Текст книги "Великий Сталин"

Автор книги: Сергей Кремлев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 47 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

«Тиран» Сталин и его «сатрапы» – на грани краха. Управление потеряно. Помощь извне мала, деятельных союзников нет, Второго фронта нет. Значительная часть страны оккупирована, часть – под бомбежками…

Бомбят даже столицу, а вторая столица попадает в блокаду.

Тысячи важнейших промышленных предприятий или потеряны из-за оккупации, или разрушены, или эвакуируются на восток. Добыча угля упала со 165,9 миллиона тонн в 1941 году до 75,5 миллиона тонн в 1942 году. Выплавка стали упала с почти 15 миллионов тонн в 1940 году до 4,8 миллиона тонн в том же 1942-м, чугуна – с 18 миллионов тонн до 8…

А потом…

А уж потом – когда война получила дальнейшее развитие, Россия мощно пошла вперёд, отбирая назад вначале пяди, крохи, а потом…

А потом уже и до «европ» дойдя!

Эта, новая, Советская Россия смогла в ходе войны воссоздать такую мощную экономику, которая дала армии десятки тысяч танков, самоходных артиллерийских установок, сотни тысяч самолетов, артиллерийских орудий!

И каких танков!

Каких орудий!

Эта Россия стала единым военным лагерем. Не на словах, а на деле она жила призывом «Всё для фронта, всё для Победы!». Эта Россия создала в ходе войны выдающиеся произведения искусства: симфонии и подлинно народные песни, романы и повести, поэмы и пьесы…

Эта Россия даже новые линии и станции метро строила!

И какие станции!

Она во время войны даже екатерининскую букву «Ё» восстановила.

Она разгромила врага и пришла в Берлин, отлив из ратной бронзы медаль и за его взятие, и за взятие Будапешта и Вены, и за освобождение Варшавы, Праги, Белграда.

В результате Второй мировой войны, ставшей для России второй Отечественной, Россия окончательно оформилась как великая сверхдержава.

Какая слава!

Какой итог!

И какой контраст по сравнению с итогами той, первой, «царской» войны…

Зная всё это, проголосовал ли бы за Николая Второго Пётр Первый? Или даже Екатерина Вторая? Она ведь тоже была патриотом России, она называла её «Вселенной».

Кому отдали бы свои голоса Александр Невский, Александр Суворов и Александр Пушкин, Димитрий Донской и Дмитрий Менделеев, Иван Суриков и Иван Грозный, Пётр Багратион и Пётр Чайковский, Михаил Ломоносов, Михаил Кутузов, Михаил Лермонтов, Николай Гоголь и Николай Лобачевский?

Монарху Романову или большевику Сталину?

Барду Высоцкому или Генералиссимусу Советского Союза?

Хрущёву, который в приступе откровенности как-то признался участникам пленума ЦК, что все они вместе с ним сталинского г… не стоят, или тому, кого Хрущёв предал и оклеветал, приписав ему руководство войной по глобусу?

И за кого, интересно, проголосовал бы сам последний венценосный Романов? Он был слабовольным человеком, но и последней сволочью его назвать всё же нельзя. Как-то по-своему, уродливо, но он ведь тоже Россию любил…

В 1944 году на Урале, в сталинском «Танкограде», 74-летний академик Патон написал заявление о приёме в ВКП(б).

Вот что он писал:

«Когда Советская власть взяла в свои руки управление нашей страной, мне было уже 47 лет. Проработав много лет в условиях капиталистического строя, я усвоил его мировоззрение… Начинания новой власти я считал нежизненными… Когда я познакомился с планом первой пятилетки, я не увидел возможностей для его выполнения. Время шло, развернулась работа по Днепрострою, которая никак не давалась прежней власти. Я начал понимать свою ошибку по мере того, как осуществлялись новые стройки… Всё больше менялось мое мировоззрение. Я стал понимать, что к Советской власти меня приближает то, что труд, который является основой моей жизни, Советская власть ставит выше всего. В этом я убедился на деле… Начавшаяся Великая Отечественная война явилась блестящим подтверждением мощности и стойкости советского строя. Перед моими глазами прошли две последние войны – японская и империалистическая. Я имел возможность сравнить положение тогда с тем, что происходит сейчас, во время Отечественной войны. Меня поражают выдержка и героизм, с какими советский народ борется на фронтах и в тылу под твёрдым руководством партии и Советского правительства»…

А вот оценка России Сталина и самого Сталина со стороны…

Генерал-майор Фридрих Вильгельм фон Меллентин был врагом, но врагом умным и опытным: воевал в Польше, во Франции, на Балканах, в Африке, на Восточном фронте, а затем опять во Франции, в Арденнах и в самой Германии… Закончил войну начальником штаба 5-й танковой армии в Рурском «котле». В 1956 году в Лондоне вышла его книга «Panzer battles 1939–1945», изданная у нас в 1957 году («Танковые сражения 1939–1945 гг.»), где он писал:

«Русский солдат любит свою «матушку Россию», и поэтому он дерётся за коммунистический режим, хотя, вообще говоря, он не является политическим фанатиком. Однако следует учитывать, что партия и её органы обладают в Красной Армии огромным влиянием. Почти все комиссары являются жителями городов и выходцами из рабочего класса. Их отвага граничит с безрассудством; это люди очень умные и решительные. Им удалось создать в русской армии то, чего ей недоставало в Первую мировую войну – железную дисциплину… Дисциплина – главный козырь коммунизма, движущая сила армии. Она также явилась решающим фактором и в достижении огромных политических и военных успехов Сталина…

…Умелая и настойчивая работа коммунистов привела к тому, что с 1917 года Россия изменилась самым удивительным образом. Не может быть сомнений, что у русского всё больше развивается навык самостоятельных действий, а уровень его образования постоянно растёт…»

Генерал Меллентин писал, что русская пехота «полностью сохранила великие традиции Суворова и Скобелева», что русская артиллерия «является очень грозным родом войск и целиком заслуживает той высокой оценки, какую ей дал Сталин»…

Что танкисты Красной Армии «закалились в горниле войны», что «их мастерство неизмеримо возросло» и что «такое превращение должно было потребовать исключительно высокой организации и необычайно искусного планирования и руководства»…

При этом Меллентин констатировал: «Русское высшее командование знает своё дело лучше, чем командование любой другой армии».

Это ведь сказано прежде всего о Сталине! Стоит ли удивляться тому глубокому уважению к полководческому таланту Сталина, которое всегда выказывал рыцарственный Константин Константинович Рокоссовский – кристально честный и лучший советский полководец времён Великой Отечественной войны?

Причём Сталин руководил войной не только на фронте, но и в тылу. А каким был этот тыл новой России, можно судить, например, по признаниям знаменитого немецкого авиапредпринимателя и конструктора Хейнкеля. Советский авиаконструктор А.С. Яковлев писал, что выполнение советских заказов в начале 30-х годов заставило Хейнкеля резко улучшить технологическую дисциплину и методы заводского контроля. «Я думал, – удивлялся Хейнкель, – что у меня отличный завод, но большевики работают лучше».

«Россиянские» «демократы» ставят свечки перед образами «невинно убиенного злодеями-большевиками» «святого» Николая Второго…

Но величие Русской Державе обеспечила эпоха Сталина. И обеспечила не за счет ГУЛАГа, заградительных отрядов и страха, а за счет созидательных, творческих сил народа, во главе которого тридцать лет стоял Сталин.

Русская история знала великих вождей, но лишь Сталин, как до него Ленин, стал для народов России Вождём с не отменяемой большой буквы.

Глава пятая
Личность, в культе личности не нуждающаяся…

Передо мной – фотокопия письма Сталина дочери. Почерк, при яркой индивидуальности, настолько разборчив, что без всякой натуги читаешь:

«Моей хозяюшке-Сетанке – привет!

Все твои письма получил. Спасибо за письма! Не отвечал на письма потому, что был очень занят. Как проводишь время, как твой английский, хорошо ли себя чувствуешь? Я здоров и весел, как всегда. Скучновато без тебя, но что поделаешь, – терплю. Целую крепко-накрепко.

Твой секретаришка

Папка-Сталин.

Целую мою хозяюшку.

22/VII 39».

Так может писать не просто любящий отец, но и предельно несебялюбивый человек. Ведь тот, кто, как мажордом церемониальную трость, несёт перед собой своё «величие», ни за что не напишет ничего подобного! Выпяченное брюхо не позволит!

А ведь это написано уже многолетним главой мировой державы, одним из лидеров мировой политики – что тогда не все в мире признавали вслух, но не могли не признавать в реальных политических планах и расчётах! Это написано «товарищем Сталиным»!

И это же написано очень добрым, неспесивым человеком. Способным на самоиронию и…

И, кроме прочего, обладающего фактически идеальным душевным и духовным здоровьем. Ко временам «катастройки» относится гнусная акция, главным действующим лицом которой стала ныне уже покойная внучка академика Бехтерева – тоже академик Наталья Бехтерева. Тогда широко тиражировалось её заявление о том, что Сталин-де, по словам её деда, был параноиком. А уже в «россиянские» времена Бехтерева простодушно призналась, что ничего такого дед не говорил, а её просто «попросили» так сказать…

Случай для клеветы на Сталина не рядовой. Но – типичный. И тут невольно вспоминаются горькие слова Пьера Огюста Карона де Бомарше, который очень хорошо знал, что такое наветы клеветников: «Прежде оклевещем его, а уж затем вменим ему в вину дурную славу, которую сами и создали…»

Типичными примерами социального (в данном случае точнее будет сказать – антисоциального) заказа в чистом (или – в грязном?) виде являются и «биографии» Сталина, написанные авторами типа генерала «от идеологии» Волкогонова, Эдварда Радзинского, братьев Медведевых и им подобных. Возьмём «Взлет и падение Сталина» Федора Волкова – в 70–80-е годы заурядного «советско-агитпроповского» историка. Несмотря на антагонизм фамилий, Волков и Волкогонов оказались в одной «стае» – фальсификаторской. Так, ещё в 1989 году доктор исторических наук Волков вместе с другим доктором наук Арутюновым сообщил, что знаком-де с документом, подтверждающим сотрудничество Сталина с царской охранкой, а подлинник, мол, хранится в Центральном государственном архиве Октябрьской революции в фонде Департамента полиции Енисейского губернского жандармского управления.

При этом доктора наук цитируют заведомую фальшивку – так называемое «письмо жандармского полковника Ерёмина», запущенное в оборот американцем Левиным и сработанное весьма топорно, начиная от неверной формы углового штампа и его орфографии, продолжая ошибками текста и заканчивая явной подделкой подписи Ерёмина, хорошо известной архивистам по подлинным документам Департамента полиции.

Но что показательно! Волкову хочется остаться в рамках исторического исследования, а не пасквиля, и поэтому в его книге хватает не только злобы, но и фактов, цифр из жизни СССР сталинской эпохи. И при вдумчивом чтении результат оказывается противоположным авторскому замыслу. Перед нами предстаёт не злобная, а великая фигура Сталина в его многотрудных борениях за мощь и величие страны.

Пожалуй, было бы полезно и поучительно взять одну из антисталинских книг – ну, например, классическую по объёму лжи и концептуальной подлости книгу Эдварда Радзинского «Сталин», и проанализировать её, строка за строкой и страница за страницей.

Это было бы, повторяю, очень полезно, потому что после такого детального анализа вряд ли бы кто-то взял опусы, подобные книгам Волкова, Волкогонова и Радзинского, в руки – даже с целью предельно утилитарной и специфической. Но построчный анализ всегда утомителен как для автора, так и для читателя, да к тому же занимает печатного места примерно в три раза больше, чем анализируемый текст – его ведь тоже надо довести до сведения читателя, перед тем как анализировать… Так что вряд ли это было бы интересное чтение.

Поэтому для того, чтобы показать – как порой всесторонне искажается облик Сталина, мне придётся ограничиваться отдельными примерами…

Ну, скажем, в 1995 году в издательстве «Новая книга» вышел сборник «Сталин: в воспоминаниях современников и документах эпохи». Составитель и автор комментариев – Михаил Лобанов. В издательском предисловии было сказано, что книга может считаться первым вкладом в серьёзное изучение эпохи, что она далека от восхвалений Сталина, но также далека и от очернительства и т. п.

М. Лобанов действительно потрудился немало, и на фоне тогдашней «волкогоновской» антисталинской волны его труд был объективно неплох – если бы не… многие комментарии составителя. Да и позиция издательства оказалась странной – читателя сразу же уведомляли, о том, что книга-де «энциклопедическим» образом охватывает «образ поистине демонической (? – С.К.) фигуры, на счету которой сплетено без числа (странная для документального труда оценка. – С.К.) как злодеяний, так и спасительных дел для Российского государства».

Чепуха какая-то, но как часто и бездумно повторяемая чепуха! И дело даже не в пушкинском «гений и злодейство – вещи несовместные»… Сегодня многие мифы о якобы «злодействах» Сталина уже сильно подточены документами, но и в 1995 году можно было понять, что это – не более чем злонамеренные мифы. Увы, составитель очень интересного – в своей документальной и мемуарной основе – сборника так этого и не понял. А нередко подбавил кое-чего, ни в какие ворота не лезущего, ещё и от себя.

Например, М. Лобанов приводит отрывок из статьи Троцкого «Термидор и антисемитизм» и заявляет, что подобные обвинения Сталина – миф. Однако тут же сам в духе худшего антисталинского мифотворчества утверждает, что «в тех же тридцатых годах в литературе главный удар репрессий пришёлся не по космополитическим интернациональным литераторам, а по русским писателям, связанным органически с традициями русской культуры…».

Тогда, мол, «были уничтожены поэты «есенинского круга» (Клюев, Клычков, П. Васильев, Орешин и др.)».

Твардовский, Исаковский, Прокофьев, Тихонов, Толстой, Федин, Леонов, Соболев, Шолохов в миф Лобанова не вписываются. И о них он не говорит ни слова. Но разве сравним масштаб небесталанного, но духовно неряшливого, разболтанного в поведении Васильева с талантом того же Твардовского?

Или вот в той же книге М. Лобанова приведены «воспоминания» В. Бережкова – бывшего переводчика Сталина. Фигура это малодостойная уже потому, что Бережков под старость предпочёл сытные Штаты России, которую уже вовсю грабили духовные его собратья. Среди прочего, Бережков на странице 477 «вспоминает», что когда он впервые увидел Сталина вблизи, то был якобы близок к шоку, в том числе и от вида лица Сталина, «изрытого оспой».

«Изрыть» – глагол сильный. Словарь Ожегова сообщает, что он означает «всюду наделать ям, рытвин». Всюду!

А теперь открываем страницу 558, где помещены воспоминания Андрея Громыко, причём о тех же временах, о которых «вспоминает» Бережков, и читаем: «Мне случалось, и не раз, уже после смерти Сталина, слышать и читать, что, дескать, у него виднелись следы оспы. Этого я не помню, хотя много раз с близкого расстояния смотрел на него. Что же, коль эти следы имелись, то, вероятно, настолько незначительные, что я, глядевший на это лицо, ничего подобного не замечал».

Можно ли после этого верить таким вот «свидетельствам» Бережкова о Сталине: «Наигранной бодростью он прикрывал своё неверие в народ, презрительно обзывая аплодировавшую ему толпу (? – С.К.) «дураками» и «болванами». Но именно этот нелюбимый и пугавший его народ…», и т. д.?

Бережков не замечает, что это он относится к народу презрительно, именуя его толпой. Но как часто тот же Бережков некритически воспринимается даже «историками» как серьёзный источник… ещё бы: личный переводчик Сталина!

И ведь действительно – переводчик!

Конечно, о Сталине теми, кто был к нему в той или иной мере близок, написано и много хорошего. Собственно, случай Бережкова здесь фактически единичен, что характеризует не только Сталина, но и самого Бережкова. Но особенно впечатляют, как на мой вкус, свидетельства о Сталине бывшего командующего авиацией дальнего действия Главного маршала авиации Александра Евгеньевича Голованова. Сам высококлассный летчик, он всегда был человеком чести, не юлил, не лебезил. Достоверность его мемуаров если и не абсолютна (этим качеством, увы, не всегда обладают даже документы), то очень высока.

До личного знакомства со Сталиным Голованов – тогда шеф-пилот Аэрофлота – воспринимал его великим человеком без души и сердца. К тому же у Голованова были ещё свежи в памяти не самые приятные для него и ряда его ближайших родственников воспоминания о 1937 годе. Однако, начав сотрудничать со Сталиным с зимы 1941 года, он в конце концов проникся к нему чем-то вроде любви сына к строгому и мудрому отцу – иными словами я не могу определить тот тон, которым Голованов всегда рассказывает о Сталине. Он не раз подчеркивает сдержанность и воспитанность Сталина, его высокую внутреннюю культуру и как особо характерную черту выделяет поразительную требовательность Сталина не только к другим, но и прежде всего к себе.

Однажды во время войны, когда оба были измотаны какой-то особо сложной и срочной проблемой, Голованов сгоряча сказал Сталину: мол, чего вы от меня хотите, я простой летчик… И Сталин тут же отпарировал: «А я – простой бакинский пропагандист». А потом прибавил: «Это вы так только со мной можете говорить. С другими вы так не поговорите»…

Лишь с годами Голованов понял, как Сталин был прав.

А как часто приходится читать ложь о поощрении Сталиным собственного восхваления. Возможны и иные варианты «воспоминаний»: мол, для проформы возмущался, а на деле без фимиама жить-де не мог.

Но уже после смерти Сталина Анастас Микоян на июльском 1953 года Пленуме ЦК – том, где политически казнили Берию, говорил (цитирую по неправленой стенограмме):

«… о культе личности. Мы понимали, что были перегибы в этом вопросе и при жизни товарища Сталина. Товарищ Сталин круто критиковал нас. То, что создают культ вокруг меня, говорил товарищ Сталин, это создают эсеры. Мы не могли тогда поправить это дело, и оно так шло…»

Для верного представления об отношении Сталина к прославлению в его лучшие, боевые годы полезно познакомиться с историей о несостоявшемся посвящении Сталину некоей книги…

Старый партиец Б.Е. Бибинейшвили написал книгу «Камо» о знаменитом кавказском большевике-боевике Тер-Петросяне (Камо). 20 апреля 1933 года председатель правления и заведующий издательством Всесоюзного общества старых большевиков Илья Ионович Ионов-Бернштейн (1887–1942) обратился к секретарю Сталина Поскребышеву с просьбой. Бибинейшвили и сестра Камо просили показать Сталину посвящение с тем, чтобы получить его согласие на помещение в книге.

Текст посвящения был следующим:

«Тому

Кто первый вдохновил Камо на беззаветную героическую революционную борьбу,

Кто первый назвал его именем «Камо».

Кто стальной рукой выковал большевистские организации Грузии и Закавказья,

Кто вместе с гениальным вождем международного пролетариата Лениным руководил освободительной борьбой пролетариата и победой Великого Октября,

Кто после смерти Великого Ленина продолжает и развивает дальше учение Маркса-Ленина, теорию и практику основоположников марксизма-ленинизма, стратегию и тактику революционной пролетарской борьбы,

Тому, под непосредственным руководством которого партия осуществляет великую задачу построения бесклассового социалистического общества на одной шестой части мира.

Великому вождю Ленинской Коммунистической партии и Коминтерна, Гениальному организатору и стратегу международной пролетарской революции

Тов. СТАЛИНУ

посвящает автор эту книгу.

Б. Бибинейшвили»

На следующий день Сталин направил Ионову записку:

«Тов Ионов!

Я против «посвящения». Я вообще против «посвящений» с воспеванием. Я тем более против предложенного текста «посвящения», так как он насилует факты и полон ложноклассического пафоса воспевания. Не нужно доказывать, что никакой я не «теоретик» и тем более – «гениальный организатор» или «стратег международной революции». Прошу успокоить не на шутку разволновавшегося автора и сообщить ему, что я решительно против «посвящения».

Привет!

И. Сталин».

Тон этой записки, не лишённый иронии, абсолютно естественен и Сталину свойствен с самых его молодых лет как в частных и деловых письмах, так и статьях. Но я погрешил бы против собственного впечатления, если не сказал бы, что ближе к концу 30-х годов, и особенно позднее, эмоциональный настрой сталинских текстов претерпевает изменения. Уходят молодая задиристость и весёлая ирония. И их сменяет спокойная уверенность в значительности того, что пишет и говорит Сталин.

Но это не значит, что Сталин начинал почивать на лаврах. Просто конец 30-х годов – это время, когда авторитет Сталина окончательно окреп и стал ведущей силой в партийно-государственном руководстве. И дело не в подавлении «инакомыслия» в стране, а в том, что к концу 30-х годов все яснее и убедительнее стала выявляться правота Сталина и тех, кто шел за ним. Его правоту доказывали изменения во всех сферах общественной жизни. И это всё лучше видели объективно настроенные люди не только в России, но и вне её. В 1933 году, сидя в английской тюрьме, выстроенной на индийской территории, будущий глава свободной Индии 44-летний Джавахарлал Неру написал очерки мировой истории для своей дочери Индиры Ганди. Писал он там и о России, о Сталине:

«В прошлом случалось, что страны концентрировали все свои силы на решении какой-то важной задачи, но это бывало только в военное время. Советская Россия впервые в истории сконцентрировала всю энергию народа на мирном созидании, а не на разрушении. Но лишения были велики, и часто казалось, что весь грандиозный план рухнет. Многие видные большевики полагали, что напряжение и лишения должны быть смягчены. Не так думал Сталин. Непреклонно и молчаливо продолжал он проводить намеченную линию. Он казался железным воплощением неотвратимого рока, движущегося вперёд к предначертанной цели».

Да, тогда появилось выражение «железный сталинский нарком». И если уж толковые наркомы у Сталина имели железную волю, то у самого Сталина она была без преувеличений стальной.

Впрочем, в частной жизни Сталин оставался прежним, способным на шутку, на улыбку. До самого начала войны он забавлялся игрой в шутливые приказы, которые ему должна была писать дочь Светлана, которую отец называл в письмах «Сетанка-хозяйка» и «воробушка», подписываясь: «Секретаришка Сетанки-хозяйки бедняк И. Сталин»…

Но Сталин был так же естественно шутлив и с Кировым. Пожалуй, уникальными можно считать свидетельства Артёма Фёдоровича Сергеева, сына знаменитого «Артёма» (Сергеева), члена ВЦИК, погибшего 24 июля 1921 года во время испытания аэровагона на Московско-Курской железной дороге. После гибели мужа мать малыша, родившегося 5 марта 1921 года, серьёзно заболела, и его взял в семью Сталин.

Между прочим, когда старший Сергеев погиб и Будённый сетовал – мол, какая нелепая случайность, Сталин ответил: «Если случайность имеет политические последствия, то к такой случайности нужно присмотреться». Принцип, применимый и к «неожиданной» смерти самого Сталина.

38-летний «Артём» был яркой личностью: в партии с 1901 года, прямой соратник Ленина, в 1910 году бежал из ссылки вначале в Корею, затем переехал в Шанхай, а оттуда в Австралию, где вёл активную революционную работу. В 1917 году он вернулся в Россию, и нет никаких сомнений в том, что если бы не погиб, то вошел бы в сталинскую когорту очень сильным её членом.

Сын «Артёма», Артём Сергеев, прожил достойную жизнь, и его воспоминания можно считать фотографичными. В изданной издательством «Крымский мост-9Д» в 2006 году небольшой книге «Беседы о Сталине» он говорит:

«С самого начала, как я себя помню осознанно, я помню и его, и к нему самое высокое уважение. Казалось, что это самый умный, самый справедливый, самый интересный и даже самый добрый, хотя в каких-то вопросах строгий, но добрый и ласковый человек…»

Так или иначе, не упомянуть эти воспоминания в книге о Сталине сегодня просто невозможно – если ты хочешь написать о Сталине не только правдиво, но и объёмно. Но сейчас я вспомнил о Сергееве в связи с темой о чувстве юмора у Сталина и его якобы склонности к возвеличиванию. На вопрос, любил ли Сталин юмор, его приёмный сын ответил так:

«Всегда, что бы ни было, в любой ситуации, он всегда говорил образно, много цитировал Гоголя, Салтыкова-Щедрина, Лескова, Зощенко, ещё какие-то забавные вещи. И он, и Киров хорошо знали писателей-сатириков, классиков этого жанра. Зощенко Сталин с Кировым часто цитировали, поскольку это был злободневный автор… высмеивавший пороки тогдашнего общества. Но никогда не цитировалась забавная история ради самой истории. Всегда это было к слову…

Между собой всегда у них с Кировым был юмор. Киров называл его «великий вождь всех народов, всех времён». Говорил: «Слушай! Ты не подскажешь, ты образованней меня, чей ты ещё великий вождь? Кроме времён и народов что ещё на свете бывает?»

А Сталин его называл «любимый вождь ленинградского пролетариата». И тоже подтрунивал: «Ага, кажется, не только ленинградского, а ещё и бакинского пролетариата, наверное всего северо-кавказского. Подожди, напомни, чей ты ещё любимый вождь? Ты что, думаешь, у меня семь пядей во лбу? У меня голова – не дом Совнаркома, чтобы знать всё, чьим ты был любимым вождем»…»

Так могут шутить абсолютно нечванные и абсолютно духовно здоровые люди. Какими, собственно, Сталин с Кировым и были.

Да и в самом-то деле! Мог ли ханжа и любящий – по нынешней модной присказке – «себя любимого» человек так ответить 26 октября 1936 года на запрос Чарльза Наттера, заведующего бюро Ассошиэйтед Пресс, по поводу сообщений западной печати о тяжёлом заболевании и даже смерти Сталина:

«Милостивый государь!

Насколько мне известно из сообщений иностранной прессы, я давно уже оставил сей грешный мир и переселился на тот свет. Так как к сообщениям иностранной прессы нельзя не относиться с доверием, если Вы не хотите быть вычеркнутым из списка цивилизованных людей, то прошу верить этим сообщениям и не нарушать моего покоя в тишине потустороннего мира.

С уважением

И. Сталин».

Классический юмор этой записки превосходит по своей силе, пожалуй, лишь классический же ответ Марка Твена: «Слухи о моей смерти чрезвычайно преувеличены». Причём это был не первый подобный случай. ещё 3 апреля 1932 года «Правда» опубликовала такой ответ Сталина на письмо представителя Ассошиэйтед Пресс Ричардсона:

«Ложные слухи о моей болезни распространяются в буржуазной печати не впервые. Есть, очевидно, люди, заинтересованные в том, чтобы я заболел всерьез и надолго, если не хуже. Может быть, это и не совсем деликатно, но у меня нет, к сожалению, данных, могущих порадовать этих господ. Как это ни печально, а против фактов ничего не поделаешь: я вполне здоров…»

Нет, Сталин был не только выдающейся личностью, он был ещё и просто по-человечески привлекательной личностью, умеющей без натуги драпировать свое естественное величие в естественный же для неё юмор.

Сопоставляя судьбы приемного сына Сталина Артёма Сергеева и родной сталинской дочери Светланы, можно уверенно сказать, что Светлана оказалась не лучшей дочерью, но не Сталин был в том виноват. Он Светлану любил, а она его – не очень-то, личностно походя скорее на мать, чем на отца, и зачастую его огорчая, особенно – уже во взрослой своей жизни.

К слову, её воспоминания нередко недостоверны не только психологически (в негативных оценках Берии, например), но и фактически. Так, она утверждает, что отец летом 1946 года уехал на юг впервые после 1937 года, но это была вторая такая дальняя поездка Сталина – первая пришлась на апрель 1944 года, о чем свидетельствует и генерал-майор Михаил Докучаев, бывший заместитель начальника 9-го Управления КГБ, ответственного за охрану правительства.

Во время обеих поездок Сталин очень нервничал, видя разруху, людей, живущих в землянках. А во вторую поездку на дороге от Симферополя до Ялты произошел описанный тем же М. Докучаевым случай, тоже характеризующий внутренний мир Сталина и его натуру очень ярко. Докучаев пишет об этом так:

«Как раз на перевале в его (Сталина. – С.К.) машину с полного хода врезалась старая полуторка. Естественно, бронированный «паккард» выдержал столкновение, а полуторка вся развалилась. Каково же было удивление, когда из неё вылезла женщина-водитель лет сорока пяти. Вышел тогда из машины и Сталин. Женщина, не разобравшись в ситуации, с наивной прямотой сказала: «Как же вы дальше поедете?» Сталин, увидев её жалкий вид и разбитую машину, поняв, что инцидент произошёл из-за дождливой погоды, ответил ей: «Мы-то поедем. А вот как вы поедете?»

Сталин сказал тогда министру госбезопасности Абакумову, следовавшему в кортеже, чтобы эту женщину не привлекали к ответственности…»

Ну, и где же здесь «кровожадность», «подозрительность» Сталина? И это при том, что Сталин всегда знал, что враги у новой России имелись. Но и эту проблему он видел объёмно. Вот психологический аспект вопроса, о котором Сталин хорошо говорил 9 сентября 1940 года на совещании в ЦК ВКП(б), разбиравшем кинофильм «Закон жизни», снятый по сценарию молодого, но быстро зазнавшегося писателя А. Авдеенко.

Знакомство с многостраничной стенограммой этого совещания, в котором вместе с членами Политбюро приняли участие Фадеев, Федин, Соболев, Асеев, Катаев, Лебедев-Кумач, Столпер, сам Авдеенко, способно развеять не один гнусный миф о Сталине и его эпохе. Но я ограничусь лишь фрагментом выступления Сталина:

«…Я бы предпочел, чтобы нам давали врагов не как извергов, а как людей, враждебных нашему обществу, но не лишённых некоторых человеческих черт. У самого последнего подлеца есть человеческие черты, он кого-то любит, кого-то уважает, ради кого-то хочет жертвовать… Я бы предложил, чтобы в таком виде врагов давать, врагов сильных. Какой же будет плюс, когда мы шумели, – была классвая борьба капитализма с социализмом, и вдруг замухрышку разбили… Разве не было сильных людей? Почему Бухарина не изобразить, каким бы он ни был чудовищем, – а у него есть какие-то человеческие черты. Троцкий – враг, но он был способный человек, – бесспорно, – изобразить его как врага, имеющего отрицательные черты, но и имеющего хорошие качества, потому что они у него были, бесспорно…»

Здесь Сталин говорил о врагах политических… А ведь за двадцать лет после 1917 года – к 1937 году в новой России не ушли в прошлое и её враги нравственные, которые были врагами не в силу некоей своей организованной борьбы против Советской власти, а в силу того, что были её духовными антиподами. Вот что писал 18 января 1938 года в пространном письме в Комиссию партконтроля при ЦК ВКП(б) консультант Главного управления кинематографии некто Г.В. Зельдович: