последний раз и бросил окурок на землю. Раздавил его сапогом. Толкнул локтем Илюхина:

– Идет.

Сержант с неохотой отвлекся от созерцания прекрасного и посмотрел на торопливо идущего к ним Самойлова. На лице лейтенанта играла радостная улыбка, да и сам он, признаться, производил впечатление довольного жизнью человека. Остановившись перед своими недавними подельниками, Самойлов кивнул:

– Все ушло. Отлично. Сегодня же перевожу вас в резерв командования. Сдадите… что там у вас? Ты отделение, а ты, Свиридов, полномочия. Приказ сделаю через пару часов. Ближе к ночи уйдем. Завтра, наверное, наступление будет, так что от греха, пораньше постараемся исчезнуть. Понятно все?

Дождавшись кивков, Самойлов замолчал на некоторое время. Душа лейтенанта пела и плясала, но при всем при этом не заметить настороженности во взглядах тех, с кем еще несколько часов назад он проворачивал дела, за которые немцы запросто поставят к стенке, Самойлов не мог. Доверие – штука такая… не простая очень. И они имели право сомневаться.

– Если что случится со мной… – Самойлов решил облечь гарантии в иную форму. Ему не хотелось напрямую заводить речь о доверии. Выглядело бы глупо и смешно. – Если что случится, запомните, что вы участвовали в операции Феникса. Потребуйте доставить вас в НКВД. Пусть передадут по инстанции. Вам нужен Дядя Саша. Ему расскажете, что и как вы делали. Операция Феникса. Требовать Дядю Сашу. Запомнили?

Свиридов скептически ухмыльнулся. Одно дело – через партизан возвращаться. Другое – сдаваться передовым частям. Шансов, что не хлопнут, мало. Еще меньше – что комиссар вообще слушать будет, тратить время. Понятно, отчего говорил подобное Самойлов. Вот только практической пользы от этого было немного.

Илюхин настороженно поднял руку. Свиридов, посмотрев на него, обратил внимание, что его товарищ сосредоточенно морщится и крутит головой, будто бы во что-то вслушиваясь.

– Что? – обеспокоенно поинтересовался лейтенант, следуя примеру, и тоже оглядываясь по сторонам. Неужели кто-то подслушивает?

Нет, рядом никого не было. Может, и затаился кто-то неподалеку, но расслышать их негромкий разговор в шуме и гвалте настороженного, отступающего города было невозможно. Грохочущая железка, крики и команды со склада неподалеку, шум моторов.

Шум.

Моторов.

Два последовательных, громких хлопка. Над зданием склада, выполняющего роль казармы для батальона, взвились две ярко-красные ракеты-указатели.

– Суки! – прошептал Свиридов, стремительно бледнея, и вцепился пальцами в собственное колено.

Развернувшийся Самойлов, провожая взглядом взлетевшие дымные ракеты, наткнулся глазами на увеличивающиеся с каждым мгновением, заходящие со стороны солнца точки.

Не нужно быть гением. Две красные ракеты четко обозначали цель, и какая-то скотина наводила именно на их бараки. На шесть сотен спящих парней, которые должны были стать последним и единственным оплотом защиты для города. Оттого подсветка взвилась над зданиями ничем не примечательных складов, а не над жизненно важной артерией железнодорожного вокзала. Тот, кто обрекал на авианалет восточные батальоны, прекрасно знал, что делает.

Самойлов, сорвавшись с места, бросился в сторону барака, набирая воздух в легкие и голося:

– Тревога, воздушная тревога!

Свиридов дернулся было за ним, но тут же был остановлен Илюхиным. Сержант вцепился в лейтенанта так, что чуть было не оторвал воротник.

– Туда! – резко указал он на узкую ремонтную яму в дальнем конце двора, предназначенную для обслуживания автотранспорта. Идеальная щель-укрытие. Взглянув последний раз на вбегающего в казарму Самойлова, Свиридов согласно кивнул. И вслед за Илюхиным побежал в совершенно противоположную складу сторону – к ремонтной яме. Едва лейтенант и сержант успели добраться до щели и спрыгнуть в нее, как с вырывающим мозг ревом на цель зашли штурмовики. Через несколько секунд и склады, и площадь для разгрузки перед ними утонули в разрывах авиабомб. Зенитное прикрытие города располагалось в ключевых точках – вокзале, рядом со штабом, и на месте хранения ГСМ. Казармы батальонов РОА не имели никакой защиты. Это позволило русским штурмовикам сделать несколько заходов. Израсходовав бомбовый запас и оставив после себя горящие руины, советские летчики ушли без потерь.

В результате авианалета два батальона РОА перестали существовать как боевые единицы. Большая часть бойцов погибла, а остальные были в той или иной степени ранены. Те, кому посчастливилось выжить и не получить серьезных травм, были сведены в маршевую колонну и эвакуированы на запад. Тяжело раненные остались в госпитале города и были захвачены ворвавшимися на следующий день в населенный пункт отрядами Красной Армии.

Самойлов при бомбардировке погиб. В этом Свиридов и Илюхин убедились лично, помогая разбирать завалы и обнаружив его обгоревшее тело практически сразу за порогом.