Текст книги "Шабашка Глеба Богдышева"
Автор книги: Сергей Каледин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)
– Может, на другом участке есть работа?
– Может, и есть,– выпустил дым Кареев.– Только не для вас.
– А чего, Рафа? – спросила женщина.– Чего случилось?
– Потом расскажу,– раздраженно отмахнулся Кареев.– Не хотел их брать – как чувствовал... Павла знакомые...– И, резко обернувшись, спросил: -Почему Михайлов написал, что Курнашев трезвый был? Он же бухой был?!
– Не знаю... Говорит, трезвый...
– Трезвый? Ну и мотайте!
– Погоди, Раф, а может, они мне подойдут?
– Тебе? – Кареев пожал плечами.– Не знаю... Тебе, может, и ничего...
– Сколько вас? – женщина повернулась к Ваське.
– Четверо.
– А проку...– Кареев усмехнулся.– Хотя, если свинарник...
– Коровник,– глядя на Ваську, поправила женщина.– Каменщики есть?
– Двое,– маскируя радость, спокойно ответил Васька.
– Пьют? – женщина взглянула на Кареева.
– Этот – нет,– Кареев отвернулся с безразличным видом.
Женщина взглянула на часы, потом – на Ваську.
– К двенадцати подойдете к прорабской.– И снова обернулась к Карееву: – Так чего я тебе?..
– Марья Ивановна! – крикнул внутрь дворика Глеб.–Тетя Маня!
Приземистый домик косо сидел в узком палисаднике, дувальчиком отгороженный от улицы. Перед домом пестрые куры клевали землю.
– Нет Мани... Может, в магазине?.. Они вошли во двор. Куры прыгнули в разные стороны, взъерошив низкую пыль.
Дверь была без замка. Глеб для порядка постучал и со скрипом подал ее внутрь. В сарайчике справа завозилась свинка. Они сняли рюкзаки. Ружье Глеб поставил в угол.
– Егорыч! Гости! Дверь в комнату была приоткрыта: в распахе виднелась часть дивана и зашевелившееся на нем красное одеяло.
– Егорыч! Угол одеяла сполз на пол.
– Кого?.. – замученно донеслось с дивана. В комнате моргали кошачьи глаза – ходики. Вплотную с диваном, возле руки Егорыча стояла табуретка, на табуретке в стакане, прикрытом блюдцем, плавали темные ягоды.
– Егорыч, ты живой?! Как летать – он живой, гостей встречать -нету... Хозяйка-то где? – Глеб сел на диван в ноги к Егорычу, подобрав сползший угол одеяла. Остальные растерянно стояли.
– ...микстурой... в лаборатории кх, кх... – закряхтел живой Егорыч.
Егорыч был такой же, как до падения, целый с вида, только рот чуть перекошен: в несмыкающемся правом углу виднелись желтые зубы.
– Туда, кх, давай... – он шевельнул головой за спину,– сесть.
Глеб бережно за плечи вытянул легкого – даже со стороны видно: легкого – Егорыча из-под одеяла и примял подушку ему за спину.
– За-закурить дай... Некуреный, чего говоришь-то кх... со вчера...
Глеб вынул "Приму".
– Полегче чего...
Юля достал с фильтром. Слабыми руками Егорыч взял длинную сигарету и неуверенно вставил в незнакомый рот.
– Запугался? – спросил он Юлю,–кх... скривило... вот...
– Пройдет, Егорыч. Отпустит постепенно.– Глеб поднес ему спичку.– А мы тебе, это... презент несем...
– Кого?.. Кх... – Выплюнул Егорыч дым.
– Гостинец, говорю... – Глеб взял стакан с табуретки.– В шифоньере чашки возьму, ага?
– Бери, кх... Третий раз летаю, кх, кх... Еще жив... Странное дело! Глеб легко, как с нормальным, общался с Егорычем, будто и не он вчера уверял, что Егорыча нет уже на этом свете. Остальные неловко молчали, зажатые брезгливой жалостью.
– А Юлька-то, кх, кх, говорю, запугался,– Егорыч попробовал улыбнуться.– Не боись, кх, кх...
Юля сидел бледный и глядел в пол. Глеб нашел чашки и по-хозяйски разливал водку.
– Давай я тебя попою, Егорыч... Икрой мягкой закусай временно. Икра-то у кого? Билов, в блюдечко ее вынь...
Билов вынул из рюкзака баклажанную икру.
– Когда в Москву-то прилетишь, Егорыч?.. В январе не приезжай, в январе я окуней буду удить на морошку... Духу набери и постепенно...– Одной рукой Глеб поддерживал Егорыча за спину, трясущуюся от мелкого сухого кашля, другой – помогал вялой его руке совладать со стаканом.– О-о... Вот так... Держи ее временно. Ну, будь здоров, Егорыч! – Глеб выпил.–Забыл! Икорки-то?..
– Не-е, кх...– Егорыч отвел слабую руку со стаканом в сторону.
Глеб подхватил стакан.
– Чего врач сказал? Рентген делали?
– Светили... донизу, кх... ребра поломаты... Врач, легкое, кх... сказал, воспаление будет...
– Легких,– поправил Глеб.
– Ага,– легкое... И после желудка, кх... желудка там, надорвалось, говорит... После желудка... Тычу туда... вроде, кх... кость лишняя. Ткни-ка...
– Чего ее тыкать, там лишних нет. Тебе, Егорыч, надо, это... грудь обмотать, чтоб ребра состыковались...
– Маня уж... замотала... Простыню раскурочила... Третий раз летаю, чего говоришь-то, все не до смерти, кх.... Маня под расписку из больницы вынула.
– Я, Егорыч, тоже чуть не подох один раз временно: ну, я выпиваю, так...– Глеб неопределенно помахал рукой, показывая "как",– а маме моей старой не нравится. Так она решила меня отучить. Подсыпала в суп антабусу -яду специального – от пьянки и мне не сказала. Я в Печатников переулок пива попить пошел и там чуть не вырубился. Меня "скорая" забрала. Еле оклемался. Дома матери говорю: чего ж ты, мол, мне не сказала. Подох бы – тебя бы посадили. А она: Тарас Бульба вон совсем парня своего убил, и то ничего...
Егорыч усмехнулся и закашлялся.
– Мы, Егорыч, поедем сейчас...– под Глеба бодро начал Васька.
– Чего так? – слабым от долгого кашля голосом спросил Егорыч.-А-а-а, кх... Комиссия...– он понимающе кивнул.– Кареев?
– Кареев,– согласился Глеб.– Юлька про тебя написал – трезвый, чтоб ты знал, если чего...
– Угу, кх... чего говоришь-то... В больнице он пьяным определил... Кареев. Подписывать не буду, кх...
– Да ты не волнуйся, Егорыч...
– Сращусь когда... объяснение напишу... кх... Трезвый был...
– Не волнуйся, Егорыч. Выздоравливай постепенно...
Глеб вышел последним: тощий рюкзак в руке как авоська; в другой -ружье.
– Помрет,– Глеб прищурился, проверяя сказанное про себя.– Точно помрет. Старый уже из такого полома выживать... и нерв задет, раз рот перекосило временноСколько время-то, не опаздываем? И врача-то путного здесь не сыщешь, эх...
К прорабской они подошли четверть первого.
– Я велела в двенадцать,– недовольно сказала женщина.
– Товарищ заболел,– забормотал Глеб,– навещали... Не слушая, женщина внимательно рассматривала их.
– А этот пьяница,– она кивнула на Глеба.
– Ага! – радостно подтвердил Глеб.– Внимательная какая женщина, другие глядят-глядят, а...
Но она уже отвернулась.
– Бригадир! Тебя как зовут?
– Василий.
– Вот что, Василий. Я прораб в совхозе. Сорок километров отсюда. Мне срочно нужен коровник, капитальный ремонт. Как раз по уму вам. Залазьте! -она показала на грузовик.– На месте потолкуем, сейчас – время нет. Один -в кабину!
Она пошла к машине и вдруг обернулась. Шепот за ее спиной прекратился.
– Тридцать шесть. Зинаида Анатольевна Русакова. Кто в кабину? – Она открыла дверь с водительской стороны.– Быстро!
В жаркую кабину никто не спешил. Глеб кинул рюкзак в кузов, ружье взял с собой.
– Куда едем, чего едем?.. – Билов развел руками. Васька взглянул на него, Билов затих и молча вскарабкался в кузов.
– Погляди, сели? – Зинаида Анатольевна завела мотор.
Глеб высунулся.
– Вроде все сидят временно.
– Как это "временно". Пусть на рубероид сядут и все!
Она посигналила. Из вагончика вышел Кареев, помахал ей рукой.
– Спасибо, Рафик! – крикнула женщина и включила передачу.
– Я тоже это... могу...– сказал Глеб, глядя, как уверенно она ведет машину.– Прав нету...
– За пьянку отняли? – без особого интереса спросила Зинаида Анатольевна.– Шофер?
– Нет. Я это... Хотел сказать... у меня машина тоже есть... "Нива", цвета "коррида"...
Зинаида Анатольевна недоверчиво взглянула на него.
– Откуда ж ты машину взял?
– Мать с теткой купили...– Глеб закурил.– Раньше думал: на охоту на ней ездить буду, а теперь она мне вроде как и не надо.
– Ты что ж, охотник? – Зинаида Анатольевна кивнула на ружье.
– Да, так... Вот берданочку... Мало ли... Уточки...
– Тебя как зовут-то?
.– Богдышев Глеб Федорович.
– И когда же тебя в последний раз Глебом Федоревичем величали?
– Давно...– простодушно ответил Глеб.– Лет пять назад, даже шесть... Когда в министерстве работал.
– И кем же ты там работал, Глеб Федорович?
– Начальником отдела информации...
– Ух ты! Ладно хоть не министром...
– Не-е-е... Министром там Василий Спиридоныч, отцов товарищ... Я ему помог один раз...
– Ты чего лепишь? – Зинаида Анатольевна даже сбавила газ.-Министр... помог...
– Василий Спиридонович в Алжире с отцом работал, чего?.. – удивился Глеб.– Да-а-а... А у Спиридоныча министр товарищ, в смежной отрасли. Очень непослушный. Они со Спиридонычем зацепились и воюют сто лет. А у меня в "Фитиле" ребята. Я его протащил. Спиридоныч потом матери "Волгу" предлагал без очереди через министерство. А я "Ниву" хотел или "козла". "Козла" не было. Пришлось "Ниву" цвета "коррида"...
– Я слышала – их в городе не продают..,
– Ее не в Москве брали, в Ногинске, у меня там тетка ветеринаром заслуженным... А она потом на меня переписала... Она в курятнике...
– Тетка?
– "Нива". Ее уж куры всю загадили, и пацаны детали поснимали.
– Разукомплектовали? – усмехнулась Зинаида Ана" тольевна.
– Ага. Теперь новую надо покупать, та уж моральна устарела.
– Чудной ты...– сказала Зинаида Анатольевна.
– А куда-то мы приехали? – Глеб завертел головой по сторонам.-Говорили, совхоз...
– В Бузбулак заехали, сына возьму.
– Какого сына?
– Своего, какого ж еще? Он тут у свекрови летом,
– Времени ему сколько?
– Времени! – усмехнулась она.– Двенадцать лет... Еще второй есть, в Политехническом учится в Алма" Ате...– Машина заскакала по пыльным колдобинам, я Зинаида Анатольевна умолкла.– Приехали,– сказала она, остановив машину в тени дома.– Здесь подождите, Полчасика.
– Полчасика... Вы мне это... – замялся Глеб,– рубля полтора денег временно не дадите? Курева куплю пока, у Васьки просить не хочется...
Она внимательно посмотрела на него и достала из сумки два рубля.
– Магазин – вон там, за углом. ~– Куда она? – крикнул из кузова Васька, проводив ее взглядом.
– За сыном. Полчаса ждать велела.
– А ты куда намылился?
– Курить куплю.
– Так у тебя же ни гроша...
– Есть временно... Глеб протянул продавщице деньги, замешкался:
– С одной стороны – "Примы" бы пачек десять, с другой – портвейн хороший...
Его перебили: рука с татуированными пальцами – "1958" – совала продавщице жеваную десятку.
– Послушай, э-э-это,– Глеб обернулся,– молодой такой, а лезешь...
– Тебе не к спеху – подождешь. Не понял?.. За четыре двенадцать дай две!
– Я с этим не согласен временно...– Глеб решительно повернулся к продавщице: – "Примы"...
Продавщица брезгливо отмахнула татуированные пальцы с десяткой, взяла деньги Глеба. Глеб рассовал сигареты по карманам и вышел из магазина.
– Эй! Отец! Глеб обернулся. Невежливый из магазина махал ему. Глеб завернул во двор. Махавший с товарищем топали сзади.
Глеб перешагнул через лавочку и обернулся к погоне... Первый – "1958" – закинул ногу на лавочку:
– Сейчас ты у меня попрыгаешь, сука лысая!. Сказал и, взмахнув руками, отпал на землю. Товарищ наклонился над ним и обалдело поглядел на Глеба:
– Куда он тебя, Валек?..
"Валек" тихо мычал.
– Э-э-это, мол, чего скажу...– участливо начал Глеб.– Когда вот один хулиганит, так и подраться можно, а если двое вас или много – там некогда... Разок надо покрепче, как вот Вальку твоему сейчас... Он и вздохнуть временно долго не наладится...
94 К машине он потрусил, но уже не прежним маршрутом – подальше: мало ли как карты лягут – вдруг оклемаются и побегут догонять, хотя и не должно бы. Глеб обернулся: ударенный с товарищем тихо шли в противоположную сторону.
– Дудишь, Билов? Дуди,–благодушно сказал Глеб.– И правильно, чистый заклинатель... Зинаида Анатольевна не выходила? Должно, кушает, временно. И этот тут!– как старого знакомого приветствовал он осла, лежащего в пыли перед ^колесами машины.– Ну, лежи, лежи... Билов вынул из рыжей бороды флейту, посмотрел на Глеба и снова засунул флейту в бороду. Лежащий под кустом Юля, чтоб меньше слышать, натянул на уши свою вязаную шапочку.
Из почты вышел Васька. Билов отложил флейту.
– Люсеньке телеграмму слал временно? – пронудил Глеб.– Гормон в тебе играет...
– Папаша где-то в этих местах хаживал,– сказал Билов.
Васька поглядел на Билова: Билов сидел на солнцепеке голый по пояс, толстый, залитый грязным потом: худел и загорал одновременно.
– Подъем' – негромко скомандовал Васька.– Прораб идет!.. Поедешь в кузове, понял?–он подтолкнул Глеба к машине.
В кабине рядом с Зинаидой Анатольевной сидел мальчик лет двенадцати.
– Я тогда в кузов?.. – засуетился Васька.
– Сиди, места хватит,– сказала женщина.– А чего Глеб?
– Наверх захотел. Проветриться... Сынок ваш?
– Саша,– кивнула Зинаида Анатольевна.
– А меня Васей зовут.– Он протянул мальчику руку.
– Дядей Васей,– поправила женщина и со скрежетом включила передачу.
– Осла не задавите временно! – донеслось из кузова.
Васька кашлянул, достал сигареты, щелкнул по пачке, сигарета выскочила и свесилась наполовину. Васька протянул пачку Зинаиде Анатольевне.
– Не курю... Какой ты вежливый, не то что Глеб... Не захотел в кабине ехать,– она насмешливо посмотрела на Васю.
– Да он у нас вообще...– Васька поморщился и махнул рукой.
– Чего "вообще"? Он мне тут рассказывал... И в министерстве он работал, и машина у него есть...
– Это-то да,– неохотно подтвердил Васька.– И машина, и министерство... Лучше бы рассказал, как он оттуда смотался!.. Фокус был еще тот! У них фотограф работал; познакомил Глеба с товарищем своим, геофизиком. Геофизик в пустыню ехал, ну, и позвал Глеба поохотиться. А тот раз -заявление об уходе! Рабочим в экспедицию оформился. Мать чуть не окочурилась... Да он и в институте чумовой был, мы с ним вместе учились...
– Работаете тоже вместе?
– С кем, с Глебом? – Васька хмыкнул.– Да он нигде не работает...
– А на что живет?
– Мать кормит.
– Тунеядец, выходит? А мне показалось... Семья-то у него есть?
– У Глеба? Семья? Жена была когда-то... Далеко еще? – спросил Васька, переводя разговор на другую тему.
– Сейчас приедем. Совхоз был широко размазан по степи. Дорога от Бузбулака упиралась в него, дальше шла степь без дорог. В совхоз были воткнуты недоразвитые тополечки. Ветер гнал раскаленную пЫль. Невысокие домики до половины вибрировали в мареве.
Машина остановилась у школы.
– Вылезайте! – Зинаида Анатольевна хлопнула дверцей.– Значит, так. Жить здесь, в интернате. Уборщица белье даст, скажите, я велела. Столовая -там,– она ткнула пальцем за спину.– А мы с Василием на объект. Сашок! Ты домой беги.
Коровника не было. Были щербатые стены, по изъеденному верху которых кое-где росла бурая травка. Васька напряженно соображал, как быть.
– У нас меньше месяца осталось...
– Хорошо работать – хватит.
– Сколько длина?
– Сорок.
Васька присвистнул.
– Захочешь – сделаешь... – отрезала Зинаида.
– А материал?
– Дам. Все дам. Значит, так! Стены довести, крышу шифером, побелить. И всем по...?
Васька медленно оглядел щербатые стены и поднял палец.
– По куску? Ладно, по куску. Не торгуюсь. Значит: беретесь – завтра начинайте, нет... – она развела руками,– всего, хорошего...
– Завезли, а теперь "всего хорошего".– Васька криво усмехнулся.
– А чего зря трепаться? На мосту вы прогорели. Другого ничего не найдете, летом людей хватает. У меня вон двадцать человек студентов. Коровник с нуля гонят. Так что...
Васька щипал бородку.
– А растворомешалка?
– Я тебе готовый раствор дам.
– Мне мешалка нужна, а не готовый. Готовый на жаре за час встанет.
– Дурак-дурак, а хитрый,– Зинаида Анатольевна усмехнулась.– Ладно. Студентам я сейчас расскажу. Мешалку сами поволочете. И меня больше не дергать. Сгм. Все – сам! Понял?
– Обижаете, Зинаида Анатольевна!
– Ну, смотри.– Она села за руль.
Мешалку дотянули к коровнику только к вечеру.
– Зря осла в Сары-су не взяли, сейчас бы как хорошо...– Глеб курил, облокотясь на мешалку.– А песок на чем сеять?
– Сетку панцирную возьмем от кровати, первый раз, что ли?
– Пацан какой-то на велосипеде,– сказал Юля, снимая свитер.
– Так это ж Сашка!
– Здравствуйте! – издалека крикнул Сашка.– Вы мешалку не подключайте сегодня. Завтра электрик сам. А то вас током убьет...
– Зинаида Анатольевна сказала?– спросил Васька. Сашка молча кивнул. Он стоял, наклонив велосипед, одной ногой касаясь земли, и не отрывал глаз от Билова. Билов скинул рубашку и просыхал на ветерке, расставив руки и зажмурив глаза.
– А зачем это у вас? – спросил Сашка.
– Что зачем? – Билов открыл глаза.
– Вот... Висит.
– Это, мальчик, крест православный.
– Ты на ветру-то не больно стой,– пробормотал Глеб.– Продует, и крест не спасет.
Билов лениво посмотрел на него, как на убогого.
– У мамы тоже крест есть,– весело сообщил Сашка.
– У Зинаиды Анатольевны?–удивился Васька.– Она в бога верит?
– А почему бы и нет? – с достоинством произнес Билов.
– Не... Зина не верит...– Сашка смутился.– Мама верит... ну, бабушка моя... в Бузбулаке, папина мама...
– Не понял,– наморщил лоб Билов.– Поясни.
– Подмостки сколачивай,– оборвал его Васька.– Вот с Глебом. А мы с Юлей сетку притащим.
– На кой хрен я Билова взял? – сокрушался Васька по дороге в интернат.– Все Глеб с его милосердием... Сейчас пахать –от зари до зари, рогом упираться, как папа Карло, а он? Класть не умеет, раствор таскать у него давление!.. Куда его?..
– Пусть на мешалке стоит,– посоветовал Юлька.– А не взять? У него четвертый вот-вот...
– Четвертый, пятый,– Васька поддал ногой невесть откуда взявшуюся консервную банку.
Припекало все сильней. Юля снял шапочку.
– Василь... – он помолчал.– А вдруг Иван Егорыч... Что тогда?
– Ха! Да ничего не будет. Несчастный случай. Не забивай себе голову!.. У тебя что, забот мало? Чего с кооперативом?
– Отец уже внес,– не глядя на Ваську, сказал Юля и виновато опустил голову.
– Я обмен присмотрел хороший,– продолжал Васька,– комнату свою на однокомнатную с большой кухней. Дед там больной, без соседей боится: в коммуналку хочет с телефоном, врача вызывать... И доплату – тысячу. Я ему говорю: а деньги-то вам зачем? На похороны, говорит, на поминки... не помер бы до меня...
У дверей интерната толпились студенты.
– Привет коллегам! – крикнул Васька.
Студенты мрачно ответили и расступились.
– Злые.– Васька за веревку, привязанную к ремню джинсов, вытянул ключ от класса.– За мешалку. Перебьются...
Тюфяк с Глебовой койки Васька скатал вместе с постелью и переложил на койку Билова. Ружье сунул себе под тюфяк.
– Не очень крупная? – засомневался Юлька, щупая сетку.
– Нормальная. Под Смоленском на такой же сеяли... Снял?.. Спинку вот туда, в угол. Тяжелая, зараза!.. Поехали!
Вынося сетку из интерната, они чуть не сбили с ног старуху казашку.
– Бабка! Посторонись! – крикнул Васька.
– Ком-мен-дант...– прошептал Юля.
– Кыроват куда понос? – старуха растопырила руки.– Зачем кыроват брал?..
– Зинаида Анатольевна велела!.. Не останавливайся, Юль! Мы вернем! Быстрей! Быстрей!
Старуха ругалась сзади...
– Самое то,– сказал Глеб, устанавливая сетку возле мешалки под углом на подпорках.
– Ты вроде на полу любишь спать? – спросил его Васька.
Глеб оторвался от сетки, укоризненно посмотрел на Ваську.
– Мою взяли? Ох, пацаны корыстные... А ружье?!
– Я к себе положил,– успокоил его Васька.– Так, вы песок с Биловым сейте, Юля стены приготовит, а я в ПМК смотаюсь: "Беларусь" поищу, фундамент вручную долбить – обрыгаешься.
Зинка приехала утром на велосипеде.
– Вы чего кровать-то?..– не поздоровавшись, понесла она на Ваську и тут увидела сетку, установленную на подпорках возле мешалки, и засмеялась: – А-а... Ну это ладно... А то старуха прибежала: кровать украли! Зачем, думаю, им кровать!..
– Раствор надо! – буркнул Васька, нагоняя серьезность.– Фундамент перелить.
– А не слипнется?.. Жирно жить хочешь,– Зинка дотронулась до ушей и чуть поморщилась.– То ему мешалку, то ему раствор...
Подошел Глеб, несмотря на жару, в утреннем варианте: штормовка, свитер, рубашка.
– Не озяб? – спросила Зинка.
– Самое то. Здрасьте! Кровь не греет, подыхать пора... А чего морщитесь?
– Да вот... нарывают...– она потрогала уши.
– В отношении?
– Проткнула... Для сережек. Гноятся...
– Сережки-то золотые хоть?
– Откуда? – хмыкнула Зинка.
– Тогда веревочки надо было сперва... ниточки шелковые... Э-э-э...-Глеб сочувственно смотрел на ее распухшие мочки.– Ну, кто же так... Мумием если...
– Само заживет...
– ...вроде взял,– не слушая ее, вслух размышлял Глеб,– в носок клал... Вы в котором Доме живете?
– В последнем... с того края.
– Вечером найду – принесу. Как рукой...
– Этот вылечит,– не удержался Васька.– Подтверди, Юль!
Юля порозовел.
– Я вон и Билову геморройчик в момент погасил,– сказал Глеб.
– Хватит трепаться!–Зинка, по-прежнему держась за уши, подошла к траншее, заполненной кирпичным боем, улыбнулась: – Та-а-ак... "Беларусь" -ПМК?
– Угу,– кивнул Васька.
– Договорились?
– Обижаете, Зинаида Анатольевна...
– А бут где добыл?
– Обижа-а-аете!..
– Ишь ты!.. – Зинка с любопытством оглядела Ваську. Позавчера заказала работу, а сегодня уже фундамент, выпиравший из земли в двух местах, заново перерыт, забит бутом.– Молодец,– сдержанно сказала Зинка. А все было просто. Остатки денег – даже в столовой кормились в долг до аванса -Васька зажал и нанял на них экскаватор в ПМК. Тот за час прокопал им траншею под фундамент. Пятерка – всего делов. Чем вручную корячиться. Да за бутылку скрепер – там же в ПМК. Скрепер по стройплощадке повертелся; сам в себя кирпич битый сгребал. Опять-таки – чем бут ждать.
– Смотри, бригадир! – пригрозила Зинка.– Хоть один силикатный увижу – сразу в шею!
Она прошла над траншеей: выглядывала белый силикатный кирпич. Даже раскидала кое-где бут. Не обнаружила.
Белый кирпич, облицовочный, воды боится, и кладут его только в стены снаружи, а в основание, в фундамент – ни-ни! Раскиснет в воде – фундамент сядет – стены полопаются..–.
– ...Прорабша там... с другой стороны. В окно стучи... Глеб подошел к окну.
Зинаида Анатольевна сидела на кровати, на коленях– аккордеон. Она играла, прижавшись к нему щекой, одной рукой растягивала мехи. Зинка пела, и песня ее просачивалась на улицу: "...Сладку ягоду рвали вместе, горьку ягоду – я одна..."
"Жидковато,– подумал Глеб,– против Лидки не тянет..."
Глеб вспомнил про Лидку и поморщился. Вернется в Москву, опять она голову долбить начнет: женись – "узаконить отношения". Да пропади ты пропадом, Лидия Васильевна!
Он затушил сигарету и тихонько постучал в окно. Зинаида Анатольевна вздрогнула, сдвинула аккордеон на постель, мехи развалились.
– Открыто там,–Она глянула на себя в зеркало, сунула ладонь в волосы.
– Чего ж у вас окна замкнуты? – Глеб расстегивал на пороге сандалии.– Жарко...
– Не снимай, все равно полы мыть.
– Неудобно как-то... – просипел снизу Глеб, расстегивая второй сандалий.
– А чего ж ты такой плешивый? – Зинка ногой поправила перед ним дорожку...
– Порода такая, неволосатая...– Глеб распрямился.–Раньше-то были, раньше все было... – Глеб вдруг усмехнулся ни с того ни с сего.
– Ты чего? – удивилась Зинка.
– Да так просто... Егорыч так же вот говорил... про зубы: были, мол...
Зинаида Анатольевна пожала плечами, но Глеб объяснять не стал; достал из кармана газетный комочек, развернул его:
– Вот! Мумие. На Памире наскреб...
– Чего? – Зинаида Анатольевна недоуменно глядела на него.
– ...сейчас водички чуть... И помазать... Да не бойтесь, природа... Дайте-ка!
Глеб положил руки на плечи Зинке – посадил. Осторожно отвел волосы от уха.
– Красное-то какое!..– он втянул воздух сквозь зубы, разделяя боль.-А-а-а... Еще чуть, чтоб прилепилось... Теперь с другой стороны...– он просительно посмотрел на сморщенную Зинку.– Надо потерпеть временно... зато пройдет...– Отодвинул волосы с другого уха.– Подуть? – Глеб сильно дыхнул ей в ухо.
Зинка засмеялась, пальцем смахивая слезинку.
– Подуть хотел, а дышишь, как на милиционера.".. Подуй...
В комнату вошла кошка и, выгнув спину, потерлась о ногу хозяйки.
– Толстый какой!
– Это она, Фрося...– Зинка погладила кошку.– Скоро котята будут... "толстая"... Куда их?.. Топить жалко, а здесь...
– Дочка? – Глеб рассматривал фотографии на серванте.
– Сашка!.. С нами ехал...
– Больно красивый, подумал – барышня...
– Да уж, "красивый"...– отмахнулась Зинка.–Не в кого... Уши-то у меня не отвалятся?
– Лучше новых будут... А у меня э-э-то...– Приятель в Германии, журналист,– я когда служил там, познакомился,– так он говорит: немцы своих кошек таблетками от детей кормят...– Глеб смутился,– противозачаточными... человеческими... ну, женскими, ну... Короче – они и не заносятся.
– Кто? – засмеялась Зинка.
– Кошки.
–т– А я думала – немки.
– И немки тоже,– Глеб покраснел.– Чего ж я сижу, ребята небось волнуются... Там в блюдечке осталось – утром еще помазать для гарантии временно...– Глеб поднялся со стула.
– Зина! Тебя директор...– Сашка влетел в комнату, ударился о Глеба и заглох.
– Так убьешь человека, Сашок.
– С разбега запросто,– сказал Глеб.– Здоровый парень...
– Тебя директор в контору зовет,– негромко сказал Сашка, искоса поглядывая на Глеба.
– Ты Фросю кормил сегодня? – спросила Зинка. 102
– Ага,– кивнул мальчик.– Молока ей давал. До свидания!
– Чего это он вас по имени? – спросил Глеб, когда мальчик вышел.
– А черт его знает?.. Повелось как-то с детства: "Зина, Зина..." А "мамой" он свекровь зовет. Она с ним сидела, пока я техникум кончала... Да мне все равно. Лишь бы уважали...
– Значит, с двумя детьми доучивалась?
– Так вышло. Завтра опять помазать?
– Ага,– кивнул Глеб.– Ну я пошел. Первым встает Глеб, вернее, просыпается. Без будильника. Проснувшись, Глеб никуда не спешит. Понять, почему в нем ничего за ночь не скапливается, никто не может. В особенности завидует Билов, который два раза в ночь плетется полусонный в конец коридора. Глеб свою тайну – почему – не открывает.
"Может, ты соленое на ночь ешь?" – допытывается Билов. "Глупости хоть не говори временно..." – лениво отмахивается Глеб.
Глеб спит теперь на полу, и на полу ему удобнее: ничего не скрипит. Шарит по полу покурить и, накинув для тишины на голову одеяло, чиркает спичкой. Просыпается он, как и спит, одетый в рубашку и брезентовые шаровары. Конечно, Глеб слегка преет от такого спанья и в этом даже признается, когда товарищи ворчат, что Глеб таким образом обовшивеет. Иногда Глеб раздевается, но чаще – ему лень.
Глеб проснулся, закурил и поглядел на потолок: долго ли ему осталось жить? Над Глебом в потолке глубокая трещина. Часть штукатурки, прилегающей к трещине, уже отпала, но и теперь еще над головой Глеба висит здоровый шмат, вздрагивающий от живущих наверху студентов.
"Еще денек повисит,– решил Глеб и отвел от потолка внимание.– Как там у Зиночки ушки, интересно?.. Прорабом крутится... И дома – мало чего есть: шифоньер, тахта да кровать... И туалет снаружи... Женщине-то холодно зимой... А музыку любит– аккордеон завела... Может, мужний... Развелись... А чего? Пил – чего еще... А старший-то шпанит, поди, почем зря... Хотя у ней не пошпанишь – деловая... Деловая",– подумал еще раз Глеб и вспомнил, что так и не написал матери. ...Зазвонил будильник. Шесть. Глеб громко зевнул,
– И чего тут такая вонища?! Получше комнату не нашли? – Васька поморщился. Морщился он так каждое утро.
В умывальник полетел один Васька. Остальные умы" ваются в коровнике: в умывальнике утром давка – студенты набегают.
Втроем без Васьки они поплелись в столовую, молча, врастяжку, невеселые... Билов успел-таки простыть, и видно было, что ему неможется. Глеб по восточному способу обложил его под рубахой газетами, чтобы пот впитывали, и на перемену – газет взял пук целый. Утром зябко. Юля шагал мрачно, натянув вязаную шапочку до самых бровей. Его с детства приучили бояться простуды, и он часто студился. Мама – санитарный врач на мясокомбинате – все собиралась ввести холодные обтирания, да так и не смогла улучить момент между простудами. Студиться и болеть Юля перестал на шабашках. На шабашках вообще мало кто болеет: сколько болел, столько и недополучил. Лучше не болеть – выгоднее.
– ...И чего я поехал? – бормотал Билов, пряча руки в рукава свитера.– Надо было с Ракомболем морскую капусту ехать собирать, по паре кусков сняли бы... Глеб взглянул на него с сожалением, открыл было рот что-то сказать, но закрыл, не сказавши. Глеб шел, не прикрываясь от ветра: просвежался, набирал запасу на дневное пекло. Глеб единственный из всех взял с собой телогрейку и по утрам, когда холодно, блаженствовал.
– ...И не заплатят, наверное...– бормотал Билов.– Пролетим...
– Скорее всего,– согласился Глеб.– Но могут и заплатить. Как сделаем, как понравится. Это тебе не на дудке дудеть... Только нудить-то зачем?.. Ты вот понаблюдай за собой. Сейчас ты голодный и занедужил временно – потому и канючишь, а покушаешь – повеселеешь. Проследи...
Васька нагнал их у самой столовой, чистенький, приглаженный, и одеколоном от него доносит.
Ел Васька, как всегда, долго, внимательно пережевывая и молча. Глеб прихлебывал чаек и наставлял Билова:
– ...Вот у меня мать... Баба деревенская, а мозгов .. Отец послг войны в гору пошел. Без образования. А она ему: иди учиться. И погнала в Москву на дневное. А сама с нами с тремя в Ногинске осталась. Синьку в Москве 104
добудет где-нибудь, а в Ногинске сбудет на базаре. И тянула пять лет. А потом двадцать лет по загранкам ковры копила... Шах ей ручку целовал!.. Баба!.. А ты? Институт бросил. Сонька ребенка второго захотела, пожалуйста. Третьего? Пожалуйста. Хорошо у вас обе матери – кандидаты – прокормят, а помрут?..
Васька доел, и все поднялись из-за стола, затопали к выходу.
– А сам-то ты? – спросил Билов, щепочкой ковыряя в зубах.– Сам-то на что живешь?
– Я-а?! – Глеб взглянул на него как на убогого и даже заговорил складно: – Да я столько денег за свою жизнь заработал – тебе и не снилось. Я на четвертом курсе уже два авторских имел... по лазерам. И оба внедрены. Васька соврать не даст... Вась!
Васька нехотя кивнул.
– ...за внедрение – деньги хорошие,– продолжал Глеб.– На Севере четыре года плавал начальником научной группы. Там полярки, харчи бесплатные... В министерстве потом служил. Двести пятьдесят плюс премия. И все матери отдавал, она же мне и покушать, и то-се, мол... А потом это... "Волгу" отцову грузинам продал задорого... Дай закурить, Юль, кончились...
Васька вдруг остановился.
– Кто шуршит? Я с ума, что ли, схожу?!
– Это я Билова лечу газетами.– Глеб взял у Юли сигарету, оторвал фильтр, прикурил.– Продал "Волгу", домой иду, а они за мной увязались, южные, которые купили: не понравилось, что задорого слишком. Я домой прихожу, деньги убрал, жду. Звонят. Я открыл... Чего смотришь?.. Я их не без толку ждал. У меня винчестер на тахте портянкой накрыт и мелкашка сбоку... А в соседней комнате Колька, Николай Романович, товарищ... Я с ним загодя договорился: выйдет, если позову... Впустил этих, сам на тахту, курю, мол. Их много, деньги просят, убить обещают, если не отдам... Я: какие деньги? Несколько рублей только-дразню их временно... А рукато на тряпке, на винчестере... Позлю, думаю, а потом тихо выгоню оружием – всего делов... Так нет! Колька без команды вламывается со стаканом: "Гамарджоба! Салям алейкум!" Гляжу, трясет его, сейчас поубивает их без всякого оружия. Он так и орет сейчас: мол, убью всех, а этому нос обрежу – на старшего показывает, с которым я машину оформлял. И орет. У него всегда орать, перед тем как драться, для испуга. Вижу, ребята заволновались. 105
