Текст книги "Путь Акиро 2 (СИ)"

Автор книги: Сергей Измайлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Глава 8

– Егорыч! А, Егорыч! Ты где? Это я, Бекас! – прокричал Бекас и, не услышав ничего в ответ, добавил в пустоту, в пространство – Там в хозблоке у меня пассажир один отдыхает. Так ты отпусти его позже, Егорыч, как я уйду.

Бекас пропустил вперёд старшего лейтенанта Валентину Дроздову.

– Я прошу вас. – сказал он показывая рукой.

Вошли в кухню, где было красное знамя и Георгий Победоносец на стене и крокодилы Гены с гармошками и с Чебурашками на клеенке стола.

– Что это? Кухня тут? – спросила Валентина, осматриваясь.

– Ага, кухня. Сюда бы еще плиту, вот сюда – в закуток, сюда вот холодильник войдет, как родной, а тут стиральную машину можно. И была бы кухня – всем кухням кухня! А пока только вот! Остаток былой роскоши.

Бекас расправил красное знамя трудовых победителей, показал Валентине.

– Давай-ка, Бекас, чтобы ничего не мешало нашему разговору, отложим наше оружие. Вот хотя бы туда, где будет холодильник.

Она достала из кобуры свой «Браунинг», положила его в дальний от стола угол, на пол, и села за стол.

– Хе-хе! – ухмыльнулся Бекас, сделал тоже самое, со своим «Смит-Вессоном» и сел напротив нее, – А как узнала?

– А я и не знала. – ответила Валентина, не моргнув глазом. – А кухня, плита, стиральная машина, электричество – это все будет. Обязательно будет.

– Жаль в эту пору прекрасную жить не придется ни мне ни тебе. – процитировал Бекас кусочек стишка, не зная по обыкновению откуда это, да и про что собственно. Ясно было – это про «пору прекрасную», в которой не жить.

– А это, Бекас, ничего не меняет. – сказала Валентина.

– О-о-о! – Бекас картинно закатил глаза к потолку – О-о-о, чувствую уже, товарищ старший лейтенант – вербуете меня, за благо родного отечества. Ох, вербуете! Чувствую запах, уже тоненько потянуло по шву.

Валентина посмотрела на него пристально, после паузы сказала:

– Ну, что ж, Бекас! На разговор откровенный мы вышли с тобой быстро – без предварительных ласк. Ну, а что – «благо родного отечества» – это пустой звук для тебя что ль? Или ты на него обиделся, за что-то? На отечество свое.

Бекас медленно провел ладонью по клеенке, по крокодилам с гармошками.

– Давайте-ка, лучше, товарищ старший лейтенант, еще ускоримся и перейдем к тем самым откровениям, которые вы мне обещали. К сути дела. А спасением души моей заблудшей займется Егорыч. Егорыч! А! Егорыч! – крикнул Бекас, повернувшись к дверям – Ты где там?!

– Давай ускоримся – я не против. Барыгу Одноглазого Чили ликвидировала я. Я лично.

– Опа! Ну, я весь целиком во внимании. – Бекас откинулся на спинку стула, ожидая еще много интересного. – Простите, что перебиваю. А договориться по-хорошему, ваши с Чили не смогли?

– Первое откровение, с моей стороны, засчитывается? – ответила она вопросом на вопрос.

– Такое да! Это зачет! Чили, значит, обнулили, товарищ старший лейтенант, и так это сделали, чтоб на меня тень упала, так понимать?

– Нет, не так. Такого в планах не было.

– Хочется вам поверить, хочется вам поверить, – Бекас побарабанил пальцами по столу, – Навязчивый вопрос мой не отвечен – а договориться по-хорошему, с Чили никак?

– Нет. Чили был предатель Родины, а таких ликвидируют.

– Ловко! У вас там – в Москве, что – всяких, кто ртутью барыжит – в предателях числят?

– Нет не всяких, а только таких, которые сдают ртуть за границу, нашим врагам.

– И Чили сдавал?

– И Чили сдавал.

– Какая-то тонкая грань мне тут видится. Не конкретная. За себя опасаюсь. На будущее.

– Грань, Бекас, четкая. Она черно-белая и видна хорошо. Вся ртуть, которой вы тут барыжите, в конечном итоге должна оказаться в Москве. В Москве она и оказывается в своем подавляющем объёме первоначального незаконного оборота, если говорить словами оперативных сводок. Ты, как умный человек, должен был это давно понимать, не так ли?

– Ловко, ловко. Понятно, понятно. С Чили, значит, вам никак – ваши принципы не позволили, а со мной договориться можно. Ну а что надо? У меня ртути нет. Я сам ее ищу по Зоне, как хлеб насущный ищут по жизни. Крошками собираю. Ртути нет у меня. Так что вам от меня надо? Проводник в Зону нужен? По-моему вы и так сами неплохо ходите. Зачем я вам, товарищ?

И старший лейтенант Валентина Дроздова рассказа Бекасу следующее, из которого он многое узнал и что-то не узнал.

Полученное задание было выполнено лишь на половину из того, что она должна была сделать. Чили был ликвидирован, однако ртуть, которую она также должна была забрать, ушла туда, куда уходили и все предыдущие его партии – в Оскол, на базу бандитского формирования «Легион Свободы».

В последней шифровке, которую она получила по радиосвязи, «Центр» дал понять, что крайне не доволен срывом задания и потребовал от неё принять все необходимые меры для пресечения этой поставки.

О том, что партия ртути, находившаяся в комнате-хранилище у Чили, была помечена радиоизотопами завербованным агентом, старший лейтенант Бекасу не сообщила. О том, что доставку снайперской винтовки на место её позиции для выстрела и последующее сокрытие оружия после выстрела осуществил тот же агент, и этого она не сказала.

Теперь, когда получен прямой приказ с выданными ей дополнительными полномочиями – действовать исходя из сложившийся оперативной обстановки – она этот приказ «Центра» выполнить обязана.

Бекас слушал ее внимательно, не перебивая. По ходу ее рассказа он понял, куда идет дело. Бекасу краями с «Легионом» уже не разойтись – это факт. Мосты были сожжены жёстко – до пепла. Остается Бекасу только рвать когти из этих краев, по прямой линии, не оглядываясь и километров на тысячу.

Но! Большое, весомое, жирное такое «но»… Но можно было на прощанье сорвать куш.

Она сказала, что дальнейшая крупная оптовая поставка ртути из Оскола и дальше в «большую Россию», а потом уже и за границу, по оперативным данным, будет осуществляться буквально на днях. На ожидание подкрепления от «красных» времени нет. Ртуть уйдет на широкий простор необъятной Родины. Ищи её, свищи её. Из Оскола дорога на «большую Россию» одна – кругом леса и болота. План предельно простой – на дороге устроить засаду; гоп стоп и были ваши, стали наши. Вот только одной ей такое не по силам. По силам ли такое двоим – это тоже вопрос. Но одной не по силам точно.

«Пять – десять литров ртути пойдут в этой поставке», – сказала она Бекасу и посмотрела на его реакцию в этот момент. Пол литра ртути Бекас видел в своей жизни только раз, а вот одного литра сразу не видел никогда.

Старший лейтенант Комитета Гос. Безопасности предложила Бекасу обычную для него десятую часть. «Десятину как в церковь. Знакомо.» – подумал Бекас, услышав такое.

– Что скажешь, Бекас? – спросила Валентина.

– Как мы узнаем, когда и как пойдет ртуть? – прервал свое молчание Бекас.

– Пойдет на машине, как обычно, с охраной. А когда пойдет мы узнаем.

– Как узнаем?

– Мы узнаем.

Бекас понял и без этого, что она много не договаривает, но и не ожидал от нее иного.

– Так что скажешь, Бекас? – спросила она еще раз. – Тебе надо подумать?

Бекасу не надо было подумать. Он пытался представить, как выглядят десять литров ртути сразу.

– А что я скажу… – Бекас встал, подошел к полке со всякой всячиной, осмотрел ее, нашел нужную ему пачку, – Я скажу, что нам нужен пулемёт!

– Пулемет? – она вскинула бровь, – А где взять пулемёт?

– Пулемет есть у «Потаповских», пулемёты есть у «Ельцов» – два. Что ж это – мы пулемета не найдем что ли? Найдем. Тебе чай какой? Покрепче или…?

– Мне покрепче. – сказала она.

Бекас поставил на середину стола пачку индийского чая.

Они стали пить чай со сгущенкой, за которой Бекас сходил, принеся свой рюкзак и оружие в кухню.

– Ну, что, товарищ старший лейтенант, теперь будем наращивать помаленьку между нами доверие?

Бекас опустил в тарелку со сгущенкой баранку, откусил от баранки, запил чаем.

– Хороший чай! – сказала она.

– Хороший. – согласился Бекас.

– «Здоровое недоверие – хорошая основа для совместной работы». Кто сказал знаешь? – спросила Валентина.

– Кто сказал?

– Товарищ Сталин. Надеюсь, что ты не попросишь меня клясться на этом красном знамени?

– Не-е-е – отрицательно покачал головой Бекас, поддержав такую шутку – Тем более, что мне в ответ-то, клясться совсем тут не на чем. Святой Георгий? Ну – это для меня такое… Разве, что вот – на крокодилах с гармошкой.

Бекас в первый раз, за все время, увидел, как она улыбнулась и сказала:

– Говоря про пулемёт, ты сказал «мы». До того были у тебя одни: «я», «мне», «меня».

– И не продолжайте, товарищ, – ответил Бекас, по новой макая баранку в сгущённое молоко, – я понял. «Мы» – это символ вашей веры.

– Можно и так сказать.

– Вашей, но не моей. – Бекас облизнул сгущенку со своих пальцев.

– Ну, и я уже поняла. Можешь и ты не продолжать.

Бекас все еще рассматривал свои пальцы, качнул головой.

– Однако… – он прервался.

– Что, однако?

– Однако, – продолжил Бекас, как бы между прочим, показал себе на плечо, – от очередной звездочки и от персонального ордена за заслуги, не откажешься, если дело выгорит наше.

Бекас сделал сильное ударение на слове «наше».

– Ну, а с чего бы мне отказаться? – сказала она и тоже взяла баранку, макнула в сгущенку.

– Да, я вот и говорю – со всех сторон у тебя гладко выходит, старший лейтенант.

– Что ж, я рада, что в конце концов, мы окончательно перешли на «ты». – проигнорировала Валентина его выпад.

В кухню вошла Ленка-Дурочка и сразу направилась к Валентине. Ленка подошла к ней без всякого стеснения провела рукой по ее кожаной куртке, по ее волосам, сказала: «красивая» и прижалась к ней, как к новой игрушке, которую получают дети в подарок. Из-за дверного косяка медленно выплыл протодьякон Егорыч.

– Здравствуйте, – сказал он и вежливо поклонился обоим по очереди и Бекасу, и Валентине, не входя.

– Извини, Егорыч, мы тут у тебя, как бы по-свойски, по-соседски. – сказал Бекас.

– Сидите, сидите! Ничего, ничего! Сидите, сидите! Пойду Пирата поищу. Куда его бес понес, старого?

Егорыч, так же медленно, как и появился, скрылся за дверным косяком.

Валентина одним пальцем нажала улыбающейся Ленке-Дурочке на нос и изобразила звук дверного звонка: «Дзинь!»

* * *

Егорыч нашел алабая Пирата в дальней разрушенной части коровника. Пес завилял хвостом, прижимая голову к земле, подошел к Егорычу, заглядывая в глаза хозяину, извиняясь. По прижатым ушам и положению его головы было видно, что ему стыдно пред хозяином за то, что он, сторожевой пес, так испугался и не защитил территорию от произошедшего только что нашествия чужих.

Егорыч вовсе не сердился на него, напротив – ласково потрепал его за холкой, сказал: «Ступай, ступай на место!».

Пират, озираясь на хозяина, чтобы быть уверенным, что правильно всё понял, неспешно побрел к себе в будку, стоявшую во дворе у входа в коровник. Когда он пересекал двор, в нос ему ударило сочетание плохих, дурных запахов, запахов беды, которые он, старый пес, уже хорошо знал. Это были два запаха: запах пороха и запах крови. Когда эти два запаха появлялись вместе, Пирату становилось страшно.

Чтобы занять себя чем-то Егорыч, подсыпал на пол коровника свежей соломы и опилок, поверх влажного верхнего слоя. Поилки и кормушки уже чистые, после утреннего кормления, он еще раз вычистил и помыл. В той нехитрой своей работе, он старался на совесть, старался исправить хоть что-то вокруг – все то малое, что было в его силах, пока обезумевший мир катился в пропасть.

Когда он пошел сполоснуть тряпку в ведре, стоявшем у входа, он услышал, как сосед и чертова баба-жиличка что-то хлопотали у входа в коровник, загружая свое в тот чертов мотоцикл цвета катафалка. Он остановился за дверью. Грязная вода капала с тряпки на пол, но Егорыч решил не выходить во двор. Он вовсе их не боялся, ни соседа Бекаса, ни чертовой бабы. За многие свои годы он уже научился разбираться в людях, по первому взгляду быстро понимал, что от кого можно ждать. Ему просто ничего этого не хотелось видеть.

Только когда он услышал за дверью звук зарычавшего мотоцикла, а потом голос Ленки-Дурочки, кричавшей на распев: «Досви-и-ида-а-ани-и-ия!», он приоткрыл дверь и увидел Ленку-Дурочку, махавшую вслед удалявшемуся мотоциклу, на котором были двое.

Чертова-жиличка была за рулем мотоцикла, за ее спиной, на сиденье был приторочен большой столитровый рюкзак, который Егорыч много раз видел на спине соседа. Бекас сидел на заднем крае коляски – сесть в коляску он не смог – вся коляска была забита доверху; он смог только просунуть в ее глубину одну свою ногу.

– Досви-и-ида-а-ани-и-ия! – кричала Ленка-Дурочка им вслед.

Она повернулась, увидела протодьякона, выглядывающего через щель, спрятала одну руку за спиной, другую выставила перед собой.

– Вот! – сказала она и показала Егорычу гребешок для волос.

Она спрятала руку с гребешком за спину, показа другую, так же выставив ее перед собой.

– Вот! – опять, с переполнявшей ее гордостью, сказала она.

Егорыч не смог разглядеть в наступивших сумерках, что это было в ее руке.

Он открыл дверь, вышел.

– Что это?

Он подошел ближе, рассмотрел в ее руке ярко-красную коробочку с белыми полосками-треугольниками по краям – сверху и снизу.

– Красная Москва. – прочитал он на коробочке.

– Ля-ля-ля! – запела Ленка-Дурочка, прыгая на одной ноге.

Егорыч кинул грязную тряпку в ведро, оттер руки о свой всесезонный ватник.

– Ну-ка дай глянуть!

Ленка-Дурочка вновь протянула ему коробочку.

Егорыч посмотрел на свои руки и не решился трогать ее. Он наклонился к ярко-красной коробочке носом, втянул в себя воздух.

– Да-а-а! – многозначительно произнес он.

* * *

Лёша лежал в хозблоке Бекаса, связанный по рукам и ногам, и ждал, когда все это закончится. Ничего, кроме того, чтобы ждать, ему не осталось. Еще осталась возможность шевелиться хоть как-то, хоть чем-то, чем было можно. Лёша шевелил пальцами.

Лёша отчетливо услышал, как на улице протарахтел звук двигателя мотоцикла – «тык-тык-тык»; даже услышал шуршание колес по грунтовке, когда мотоцикл проехал совсем рядом с хозблоком.

А еще через какое-то время он услышал, как скрипнула петлями входная дверь.

– Эй! Ты там как? Живой? – это был голос Егорыча.

– М-м-м! – мычаньем подал признаки жизни Леша.

– Живой! Сейчас освобожу тебя.

Егорыч осмотрел Лешу, не беря в толк, как тут все с узлами наверчено, и с чего начать.

Он попытался развязать вначале ноги, веревка натянулась, от этого петля на шее Леши стала туже.

– М-м-м! – промычал Леша.

– Так не пойдет, – сообразил Егорыч, – тут резать надо. Жаль – веревка хорошая.

– М-м-м!

– Обожди пока – я ножик принесу.

Егорыч освободил Лёшу от пакета на голове и от кляпа во рту. Лёша по-прежнему молчал, но по его лицу было видно, что ему стало легче.

Вернувшись уже с ножом, Егорыч стал аккуратно резать веревку, сначала освободив шею Лёши.

– Ты солдат, главное, своим скажи, что это я тебя освободил, что я тут совсем ни причём. Ладно? Обязательно скажи, а то ведь если не ты, то и никто не скажет.

– Ладно, – с трудом выдохнул из себя Лёша, ожидая последние секунды до своего полного освобождения.

– Обязательно скажи – «Егорыч тут ни причем». Это, солдат, все ваши дела. А я тут вовсе ни причём.

Через минуту Леша был свободен. Последний узел был срезан. Лёша перевернулся на полу, сел, растер свои затекшие запястья.

– Бекас где? – первое, что спросил Леша.

– Ушел.

Куда ушел Бекас, когда ушел Бекас – это Лешу уже не интересовало. Главное – что он ушел и главное – чтоб не вернулся. Лёша поднялся.

– Что ты, все, тараторишь – «ни причём», да «ни причём»?! – раздраженно сказал он, растягивая узел петли на своей шее, – Мы все тут ни причём. Я тоже тут ни причём! Тут всё, бляха-муха, как-то помимо наших желаний происходит! Всё не так. Всё, бляха-муха, через жопу! И главное – никто ни причём.

Леша освободился от петли и со злостью отшвырнул ее от себя.

– Ладно, спасибо! – Сказал Лёша и протянул Егорычу руку.

– Так, скажешь своим?

– Скажу, скажу. Он точно ушел?

– Ушел, он, ушел.

Совсем стемнело, появились первые звезды на небе, луна вышла из-за облаков.

Лёша топал по грунтовке. Поток мыслей одолевал его: «А с утра ничего не предвещало. Погода была хорошая, и настроение прекрасное. Тут такое! Одно дело – тухес свой мять на табуретке, газетки почитывая. Другое дело – такие вот замесы. Жрать охота…Не-е, я на такое не подписывался! Походу дела – сваливать надо. Хватит, наигрался в солдатиков! В Тулу к родственникам, у них хозяйство. И вообще я электрик пятого разряда. Ох, жрать охота… И вообще у меня плоскостопие».

Где-то в лесу раздалось уханье филина: «Ух…, ух…, уха-ха-ха».

Лёша шел не торопясь и не оглядываясь. Ему было всё тут уже всё равно – он сваливал.

Глава 9

Ночная дорога на Потаповку стала для «Урала» настоящим испытанием. Само наименование дорога было тут уже не применимо последние несколько лет. Дорога была не дорога, а бесконечная череда ям, больших и малых; рытвин больших и малых; канав больших и малых; колдобин больших и малых.

Свет фары «Урала» метался в темноте то вверх, то вниз, то вбок, следуя и за поворотами руля и за болтанкой всего мотоцикла. То и дело из темноты луч света выхватывал новую причудливую композицию из ям и колдобин, не похожую на предыдущие. Столбы вдоль обочины, сохранившиеся в хаотичном порядке, еще не спиленные местными на дрова, редкими символами цивилизации, мелькали на мгновения и вновь уходили в темноту. Ямы и рытвины оставались.

Валентина изредка оборачивалась назад, кидала взгляд на умудрившегося прикемарить на таком ходу Бекаса. Тело его качалось, голова болталась в разные стороны, балансируя на автопилоте. Только когда мотоцикл встряхивало действительно сильно, он приоткрывал глаза, удобнее хватался за спицы запасного колеса одной рукой. Второй рукой он придерживал СВД, зажатую между коленями, торчащую из мотоциклетной коляски. Он опасался, что в такой тряске, оставленный без присмотра пристрелянный оптический прицел может легко сбиться.

Валентина отметила для себя две вещи: «Он устал и у него крепкая нервная система».

Валентина повернула руль, чтобы не влететь в действительно глубокую канаву. Мотоцикл резко свернул в сторону и остановился на обочине. Валентина заглушила двигатель.

– Приехали? – спросил Бекас, не открывая глаза.

– Почти. – ответила Валентина, слезая с мотоцикла.

Она подошла к заднему багажному отделению мотоколяски, открыла его, осветила фонарем, что-то взяла. Держа фонарь у своего лица, направляя его вертикально вниз, осветила карту, которую положила перед Бекасом на запасное колесо.

– Сможешь показать на карте, где у них блокпост?

Бекас потряс головой, чтоб прийти в себя, осмотрел карту, показал пальцем.

– Вот здесь.

– А вот тут же – рядом, проходит высоковольтная линия передач, – сказала Валентина, – Видишь?

– Угу. – сказал не до конца проснувшийся Бекас.

– Под ней обозначена просека. Ну просека там или не просека уже… Может все заросло и проехать уже не возможно, но нам туда. Это где-то уже совсем рядом, по моим расчетам.

Валентина сложила карту, отправила ее обратно в багажное отделение, хлопнула дверцей.

– Там будет наш НП – наблюдательный пункт.

– Почему там?

Она показала пальцем вверх.

– Линия электропередач.

– Толково! – согласился Бекас, потом добавил, – Я там был один раз – ходил с «Потаповскими» в Зону.

– Схему блокпоста нарисовать сможешь?

– Нет – давно было дело.

– Давно? Ну, тем более…, – сказала она, уперев руки в бок, прогнула поясницу, ноющую от долгой тряски, – Еще километров пять – не больше.

Просека оказалась – с большим трудом, но проходимой для «Урала». Проехать нужно было менее полу километра. Пришлось кое-где спешиваться, разгребать завалы молодого березняка, грозившие намотаться на колеса или создать других проблем. С высокой многолетней травой «Урал» справлялся, подминая ее под себя с легкостью трактора.

Серьезную проблему составила одна большая завалившаяся береза. Когда Бекас попробовал поднять ствол, лежавший поперек дороги, но тот еле шелохнулся, он сказал:

– Приехали!

– Почти. – сказала Валентина.

Она достала из заднего багажника струнную диверсионную пилу спецназа, похожую на скрученный кругами отрезок колючей проволоки с двумя ручками на концах. Подошла к завалинке, перекинула через нее пилу и начала резать ствол снизу, упираясь в него сверху ногой.

– Дай-ка я! – сказал Бекас, после того, как первый пропил Валентина заканчивала.

Завалинка треснула, обломилась надвое, под своей тяжестью. Бекас наметил второй пропил на расстоянии, чтоб мог свободно поехать «Урал». Первые несколько движений дались ему с непривычки не просто, но, приноровившись, он справился. Береза скрипнула, затрещала, обломилась и во второй раз. Вырезанную часть бревна откатили в сторону и поехали дальше.

Вышка ЛЭП все время виднелась на фоне звездного неба. Остановились, когда «Урал» осветил вплотную одну из опор этого гигантского четырехногого циркуля.

– Приехали! – сказала Валентина.

Бекас не сказал ничего. Он подошел к железной опоре, похлопал ее ладонью, как бы проверяя на прочность, и показал Валентине большой палец – «отлично!»

Им обоим нравилась не многословность друг друга. Время разговаривать разговоры уже позади. Сейчас надо было дело делать.

Ночевали под открытым небом. Бекас предложил Валентине свой спальник– своего у нее не было; она отказалась. Она нарубила охапку березовых веток, кинула поверх веток палатку, устроилась на ночлег, накрывшись краем палатки.

Костра на следующее утро они не разводили. Завтракали теплым еще чаем из термоса, галетами, консервами «Завтрак туриста»; разломили надвое плитку шоколада «Олёнка». Настроение у обоих сразу улучшилось.

Бекас улегся на свой складной коврик «бундесвера», закинул руки за голову и смотрел на то, как ловко забиралась на вышку Валентина – выше и выше. И вот она уже была на уроне крон деревьев, рассматривала блок пост «Потаповских» в морской бинокль БПЦ 20Х60, делала пометки в блокнот.

Он смотрел то на нее, то на свесившийся над ним стебель осоки, по которому ползла божья коровка. Стебелек травы истончался кверху. Божьей коровке все труднее было держаться на нем, она почти падала, цеплялась лапками, возвращалась наверх стебелька и карабкалась дальше. «Какая упрямая», – подумал Бекас. Когда закончился стебелек, божья коровка взлетела.

Бекас проснулся, посмотрел на часы «Восток. Сорок лет Победы». На часах – без одной минуты два часа дня. Получалось, что она провела наверху не менее пяти часов, и Бекас успел еще и вздремнуть. «Такое впечатление, что у нее никогда не садятся батарейки», – подумал Бекас.

Она увидела с верхотуры, что Бекас проснулся и помахала ему рукой. Он помахал ей в ответ, жестом приглашая спустится. Она в этот раз сделала отрицательный знак и показала ему термос, который забрала с собой наверх. Бекас кивнул головой, показывая, что понял.

Бекас видел, как она отводила бинокль от глаз, отпивала из термоса, а потом кусала шоколадку, уже не отрываясь от бинокля. «Етить колотить!» – подумал Бекас, – «Это вот так вот у них выполняют приказания „Центра“! Вот это я понимаю – воинская дисциплина!»

Бекас не знал, что Валентина сумевшая поспать, за последние двое суток лишь четыре часа, этим утром вместе с остывшим чаем приняла две таблетки «Феномина» – медицинского препарата, в состав которого входил амфетамин, стимулирующий центральную нервную систему, позволяющий меньше спасть, обеспечивающий краткосрочный прилив сил.

Только через час она спустилась вниз. Сразу выложила перед Бекасом свой блокнот, оторвала два листа со своими пометками, положила их рядом с блокнотом. Заглядывая в свои пометки, стала рисовать схему блокпоста и комментировать то, что рисует. Говорила не торопясь, с паузами.

– Личный состав – четыре человека. Меняются через два. Днем на часах один болтается здесь – у стены с мешками. Ночью, вероятно, удваивают пост. Вероятно. Вот на этом участке дороги две плиты для снижения скорости приближающегося транспорта. С другой стороны так же. Да! Здесь стена высотой полтора метра из мешков с песком. Сам блокпост здесь. Бетонные плиты. Три амбразуры для стрельбы. Выходят сюда, сюда и сюда. Почему не четыре? Не понятно. Ладно. Пулемет здесь. Определить точно сложно. Или пулемет Калашникова ПК или облегченный модернизированный ПКМ. Это нам не так важно – разница в три килограмма всего. ПКМ предпочтительней. Там же, где пулемет – место для отдыха. Четко наблюдала дым оттуда дважды. От самой стены с мешками идут два ряда колючей проволоки – вот так вот. Это внешнее ограждение. Напротив блок поста через дорогу есть еще одна укрепленная огневая позиция – вот тут. Тоже бетон и плиты. Это для возможности вести перекрестный огонь, в случае нападения на блокпост. В обе стороны вдоль дороги вырубили все под корень – не поленились – метров на двадцать – двадцать пять. В принципе все устроено грамотно. Есть идеи кое какие у меня. Ну что обсудим?

– Давай, обсудим, – сказал Бекас, не сомневаясь, что идеи будут толковые и будет что обсудить.

Бекас уже оценил одну ее идею, которую она подала еще вчера – провести операцию под чужим флагом. Для этого они и взяли с собой два комплекта обмундирования «Легиона Свободы» сняв их с тех, которые остались лежать там – у коровника. «Я бы не додумался» – признал Бекас, услышав от нее такое. А она только добавила тогда – «Это классика диверсионных операций на территории противника».

– Проводить операцию предлагаю в четыре-пять утра. – сказала она.

– Это понятно. – быстро согласился Бекас.

– Моя первоначальная задача будет заключаться в том, чтобы скрытно достичь к этому времени вот этой точки ограждения напротив блок поста и преодолеть обе линии колючки. Разумеется, так же скрытно.

– А здесь что? – Бекас показал на пустое пространство на схеме.

– Тут открытое поле. Придется – медленно, ползком. Начиная вот от сюда. Это метров двести. Начинать мне надо будет сразу, как стемнеет в двадцать три ноль-ноль.

– А в случае…? – Бекас не договорил.

– А в случае моего обнаружения ты находишься здесь – в лесополосе. Открываешь огонь на поражение. Приоритет для тебя, конечно же, подавить пулемет. Как раз работа для СВД. Я буду отходить вдоль дороги.

– «Урал»?

– «Урал» – здесь в лесополосе – двести метров от твоей позиции.

– Двести? – удивился Бекас.

– Твоя задача здесь, в этой твоей позиции, ограничена тем, чтобы убедится, что я на месте для начала атаки и прикрывать меня на случай провала. Когда я подам сигнал, что я на месте – ты идешь к мотоциклу и начинаешь открытое движение по дороге на нем к блокпосту.

– Это что же получается – в нахалку?

– Ты говорил, что между «Потаповскими» и «Легионом» все ровно. Между ними мир. Так?

– Все ровно. Мир, да. Постой! Сигнал! Какой сигнал?

– Легионер ночью на мотоцикле не вызовет больших подозрений. Он едет, скажем, к родственникам. К родственнику. Родственник, скажем, заболел или что-то такое. Нужно тебе придумать достоверную легенду – зачем он едет в Потаповку. А сигналом будет крик совы. Три по три. Начиная с четырех ноль-ноль – слушай. Я буду повторять через каждые пол часа, пока не услышу мотоцикл.

Валентина сложила свои ладони горстью, как бы зачерпнув в них воду, и подула между большими пальцами. Раздались три коротких крика совы.

– Ага! – воскликнул Бекас, – ну, тогда мотоцикла тебе ждать не надо и куковать через пол часа тоже. Я дам сигнал, что я принял. Три раза по три.

Бекас повторил три крика совы.

– Дальше! – сказал Бекас.

– Дальше так, – продолжала Валентина, – твоя задача заболтать переднего часового. Моя задача забросать гранатами блок пост. Задача со взрыва первой гранаты такая: если ночью пост будет у них сдвоен, то одного тебе надо оставить в живых, чтобы пустить противника по ложному следу. Второго ликвидировать.

– Можно оставить в живых двух и пустить по ложному следу. – сказал Бекас.

– Можно, но не нужно. – сказала она.

Бекас даже удивился, что она что-то ответила ему на это.

Опустив вниз молнию трактор, на своей косухе, она полезла во внутренний карман; стала видна надпись на ее майке – «не влезай – убьёт!»

– Вот! – она протянула Бекасу, то, что показалось ему сначала пластиковым пузырьком, – Это спрей с нервнопаралитическим газом. Не смертельный. Считается, что не смертельный. Достаточно трех секунд воздействия. Держать на вытянутой руке от себя. Вот так. Раз-два-три. Достаточно. Красная кнопка – это предохранитель – снимается в эту сторону. Вот так.

Бекас взял в руки баллончик, повертел его в руке, убрал себе в карман.

– Доверие между нами растет, старший лейтенант. – сказал он, подумав про себя: «А никого ей не жалко».

Она задумалась на секунду, сказала:

– В момент боестолкновения – ориентируемся по обстановке. Но это так – лирика. Все. Есть замечания у тебя? Соображения, дополнения какие?

– Толково задумано. С легендой, с причиной, почему ночью я еду к ним – я подумаю.

– Ну, что вроде бы все? – сказала Валентина, осматривая их стан, сказала – Мне надо спать. Завтра будет не просто.

Она полезла в свой небольшой тридцатилитровый рюкзачок, достала оттуда брезентовый мешочек с красным крестом. Из мешочка достала маленький бумажный конвертик, развернула конвертик – там оказался белый порошок; расправила края конвертика, высыпала содержимое себе в рот, запила водой из фляги.

– От простуды? – поинтересовался Бекас.

– От бессонницы. – сказала она, – Не возражаешь? – она легла на «бундесверовский» коврик Бекаса.

Транквилизатор, который она приняла начал быстро действовать. Она уснула.

Опять Бекасу вспомнилось то кино американское, в котором все танцевали и танцевали без отдыха и он подумал: «Эта лошадка себя когда-нибудь загонит. Кино это еще так называлось по заподлятцки – «Загнанных лошадей пристреливают, не так ли?»

Надо было придумать что-то достоверное и похожее на правду – зачем ночью легионеру из Оскола тащится в Потаповку. Бекас начал придумывать. Придумывалось не очень

«Значит так – едет из Оскола мотоциклист в Потаповку. Ночью. Зачем? Заболевший родственник? Спросят– кто родственник, а я там никого и не знаю. Не годится такое. Запомнил двух из Потаповки, с которыми ходил в Зону. Но как их имена? Только лица и помню. Думай, думай, Бекас!»

Он перебрал в голове еще пару вариантов – ничего его не устроило. Стало как-то даже неловко за то, что он так тупит на ровном месте. Проснется товарищ старший лейтенант Валентина, спросит: «А что там с легендой твоей? Что ответить? Я тупой, я в ваших разведшколах не обучался, так что ли? Думай, думай! Может, к бабе еду своей в Потаповку? К какой, опять же? Не катит! Да и что значит к бабе своей? Ехал ты к бабе, а поедешь мимо. Не-е, не годится. Думай, думай, думай…»