Текст книги "Зима утраченных надежд"

Автор книги: Сергей Карамов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Ничего не ответил на это Рылеев, лишь слегка усмехнулся.

Сослуживцы молодого Рылеева даже не догадывались о всех думах его, да и он сам пока не сообщал им всех замыслов. Но то были думы будущего декабриста, который выйдет на Сенатскую площадь в Санкт– Петербурге вместе с другими единомышленниками, чтобы свергнуть царя. А для сослуживцев Рылеев являлся лишь прапорщиком конной артиллерии и бедным дворянином. Как часто то бывает, окружающие не замечают величия или гения своих современников, ведь они пока не совершили своих подвигов, что им предназначено Госпожой Фортуной!

Глава 6

«Надежды юношей питают…»

Рылеев Кондратий Федорович родился 18 сентября 1795 года. Отец его – Федор Андреевич Рылеев, дворянин, подполковник , командир Эстляндского егерского батальона, кавалер ордена Святого Владимира 4 степени, мать– Анастасия Матвевна, урожденная Эссен, дворянка. Поместье Рылеевых, согласно шестой части родословной дворянской книги Тульской губернии, находилось в Крапивенском и Богородицком уездах этой губернии. Отец Рылеева был самодуром, человеком весьма суровым. Он часто бил свою жену, запирал ее в погреб. А выйдя в отставку, он бездумно пропил, промотал все те небольшие сбережения, какие скопил.

Анастасию Матвеевну спасли ее богатые родственники. Генерал– майор Петр Федорович Малютин продал ей имение Батово в Петербургской губернии. Хотя в купчей крепости была отмечена цена за имение четыре тысячи

девятьсот рублей, Малютин не взял с матери Рылеева ни копейки, фактически он подарил ей имение навеки, за что она и сын Кондратий постоянно благодарили генерала, называя его благодетелем.

В 1800 году Анастасия Матвеевна оставила без всякого сожаления мужа и переехала с детьми в Батово. А потом генерал Малютин определил молодого Рылеева в Первый кадетский корпус в Петербурге, желая, чтобы юноша сделал себе карьеру на военном поприще, как это водилось в дворянских семьях. Маленький Кондратий Рылеев сопротивлялся, как мог, не желая быть военным.

–Нет, maman, нет!– упрямо твердил он, топая ножкой.– Хочу быть поэтом или писателем! А военным не хочу!

Анастасия Матвеевна улыбалась, ласково говоря сыну:

–Сыночек, ты еще молод, послушай старших! Наш благодетель Малютин плохого тебе не посоветует!

Но Кондратий капризничал, не желая становиться военным. Тем не менее он проучился в кадетском корпусе все тринадцать лет, ни разу не покидая Петербурга. Первого февраля 1814 года Рылеев был выпущен прапорщиком в конную роту номер один Первой резервной артиллерийской бригады. Он страстно желал сражаться против Наполеона на территории России, но принял участие в войне уже только на территории Франции, когда догнал отряд генерала Чернышова. Именно к генералу Чернышову приписали и Первую конноартиллерийскую роту резервной артиллерийской бригады.

Рылеев сразу с начала военной службы невзлюбил ее. Он постоянно критиковал командира батареи подполковника Сухозанета, критикуя его за излишнюю муштру, солдафонство. Сухозанет часто злился на молодого прапорщика, делал ему замечания. Не желая видеть строптивого Рылеева рядом, Сухозанет просил генерала Меллер– Закомельского отчислить прапорщика. Однако

Меллер-Закомельский долго служил вместе с отцом Рылеева и был другом отца. Поэтому Рылеев пока остался служить в части.

Рылеев хотел оставить военную службу, предпочитал ей службу гражданскую. Он писал матери Анастасии Матвеевне:

–Знаю, что неприлично в такой молодости оставить службу и что четырехлетние беспокойства недостаточная еще жертва с моей стороны отечеству и государю. Но разве не могу и не военной службе доплатить им то, что не додал в военной?

Молодой прапорщик ссылался на то, что хочет заняться восстановлением ветшающего имения Батово, однако мать понимала, что сын более не хочет служить.

После ее вопросов он признался:

–Маменька, для нынешней службы нужны подлецы, и я, к счастью, не могу быть им!

Он не указал еще другой весомой причины своей отставки, однако потом рассказал матери всю правду. Дело в том, что Рылеев влюбился в одну дворянку Наташу Тевяшову, которой читал свои стихи. Будучи в гостях у Наташи, Рылеев рассказал о своих чувствах н намерениях ее отцу. Старик Тевяшов отказал Рылееву:

–Как можно, сударь!.. Non, non!.. Право, как можно сие! Je vous en conjure!..Отдать мою дочь за военного? За перекати– поле, который сегодня здесь, а завтра – бог весть?

Рылеев нисколько не смутился отказом, он лишь слегка вздохнул и твердо сказал:

–Тогда я не выйду из дома, пока не получу вашего согласия!

–Это как понимать?– опешил Тевяшов.– Parlez-moi de ca…

–Parlons raison. Я люблю вашу дочь Наталью Михайловну! И я не выйду отсюда живым, ежели не получу ваше благословение!– С этими словами Рылеев вынул из

кармана пистолет.

Тогда Тевяшов засуетился, упросил Рылеева спрятать пистолет, после чего заявил:

–Любезный Рылеев! Вы ж вроде разумный человек, не так ли?

–Гм, разумный.

–А ежели разумный, то соизволите подумать, любезный сударь, а как вас убьют на войне?

–Убьют? Меня пуля не берет!– похвастался Рылеев, благосклонно улыбаясь.

–Пуля не спрашивает, она бьет всех без промаха!– решительно возразил Тевяшов.-

–Надеетесь на фортуну,mon ami? Надежды юношей питают?

–Но я люблю…

–Извольте, сударь, понять меня, отца!.. Ежели вас все-таки убьют, что моей дочурке делать?

–Я подам в отставку!– твердо произнес Рылеев.

Тевяшов обрадовался:

–Вот это слова мужа истинного, а не вздорного мальчишки! Charmant! Вот это другое дело! Но вот что Натали моя скажет? Уж не могу я ее принудить…

Он не договорил. Дверь с шумом распахнулась и в комнату вбежала покрасневшая от волнения Наталья, радостно восклицая:

–Папенька дорогой мой! Я люблю Кондратия Федоровича!

–Любишь?– удивился Тевяшов.

–Люблю! Qui, sans doute! Безумно его люблю, папенька!

–И когда ж полюбить успела?

–Ой, люблю его до безумия! Я хочу… я мечтаю быть его суженой! Его женой!

–Неужто так сильно его любишь, Натали?– не поверил Тевяшов.

–Или за Кондратия Федоровича, или в монастырь!-

отчеканила Наталья.

Расстроганный Тевяшов погладил дочь по голове, благословил ее и Рылеева, приговаривая:

–Mon dieu! Voyons… Ayez confiance en sa misericorde… Qui vivra verra…

Рылеев закончил военную службу в январе 1819 года и женился на Наталье Тевяшовой. После удачной женитьбы он долгое время не мог найти себе новое место. Он появился в Петербурге после восстания гвардейского Семеновского полка. И в январе 1820 года Рылеев был избран дворянством Петербургского уезда в заседатели Петербургской уголовной палаты. Рылеев желал биться за правду, отстаивая права слабых и бедных людей, прежде всего обездоленных крестьян, страстно надеясь им помочь в суде против лихоимства и беспардонного угнетения их чиновниками и помещиками. Молодой и горячий Рылеев был полон надежд…

Глава 7

Восстание Семеновского полка.

Как поговаривали придворные при императорском дворе, повторяя слова императора Александра I, ропот народа – первое дуновение бури, которая может впоследствии смести с трона неугодных царей. Швейцарец Лагарп, горячий приверженец философов – просветителей, приглашенный Екатериной II в воспитатели ее любимого внука Александра, не раз напоминал своему наставнику:

–Поймите, милейший Александр, ропот – первый язычок пламени, из которого возгорается пожар революции!

–Пожар? D’ ou, diable…– удивлялся Александр, – как он может появиться?

–Qui, sans doute, откуда,– кивал Лагарп,– от всяких вольнодумцев, мой государь! Будьте очень осторожны!

Философия, просвещение и либерализм хороши, но в меру!

От Александра ждали радикальных реформ в политическом и гражданском устройстве России. Многие придворные, общественные деятели, даже возвращенный из ссылки писатель Радищев, мечтали о реформах, подавая свои проекты императору.

Целая волна восстаний докатилась до Петербурга в 1819 году. Летом 1819 года в аракчеевских военных поселениях восстали Таганрогский и Чугуевский уланский полки, было арестовано более двух тысяч солдат.

В отличие от других полков Семеновский гвардейский полк находился на особом положении. Причиной тому было то, что сам император Александр являлся шефом полка. Только в Семеновском полку были запрещены телесные наказания, а лучшей привилегии для тех времен не придумать! Добился отмены наказаний в полку командир Семеновского полка генерал Потемкин. Многие солдаты полка обучились грамоте, могли читать и писать, читали газеты и журналы. А такие офицеры полка, как Трубецкой, Сергей и Матвей Муравьев – Апостолы, Чаадаев, Якушкин. Бестужев – Рюмин, будущие

декабристы, весьма способствовали просвещению солдат. Но военному министру, генералу Аракчееву не нравилось, что Семеновский полк обходится без телесных наказаний. Он побаивался вольнодумства многих офицеров, предполагая, что офицеры специально просвещают солдат для того, чтобы настроить против начальства. Аракчеев решил сменить командира полка, мотивируя это тем, чтобы якобы генерал Потемкин не может или даже не хочет бороться с вольнодумством солдат и офицеров. Реакционный и опасливый Аракчеев внес специально предложение о замене командира полка именно в то

неспокойное время, когда в Италии и Испании прошли революционные события. Пребывая за границей,

Александр получал донесения о том, что офицеры Семеновского полка создали какое-то тайное общество, то ли масонское, то ли какой-то Союз либералистов, что внушало царю большие опасения. И это в то самое время, когда крестьянские бунты в России происходили один за другим: в течение лета и осени 1820 года в Воронежской, Тульской, Гродненской, Екатеринославской, Минской, Могилевской, Олонецкой, Пермской, Казанской, Тамбовской, Тверской губерниях. И царя, и его придворных крестьянские бунты очень напугали, особенно, известия о том, что в отдельных губерниях крестьянами были убиты несколько помещиков. Поднятые по приказу войска усмирили крестьян: крестьян судили, сажали в тюрьмы, пороли нещадно и ссылали в Сибирь.

Помимо политических и государственных проблем, у Александра появились совсем некстати и личные проблемы. Дело в том, что его брат, великий князь, Константин Павлович, развелся со своей женой Анной Федоровной и теперь намеревается жениться не на русской, а на польке, княгине Лович, что сулит ничего хорошего, так как Лович не являлась принцессой, а поэтому Константин Павлович теряет право наследования российского престола. Но сему обстоятельству великий князь не обеспокоен, он согласен написать отречение от престола.

Хотя Семеновский полк был любимым у Александра, он вызывать у него весьма-весьма горестные воспоминания – именно офицеры этого полка оказались убийцами его родителя – императора Павла. Вдобавок ко всему охаивать Семеновский полк помогал Аракчееву младший брат Александра – Михаил Павлович, бригадный генерал, не любивший ничего печатного и письменного, а любивший лишь муштру и плац. Именно Михаил Павлович предложил царю заменить генерала Потемкина на полковника Шварца. Неизвестно утаил или сообщил

младший брат царю о том, что некий Шварц забил телес-

ными наказаниями половину Калужского гренадерского полка, которым командовал, но царь склонился все-таки к назначению Шварца командиром Семеновского полка.

Немец Шварц с самого начала назначения стал зверствовать в полку: ввел различные телесные наказания, проводил часами различные учения: смотры, шагистику, не давая даже минутного отдыха. Шагать почти целый день в неудобной форме, когда толстые ремни сдавливали грудь, а твердые краги – ноги, было очень трудно даже опытным солдатам. А садист Шварц не успокаивался и придумывал новые наказания и издевательства: смотры «десятками», вызывая к себе солдат и заставляя их стоять неподвижно часами. Он постоянно наказывал солдат за любую провинность, неисправность в обмундировании. Офицеры пытались как-то образумить Шварца, но командир полка никого не слушал. Офицеры понимали, что терпение солдат скоро лопнет, что и произошло во время одной короткой передышки: солдаты второй роты Семеновского полка только разошлись, однако Шварц неожиданно приказал построиться. Опытный солдат Бойченко, израненный в сражениях, имевший боевые заслуги, отбежал по нужде и не успел застегнуть мундир, бегом зайдя в строй. Казалось, садисту Шварцу это и было нужно, чтобы еще раз поиздеваться над солдатами. Он подбежал к бедному запыхавшемуся Бойченко и плюнул ему в лицо. Все стоящие солдаты и офицеры разом от изумления ахнули. После этого Шварц резко схватил руку солдата, ведя его за собой и громко приказывая всем:

–А ну плюйте все ему в лицо, негодяю!

Некоторые солдаты отворачивались от Шварца, не желая плевать в лицо своему товарищу по оружию. Их, ослушав-шихся приказа командира полка, потом подвергли

телесным наказаниям. Однако нашлись и те послушные

солдаты, которые плевали, краснея и не глядя в глаза Бойченко.

Когда об этом узнали в первой роте полка, все солдаты собрались вместе вроде как на перекличку. Фельдфебель стал кричать, что рано собрались, но солдаты упрямо стояли на месте, крича хором:

–А подай нам сей минутой капитана Кашкарова, ротного командира!

Прибежавший испуганный Кашкаров пытался образумить солдат, успокоить их, требуя немедленно разойтись, но солдаты стояли на своем:

–Мы желаем, господин капитан, подать жалобу на Шварца! Мы не желаем боле терпеть его издевательства и не желаем его своим командиром!

Кашкаров примерно минут три стоял с разинутым ртом от удивления, даже не зная, что и делать, но потом спохватился, успокоился и стал говорить очень спокойно, чтобы не злить и так разозленных солдат:

–Успокойтесь, ребята!.. Того, что просите, сделать не могу, я…

–Делай, чего сказали!– выкрикнул кто-то из солдат, ругаясь вполголоса.

–Но поймите, ребятушки, я завтра доложу начальству, а пока идите-ка спать!

В ответ Кашкаров услышал:

–Ваше благородие, докладывай нынче! Потому как боле ни единого часу терпеть сил нет!

Кашкаров побежал докладывать начальству о требовании солдат.

А утром взволновался весь Семеновский полк. Подлый Шварц испугался и убежал из полка, скрывшись в неизвестном направлении. В полк приезжали уговаривать солдат успокоиться и граф Бенкендорф, и генерал-майор

Милорадович, и князь Васильчиков, говоря одно и то же возмущенным солдатам:

–Ой, ребятушки, стыдно вам, государевой роте, бунтовать!

Но семеновцы стояли на своем: они требовали убрать Шварца из полка, требовали справедливого суда над Шварцем. Полк окружили, пригнали артиллерию и драгун для усмирения бунта семеновцев. Однако семеновцы не оказывали никакого вооруженного сопротивления. Они лишь стояли, как вкопанные, на месте, не стреляя и не желая расходиться. Узнав потом, что первая рота полка уже сидит в Петропавловской крепости, остальные семеновцы бодро зашагали туда строем, приговаривая:

–Где голова, там и ноги.

Как только Рылеев появился в Петербурге, он услышал восторженные рассказы о восставших семеновцев. Многие жалели солдат, ругали нещадно садиста Шварца. После предложений Аракчеева царю Семеновский полк был раскассирован – всех солдат и офицеров разослали по другим полкам. В Семеновский полк набрали других солдат. Военный суд хотел было наказать Шварца, но за Шварца заступился сам государь, считая, что командир полка виноват только в том, что не предпринял мер для прекращения неповиновения. Конечно, из гвардии Шварца убрали, так как и новый Семеновский полк отказался от него. Шварца забрал к себе в военные поселения военный министр Аракчеев. А взбунтовавшихся семеновцев судили, подвергнув палочным наказаниям, наказаниям шпицрутенами. Двести солдат сослали в Сибирь на каторгу, других же определили служить в дальние регионы: в Сибирь или на Кавказ.

А царь Александр был весьма напуган восстанием Семеновского полка. Он не верил, что сами солдаты взбунтовались, не верил, что полковник Шварц издевался над своими подчиненными, будучи убежденным в том, что должен был обязательно зачинщик восстания, который

тайно настроил солдат против власти.

–Отчего же вдруг сделаться Шварцу варваром?– писал царь Аракчееву, недоумевая.– По моему убеждению, тут кроются другие причины. Внушение, кажется, было не военное, ибо военный умел бы заставить взяться за ружья, чего никто из них не сделал, даже тесака не взял… Признаюсь, что я его приписываю тайным обществам, которые, по доказательствам, которые мы имеем, в сообщениях между собою и коим весьма неприятна наша соединение…

Как любопытно, господа хорошие, что правитель в любую эпоху не жалует своих подданных, не желая понять, что они тоже могут мыслить и быть недоволь-ными, и что для изъявления оного недовольства необязательно, чтобы был какой-то внешний провока-

тор или зачинщик; очень часто правители даже не понимают, что простые люди тоже могут выдвигать свои требования, надеясь на лучшее в жизни, перемены, и для того им не требуется какой-то помощник со стороны или зачинщик восстания, увы…

Удивительно, но Александр приписывал восстание Семеновского полка козням некой тайной революционной организации, однако ни один офицер Семеновского полка, включая будущих декабристов, во время восстания не являлся зачинщиком восстания, не подговаривал солдат к бунту. Русские тайные общества тогда еще не были готовы для открытого восстания против царя. Позже Рылеев, вспоминая о бунте Семеновского полка, будет сожалеть об упущенной возможности восстания.

Глава 8

Северные и Южные общества.

Зимой и весной 1821 года Рылеев продолжал заниматься сочинительством и стал посещать заседания

Вольного общества любителей российской словесности,

куда привел его друг Дельвиг. Основал это общество литератор Никитин. У него на квартире собирались часто многие литераторы и музыканты. Позднее Рылеева в это общество вступили и будущие декабристы: Бестужевы и Корнилович. Таким путем Рылеев нашел своих единомышленников, о которых мечтал, еще будучи на военной службе. Одновременно Рылеев, как и многие другие дворяне, участвовал в тайной деятельности масонских лож. Он знакомится со многими масонами: Бестужевым, Гречем, Дельвигом, Глинкой, Кюхельбекером. В те времена многие либералы, в том числе и будущие декабристы, пытались использовать масонство для своих благородных целей. Рылеев говорил своим друзьям:

–Поймите, господа, я вступил в масонскую ложу «Пламенеющая звезда» не просто так! Я вступил туда для возможности познакомиться с крупными чиновниками, которые являлись членами ложи, дабы по возможности влиять на работу государственного аппарата.

Однако многие декабристы, в том числе и Рылеев, вышли из масонских лож еще до официального указа 1822 года о запрещении этих лож. Возможно, Рылеев разуверился в возможности что-то изменить к лучшему, будучи в масонской ложе, не желая играть только во взрослые тайные игры с разными обрядами, символами и переодеваниями.

В январе 1821 года сформировавшийся из Вольного общества любителей российской словесности декабристский Союз благоденствия был распущен, но сразу возникло новое общество – Северное, в Петербурге. Рылеев вступил в Северное общество по протекции своего нового друга – Ивана Пущина, поручика Конной артиллерии. Пущин обиделся на великого князя Михаила Павловича, когда тот, обходя строй, сделал строгое

замечание поручику:

–Поручик, следовало бы застегивать мундир на все пуговицы!

Пущин покраснел, застегнул верхнюю пуговицу мундира, ничего не отвечая князю.

Однако Михаил Павлович стоял возле Пущина, ожидая извинений.

–Гм, погляжу, вы очень горды, сударь!– изумился Михаил Павлович, пытливо смотря на поручика.

–Да уж… Кто ж себя не ценит,– вполголоса ответил Пущин.

–И извиниться не желаете, милейший поручик?

–Не желаю. ..– Пущин помолчал минуту, потом выпалил:

–Могу уйти со службы, ежели неугоден вашему сиятельству!

Как видно, Пущин искал повод для увольнения из армии, и повод, к его счастью, было нашелся. Пущин пошел работать мелким чиновником в Петербургскую палату уголовного суда, где и познакомился с Рылеевым. Оба бывших артиллерийские офицеры быстро подружились. Пущин порекомендовал принять Рылеева в члены тайной петербургской декабристкой организации Северное общество, причем не в качестве «согласного» (то

была лишь первая ступень), а в качестве «убежденного» (хорошо проверенного члена организации). Пущин надеялся, что Рылеев сможет оживить аморфное Северное общество, которое занималось теоретическими планами (будущей Конституцией, судебным положением, экономическими вопросами будущей России). А Южное общество, возглавляемое энергичным декабристом Пестелем, добивалось слияния обоих обществ в одно целое и быстрейшего начала восстания.

В кабинетах то Пущина, то Пестеля, то Бестужева, полных шумных разговоров и табачного дыма, долго

беседовали и спорили офицеры, декабристы и многие литераторы. Рылеев часто участвовал в спорах и беседах Северного общества.

В один из таких вечеров в центр кабинета вышел твердым шагом Пущин и обратился ко всем, предлагая:

–Итак, господа, прежде чем устанавливать свои порядки в нашем благородном отечестве, не лучше сначала установить его в этом кабинете?

–Messiers, давайте выберем председателем собрания Волконского!– предложил Рылеев.

–Может, Раевского?– предложил кто-то.

Уже через минуту большинство собравшихся выбрало Александра Раевского. Высокий и стройный Раевский подошел к столу. Он принял строгий вид, спрашивая:

–Итак, господа, кто первым желает высказаться?

Первым взял слово капитан Якушкин:

–Надо разбудить наш молчащий народ! Чтобы он поднялся против самодержавия!

–Хорош молчащий народ,– сразу возразил Рылеев,– когда только что прошли крестьянские бунты!

–Правильно, Рылеев!– послышался голос Сергея Муравьев – Апостола.

Рылеева поддержало еще несколько человек:

– А восстание Семеновского полка?

–Это молчащий якобы народ?

–Qui, sans doute!

–Qui! Неужто этого мало?

Якушкин кивнул:

–Мало, господа! Народ надо направить, показать ему путь от избавления от рабства! И в этом, как считаю, наша задача!

Вместо Якушкина вышел Рылеев, говоря очень взволнованно:

–Господа, мы говорим о рабстве, так? Мы говорим о том, что наши крестьяне маются в крепостном иге? А сами мы

разве не рабы?!

С разных сторон послышалось:

–Как же, как же! Рабы!

–Именно! Чего изволите-с, господин барин?

–Рабы, но имеющие милости от своего царственного рабовладельца!

–Рабы с балами, поместьями, барышнями!

–Правильно говорит!

Выждав, пока крики одобрения стихнут, Рылеев вдохновенно продолжал:

–Значит, согласны, господа!.. Qui, qui!.. Едим сытно, кутим, танцуем на балах! И болтаем о благе людском в разных столичных салонах?!.. И вы такие желаете стать революционерами, господа хорошие, рабы своего императора?

–Что вы предлагаете?– поинтересовался кто-то из задних рядов.

–Хватит болтать о Конституции,– продолжал Рылеев.– Может, лучше дело делать? Может, хватит словопрений и благоглупостей, господа? Слыхал я про одного помещика, который сам освободил своих мужиков от рабства!

–Как же освободил?– не понял Бестужев – Рюмин.

–Очень-очень просто-с! Оный помещик вышел к крестьянам на крыльцо и объявил, мол, так и так, с сего распрекрасного дня вы, мужички работящие, боле не подо мной! Мол, идите-ка, любезные, куда глаза глядят, а я поеду в свой полк служить! Вот так-то! Кто на такую смелость готов пойти, господа либеральные?

–Молодец!– похвалил помещика Муравьев – Апостол.

–Не думаю, что он молодец,– поморщился недовольно Волконский.

–Ах, не нравится?– вспыхнул Рылеев.– Объявите просто своим крепостным, что они свободны, что такие же, как и вы, господа! Вот тогда будет польза от ваших слов,

которые не должны расходиться с делами!

Призыв Рылеева поддержало большинство собравшихся. Многие захлопали, одобрительно говоря:

–Молодец Рылеев!

Вошедший лакей сменил свечи, все на короткое время замолкли. Когда лакей вышел, к Рылееву подошел Волконский, говоря добродушно:

–Успокойтесь, Кондратий Федорович!.. Придет наше время…

–Интересно, когда оно придет?– полюбопытствовал Рылеев.

–Скоро. Очень скоро.

–А поточнее?

–Вам же известно, что число нашего общества все растет и растет,– ответил охотно Волконский.– И не только в столице, и на юге. На Кавказе, там у Ермолова свои единомышленники.

Вбежавший в кабинет улыбающийся Пушкин только услышал обрывки фраз: общество, единомышленники. Он остановился, вскидывая брови от удивления.

–Господа, значит, есть тайное общество?– обрадованно воскликнул Пушкин, оглядывая всех.– Charmant! Je trouve que c’est charmant! Но почему вы не говорили мне всей правды? Князь Волконский, mon ami, ответьте же мне!

Смущенный Волконский промолчал, не желая отвечать Пушкину.

Рылеев быстро подошел к Пушкину, говоря твердо и быстро:

–Видите ли, Александр Сергеевич, любезный наш поэт, князь только пошутил, а вы, не слыша наш разговор, поверили.

–Поверил?

–Поверили в небылицу,– продолжил Рылеев.

Побледневший Пушкин, застыв, не знал, что и сказать.

А все, находящиеся в кабинете, молчали, отводя глаза от поэта.

–Значит… значит, глашатаи свободы, вы не хотите посвящать меня в свои тайны?– предположил Пушкин, даже не подозревая, как он близок к правде.– Значит, меня обманывают? Diables! Diables! Au revoir! – Он гордо выпятил грудь и выбежал из кабинета.

Волконский и Рылеев побежали за ним, крича:

–Александр, постойте!

Пушкин остановился на минуту, говоря весьма беспокойно:

–Значит, меня держат лишь за писаку, с котором не желают делиться секретами? Значит, не уважают мои либеральные взгляды, поэтому…– Он махнул потом рукой, замолкая.

–Что вы, дорогой наш поэт! Мы все вас любим и чтим!– заверил с ослепительной улыбкой Рылеев.

–Любите да всего не договариваете?– спросил нервно Пушкин и спустился на нижний этаж.

Когда огорченные Рылеев и Волконский вошли в кабинет, они услышали упреки в свой адрес:

–Нехорошо, господа, получилось!

–Нехорошо обижать поэта, любимца публики!

Волконский кротко ответил:

–Нет, мы бережем нашего поэта, поэтому и скрываем от него наши тайны!

–Зачем?– не понял Якушкин.– Разве он наш враг?

–Вовсе нет! Он друг наш сердечный! Но он несколько неуравновешен и вспыльчив. Он поэт, господа!.. – поспеш-но ответил Волконский.

А Рылеев взволнованно добавил:

–Пушкина надо беречь! Мы ценим и любим лиру нашего поэта! Зачем подвергать его лишней опасности, которая может подстерегать каждого из нас? Неужели вы желаете видеть его в Петропавловской крепости, заточенным в темницу, или узнать, что его сослали в Сибирь? Лира

Пушкина волнует русские души, она помогает бороться против деспотизма!

Довод Рылеева убедил всех в правильности действий заговорщиков.

Глава 9

Пестель.

В марте 1824 года в Петербург приехал декабрист Павел Иванович Пестель, руководитель Южного общества. То был человек невысокого роста, плотного телосложения, с правильными чертами лица, с черными, слегка выпуклыми глазами, спокойный, достаточно уверенный в себе, даже порой властный. Рылееву показалось, когда он впервые увидел Пестеля, что Пестель ведет себя со спокойной уверенностью хорошего актера. На миг Рылеев подумал, что за спокойной уверенностью Пестеля скрывается страстность, даже запальчивость; и в то же время Рылееву понравился ровный голос Пестеля, зоркий взгляд, от которого ничего не ускользало, твердость в отстаивании своих тезисов.

Пестель сначала встретился с декабристом Оболенским, потом познакомился с Трубецким. В разговорах с ними Пестель убеждал обоих, что надо побыстрее объединять оба общества в одно целое, добиваться, чтобы Россия стала республикой, вспоминая древнюю Грецию или Великий Новгород, и ввести для начала диктатуру Временного правительства. Если Оболенского Пестель смог убедить в правоте своих слов, то Трубецкого он не убедил – Трубецкой ужаснулся планам Пестеля, прочувственно восклицая:

–Non, non! Я решительно против диктатуры! Пусть и временной! J’ai peuz, j’ai peur! Я боюсь любой диктатуры!

–Но почему?– удивился Пестель.– De quoi vous avez peur?

–Нет и еще раз нет!– повторил Трубецкой.– Мы еще не забыли Наполеона Бонапарта!

-При чем…

–Мы не забыли, как совсем недавно Наполеон превратился из консула в императора!

–Гм, если вы намекаете на меня, считая меня будущим русским Наполеоном, то вы глубоко ошибаетесь, господин Трубецкой! Soyez tranquille!– отрезал Пестель.

Однако Трубецкой стоял на своем:

–Нет!.. Никакая диктатура не поможет России! Мы надеемся жить без диктатуры, хоть и временной!

Потом Пестель вместе с Оболенским явился на квартиру Рылеева. Пожимая руку Рылееву, Пестель сказал весьма добродушно:

–Я давно желал познакомиться с вами, Кондратий Федорович! Много слышал о вас

лестных слов, что вы один из самых решительных и авторитетных членов Северного общества!

–Ну, что вы…– смутился Рылеев, но Оболенским прибавил, хваля тоже Рылеева:

–Как же, господин Рылеев очень деятельный член нашего Северного общества.

Пестель с Рылеевым проговорили два часа. Они обсуждали будущее государственное устройство Российской республики, поминая Северо-Американскую республику, древние Грецию и Великий Новгород.

–Знаете, образ правления Северо – Американской республики есть самый удобный для нашей России,– спокойно заметил Пестель.

–Что ж, может быть, однако есть одно но,– отозвался сразу Рылеев.

–Какое же?

–Россия к сему правлению еще не готова.

–К республиканскому правлению?

–Именно так!.. Увы!..

–А как вы находите Конституцию Англии?

Рылеев подумал минуту, потом ответил убежденно:

-Устав Англии безбожно устарел.

–Правда?

–Sans doute, qui… Теперешнее просвещение народов требует большей свободы и совершенства в управлении! Английская Конституция имеет много пороков. Она обольщает только слепую чернь, ихних лордов, пэров!

–Согласен! Близоруких англоманов!– подхватил Пестель, слегка улыбаясь.– Вы правы. Зачем нам английский король или королева? От своих бы царей избавиться!– Он остановился на минуту, потом продолжил:– Вот еще. Очень хорош, думаю, Устав испанского государства.

–Возможно, но там тоже король.

–Понятно… А как вы относитесь к Наполеону, mon ami?

–Наполеон Бонапарт мне противен,– поморщился Рылеев.

–Неужели, Кондратий Федорович? Наполеон – великий человек! Наполеон возвысил Францию, поднял ее на высокий пьедестал, заставив считаться с ней!– пронзительно воскликнул Пестель, сверкая глазами.– Je trouve que c’est charmant!.. Он возвысил ее!.. Он покорил народы! Если уж иметь деспота, то только Наполеона!

Поняв, что для Пестеля Наполеон что-то вроде кумира. Рылеев порывисто ответил:

–Пусть так. C’est bien. Храни нас бог от Наполеона!

–Храни бог?

–Непременно храни нас бог от Наполеона и будущих наполеонов, которые не замедлят появиться!– сурово прибавил Рылеев.