Текст книги "Против «мессеров» и «сейбров»"

Автор книги: Сергей Крамаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Не волнуйся, за тебя я повоюю, попрошу командующего оставить.

Я не знал, что и думать. Вопрос с летчиками, бывшими в немецком плену, решался с учетом мнения командования. Мне были известны имена летчиков, попавших в плен (обычно после их сбития в воздушных боях над территорией, занятой немцами) и впоследствии, после побега из плена или освобождения, прекрасно воевавших. Даже в одном нашем полку было трое бывших в плену. Одного из них, командиpa звена Виктора Петрова, уже отправили на Дальний Восток, за меня и Виктора Шарапова долго хлопотал командир эскадрильи Иван Щербаков. Но, видимо, он не смог нас отстоять, и нас собирались тоже отправить из части. Теперь же, с приходом нового командования, у нас появилась надежда на лучший исход дела.

Через несколько дней Щербаков вечером говорит нам, мне и Шарапову:

– Готовьтесь. Завтра в 10 часов поедете с командиром полка в Москву к командующему.

Вечером мы начищаемся, приводим себя в порядок, готовимся к выезду. Утром, минут за 30 до назначенного времени, подходим к дому командира. Машина уже стоит возле крыльца. Минут через 15 выходит Куманичкин. Осмотрев нас, он говорит:

– Садитесь, поехали.

В дороге мы почти не говорили. Куманичкин о чем-то думает: видимо, проигрывает в уме свою просьбу. Нам ясно, что он будет просить за нас, и мы тревожимся и за себя, и еще больше за него. Ведь выступать против СМЕРШа решится не всякий, а для авиации Московского округа ранее было правило: бывших в плену в округе не держать.

Езда по Москве как-то отвлекла нас от тревожных мыслей. Мы проехали Калужскую площадь, Дом Правительства, центр, улицу Горького, затем выехали на Ленинградский проспект. Вот показался роскошный дом. Перед ним чугунная ограда, над зданием – флаг ВВС. Часовые козыряют Куманичкину и пропускают нас. Мы входим: кругом мрамор, ковры... После деревянных домиков нашего гарнизона эта роскошь впечатляет – чувствуется штаб воинов-победителей! Чувствуется, что в этом доме настоящий хозяин, умеющий показать свою силу, власть и могущество.

Мы входим в приемную, и Куманичкин докладывает адъютанту, что прибыли по вызову командующего. Тот просит обождать: «Командующий занят». Минут через 20 из кабинета выходит какой-то генерал. Адъютант сразу заходит в кабинет и быстро выходит: «Командующий просит зайти». Мы заходим за Куманичкиным.

Василий Сталин в хорошо сшитой генеральской форме, немного рыжеватый, быстрый в движении, внимательно смотрит на нас, затем здоровается с Куманичкиным и говорит:

– Садитесь. Куманичкин, докладывай.

Куманичкин говорит:

– Товарищ командующий, два отличных летчика, Крамаренко и Шарапов. В войну были сбиты, и оба попали в плен. Крамаренко был тяжело ранен, обгорел, через неделю освобожден нашими войсками, был полгода в госпитале, вернулся в полк и был моим ведомым. Я с ним сбил 12 самолетов. Шарапов тоже был сбит, провел полгода в плену, был освобожден нашими войсками.

Василий Сталин смотрит на меня, я встаю, и он спрашивает:

– Где был сбит?

Я докладываю:

– На 1-м Украинском, возле города Проскуров. Ранен и обгорел. Лежал 7 дней в лазарете в лагере военнопленных. Затем наши танковые войска окружили город, и я был освобожден. Лежал в госпитале, переболел сыпным тифом, затем меня отправили в Москву. Лечился в Центральном авиагоспитале. Был признан годным к летной работе, вернулся в полк и снова в полку воевал до Победы.

Генерал Сталин смотрит оценивающе на меня, о чем-то думает, затем говорит:

– Хорошо, разберусь.

Потом смотрит на Виктора Шарапова и говорит:

– А ты как оказался в плену и где был?

Виктор отвечает, что был в восьмерке Кожедуба в Курляндии. Вел бой с немецкими асами, те его сбили. Он выпрыгнул на парашюте, был взят в плен и помещен в концлагерь. В концлагере, чтобы не ходить на работы, сделал себе известью на ноге язву. Был помещен в лазарет, а за несколько дней до окончания войны был освобожден и вернулся после проверки органами СМЕРШ в полк.

Василий Сталин задумался, а потом говорит:

– Повезло тебе, а вот моего брата Якова в этом концлагере убили... А ведь тебя и доктора за твою симуляцию могли расстрелять. Скажи, кто тебя лечил в лазарете? Как фамилия этого доктора?

Виктор смутился и говорит:

– Не помню его фамилии. Я у него не спрашивал.

Василий Сталин нахмурился:

– Не помнишь? Ты всю жизнь должен его помнить: он тебя от расстрела за симуляцию спас! Сам жизнью рисковал, а ты – «не помню».

Затем, помолчав, он сказал:

– Не верю я тебе и у себя в округе не оставлю.

И, чуть подумав:

– Вы можете идти, а ты, Куманичкин, останься.

Мы, бледные от пережитого, выходим в приемную. Минут через десять выходит Куманичкин:

– Ну, поехали.

Всю дорогу мы едем молча. Шарапов сидит мрачный. У меня на душе радостное чувство, мне поверили, но переживаю за товарища. Приехав в гарнизон, Куманичкин нам говорит:

– Шарапова командующий отправляет на Дальний Восток, а относительно тебя, Крамаренко, будет решать.

Проходит несколько недель. На партийном собрании полка меня в числе других летчиков выбирают делегатом на партийную конференцию дивизии. Через три дня мы выезжаем в Кубинку. Все делегаты полка держатся вместе. Впереди командир – Куманичкин. Войдя в вестибюль Дома офицеров, мы останавливаемся, чтобы раздеться и зарегистрироваться.

Внезапно все поворачиваются. В клуб входит группа офицеров. Впереди – Василий Сталин. Увидев Куманичкина, он подходит к нему:

– Здравствуй, Куманичкин, привез своих орлов?

Затем, увидев меня, спрашивает:

– А как Крамаренко здесь оказался?

Куманичкин отвечает:

– Товарищ командующий! Коммунисты полка доверяют ему, вот делегатом выбрали.

Василий Сталин слегка улыбнулся:

– Ну, раз коммунисты доверяют ему, то и я доверяю. Назначай его командиром звена. Я утвержу.

Так я, один из немногих, бывших в плену, был восстановлен в рядах полноправных летчиков Московского военного округа и стал принимать участие в воздушных парадах.

Без колебаний я скажу, что Василия Сталина летчики любили. Несмотря на то что он был сыном самого Вождя, он честно воевал в Отечественную войну, прошел и Сталинград и дошел до Берлина, а для любого фронтовика это значит многое. Он добился того, что в Московском военном округе для всех летчиков были построены благоустроенные домики, переселил их из казарм и общежитий. А когда при подготовке к августовскому показу авиатехники на аэродроме Тушино летчик из его 32-го гвардейского полка Аркадий Макаров столкнулся с ведомым на пилотаже и оба выпрыгнули, то, узнав об этом, Василий Сталин немедленно помчался к месту происшествия и, увидев обоих летчиков живыми, обнял и расцеловал их.

До сих пор в Москве стоят прекрасные благоустроенные здания, за постройку которых Василия Сталина разжаловали и посадили в тюрьму. Я уверен, что история все расставит по своим местам и имя Василия Сталина войдет в историю Великой Отечественной войны как образец честного и смелого летчика и командира. Могу сказать, что это было время, когда сыновья высших руководителей Советского государства показывали пример в его защите. В воздушных боях погибли Тимур Фрунзе, Леонид Хрущев, Владимир Микоян. Сражались на фронтах войны и вернулись победителями Василий Сталин, Алексей и Степан Микоян, Александр Щербаков – сын 1-го секретаря Московского Комитета партии, члена Политбюро. Впоследствии Степан Микоян и Александр Щербаков стали летчиками-испытателями и были удостоены высших наград Родины – званий Героев Советского Союза.

Отвлекусь, но остановлюсь на судьбе упомянутых мною летчиков. Тимур Фрунзе вместе со Степаном Микояном осенью 1941 года прибыли в Багай-Барановку – доучиваться в запасном авиаполку. Но вскоре, не пройдя полностью программу из-за недостатка горючего, Тимур Фрунзе был направлен под Москву в 161-й истребительный авиаполк. 19 января 1942 года Тимур со своим ведущим старшим лейтенантом Шутовым вылетели на прикрытие наших войск в районе северо-восточнее Старой Руссы, где смело вступили в бой с семью немецкими самолетами. Вскоре самолет ведущего Шутова был подбит, и он произвел вынужденную посадку в расположении наших войск. Тимур Фрунзе в одиночку продолжал сражаться против семи немецких истребителей, но его самолет был подожжен, а затем очередной снаряд попал в кабину и убил Тимура. Посмертно летчику 161-го истребительного авиаполка Тимуру Фрунзе было присвоено звание Героя Советского Союза.

Совсем иначе сложилась судьба Степана Микояна. После окончания летной школы на самолете И-16 он был направлен в зап, затем в 16-й иап под Москву. Он был отобран Василием Сталиным для формирования 434-го авиаполка (впоследствии 32-го гвардейского), где в октябре 1941 года впервые вылетел на новом истребителе Як-1. Вылет был необычным. Летчикам разрешают вылет на новом типе самолета после провозки на двухместном учебно-боевом самолете такого же типа, – но его промышленность только готовилась выпускать. Вместе со своим командиром Василием Сталиным Степан подошел к стоявшему на стоянке «яку». Сам Василий только недавно, также без провозки, вылетел на этом самолете, и тот полет только случайно не закончился катастрофой. Дело в том, что длина пробега Як-1 на посадке почти в два раза больше, чем для И-16. Василий не смог приземлиться с первых двух заходов, приземлился он только с третьей попытки, и то чуть ли не на середине аэродрома. Стремительно пробежав оставшуюся половину, самолет выскочил на проходившую за аэродромом линию железной дороги. К счастью, склон перед рельсами оказался пологим. Он подбросил самолет вверх, и тот, перелетев рельсы, опустился и побежал по ровному месту уже за рельсами.

Рассматривая самолет, Степан услышал команду:

– Степка, залезай в кабину! Застегни парашютные лямки.

Посидев некоторое время и немного привыкнув к приборам и рычагам управления, тот услышал:

– Ну как, хорошо в кабине? Попробуй запустить.

Запуск оказался очень простой – гораздо проще, чем на И-16. Несколько движений рычагами и кнопками – и мотор заработал. Немного поработав на малых оборотах, Степан дал сектор газа вперед. Мощный мотор взревел, самолет задрожал, словно готовясь к прыжку. Убрав двигатель снова на малые обороты, он вдруг услышал неожиданное:

– Ну как, полетишь сам?

Степан уже слился с машиной и ответил:

– Полечу!

– Тогда так: выполнишь полет в зону, там сделаешь четыре виража, пикирование, горку – и на посадку. Давай выруливай, я пойду на СКП (стартовый командный пункт).

Взлет и полет в зону Степан выполнил вполне нормально. Потом он воевал под Москвой, был ранен, обгорел, полгода лежал в госпитале – и снова на фронт. После войны окончил Военно-воздушную академию, стал летчиком-испытателем, испытывая новейшие самолеты – сначала винтомоторные, затем реактивные. За мужество и отвагу при испытаниях новой авиатехники ему присвоят звание Героя Советского Союза. Он пролетал почти 50 лет, став заслуженным летчиком-испытателем, генерал-лейтенантом авиации, но при этом остался самым скромным, внимательным и отзывчивым человеком.

Судьба его младшего брата Владимира трагична. Так же после выпуска из школы он пришел в 434-й авиаполк, и так же Василий Сталин выпускал его на Як-1 без провозных полетов. Но то ли оттого, что Владимир хотел показать себя прекрасным летчиком, то ли оттого, что он стремился самоутвердиться, но вместо простого полета по кругу, он показал весь высший пилотаж прямо над аэродромом. Но Василий Сталин спросил у стоявших рядом летчиков: «Он нормальный ли?!» – и приказал арестовать Владимира на 5 суток за воздушное хулиганство. Впоследствии Владимир отважно сражался с немецкими асами под Сталинградом, но в воздушном бою «Мессершмитт-109» расстрелял его самолет, при этом летчик, видимо, был убит и вместе с самолетом врезался в землю.

Третий, более молодой из братьев, Алексей Микоян также стал летчиком, долгое время летал, стал командующим воздушной армии, но крепкое здоровье дается не всем летчикам. Длительное пребывание в жарком климате Ташкента подорвало его здоровье, и Алексей прожил не долго.

Судьба Леонида Хрущева трагична. Это был хороший летчик, любивший летать, но иногда допускавший необдуманные поступки. Окончив летную школу, он стал летчиком-бомбардировщиком и летал на самолете Ер-2. Это был прекрасный для того времени самолет – скоростной, с большой бомбовой нагрузкой. К сожалению, тяжелая обстановка на фронте заставила советское командование направлять наши тяжелые бомбардировщики ТБ-3 и Ер-2 на бомбежку прорвавшихся немецких танковых колонн днем, в прекрасную погоду, и часто без сопровождения истребителей. Результатом были большие потери этих самолетов от атак немецких истребителей. Несмотря на сильное оборонительное вооружение из 5—6 пулеметов, они оказались не способными противодействовать атакам двух-четырех истребителей противника.

В одном из таких дневных вылетов самолет Леонида был подбит, и он произвел вынужденную посадку в поле. Самолет ударился о неровности и разрушился. Леонид остался жив, но повредил при ударе обе ноги. Его направили в госпиталь в городе Куйбышев. Мне известно, что там его подлечили, и уже стоял вопрос о его выписке, когда Леонид устроил с другими товарищами праздник по этому поводу. В конце этого праздника прибывший откуда-то с Северного флота старший лейтенант стал демонстрировать свое искусство в стрельбе. Сделав несколько точных выстрелов по мишеням, он сбил яблоко с головы Леонида, а затем, демонстрируя свою храбрость, поставил яблоко на свою голову и предложил Леониду сбить его. Видимо, нервы у Леонида оказались не такими железными: пуля попала не в яблоко, а в голову моряка. В результате приговора суда Леониду дали 10 лет, заменив тюрьму отправкой его на фронт в роту штрафников. Никита Хрущев смог добиться того, чтобы его сына вместо роты штрафников отправили на переучивание в летную школу истребителей в г. Серпухов. Там он проучился несколько месяцев и был направлен в нашу 303-ю дивизию. Я был в 523-м полку, а Леонида Хрущева направили в лучший авиаполк дивизии – 18-й гвардейский, которым командовал майор Анатолий Голубов.

Голубов направил Леонида в лучшую, первую эскадрилью, которой командовал Иван Заморин, сделавший того своим ведомым. Совершив несколько совместных тренировочных вылетов, Иван Заморин стал летать с ним на боевые задания. В это время наши войска, для недопущения отправки немецких войск из-под Москвы в Сталинград, начали наступление под Жиздрой, южнее города Сухиничи. Авиация, штурмовики и бомбардировщики 1-й воздушной армии, стала наносить удары по немецким войскам, а наша истребительная дивизия получила задание прикрывать наши наступающие войска от ударов немецкой авиации.

Летчики нашего и 18-го гвардейского полка постоянно находились над полем боя и не давали немцам бомбить наши войска. В ответ немцы ввели в бой одну из своих сильнейших эскадр – «Зеленое сердце»[9]9
  Имеется в виду Jagdgeschwader 54 (54-я истребительная эскадра люфтваффе), имевшая эмблему в виде зеленого сердца (герб Тюрингии).


[Закрыть]. Это были асы, летавшие на новейших истребителях ФВ-190, которые по своим летно-тактическим данным были примерно равны нашим истребителям, но по вооружению (шесть пушек) – значительно превосходили их.

В одном из боев эскадрилья Заморина встретила группу «фокке-вульфов» и вступила с ними в бой. Заморин атаковал звено и сбил одного «фокке-вульфа», но в этот момент его пара подверглась атаке еще одного звена. В самолет Хрущева попало несколько снарядов, и он загорелся, но летчик не прыгал – видимо, был убит. Самолет упал в болотистый лес за линией фронта южнее Жиздры. Место падения самолета не найдено до сих пор[10]10
  Детали истребителя Як-7Б и останки летчика был обнаружены в этом районе одним из отечественных поисковых отрядов в ходе экспедиций 1999—2000 гг. Предполагается, что это самолет и останки именно гвардии старшего лейтенанта Леонида Хрущева, погибшего в воздушном бою (или, согласно одной из версий, врезавшегося в землю из-за пилотажной ошибки). Широко распространенная легенда о том, что Леонид Хрущев являлся предателем, была сфабрикована немцами в пропагандистских целях и не имеет под собой ни малейшего основания (прим. ред.).


[Закрыть].

Василий Сталин после смерти отца 5 марта 1953 года уже через день был уволен из Советской Армии без права ношения военной формы. Затем он был осужден и содержался во Владимирской тюрьме под фамилией Васильев. В 1959 году его освободили, вернули воинское звание, награды, пенсию, а в 1960 году арестовали снова. Почти год Василий Сталин провел во Владимирской тюрьме, а весной 1961 года его отправили жить в Казань, где 19 марта 1962 года, в возрасте 42 лет, он умер и был похоронен на Арском кладбище под фамилией Джугашвили.

Говорят, что на похороны приехали его друзья, летчики из 32-го гвардейского полка. Под пальто, которые они носили и раскрыли перед могилой, засверкали Золотые звезды и многочисленные боевые награды... Мне кажется, это была прекрасная легенда – по свидетельству очевидцев, похороны на самом деле прошли скромно. На них не было почти никого – только его дети и несколько любопытных. А ведь он был настоящий летчик... Василий долго лежал вдали от матери и отца, в Казани. Его оставшиеся боевые друзья неоднократно обращались с просьбой о снятии с него судимости: ведь он не взял для себя ни одного рубля, не открыл счет ни в одном банке! В 1999 году справедливость восторжествовала: В.И. Сталин был реабилитирован и перехоронен в Москве на Троекуровском кладбище – жаль, что не рядом с матерью.

С последним из упомянутых мной летчиков, Александром Щербаковым, я воевал в 176-м гвардейском истребительном авиаполку. Он прибыл к нам из Вязниковской авиашколы в конце 1944 года. Родители направляли его учиться в один из московских институтов, но Саша, чуть ли не тайком сбежав в Вязниковскую авиашколу, окончил ее и прибыл в наш полк – на главное, берлинское направление. Командир полка Павел Чупиков направил его в нашу эскадрилью, где он, будучи ведомым Ивана Щербакова, воевал до Дня Победы. Затем он ушел учиться в Академию имени Жуковского и после ее окончания стал летчиком-испытателем. Почему-то ему поручали самые опасные испытания – он испытывал самолеты на штопор. Сделал более 150 испытаний, при этом два раза прыгал и спускался на парашюте. Один раз самолет не вышел из штопора, в другом случае разрушился. Тем не менее Саша остался жив и долго работал консультантом в конструкторском бюро Микояна. Он стал Героем Советского Союза, заслуженным летчиком-испытателем СССР и даже писателем, написавшим несколько книг и множество статей об испытаниях самолетов и судьбе летчиков-испытателей.

Мирная передышка

В 1949 году мне было 26 лет, и я являлся капитаном, командиром звена, летчиком прославленного 176-го гвардейского истребительного авиаполка, которым командовал тогда подполковник Николай Шульженко – невысокий коренастый летчик из 32-го гвардейского полка, которым в годы войны командовал Василий Сталин. Наш полк все так же базировался на аэродроме Теплый Стан и демонстрировал мощь советской авиационной техники над Красной площадью 1 Мая и в День Военно-Воздушного флота (18 августа) над аэродромом Тушино, где летчики полка показывали высший одиночный и групповой пилотаж.

Именно в 1949 году наш полк начал освоение реактивной техники: пришли новые самолеты Як-15. Мощный реактивный двигатель вдохнул в самолет Яковлева новые возможности: он стал более скоростным и мог выполнять самые сложные фигуры высшего пилотажа. Пилотировать на нем было большим удовольствием. Но, к сожалению, запас топлива этого прекрасного самолета был весьма ограничен – всего на 30 минут полета. А маршрут первомайского парада нашего полка на этих самолетах был рассчитан на 28 минут! Поэтому мы заходили на посадку с минимальными интервалами, буквально в нескольких сотнях метров один за другим, и садились через каждые 10—15 секунд. Последние самолеты садились буквально на последних граммах топлива...

Кроме того, на аэродроме взлетная полоса была из металлических плит. Взлетать с нее на винтомоторных самолетах Ла-7 и Ла-9 было трудно, но все же возможно. Но реактивные двигатели поднимали из щелей облака пыли. При взлете, после начала разбега первых звеньев (а взлетали мы звеньями по 3 самолета) поднимался столб пыли, и взлетать летчикам других самолетов приходилось при видимости 50—100 метров. Всего же в полку было 15 звеньев по 3 самолета, и последние летчики взлетали, уже не видя ничего, кроме ведущих.

Однажды во время «генеральной репетиции» парада, во время взлета, командир одного из последних звеньев принял команду на взлет переднему звену за переданную ему. Не видя в пыли впереди стоящих самолетов, он начал разбег. Как всегда бывает, командир стоящего впереди звена замешкался с началом взлета, поэтому в облаке пыли взлетающие летчики увидели впереди стоящие самолеты слишком поздно – всего в нескольких десятках метров перед собой.

Ведомые летчики этого взлетающего звена были в лучшем положении. Они отвернули в стороны (один влево, другой – вправо) и благополучно проскочили в нескольких метрах от стоявших впереди самолетов. Но ведущий звена оказался в гораздо более сложном положении, так как расстояние между стоящими впереди самолетами было порядка 10—15 метров, а размах крыльев его самолета был таким же. Ему пришлось направить свой самолет в промежуток между другими самолетами и, задев концами крыльев сначала за крыло одного, а потом другого, он буквально перелез через них. К счастью, крылья «яков» были такие гладкие, такие отполированные, что все обошлось только царапинами. Все самолеты благополучно взлетели и успешно прошли по маршруту – только звенья поменялись местами.

К сожалению, при освоении этого самолета произошли две катастрофы, и мы потеряли двух летчиков. Один из них, летчик Пакшандаев (сейчас я уже не помню его имени), летел в последнем звене. Ведущий полка немного, на минуту, растянул маршрут, и при заходе на посадку у Пакшандаева остановился двигатель. Самолет сразу потерял скорость, с высоты 20—30 метров сорвался в штопор и, почти вертикально падая, ударился о землю.

Во второй катастрофе погиб мой хороший друг – Виктор Одинцов. Наша эскадрилья выполняла полет группой на высоте 7000 метров. Задание было очень простое: набрать высоту, пройти строем эскадрильи (то есть тремя звеньями) в строю клин 10—15 минут по небольшому маршруту, после чего выйти на аэродром и произвести посадку. Но через несколько минут после набора 7000 метров самолет Одинцова наклонился и понесся вниз. На все наши запросы и команды по радио Виктор не отвечал, попыток выпрыгнуть не делал и разбился вместе с самолетом. Налицо была потеря сознания – видимо, из-за кислородного голодания. Почему оно возникло, установить не удалось – все оборудование было разрушено.

По злой насмешке судьбы через несколько дней должна была состояться свадьба Виктора, но его невесте вместо подвенечного пришлось надевать черное траурное платье и хоронить своего жениха...

Несколько позже в соседнем полку при выполнении высшего пилотажа на новом самолете сорвался в плоский штопор и погиб командир полка, у которого в кармане уже лежал отпускной билет. Некоторые из нас предполагали, что у обоих погибших летчиков внимание было отвлечено на предстоящие события (у одного на свадьбу, у другого на отпуск), и это могло сыграть роковую роль.

Результатом двух произошедших в нашем полку катастроф было снятие нашего командира эскадрильи Ивана Щербакова, прекрасного летчика, старого «школьного работника», дошедшего с полком до Берлина и ставшего Героем Советского Союза. На новом месте он прекрасно летал и командовал, быстро повысился в должности и стал командиром полка.

Закончился тяжелый 1949 год, и в 1950 году началось освоение нового реактивного истребителя МиГ-15, созданного конструкторским бюро Микояна. Его первыми самолетами в предвоенные годы были удачные истребители МиГ-1, а затем МиГ-3. Затем последовал реактивный самолет МиГ-9, но это был довольно сложный и неудобный в эксплуатации и полетах самолет. К примеру, в 1947 году наш полк получил на испытания новый цельнометаллический самолет Ла-9 – великолепную машину. В это время на аэродроме Сейма летчики запасного полка осваивали МиГ-9. Руководство приняло решение провести учебный бой между реактивными и винтомоторными самолетами. Для этого я со своим звеном перелетел на аэродром Сейма. Мы были опытными летчиками, имевшими за плечами не один воздушный бой с немецкими самолетами, а против нас выставили инструкторов полка. Мы набрали побольше высоты и, разогнав самолет, на пикировании «сбили» все звено «МиГов» (проявленные пленки фотокинопулеметов убедительно это показали)! При этом реактивные МиГ-9 не смогли реализовать свое преимущество в скорости, да и маневрировали очень слабо.

Но МиГ-15 превзошел все наши ожидания. Задача была сложной: всего за несколько месяцев нам предстояло освоить эти самолеты и в мае показать их на первомайском параде. Два месяца – январь и февраль – ушли на теоретическое переучивание: мы с интересом изучали совершенно новую, непривычную для нас машину.

Первый вылет на МиГ-15 произвел на меня неизгладимое впечатление: после дачи рукоятки газа вперед самолет буквально рванулся с места и через несколько десятков секунд взметнулся вверх. Стрелка высотомера быстро отсчитывала десятки метров. Управление элеронами самолета было несколько тяжеловатым: на отклонение ручки в стороны самолет кренился неохотно, но на дачу ручки вперед и назад самолет отзывался охотно и легко переходил в набор высоты или снижение. Эти полеты происходили уже с бетонной полосы аэродрома Кубинка, куда мы перебазировались для освоения новой авиатехники, заменив убывший в Китайскую Народную Республику 29-й гвардейский полк. Освоение самолета шло очень быстро, и уже в апреле наш полк приступил к групповым полетам, начав отрабатывать полет по маршруту для первомайского парада.

Надо сказать, что для спасения летчика при пожаре или отказе двигателя на самолете было установлено катапультное сиденье. Для покидания самолета летчику достаточно было сбросить фонарь и нажать на ручку катапульты, после этого маленький пороховой заряд выбрасывал сиденье вместе с летчиком из кабины самолета на несколько десятков метров вверх. Летчику надо было только отстегнуть привязные ремни, оттолкнуться от сиденья и открыть парашют. Вскоре катапульта была опробована в соседнем полку. Во время тренировки на одном из самолетов загорелся двигатель, но летчик Зотов использовал катапульту и благополучно приземлился. За успешное катапультирование Зотов был награжден орденом Красного Знамени – это было первое и, кажется, единственное награждение летчика за вынужденное катапультирование!

Впоследствии катапульты были значительно усовершенствованы. Если на первых системах перегрузка при катапультировании достигала 14—15 единиц и у летчиков часто травмировался позвоночник, то впоследствии стали устанавливать катапульты трехкратного действия, при которых перегрузка не превышала 6—8 единиц, что переносилось летчиком вполне удовлетворительно. Высота, с которой первые катапульты позволяли благополучно катапультироваться, составляла тогда не менее 300 метров, позднее она уменьшилась фактически до нулевой.

Настал день первомайского парада 1950 года. Это был прекрасный, солнечный день. Звенья самолетов с откинутыми назад крыльями как стрелы проносились над Красной площадью. Но в колонне соседнего полка произошло непредвиденное: в последнем звене не хватало одного самолета. Впоследствии летчик этого самолета (по фамилии, как мне помнится, Бондаренко) сказал, что при подлете к Москве его звено несколько отстало, и при нагоне группы в районе перед Белорусским вокзалом его самолет неожиданно стал переворачиваться. Вследствие этого он был вынужден отвернуть в сторону от группы и уменьшить скорость, после чего самолет снова стал управляемым, дав ему возможность вернуться на аэродром.

Объяснению этого летчика не поверили, его отстранили от дальнейших полетов и затем отправили из полка в другую часть. Но через несколько лет оказалось, что подобное кренение вызывалось очень серьезным дефектом самолета – недостаточной жесткостью крыльев, которые на больших скоростях из-за больших аэродинамических нагрузок начинали незначительно «закручиваться», произвольно увеличивая угол атаки. Из-за неодинаковой жесткости лонжеронов и незначительной разности в их установке (дефекты сборки) одно крыло закручивалось чуть больше, и его угол атаки увеличивался на одну-две сотых градуса. Возникающая при этом значительная подъемная сила начинала накренять самолет. Сначала летчик парировал это отдачей ручки в противоположную сторону, но по мере роста скорости этой отдачи уже не хватало, и самолет начинал переворачиваться.

Впоследствии из-за этого дефекта самолета погибли несколько летчиков. Так что для каждого отдельного самолета пришлось устанавливать предельную скорость полета и проводить специальные занятия с летчиками по разъяснению их действий при возникновении «валежки» – так стали называть это явление.

Парад окончился. Май, июнь и июль ушли на подготовку к показу воздушного пилотажа над аэродромом Тушино: отрабатывался одиночный и групповой пилотаж. Наиболее сложным было выполнение пилотажа девяткой самолетов МиГ-15, которую возглавлял командир части Николай Шульженко. Но и одиночный, и особенно групповой пилотаж на реактивных «мигах» производил не меньшее впечатление. Я запомнил, что одиночный пилотаж прекрасно выполнили Пепеляев и Лапшин. Не менее эффектным был встречный пилотаж звеньев Стеценко и Фокина, когда самолеты на скорости около 900 км/час проносились в нескольких десятках метров друг от друга. Последним было прохождение колонны реактивных бомбардировщиков и истребителей.

Никто из нас не сомневался, что этот день стал настоящим триумфом советского народа, создавшего первоклассную авиационную промышленность, выпускающую лучшие в мире самолеты!