Текст книги "Спасти Герострата"

Автор книги: Сергей Калабухин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

– Ты про что? – удивился Сашка.

– Вот про это самое! Почему Кристи тебя пригласила, а меня нет?

– Всё было на твоих глазах, – самодовольно пожал плечами Сашка. – Учись, пока я жив!

– Нет, Санёк, я серьёзно спрашиваю, – не отставал Витька.

– Да ты в зеркало на себя хоть когда-нибудь смотришь? – повернулся к другу Сашка. – Морда небритая, волосы, как стог соломы! А фигура? Тебе кило пять, как минимум, сбросить надо. Брюхо уже над ремнём морской волной нависает…

Друзья свернули к зданию столовой. Перед ним был небольшой скверик, в центре которого пылился полуразрушенный фонтан. Никто из нынешних заводчан никогда не видел его работающим. В тени гигантских тополей сидели на скамейках отдыхающие, жуя принесённые из дома бутерброды, и с тоской смотрели на статую девушки с кувшином в центре чаши фонтана. Полуденнное солнце пекло невыносимо!

– Глянь, Санёк, и здесь фонтан! – заржал Витька. – А я его раньше как-то не замечал.

– Интересно, лилась ли когда-нибудь из этого кувшина вода? – сглотнул пересохшим горлом Сашка.

– При Сталине, небось, или при царе, – беззаботно ответил Витька. – Зато в парке бьёт вовсю!

Друзья подошли к бетонной чаше фонтана и посмотрели на заполняющий её мусор: окурки, сальные от пирожков бумажки, целлофановые пакеты, бутылки.

– Да-а-а… – задумчиво протянул Сашка. – А в парковом под водой на дне монетки блестят. Говорят, уборщики с окрестными пацанами из-за них по утрам чуть ли ни дерутся.

– Слышь, Санёк, – ткнул его в бок Витька. – Видал я, как ты снимаешь девок, но вот как девка снимает тебя, видел в первый раз. Сейчас, наверно, ни в одной школе уже девственниц не осталось. В детском саду искать надо! А интересно вечером будет поглядеть, как эти малолетки умеют любить.

– Да уж… – хмыкнул Сашка, вспоминая наглую девицу, её острые, козьи грудки, ясно видимые сквозь полупрозрачную блузку, тощий плоский зад, чуть прикрытый облегающей миниюбочкой, порочный оценивающий взгляд. – Эти наверняка уже всё умеют. С первого класса, небось, любовью балуются…

Друзья, хохоча, покинули загаженный фонтан и двинулись ко входу в столовую. И тут перед мысленным взором Сашки неожиданно всплыло милое лицо Маши. Её чистые наивные глаза, казалось, взглянули в самую его душу. «А Вы знаете, какая она, настоящая любовь? – явственно услышал он печальный голос девушки из сна. – Так вот что Вы называете любовью…».

Сашка всё ещё улыбался, слушая трёп Витьки, когда на него вдруг нахлынула жуткая тоска. «Нет её, – окончательно и бесповоротно понял он. – Нет этой замечательной, чистой и красивой девушки». Он, дурак, злился во сне, что она его кинула. А на самом-то деле, это он сам себя кинул! Маша предложила ему любовь. Любовь! А он был готов только к сексу. Сашка всегда считал, что чувства, семья, дети – это потом, когда кончится молодость. А сейчас нужно жить на полную катушку, ни в чём себе не отказывая, без долгов и обязательств. И вот его, как распоследнюю дешёвку, сняла за банку пива малолетняя шлюшка! Да и пиво то, скорее всего, Сашка оплатит сам.

«Не зря меня зовут Сэкондхэндом, – с горечью подумал он. – Вся моя жизнь – сплошной сэкондхэнд. Я хожу в чужих обносках, сплю с бэушными девками. Даже когда мы с Витькой снимаем в клубе расфуфыренных тёлок, мы всё равно получаем сэкондхэнд, потому что этих девиц уже кто-то неоднократно пользовал до нас. И Нинка-крановщица – тоже сэкондхэнд. Сколько мужиков у неё было до меня? Почему я с таким упорством и постоянством добиваюсь чужих обносков и объедков? Почему так горжусь своим прозвищем? Почему, даже во сне, я отверг новое и чистое, сделав всё, чтобы немедленно окунуть Машу в грязь, уравнять её с Нинкой-крановщицей? Мне от всей души предложили любовь, а я даже этого не понял! Стал готовить в ответ собачью случку…».

Сашка остановился в дверях столовой и замычал от боли и тоски.

– Что с тобой, Санёк? – встревожился Витька. – Живот схватило?

– Да пошёл ты! – с ненавистью к себе простонал Сашка. – Ничего у меня не болит, и в этом-то всё и дело…

С неожиданной ясностью он понял, что его жизнь сегодня дала трещину. Её прежняя часть, как тот никчёмный осколок резца, просвистела мимо, срикошетив о проклятый сон, и канула куда-то вниз, чуть не утянув его за собой на дно. А какой будет новая, он даже не представляет.

«Как же мне теперь выбираться из всего этого? – мысленно выл Сашка. – Кто поможет?»

– Странный ты сегодня какой-то, – примирительно пыхтел Витька, пропихивая друга в зал. – Может, на солнце перегрелся? Ничего, сейчас пару плюшек схаваешь, и всё пройдёт.

Они встали в очередь, и Сашка начал машинально накладывать на поднос тарелки с едой: гороховый суп, котлеты с картошкой, салат, рыбу под маринадом, сметану, компот из сухофруктов, чёрный хлеб и, конечно, плюшки.

– Смотри, – толкнул Витька локтём хмурого Сашку. – Вон твоя Нинка сидит. С ней Светка и Катька. Глянь, Санёк, она показывает в твою сторону, и все три ржут, как лошади. Да посмотри же!

Сашка сунул кассирше деньги, равнодушно кинул взгляд вглубь зала и замер. За столиком у окна спиной к нему в одиночестве сидела девушка. Синий рабочий халат скрывал под собой платье, но вот коса… Толстая русая коса свисала с головы незнакомки почти до пола.

– Кто это? – хрипло спросил Сашка.

– Где? – проследил его взгляд Витька. – У окна, что ль? Так это же внучка Михалыча! Провалилась в институт, вот он её к нам в цех кладовщицей и устроил. Пойдёшь после обеда получать новый резец, познакомишься. Только я тебе не советую: она ещё зелёная совсем. Не то, что Кристи. Да и Михалыч в случае чего тебе голову оторвёт. А, может, и не только голову. Эй, Санёк, ты куда? Сдачу забыл!

Но Сашка, не отвечая, решительным шагом направился к столику у окна. Он осторожно поставил поднос и сел напротив удивлённой девушки.

– Здравствуй, Маша! – прерывающимся от непривычного волнения голосом сказал он. – Прости меня…

Её милое лицо зарделось, зелёные глаза засияли.

– Здравствуй, – тихо ответила она. – А я боялась, что ты теперь ко мне никогда не подойдёшь…

Спасти Герострата

– А вот и господин Петров! – резко сел в кровати загадочный пациент, с надеждой глядя на вошедшего в медотсек врача. – Вы узнали, наконец, кто я и как здесь оказался?

– Пока нет, – спокойно ответил тот, с удивлением наблюдая, как Маша осторожно, но настойчиво укладывает больного назад и, низко склонившись над ним, заботливо поправляет подушку, что-то ласково бормоча при этом каким-то нежно-воркующим голосом. – Мы обнаружили в предплечье вашей правой руки вживлённый чип-паспорт устаревшей конструкции. Такими на Земле давно не пользуются. Поэтому нам с большим трудом удалось считать с него некоторые данные: имя – Котэ Горишвили, дата рождения – седьмое марта две тысячи сорок первого года, место рождения – Евроазиатский Союз, Грузия. Вспоминаете что-нибудь?

– Нет, – пожал плечами больной, благосклонно принимая ухаживания пухленькой симпатичной медсестры. – Я здесь уже почти неделю, а вы смогли узнать только имя?

– Мы на международной космической станции «Ю-1», расположенной на орбите Юпитера, – пожал покатыми, как у борца, плечами Петров. – Персонал нашей станции изучает атмосферу этой планеты, её огромные многолетние вихри и мощные грозы. Станции поменьше исследуют спутники гиганта: «Ю-2» занимается океанами Европы, «Ю-3» – Ганимедом, «Ю-4» – Каллисто, «Ю-5» – вулканами Ио. У нас у всех очень плотный график. Не думаете ли вы, что мы всё бросим и будем заниматься исключительно вашей персоной?

– Что же тут сложного? – удивился больной. – Пусть у меня с памятью проблемы, но у вас же должны быть всяческие компьютерные базы данных! Проверьте архивы Космофлота, мои отпечатки пальцев, ДНК, наконец…

– Базы и архивы, конечно, есть, – заметно раздражаясь, ответил Петров и сел на кровать в ногах больного. – Но они все на Земле. Здесь, до вашего появления, подобная информация была никому не нужна.

– У вас что, проблемы со связью? – вновь вскинулся больной.

– Вы, очевидно, плохо представляете себе сложившуюся ситуацию. – Петров бесцеремонным толчком своей короткопалой руки вернул больного на подушку.

– Осторожнее, – укоризненно вскрикнула медсестра, встревоженно склоняясь над пациентом.

– Маша, ты нам мешаешь, – отстранил её врач. Та возмущённо фыркнула.

– О какой ситуации вы толкуете? – прохрипел больной. – Неужели для вас наблюдение за какими-то вихрями в атмосфере Юпитера важнее найденного в космосе живого человека? Вы сообщили обо мне на Землю?

– Разумеется! – повысил голос в ответ и Петров. – Шифровка о том, что мы обнаружили на орбите Юпитера в криокамере неизвестной спасательной капсулы живого человека, то есть вас, ушла в Центр сразу же, как только вы очутились в этом медотсеке. Дальнейшее от нас никак не зависит, а Земля пока молчит. Видимо, группы крови и имени недостаточно для установления вашей личности. Центр – не Большой Брат, он имеет доступ только к архиву Космофлота и, наверное, к научным архивам стран-участниц проекта «Юпитер». Очевидно, вас в них пока не обнаружили. В криокамере спасательной капсулы вы были, как и положено, один. Разумеется, совершенно голый. Так что найденную рядом одежду мы можем смело считать вашей. К сожалению, на ней нет никаких меток. Обычный космофлотский комбинезон и нижнее бельё устаревших фасонов. Карманы пусты. Вы, действительно, ничего не помните? Имя «Котэ Горишвили» вам что-нибудь говорит?

– Ничего, – буркнул больной. – Но я что-то мало похож на грузина…

– Да, – согласился врач. – Вы – природный блондин с голубыми глазами. Однако, на Кавказе есть целые селения таких жителей. К подобному эффекту приводят многолетняя изоляция и множественные браки между родственниками.

– Вы хотите сказать, что я – выродок? – обиженно засопел больной.

Медсестра успокаивающе погладила его по руке.

– Маша, введи ему успокоительное, – распорядился врач. – Это сейчас полезнее для его нервов, чем твои материнские ласки.

– Коля! – ошеломлённо воскликнула медсестра, отскакивая от кровати пациента.

– Хамите, господин Петров, – заскрипел зубами больной.

– Что ж, пока нет иных данных, мы будем называть вас «Котэ Горишвили», – невозмутимо сказал врач. – Не возражаете?

– Нет, – взмахнул руками больной, – Это имя ничуть не хуже какого-нибудь «Джона Доу». И всё же мне не верится: неужели, вы не нашли в капсуле никаких указаний, с какого она корабля?

– Капсула довольно древняя, – задумчиво проговорил Петров. – Таких уже лет сто не выпускают. Память бортового компьютера почему-то пуста. Вам повезло, что управление криокамерой совершенно автономно. Судя по её таймеру, вы провели в глубокой заморозке около ста тридцати двух лет. Может, поэтому у вас проблемы с памятью? Хотя, раньше подобных эффектов вроде бы не наблюдалось. К амнезии может привести физическая или психическая травма мозга. Череп у вас цел, стало быть, физическое воздействие можно исключить. Остаётся психическое. Наверное, с вами случилось что-то настолько страшное, что мозг заблокировал опасные воспоминания, чтобы уберечь разум от сильного потрясения, связанного с ними. Тогда наша задача – получить эту информацию без вреда для вашего душевного здоровья.

Медсестра охнула и порывисто схватила больного за руку. Тот ободряюще улыбнулся ей.

– Есть ещё одна возможность: гипноз или самогипноз, – продолжил врач. – Всё же довольно странно: память компьютера явно стёрта, вы тоже ничего не помните…

– Коля! – укоризненно воскликнула медсестра. – Прекрати, наконец. Как ты можешь?

– Что? – с удивлением взглянул на неё врач.

– Вы меня в чём-то подозреваете, господин Петров? – возмутился Горишвили. – Или это – личное?

Он ласково взял руку сиделки и благодарно прижал её к своим губам, вызывающе глядя на врача. Та быстро высвободила руку и выбежала из медотсека.

– Личное? – вставая с кровати, бесстрастно спросил Петров. – Что вы имеете в виду?

– Машу, конечно! – самодовольно усмехнулся Горишвили, кивнув в сторону закрывшейся за сиделкой двери. – Я же вижу: вам не нравится, что она влюбилась в меня с первого взгляда. Ревнуете?

– Вы, наверно, моложе и красивей меня, – невозмутимо ответил врач. – Если верить данным вашего чип-паспорта и отбросить срок, проведённый в анабиозе, вам около тридцати лет. Мне – сорок пять. Ваши сто девяносто два сантиметра роста и спортивное телосложение явно выигрывают против моих ста семидесяти пяти и лишних десяти кило жира. Кроме того, мы с Машей знаем друг друга более двадцати лет, а ваше загадочное появление здесь уже неделю является темой разговоров всего персонала нашей станции. Так что, не обольщайтесь: нет ничего удивительного в столь явном и откровенном интересе к вам у Маши. И не надо искать в моих словах и поступках каких-то личных мотивов. Я не только врач, но и командир экипажа МКС «Ю-1» и просто делаю свою работу: рассматриваю возможные варианты.

– Какие варианты? – злобно прошипел Горишвили. – Вы почему-то сразу невзлюбили меня, а теперь ещё и обвиняете чёрте в чём!

– Я вас ни в чём не обвиняю, – устало махнул рукой Петров и направился к двери.

– Я хочу сам осмотреть свою спасательную капсулу, – потребовал Горишвили. – Не может быть, чтобы там не было хоть какого-нибудь указания, с какого она корабля.

– Вы ещё слишком слабы.

– Я совершенно здоров! – закричал Горишвили, неуклюже вскакивая с кровати на дрожащие ноги. – Да, память отшибло, но физически…

– И физически вам ещё долго восстанавливаться, – возразил врач. – Ваши мышцы, конечно, не атрофировались, но всё же им нужно время на полное восстановление работоспособности после ста тридцати двух лет анабиоза.

– От того, что я лежу…

– Лежать вовсе не обязательно. У нас на станции есть прекрасный тренажёрный зал. Буквально, в двух шагах отсюда. Как выйдете, вторая дверь направо. А капсулу вам осматривать ни к чему. Её компьютер мёртв, вместо названия – серийный номер. В лучшем случае по нему на Земле установят, когда и где эта капсула изготовлена, и кто её приобрёл. Полтора века назад заказчиком и покупателем наверняка был Космофлот. На какой корабль её поставили, выяснить будет не так-то просто. Гораздо больше я надеюсь на ваши отпечатки пальцев и ДНК.

– Что ж мне теперь: просто качаться на тренажёрах и ждать у моря погоды? – сдаваясь, рухнул на кровать Горишвили.

– Восстанавливайте здоровье и силы. Память может в любой момент вернуться. А мы ей поможем.

– Как? – безнадёжно скривился больной.

– Есть у нас тут один интересный приборчик, – усмехнулся врач. – Мем-рекордер называется. Процедура совершенно безвредная. Обещаю: больно не будет.

Уже выходя, Петров неожиданно обернулся и, закрывая дверь, бросил в лицо наглого красавца:

– Кстати, о личном. Раз уж вы утверждаете, что чувствуете себя хорошо и готовы к физическим нагрузкам, сиделка вам больше не нужна.

…Котэ задыхался: система регенерации не справлялась с повышенным потреблением кислорода. Бластер раскалился и жёг руку. Жёсткие листья сельвы, свисавшие огромными лопухами с гибких ветвей, хлестали по прозрачному шлему скафандра.

Яростно вереща, гориллы бесновались в густой, почти непроницаемой для света кроне, которая, казалось, единым куполом покрывала всю сельву.

Сорвав шлем, Котэ отбросил его в сторону и, выпустив из бластера смертоносный луч в мелькнувшее над головой волосатое тело гориллы, бездумно побежал дальше. Казалось, он бежит уже целую вечность. Сердце гулко било по рёбрам, словно птица, впервые попавшая в клетку. Спёртый, насыщенный испарениями воздух разрывал лёгкие.

Крупный плод просвистел в воздухе и сбил Котэ с ног. Почти не целясь, космонавт срезал лучом бластера злобно оскалившуюся волосатую тушу и, вскочив, бросился дальше. Только усилием воли Котэ держался правильного направления. Он знает, стоит лишь немного расслабиться, и коварная сельва заманит его в глубь, и, как обезумевшее от страха животное, он будет бегать по кругу, сам не замечая этого. Пот заливает глаза, и стрелка компаса на руке затуманилась. Котэ попытался протереть глаза и громко чертыхнулся: раскалённый бластер ожёг лоб. Рану тут же заливает едкий пот, и она начинает пульсировать нестерпимой болью. Котэ уже не чувствует ударов круглых мягких плодов, которыми бомбардируют бегущую жертву гориллы. Где-то глубоко, в самом дальнем участке мозга бьётся приказ: во что бы то ни стало вырваться из сельвы на равнину. Сейчас не важно, зачем. Лишь бы вырваться.

Сельва кончилась неожиданно. Яркий свет солнца ослепил Котэ, больно ударив по глазам. Направляющий огонёк приказа в мозгу погас, зажёгся другой. Котэ почувствовал себя машиной, выполняющей команды, одну за другой. Новый приказ – добраться до катера. Сзади нарастает рёв горилл. По земле они бегают плохо, но и человек уже почти выбился из сил. Сейчас Котэ волнует только одно: надолго ли хватит заряда бластера? Впереди виднеется гряда небольших холмов. Высокая трава цепляется за ноги, словно помогая преследователям. Но нет, им на своих коротких руконогах бежать ещё труднее. Вот и вершина холма. С неё, всего в двухстах метрах впереди, посреди чернеющего круга выжженной пламенем дюз земли, Котэ увидел сверкающий в лучах солнца металл катера и тут же, с маху, ткнулся лицом в жёсткую траву.

Когда он вскочил, сердце в груди замерло. Холм был окружён толпой горилл. Рядом лежала узловатая дубина вожака стаи, видимо, брошенная тем ему в ноги. Сам вожак – здоровенная, уже немолодая обезьяна, быстро жестикулируя, бесновался среди толпы волосатых тел. Обезьяна ли? Скорее, «недостающее звено» в земной истории человечества. Уже не обезьяна, но ещё и не человек. И тут Котэ пожалел, что выкинул шлем. В скафандре ему, может быть, удалось бы спасти свою жизнь. Прочную ткань гориллам не пробить заострёнными ветками, а шлем защитил бы от ударов голову. Хотя, долго ли бы он продержался в плену у аборигенов без пищи и воды? Убежать ещё раз из их поселения в сельве ему не дадут. Помощи ждать неоткуда. Он один на этой планете. Нет, сдаваться нельзя!

Котэ сбил лучом слишком близко подскочившую гориллу и, постоянно озираясь, отдыхал, восстанавливая силы. План его был прост: прорвать кольцо аборигенов, добраться до катера и немедленно стартовать к ожидающему его на орбите кораблю.

Внезапно, по знаку вожака, большая часть преследователей передвинулась и заняла позицию между холмом и катером. Вожак злобно скалил зубы, делая угрожающие жесты. Котэ понял, что совершил ошибку, не убив того сразу, как только увидел. Без вождя стая превратилась бы в неорганизованную толпу. Среди самцов немедленно началась бы борьба за власть, и всем стало бы не до убегающего чужака.

Гориллы тоже тяжело дышали. Они не привыкли бегать по равнине. По знаку вожака с десяток из них разбежались по сторонам в поисках камней. Котэ взял вожака на мушку. Но курок всего лишь сухо щёлкнул. Только теперь Котэ заметил, что индикатор заряда погас. Отбросив бесполезный бластер, космонавт одной рукой подхватил с земли корягу, а другой потянул из ножен десантный нож…

– Это всё, – сказал Петров, выключая плейер. – Далее пошли воспоминания, не относящиеся к его прошлому.

– Как это? – удивилась Маша. – Коля, что ты говоришь? Как может воспоминание не относиться к прошлому?

– Может, – хмуро ответил Петров. – И то, что мы с тобой сейчас видели, тоже вряд ли происходило на самом деле.

– Почему ты так думаешь?

– Память человека хранит не только то, что с ним произошло на самом деле, но и то, о чём он мечтал, что воображал, о чём читал или видел в кино, – Петров откинулся в кресле, подыскивая слова. – Память – это что-то вроде интернета, куда свалено всё без разбору: от детской считалки до жёсткой порнографии. На мой взгляд, не похож этот Горишвили на героя-десантника.

– Ты к нему несправедлив! – вспыхнула Маша. – Котэ – настоящий герой! Трус не отправился бы в полёт на маленькой неуправляемой капсуле. Сам же знаешь, мы обнаружили её совершенно случайно. Пройди наш разведзонд мимо капсулы на пару секунд раньше или позже, и она не попала бы в его объективы. И дальше Котэ ждало бы медленное, но неотвратимое падение на поверхность Юпитера…

– Не будем спорить, дорогая, – примирительно взмахнул рукой Николай. – Мы пока не знаем, что в действительности произошло с Горишвили, и как его спасательная капсула оказалась на орбите Юпитера.

– Я не понимаю, почему ты так к нему относишься? – продолжала возмущаться Маша. – Котэ рисковал жизнью! А ты ведёшь себя так, как будто он сам, специально, с какой-то непонятной преступной целью стёр все данные в компьютере, а заодно и собственную память.

– Успокойся! – не глядя на Машу, повысил голос и Николай. – Ни в чём я твоего «котика» не подозреваю. Я – врач, а не следователь. А вот любить и уважать мне его не за что. Я не падок на смазливую внешность, томные взгляды и сладкие речи.

– Что ты имеешь в виду? – покраснела Маша.

– Ты прекрасно всё поняла, – нервно забарабанил пальцами по столу Николай. – Не надо делать из меня рогатого дурачка.

– Ты… – вскочила с кресла Маша. – Ты… Как ты можешь так думать и говорить обо мне, твоей жене?!

– Как я могу? – сорвался и Петров. – Ты хотела знать, чем сменилась в памяти Горишвили сцена с гориллами? На, смотри!

Петров вновь включил плейер, и плоский экран дисплея преобразился в небольшое голографическое изображение медотсека.

– Машенька, – горячо шептал Горишвили, покрывая руку женщины страстными поцелуями. – Как я страдал без тебя. Я думал, что умру!

– Не преувеличивай, Котик, – смущённо улыбалась Маша. – Мы не виделись всего два дня.

– Всего? – пылко возмутился Горишвили. – Целых два дня! Мне пришлось «нечаянно» уронить гантелю себе на ногу, чтобы опять улечься в кровать и увидеть мою любимую сиделку.

– Очень болит? – встревожилась Маша. – Дай, я посмотрю…

– Ерунда! – отмахнулся Горишвили. – Ты пришла, и боль ушла. Иди же ко мне, любовь моя.

– Но, Котик, – вяло сопротивлялась Маша. – Сюда могут войти…

– Как мне нравится, когда ты меня так называешь, – жарко шептал Горишвили. – Запри дверь, скорее…

Петров выключил плейер.

– Достаточно? – спросил он, презрительно глядя на жену.

– Да, – растерянно сказала Маша. – Котэ мне нравится. Но я вовсе не изменяла тебе с ним. Ты сам сказал, что прибор не отделяет действительные события от мнимых. Этой сцены, что ты мне сейчас показал, не было! Может, Котэ просто мечтал, или увидел во сне…

– Или строил планы, – саркастически усмехнулся Николай.

– Коля, я тебе клянусь! – Из глаз Маши потекли слёзы обиды.

– Я тебе верю, дорогая, – обнял жену Николай. – Не плачь. Этот негодяй не стоит твоих слёз.

– Ты опять?! – отшатнулась Маша. – Почему ты упорно называешь Котэ негодяем? В чём его преступление? В том, что я ему нравлюсь?

– Как, однако, ты его защищаешь! – раздражённо воскликнул Петров. – А твой ненаглядный Котик вместо того, чтобы заниматься на тренажёрах, опять улёгся в койку и требует сиделку. Герой!

Маша повернулась и, молча, вышла.

Услышав звук открывающейся двери, Горишвили снял ридер-очки и сел.

– Машенька! – радостно воскликнул он, увидев вошедшую медсестру. – Почему тебя так долго не было? Ещё немного, и я бы тут умер от одиночества и тоски.

– Всё шутишь, Котик, – машинально ответила Мария, подходя к постели пациента.

– Котик? – удивился Горишвили. – Это ты так моё имя переделала?

– Извини, – смутилась Мария. – Как твоя нога?

– Значит, мем-рекордер сработал, – ничуть не смущаясь, сказал Горишвили и взял Марию за руку. – Я очень рад, что ты теперь знаешь мои мечты и чувства.

– Оставь, Котэ, – сердито выдернула руку Мария. – Не время сейчас…

– А когда будет время? – надулся Горишвили. – Кто и как определяет этот момент? Машенька, я влюбился в тебя с первого взгляда!

– Я старше тебя на десять лет, – через силу улыбаясь, сказала Мария. – К тому же, может, у тебя дома осталась жена или невеста…

– Нет, это я старше тебя на сто двадцать лет! – засмеялся Горишвили. – Никто меня на Земле не ждёт: все мои возможные жёны и невесты давно умерли.

– А что, если у меня есть муж? – испытующе взглянула на него Мария.

– Я не помню своего прошлого, – пожал плечами Горишвили. – И твоего знать не хочу!

– Это не прошлое, а настоящее, – тихо ответила Мария. – Прошу тебя, Котэ, перестань говорить глупости и дай мне осмотреть твою ногу. Или я уйду.

– Хорошо, – откинулся на подушку Горишвили. – Не буду. Вот ведь женщина: я предлагаю ей руку и сердце, а она требует ногу!

– Хватит, Котэ! – сверкнула на него глазами Мария.

– Всё, всё, всё, – поднял руки Горишвили. – Сдаюсь. Машенька, называй меня Котиком, и я буду ласковым и послушным, как…

– Как кто? – улыбнулась Мария, начиная осмотр раненой ноги.

– Буду, как говорится, белым и пушистым, – засмеялся Горишвили. – Кстати, что ещё показал ваш чудо-прибор? Ну, кроме… ты понимаешь…

– Ничего определённого, – поспешила прервать его Мария. – Небольшой эпизод в каких-то джунглях. Николай даже сомневается в его достоверности. Может, это тоже только твои мечты…

– И кто там был со мной в этих джунглях, – заинтересовался Горишвили. – Блондинка или брюнетка?

– Стая рыжих горилл! – ехидно ответила Мария.

– Фу, какая гадость! – скривился Горишвили. – А почему я этого не помню? Я думал, ваш мем-рекордер разбудит мою память.

– Мозг – сложная штука, – вздохнула Мария. – А механизм памяти ещё сложней. Представь, что ты вошёл в библиотеку, а в ней нет каталога, и на корешках книг отсутствуют их названия и имена авторов. Как ты там сможешь найти что-то определённое?

– Буду открывать все книги наугад.

– Вот и твоя память сейчас – такая библиотека. Ты – библиотекарь без каталога, а наш прибор – посетитель, наугад открывающий книги. Посетитель прочёл книгу, а не библиотекарь.

– Жа-а-аль, – протянул Горишвили. – Я-то думал, ваш мем-рекордер быстренько восстановит мой «каталог».

– Это – не лечебный прибор, – ответила Мария. – Он просто читает и записывает на кристалл память человека. Кроме врачей и полицейских мем-рекордером пользуются художники, киношники, писатели, архитекторы, учёные и все, кому не лень.

– Но теперь-то, надеюсь, Петров поверил, что я ничего не скрываю от вас? – криво усмехнулся Горишвили.

– Конечно, Котик, – грустно улыбнулась в ответ Мария. – Так уж устроен человек. Если ему сказать: «Не думай о белой собаке!», то именно о ней он и начнёт постоянно думать. Ты знал, что мы ищем, но мем-рекордер записал совсем иное. Ну, мне пора…

– Уже бросаешь меня? – возмутился Горишвили.

– Мне надо работать…

– А я? – схватил её за руку Горишвили. – Что делать мне? Умирать здесь от тоски?

– У тебя есть ридер-очки, – пытаясь освободиться, грустно улыбнулась Мария. – Читай книги, слушай музыку, смотри фильмы. Что ты делал перед моим приходом?

– Да вот, нашёл какой-то древний рассказ на тему памяти, – не отпускал руку Марии Горишвили. – Тема, как ты понимаешь, для меня сейчас очень важная. Посиди ещё немного, я тебе прочту.

– Котик, мне надо идти…

– Да он коротенький! – настойчиво усаживая Марию рядом с собой, уговаривал Горишвили. – Побудь со мной ещё пару минут, пожалуйста! Мне важно твоё мнение об этом рассказе.

– Ну, хорошо, – сдалась Мария. – Пять минут, не больше.

– Слушай, – Горишвили надел ридер-очки. – Рассказ называется «Пари».

«Это глупое пари мы заключили ещё в детстве. Как-то в восьмом классе, изучая человеческий мозг, мы поспорили с Сашкой. Он говорил, что человеческий мозг имеет так называемое дно, и в доказательство приводил в пример то, что старики и старухи, мозг которых переполнен воспоминаниями, труднее запоминают новую информацию, чем дети. А я отвечал, что всё, что говорит Сашка, чепуха. У человеческой памяти нет никакого дна. Есть же случаи, когда некоторые люди после травмы или тяжёлой болезни начинали говорить на незнакомых им до этого языках. С того дня я видел Сашку только на уроках в школе.

Через год Сашка пришёл в класс в очках. Но всех удивляло не это. Троечник Александр Степанов, который ранее на всех уроках буквально «плавал» у доски, начал учиться на одни пятёрки! Вскоре он стал первым учеником в классе. Даже то, что говорил нам учитель на уроке, он помнил почти дословно!

Ещё через год Сашка начал как-то странно говорить: разговаривая с кем-нибудь, он вдруг внезапно забывал некоторые слова. Например: «Я сегодня пойду в… эту… как её… ну, в эту самую… вспомнил – в кино!»

После окончания школы мы не виделись с Сашкой вот уже лет пятнадцать. Я переехал в другой город, стал журналистом и разъезжал по стране, а он стал, как я слышал, простым библиотекарем. И вот судьба в лице моего начальника забросила меня в командировку в родной Ленинград. Я решил навестить школьного друга, но его мать сказала мне, что тот болен и находится в больнице. Разумеется, я отложил все дела и помчался в указанную больницу.

Но меня ни за что не хотели пускать к Сашке и даже не сказали, чем он болен. Но я не отступился и, узнав, что Сашку лечит наш товарищ по школе, ставший врачом, решил всё выяснить у него.

Мишка, прошу прощения, Михаил Григорьевич Карцев узнал меня сразу. Мы посидели, вспоминая прошлое, поговорили о настоящем, поспорили о будущем. Наконец, я спросил его:

– Послушай, Миха, как старый друг прошу тебя: расскажи, что случилось с Сашкой Степановым?

Хмуро взглянув на меня, тот ответил:

– Ты помнишь то школьное пари?

– Какое пари? – в недоумении, сказал я.

– Вы поспорили, имеет ли человеческий мозг дно.

– А причём тут это?

– Сашка решил доказать тебе, что он прав. Стал много читать. Буквально «глотал» книги. От переутомления у него плыли искры перед глазами, голову словно сдавливал тяжёлый обруч. Но Сашка преодолевал боль и продолжал читать. Помнишь, как в последнем классе он стал забывать слова? Это было начало. Теперь его мозг заполнен. Да, ты не ослышался. Но Сашка продолжает много читать. Потому и пошёл в библиотекари. Он уже не может без чтения. Это как наркотик: раз привык вводить, уже не можешь прожить без дозы. Но мозг у Сашки заполнен, а он продолжает поглощать новую информацию. И вот старые его воспоминания разрушаются, а их место занимают новые знания. Сашка почти разучился говорить: он забыл, как это делается. Мычит что-то невнятное, как новорожденный младенец. Но он понимает всё, что ему говорят, и всё, что он читает.

Не знаю, кто из вас выиграл то проклятое пари: Сашка или ты. Ведь, если кувшин полон, в него ничего больше не войдёт. А мозг продолжает вмещать в себя ещё и ещё. Это мы только предполагаем, что старая информация разрушается и замещается новой. Как в компьютере. А если это вовсе не так, и мы наблюдаем просто защитную реакцию организма? Ну, не может мозг объять всю информацию! Только новую её часть. Принято решение лишить Сашку возможности чтения новых книг, изолировать от радио и телевидения. Пусть переживёт информационную «ломку». Вдруг его мозг сам отринет всё лишнее в данный момент, и Сашка вновь заговорит? Что будет тогда с вашим пари?»