Текст книги "Зима утраченных надежд"

Автор книги: Сергей Карамов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Алла встревожилась:

–Да ты спятил, Петенька! Тебя бы могли расстрелять!

–Слушай дальше…

–Это ж в каком году было?

–Когда я учился на первом курсе. В 1951 году.

–Ну, рассказывай дальше.

–Еще написал сверху головы Сталина одно неприличное слово.

–Какое же?– спросила с любопытством Алла.

–Гм, а не скажу!

–Ну, скажи!

–Не скажу, я…

–Ну, скажи, скажи!

–Ты не перебивай, а слушай… Как-то раз я случайно положил вырезанный кусок газеты с фото Сталина в свой портфель.

-Ужас! Ну, как можно быть таким неосторожным, Петенька!– упрекнула Петра Алла, слегка хмурясь.

–И тот мой бывший товарищ, который на меня настучал (а я потом с ним поругался

и не разговаривал), снова донес на меня, увидев в моей тетрадке это фото с проколотыми глазами Сталина.

–Ужас! Ты такой смелый, Петенька!– порывисто воскликнула Алла, целуя Петра.

–Потом было бурное собрание с негодующими товарищами в серых костюмах и выпученными от злости глазами.

–Негодующие товарищи были студенты?

–Студенты, кое-кто из преподавателей… Кстати, как ты думаешь, могут ли все быть друг другу товарищами?– неожиданно спросил Петр.

–А при чем тут…

–Я говорил о негодующих товарищах. Ведь не могут быть товарищи негодующими или ненавидящими тебя?

–Ну-у… Не знаю…– протянула Алла.

–Чего ты не знаешь?.. Послушай, отключись от советской пропаганды хоть на миг! Сама подумай!

–Я думаю. Да, товарищи. И что такого?

–Неужели? Тогда, если думаешь, представь: все вокруг якобы твои товарищи. На улице, в доме твоем, на работе. Все могут запанибрата с тобой говорить, говорить, как с товарищем, жаловаться тебе на жизнь или спрашивать вдруг на улице, а как дела?

–Ну и что?

–Не поняла? Вот ты идешь себе спокойно, думаешь о чем-то, а вдруг какой-то незнакомец фамильярно хлопает тебя по плечу, мол, привет, Аллочка, как дела? А ты его не знаешь, но если все вокруг товарищи, то можно так себя вести, да?

Алла твердо сказала:

–Нет уж, на улице не хочется, чтобы ко мне посторонние

приставали!

–Вот, правильно говоришь!– обрадовался Петр, целуя Аллу.– Правильно!.. Ни на улице, ни еще где. Посторонние не могут быть твоими товарищами или даже друзьями. Нельзя всех вокруг называть товарищами или друзьями! Пойми: товарищ, тем более, друг,– это глубоко личное, что ли, интимное по сравнению с общим. И не могут все-все на земле быть друзьями или товарищами!

–Понятно… Ладно, а что было потом в университете?

–Меня исключили из комсомола, даже хотели исключить из института.

Алла слегка ущипнула Петра за ухо, говоря зло:

–Дурачок какой!… Ты благодари судьбу, что жив остался!

–Благодарю,– кивнул Петр. – В университете я остался, закончил его на одни тройки (меня пытались за любую провинность исключить, придирались ко всем ответам, ставя тройки там, где другим охотно ставили четверки). Потом я стал слушать зарубежные голоса и убедился, что они говорят правду.

–Не может быть!– не поверила Алла.

–Правду истинную! И «Голос Америки», и «Би-би-си», и «Свобода».

–Ты такой знаток радиоголосов?– изумилась Алла.– Даже не подозревала…

–Только слушать их очень трудно из-за постоянных помех, умышленно создаваемых нашими кэгэбэшниками, чтобы так называемые свободные граждане нашей свободной и счастливой страны СССР не могли услышать чужеземные буржуазные радиоголоса, вдохнуть хоть немного настоящий воздух свободы!

–Гм, поэтично как говоришь, Петенька!– восторженно произнесла Алла.– И поэтично, и насмешливо!

Петр улыбнулся и поцеловал Аллу.

–Когда начался в Москве Всемирный фестиваль молодежи

и студентов,– продолжал он задумчиво,– все поняли, что иностранцы такие же люди, как и мы! Мы, жители СССР, тогда получили долгожданный поцелуй свободы из-за рубежа!

–Хорошо сказал, Петенька!– похвалила Алла.– Поцелуй свободы! Как поэтично! Будто слушаю стихи поэта.

–И мы поняли, что иностранцы тоже могут и хотят любить, они поют и танцуют, а не воюют с нами! И они тоже за мир! Ты помнишь фестиваль?

–Помню.

–Приехала молодежь более из ста стан мира! Студенты пели, шутили, ходили и любовались Москвой!– восторженно говорил Петр.

–Значит, не все так плохо в нашей жизни?– постаралась уточнить Алла.

–А я никогда не видел все вокруг в черном цвете!.. Черный квадрат не заслонил мне сияющее солнце окружающего мира!..

–Ой, ты поэт, что ли?– изумилась Алла.– Так поэтично говоришь…

–Ты слушай… Я вспомнил фестиваль молодежи не просто так. Наши люди в 1957 году впервые поняли, что иностранцы такие же, как и они! Ну, какие они враги?

–Вот как?

–Пойми: нельзя всех называть врагами! Мы это поняли тогда в 1957 году! Не могут все за рубежом быть нашими врагами!

–Я согласна.

–И эти иностранцы могут свободно передвигаться по миру!

–Что ты хочешь этим сказать?

–Гм, они могут поехать в любую страну мира! Лю-бу– ю!– по слогам произнес Петр очень медленно, чтобы Алла поняла его мысль.– Они свободные люди! Незакомплек-

сованные! Счастливые!

–Ну, у них тоже есть свои проблемы?

-Возможно… Но они свободные люди! Они, как я понял из их разговоров, могут пожить немного в одной стране, потом поехать в другую.

–Зачем?

–Весьма странный вопрос, Алла!– слегка усмехнулся Петр.– Они могут учиться не только в своей стране, но и за рубежом. Или работать в своей стране, потом поехать работать и жить в другую страну. Можешь ли ты учиться за рубежом?

–Где?

–Хотя бы в Оксфорде.

–Ну, ты фантазер!– покачала головой Алла.

–Вот сразу стал фантазером, а они не мечтают об этом. Если они захотели учиться в

Оксфорде или Кембридже, то едут туда, поступают и учатся. Им это дозволено: передвигаться свободно по миру и жить, работать или учиться в разных странах!

–И что с того?

–Черт, они свободные люди! Как ты этого не поймешь? Мало у нас осудить культ личности!– недовольно воскликнул Петр.– Этого очень мало!

–Революции хочешь?– испугалась Алла.

–Нет, какой из меня революционер! Эти иностранцы свободные в самом деле, а не только по Конституции своей страны! У них нет тоталитарного режима!

–А что ты скажешь о Кубе?– спросила с интересом, слегка улыбаясь, Алла.

–Черт… Куба – что наша страна… Я говорю об Европе, Штатах… У них нет идиотской крепостной прописки, как у нас! У них множество партий, а не одна, как у нас! У них настоящая демократия! Не показная, как у нас!.. Они не боятся жить! Живут без страха за свою жизнь, не то, что мы! У них свобода слова! Можно прочитать правду в газетах, а не выискивать между строк, как делаем мы!– прочувственно воскликнул Петр.– Неужели ты этого не

поняла?,. Мало назвать тюрьму дворцом, надо сделать, чтобы тюрьма перестала быть ею!.. О бедности нашей, постоянном дефиците даже не говорю!

–Но у них тоже есть свои проблемы…– вставила Алла.– И тоже есть бедные.

–Да, ты уже об этом говорила. У всех свои проблемы, я ничего и никого не идеализирую!

По сути, если подумать,– продолжал Петр задумчиво,– нам только обещают хорошую жизнь!

–Да, в будущем,– согласилась Алла.

–Вот в будущем все мы будете жить в изолированных квартирах, а не в коммуналках.

–Точно!.. Хотя клетушки Хрущев все-таки построил.

–Построил,– охотно согласился Петр.– Хрущевки, как их стали называть… Да не все туда вселились, вот я до сих пор маюсь в коммуналке!

–Сочувствую… – жалобно вздохнула Алла.

–Помнишь стихи Маяковского: « Через четыре года здесь будет город-сад»?

–Помню. Через четыре года. Да, надейся и жди… Ты прав, Петенька!

–Через четыре года, в следующей пятилетке… Все потом да потом… После завершения переходного периода от социализма к коммунизму и так далее… Люди, живите только одними надеждами! Наши деды и прадеды жили и умирали в надежде на лучшую жизнь!..

–В надежде… Одни утраченные надежды…– тоскливо сказала Алла.

–А лозунги тебе напомнить?

–Ой, не надо…– поморщилась Алла.

–Нет, напомню… «Советский человек – вечный строитель коммунизма!». Поняла?

–Что?

–Вечный строитель, понятно? Что этот коммунизм будет строиться вечно! Веч– но! Вечно! Вечно!– повторял Петр,

повышая голос каждым словом «вечно».

–Перестань, Петечка!.. Надоело!

–Или другой лозунг: «Все для советского человека, строителя коммунизма!», забыла?

–Не забыла… Только не расшифровали, что там подразумевается под словом «все»?

–Гм, ничего хорошего не предлагается, Аллочка!.. – В голосе Петра звучал металл.– Пятилетки, лозунги, съезды товарищей по партии с унылыми лицами, постоянный дефицит, низкие зарплаты, крепостная прописка, железный занавес, многолетние очереди на жилье, стройотряды, трудовые отряды городских жителей для уборки картошки в деревнях, гонка вооружений одновременно с постоянной болтовней о желании мира во всем мире, почти пустые магазины, ненужная регламентация всех сфер жизни, аресты и расстрелы тысяч людей… Достаточно или продолжить?

–Достаточно! Уже голова болит от этого разговора!– схватилась за голову Алла.

–Одни надежды на лучшую жизнь, одни утраченные надежды… И декабристы тоже раньше надеялись, что помогут своему народу улучшить жизнь, но их надежды не сбылись!..

–Не сбылись…

Алла помолчала немного, потом посоветовала своему любимому:

–Все-таки ты, Петенька, поосторожней бы в разговорах… Понимаю, что культа личности нет, но все-таки…

–Я с тобой сейчас только разоткровенничался,– признался Петр.– Хоть с тобой можно поговорить?

–Со мной можно… Все-таки твой отец считался врагом народа, так?

Петр сверкнул глазами, пристав:

–Его реабилитировали, забыла?

-Знаю, не сердись только.

Петр немного смягчился, говоря:

–Ладно… Понимаешь, страх у нас всех не исчез, к сожале-нию… Он вроде генетической болезни, он проник в наши клетки… Нельзя сказать, что хочу! Нельзя читать, что хочу! Нельзя говорить никому, что хочу повидать мир, поездить по разным странам!

–И я хочу поездить, особенно, Петенька, с тобой.

–Ты все переводишь на любовь…

Алла покачала головой:

–Петенька, ты забыл, что говоришь с женщиной. С любящей тебя женщиной.

–Не забыл, Аллочка… И еще. Эта надоевшая пропаганда везде! Коммунизм, видите ли, победит во всем мире! Ура, товарищи!..

–Ой, об этом, Петенька, хоть ни с кем не говори,– попросила Алла.

–Не такой уж я идиот, чтобы вслух сомневаться в победе коммунизма,– криво усмехнулся Петр.– Но ты ведь понимаешь, что коммунизм – сказка для дебилов!

–Почему? Я верю…

–Неужели веришь?

–Верю…

–Вот уж не догадывался.

–А что, не надо верить в коммунизм?– засомневалась Алла.

–Верь, как верят разным несбыточным сказкам. Несбыточ-ная мечта, надежда люмпенов и пьяниц: все разграбить и потом поделить поровну!

–Ну, зачем так резко?

–А иначе не получается… Все общее, даже раньше говорили, что даже жены должны быть общими!– засмеял-ся Петр.

–Ну, дошел до пошлятины,– поморщилась Алла.– Значит, с помощью радиоголосов понял, что происходит?

–Не только. Думал, сопоставлял.

-Что сопоставлял?

–Нашу жизнь и жизнь за рубежом. Говорил со студентами на фестивале. Кое-что читал из самиздата.

–Кого?– с ужасом спросила Алла.

–Ой, только не бойся… Солженицына читал.

–Ой, только не читай этот самиздат!– попросила Алла.– Посадят.

–Вот и наша хваленая свобода в действии…– снисходи-тельно усмехнулся Петр.– Не читай лишнего, не говори лишнего, ай-яй-яй, как бы чего не вышло…

–Просто я боюсь за тебя…– удрученно ответила Алла.– Петенька, ты – новый декабрист.

–Не похож.

–Очень прошу поосторожней веди себя! Знаешь, что наш Содафон стукачок?

–Нет, откуда знаешь?– полюбопытствовал Петр.

–Слышала.

–Слышала что?

–Слышала его разговор по телефону с кем-то. Подходила к его кабинету, а дверь была приоткрыта.

–И что?

–Достаточно того, что Солдафон очень уважительно и обстоятельно говорил. Мол, наблюдает за всеми, недозволенных разговоров в его редакции нет,– сообщила Алла шепотом.– А как что услышит, то непременно позвонит. В любое время суток, на что ему, кажется, ответили, что звонить следует только в рабочее время. Он ответил: слушаюсь. Вот кому он мог так ответить, если не кэгэбэшникам?

–М-да… Ты права… – пробормотал Петр, зевая.

–Ты зеваешь? Хватит разговоров ночью. Давай поспим.

–Устала?

–Тема не та для разговоров в постели. Спасибо за ночную политинформацию.

–Тогда спокойной ночи…– С этими словами Петр повер-

нулся на левый бок и закрыл глаза.

Глава 4

Выговор.

На следующий день Солдафонов вызвал Петра к себе, приказывая:

–Задание. Напишешь статью о стилягах.

Петр удивился:

–Статья о стилягах в рабочей газете?

–Черт собачий, не обсуждать! Пиши статью!– вспылил Солдафонов.

–Гм, а я могу отказаться?– осторожно спросил Петр, втайне удивляясь своей смелости.

–Не можешь!

–Но все-таки?

–Хочешь выговор получить?– вскричал Солдафонов.– Забыл, что статью о передовике не написал?

–Написал, но вам не понравилось.

Солдафонов произнес чуть мягче:

–Вот только с этим я согласен с тобой. Правда, твоя статья мне не понравилась. И ты знаешь, почему она не понравилась.

Петр промолчал.

–Повторяю: хочешь выговор получить?– деловито спросил Солдафонов.

–Не хочу.

–Тогда пиши статью!

–Но у нас же газета «Рабочий листок»,– попытался возразить Петр.

–Премного благодарен, интеллигентик, что напомнил,– презрительно усмехнулся Солдафонов.– А то я позабыл.

–Нет, вы помните.

–Тогда чего стоишь?

–А не хочу писать на эту тему,– ответил с вызовом Петр. – Не считаю эту тему важной.

-Гм, я спрашивал твое мнение, щенок?

Петр покраснел от волнения:

–Хватит меня оскорблять!

–Статью будешь писать?

–Зачем писать такую статью? Осуждать молодежь, которая хочет хорошо одеваться?

–Хочет хорошо одеваться? Гм, наша молодежь разве раздета?

–Не раздета. Но не одета красиво.

–Вот как? И как же красиво надо одеваться?

–Вот когда приезжали иностранцы на Всемирный фестиваль молодежи и студентов, тогда я увидел. И все увидели.

Солдафонов тихо грязно выругался, потом процедил сквозь зубы:

–Болтун!.. Занимаешься буржуазной пропагандой!

–Что вы, Ефим Сергеевич!– всплеснул руками Петр.– Даже не думал я…

–Иди писать статью!– перебил Солдафонов.

Однако Петр упрямо повторил:

–Не считаю эту тему важной. Не вижу необходимости такой статьи в рабочей газете.

–Вот черт собачий!.. Такая статья, осуждающая проявление мещанства, критикующая

наших несознательных юношей и девушек, которые стали бездумно подражать буржуазным подонкам, очень нужна в рабочей среде! – твердо заявил Солдафонов.– Надо думать нашей молодежи не об одежке, а о своих мозгах!

–Кажется, вы позабыли слова Чехова,– ответил с досадой Петр.

–Вот как?

–Позабыли.

–Ты считаешь меня неграмотным?

–Чехов говорил, что в человеке все должно быть прекрасно. И душа, и мысли, и одежда.

Солдафонов помолчал минуту, потом заметил брезгливо:

–Грамотность свою, интеллигентик, хочешь показать? Приказ слышал?

–Слышал, но не хочу об этом писать. Кажется, вы напоминаете мне человека в футляре.

–Черт собачий, ты издеваешься надо мной?

–Даже не думал… Извините, но нельзя уподобляться человеку в футляре: то нельзя, это нельзя. Красиво одеваться нельзя, говорить то-то и то-то нельзя,– ответил неприязненно Петр.

Солдафонов, наверно, никогда не слышал таких слов в свой адрес, поэтому минуты три сидел с выпученными от удивления глазами, не зная что ответить своему редактору. Потом он отрезал, постукивая пальцами по столу:

–Хорошо, Петенька. Получишь сегодня выговор.

Петр кивнул и вышел быстро из кабинета главного редактора.

Алла, увидев покрасневшего Петра, вопросительно – грустно и с готовностью участия спросила его:

–Опять неприятности с этим Солдафоном?

–Опять…– вполголоса ответил Петр.

–Что на этот раз?– вмешалась Вера Степановна, продолжая печатать на машинке.

–Он поручил мне писать статью о стилягах.

–Понятно… А ты отказался?– догадалась Алла.

–Отказался. Выговор объявит.

Вера Степановна прекратила печатать, говоря очень серьезно:

–Напрасно, Петр. Напрасно вы отказались писать статью.

–Но я не хочу об этом писать! Я не считаю эту тему важной!– резко возразил Петр.

–А выговор, Петенька?– покачала головой Алла.– Тебе он нужен?

–Нет, совсем не нужен.

-Тогда пиши статью.

–Я не могу об этом писать. Сам хочу ходить в красивой одежде.

–Тогда почему я не вижу тебя в ней?– удивилась Алла.

–Денег не хватает… И нет красивой одежды в магазинах.

Вера Степановна назидательно сказала:

–Петенька, не ту профессию себе выбрали. Журналист пишет не всегда, о чем хочет писать. Журналист работает в команде. В редакции газеты, журнала. Он выполняет

поручения главного редактора.

–И что теперь? Ломать себя, да?! Писать по заказу?– негодующе спросил Петр.

–Знаете, Петенька, все журналисты пишут часто не о том, о чем хотят писать,– так же сказала Вера Степановна.

–Ломать себя, да? Писать по заказу? – злобно повторил Петр.– Понимая, что не стоит об этом писать? Что тебе противно осуждать то, что осуждения не заслуживает?! Зачем осуждать и высмеивать молодых, если они хотят выглядеть ярко и красиво? Зачем постоянная регламен-тация везде и во всем?!

Вера Степановна слегка вздохнула и продолжила печатать.

А Алла подошла к Петру, погладила его по голове, шепча:

–Соглашайся, новый наш декабрист. А то выговор получишь. И Солдафон на тебя настучит.

–Нет и еще раз нет!– стоял на своем Петр, садясь за стол.

–Как знаешь…– пожала плечами Алла, тоже садясь за свой стол.

Через полчаса Солдафонов вновь вызвал Петра к себе.

–Ну-у… – протянул Солдафонов, пристально глядя на вспотевшего и покрасневшего Петра.

Петр решил помолчать, не ожидая ничего хорошего.

–Ну, чего молчишь, черт собачий?– процедил сквозь зубы Солдафонов, закуривая папиросу.– Куришь?

-Не курю.

–А чего так?

–Не люблю,– коротко ответил Петр, смотря в сторону.

Ему был противен грубый, наглый Солдафонов, который пренебрежительно относился к своим сотрудникам и не считался ни с кем в редакции.

–Слушай, ты забыл, где зарплату получаешь?– поинтересовался Солдафонов.

–Вовсе нет.

–Не забыл, значит? И где ты ее получаешь?

–В своей стране.

–А поточнее?

–В СССР.

–А еще точнее?

–В Москве.

Солдафонов засмеялся:

–Похоже, ты вспомнил старую игру: «Жарко, холодно», да? Щенок, детство твое закончилось! Забыл, что получаешь зарплату в моей газете?

Петр усилием воли сдержался, чтобы не ответить грубо главному редактору.

–Молчишь, как партизан?– продолжал Солдафонов.– Папиросы не куришь? Может, предпочитаешь сигареты «Кент»?

–Я ж не курю…

–Помнишь стишки: «Сегодня куришь сигареты «Кент», а завтра ты вражеский агент!»?

–А при чем…

–Черт, при том! Сначала тебя соблазняют одеждой, западными сигаретами, а потом вербуют!– закричал Солдафонов.– Твисты всякие танцевать хочешь, да?

Петр пожал плечами, ничего не ответив главному редактору.

–А чего на меня не смотришь?– допытывался Солдафонов.– И не говоришь, не отвечаешь мне?

-Зачем на вас смотреть?

–Чего на меня не смотришь?

–Вы не девушка, чтобы на вас смотреть,– отрывисто ответил Петр, демонстративно рассматривая потолок.

–Еще дерзишь своему начальнику?.. Слушай, ты комсомолец?

–А зачем это вам?– не понял Петр, на миг переводя взгляд на главного редактора.

–Черт, ты комсомолец?

–Был.

–Как это был?

–Меня исключили в университете.

Ответ Петра крайне удивил Солдафонова. Он даже встал, подошел поближе к Петру, качая головой.

–Не ожидал услышать такое…– произнес вполголоса Солдафонов, а потом закричал что есть мочи:– Черт собачий, да ты же враг наш! Враг народа, если не комсомолец! Если исключили! И за что исключили?

–Это вам не интересно.

–Нет, ты скажи!– настаивал Солдафонов.– Начальству надо знать о моральном облике своих подчиненных!

Пришлось Петру весьма коротко рассказать, за что его исключили из комсомола. Услышав рассказ Петра, Солдафонов минут пять ходил вокруг своего редактора, ворча и тихо поминая известные ругательства улиц и коммунальных квартир. Потом Солдафонов решил спросить:

–И если не комсомолец, не хочешь выполнить задание партии, черт собачий?

–Вы не говорили, что статья о стилягах – задание нашей партии,– сказал как можно спокойнее Петр, хотя ему хотелось сейчас обозвать и оскорбить Солдафонова, как тот почти каждый день ругает его.

–А если скажу так, напишешь статью?– спросил с надеждой Солдафонов.

Петр промолчал.

–Опять молчишь? Кстати, недавно видел у тебя на столе запрещенную литературу, – припомнил Солдафонов, садясь за стол.– Не боишься, черт собачий?

–Какую такую запрещенную? Я ничего такого…

–Хватит врать!– грубо перебил Солдафонов, ударяя кулаком по столу.– Солженицын запрещен, ты знаешь об этом! А ты читал.

Петр смиренно ответил:

–Извините, Ефим Сергеевич, но вам показалось.

–Показалось? Я не видел у тебя сложенных напечатанных на машинке листов бумаги?

–Наверное, то была моя статья.

–Вот как? Не читал самиздат?– продолжал допытываться Солдафонов.

–Ничего подобного не читал.

–Врешь! Не слышал о Солженицыне?

–Ничего не слышал,– нагло врал Петр, стараясь не смотреть на злое покрасневшее лицо главного редактора.

–И о Пастернаке не слышал?

–Пастернак? Это кто такой? Писатель?

–Поэт… Но он написал гадостный роман «Доктор Живаго», он запрещен у нас!

Петр смущенно улыбнулся:

–Зачем мне это знать? Ничего запрещенного не читаю.

–Неужели?– не поверил Солдафонов.

–Я читаю только то, что разрешено читать в нашей самой свободной стране мира!– произнес вполголоса со скрытым намеком Петр.– Газету «Правда», например.

–В свободной стране мира?– повторил глухо Солдафонов слова Петра.– Издеваешься? На что-то намекаешь, да?

–Что вы, Ефим Сергеевич!.. Читаю только то, что разрешено. Что продается в наших книжных магазинах. Газету «Правда» читаю.

–Что-то ты врешь!– не поверил Солдафонов, постукивая

пальцами по столу.

–Правду говорю, Ефим Сергеевич!

–А при чем тут газета «Правда»?

–Как при чем?.. Там вся правда наша,– ответил без тени улыбки Петр, хотя внутренне он хохотал и желал добавить, что читая газету «Правда», надо выискивать правду между строк.

Солдафонов на минуту замолчал, понимая, что к ответу Петра придраться не за что.

–А откуда вы знаете эти запрещенные книги?– поинтересовался Петр.– Читали?

–Вот черт собачий, зачем мне эту пакость читать!– возмутился Солдафонов.– Как главный редактор газеты, я должен знать, что запрещено, а что нет! Я могу заявить на тебя, сообщить, кому следует.

–Извините, вы ошиблись. Даже ничего не слышал о… Как его…– Петр намеренно остановился, делая вид, что с трудом припоминает фамилию писателя:– Служицын или…

–Солженицын.

–Сложеницын?– опять исказил фамилию писателя Петр.

–Сол– же– ни– цын!– выкрикнул Солдафонов.

Петр решительно ответил:

–Нет, такого не слышал. И ничего подобного не читал.

–Стало быть, у меня галлюцинации?– криво усмехнулся Солдафонов.

–Уж не знаю, что с вами.

–Мне померещилось?

Петр промолчал, уставившись опять в потолок.

–Молчишь, черт собачий? Ладно, иди пока… Выговор себе обеспечил,– злобно заключил Солдафонов.

Петр выбежал из кабинета главного редактора, на минуту вышел из помещения редакции на морозную улицу, вдыхая чистого воздуха.

–Как приятно дышать чистым воздухом!– сказал сам себе

Петр.– Душно мне!.. Задыхаюсь в душной атмосфере!

Войдя в помещение редакции, он сел за свой стол, начав печатать старую недоконченную статью. Алла попыталась поговорить с ним, но мрачный Петр стоически молчал, намеренно не обращая внимания на нее.

А ночью ему приснился сон о декабристе Рылееве…

Глава 5

Порывы молодой души.

–Non, non, attendez, messieurs! Mon dieu, право! Хватит пить и кутить! Causons!– решительно сказал Рылеев, худощавый, молодой офицер, с черными слегка вьющимися волосами, сверкающими карими глазами, несколько навыкате, за общим столом офицеров, когда неожиданно возник разговор о несправедливости в жизни.

–А что делать?– откликнулся сидящий рядом за общим столом офицер Косовский.

–Что делать?.. Прекратить пустую жизнь, постоянно пьянство, бездумное подчинение заведенному порядку!– ответил порывисто Рылеев.

–Да вы, Кондратий Федорович, похоже, карбонарием желаете стать-с?– предположил один из офицеров.

Кое-кто из офицеров спьяну засмеялся, однако Рылеев не обратил внимания на их смех.

–Господа!– прочувственно воскликнул он.– Право, господа офицеры! Вы не видите, как тяжело живут люди в Рос-сии?– Он хотел добавить, что нуждается в союзниках, которые боролись бы с российским беззаконием, существовавшим нередко под видом государственных законов, но потом остановился на миг.

–Кондратий Федорович, mon ami, не играйте с огнем!– предупредил Рылеева его друг Косовский.– Je vous en conjure.

–Помилуйте, Косовский!– продолжал горячо Рылеев.– Надо

попробовать поехать туда, где люди живут и дышат свободно!

–Начитались Сен-Симона, Фурье и Кабе?– догадался Косовский.

–Не стану отрицать, читал этих господ, весьма, знаете, почтенные господа, весьма интересно и интригующе написано!– подтвердил Рылеев.– Собираюсь ехать в Америку! Непременно в Америку! Купить там участок земли и основать колонию независимости! Свободную колонию свободных людей! Без царя – батюшки! Без крепостного рабства! Если кто из вас хочет жить свободно, забыть, что такое русское лихоимство и беззаконие, приму в свою колонию с распростертыми объятиями! Мы заживем хорошо, как немногие из смертных! Уж надеюсь, господа!

Большие, карие глаза Рылеева сверкнули, он резко взмахнул рукой, будто рубанул кого-то острой саблей. Ожидания Рылеева были напрасны – вновь кто-то из офицеров засмеялся, а сидящий рядом Косовский попросил его отказать от пустой затеи ввиду того, что выглядит все глупо, ничего не выйдет, одна трата денег, к тому же охотников ехать в далекую Америку среди дворян не сыщешь. Несколько минут Рылеев слушал реплики офицеров, не отвечая им. Дождавшись тишины, бледный от гнева Рылеев отчетливо сказал, смотря вдаль, будто видит далекую американскую колонию:

–Mon dieu! Вы не правы, господа!.. Пока вы не знакомы со всеми моими мыслями и чаяниями, поэтому не можете понять меня!.. Сожалею, господа офицеры!.. Как предполагаю, вы жалкие люди, умрете в неизвестности, не принеся пользы обществу!

Офицеры наперебой стали спрашивать Рылеева:

–А вы?

–Неужели вы, Кондратий Федорович, станете знамени-тостью?

-Кем вы станете? Знаменитым полководцем?

–Или новым миссионером в далекой Америке?

–Я очень надеюсь, что мое имя займет в истории нашей России несколько достойных страниц!– ответил с гордостью Рылеев.

Если б в этот момент кто-то бы снова засмеялся, Рылеев, не долго думая, вызвал бы такого насмешника на дуэль, но, к счастью, никто не засмеялся. Рылеев очень хотел

поделиться со своими сослуживцами своими мыслями, поэтому он продолжал:

–Умоляю, господа, послушайте меня внимательно! Куда стремятся мои помышления!.. Наше отечество ожидает от нас общих усилий для блага его! Сами только что говорили о несправедливостях, сами видите, сколько зла вокруг, господа! Надо все стараться уничтожать оное зло во славу нашей России!

Конечно, призыв Рылеева был ясным и понятным всем, но офицеры воздержались от комментариев. Только один Косовский похвалил Рылеева:

–Mon cher, quell style! Quelle force!

Некоторые сослуживцы Рылеева находили его незаурядным человеком, зная, что он много читает и занимается сочинительством. За спиной они называли его «новым гением». Однако находились и такие, которых раздражала горячность Рылеева в спорах, обсуждениях, в которых он ставил свои мнения превыше остальных.

Капитан Любецкий, лет сорока, с пышными закрученными кверху усами, поинтересовался:

–Скажите, Рылеев, неужели вы недовольны своей судьбой?

–Гм, почему же?

–Полагаю, судьба вас бережет,– продолжал Любецкий,– ни пуля, ни огонь, ни вода вас не берут. Vous etes un heros!

– Судьба, как уверен, благоприятствует мне, oh mes bons, mes bons amis! Она оказывает приятное покровительство, ведя к заветной славной цели моей!– радостно воскликнул

Рылеев.– Много я успел подумать, господа! Много еще предстоит потрудиться, но нужны сотрудники.

Вновь раздались вопросы заинтригованных офицеров, стремящихся узнать ответ Рылеева:

–Цели?

–И какая ж ваша цель, Кондратий Федорович?

–Гм, сотрудники?

Один из офицеров предположил:

–Верно, вы желаете основать масонскую ложу?

–Non! Вовсе нет,– коротко ответил Рылеев.

–Мы готовы посочувствовать вам, Рылеев, даже помочь, но без поездки в Америку!

–Рылеев, вы стремитесь к великому, прекрасному, истинному! Ставите себе высокие цели! Но мы считаем, что вы такой же, как и мы! Не лучше и не хуже! Поосторожней бы, Рылеев, chevalier sans peur et sans reproche!

А Косовский осторожно добавил:

–Кондратий Федорович, право, вы спаслись от пуль и потопления на войне. Не считаете ли сие знаком судьбы, которая вас бережет?

–Возможно…– ответил вполголоса Рылеев.

Косовский припомнил эпизод встречи Рылеева со знаменитой прорицательницей – мадам Ленорман в Париже. Когда Ленорман взглянула на ладонь Рылеева, она мгновенно оттолкнула ее с выражением ужаса на лице, отказываясь что-то предсказывать ему. Однако Рылеев настаивал. Тогда мадам Ленорман вновь взяла ладонь Рылеева и начала долго всматриваться в нее. Рылеев покорно ждал ее ответа молча. Через минут пять прорицательница ответила ему удрученно, не глядя на Рылеева:

–Вы умрете не своей смертью, mon ami…

–Похоже, меня убьют на войне?– предположил Рылеев.– Ne me tourmementez pas!

-Non, mon ami…

–Гм, я теряюсь в догадках, мадам, ответьте, прошу и склоняюсь к вашим ногам в ожидании предсказания!

–Не пытайте меня,– тихо попросила Ленорман, смотря в сторону.– Уходите. A l’instant.

–Non, non, madame, avouez!– настаивал Рылеев.– Меня убьют на дуэли?

–Non! Adieu!

Больше Ленорман не сказала Рылееву ни слова. Будучи в Париже, Рылеев не придал значения словам предсказательницы, но его друзья потом часто вспомнили это страшное предсказание…

–Пустое!– отмахнулся Рылеев.– Госпожа Фортуна меня бережет!

–Да, Рылеев,– вставил Любецкий,– думаю, у вас нет цели.

Рылеев покачал головой, говоря весьма горячо:

–Что ж, господа, вы вольны думать, как вашей душе угодно. Но замечу: остаетесь в заблуждении. Но попом-ните мои слова, господа: уверен, что имя моя займет в истории России свое заметное место!

Кое-кто из офицеров назвал ответ Рылеева безумием, после чего все разошлись.

Молодой прапорщик Рылеев пока решил не рассказывать офицерам о своей цели, лишь призывая их к борьбе против несправедливости. Временами он с жаром говорил о лихоимстве чиновников, ругал судопроизводство, крепостничество, ратовал за свободомыслие и равенство всех в России, ругал временщика Аракчеева, не касаясь лишь царя.

–Не надо подчиняться тупым и жадным чиновникам,– часто говорил Рылеев своим сослуживцам,– надо стремиться к всеобщему равенству! Идти по пути здравого рассудка!

Капитан Любецкий, услышав как-то призыв Рылеева к всеобщему равенству, язвительно осведомился:

–Господин Рылеев, вы очень часто толкуете нам о всеоб-

щем равенстве. Может, вы сами нам покажете пример: пойдите и почистите сапоги и платье вашему денщику Ефиму. Милости просим, а мы, любезный нам Рылеев, сие посмотрим!