Текст книги "Путь Акиро 2 (СИ)"

Автор книги: Сергей Измайлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

– Иди, иди уже! – Чили натянул красную бейсболку Лёвке на нос, – Казанова ты наш, из совхоза.

Лёвка поправил бейсболку, опять улыбаясь на такую удачную шутку барыги и сказал, кивая в дверной проем:

– У нее в коляске под завязку – полный фарш.

Чили закатил глаза к потолку, что-то калькулируя.

– Дня за два, за три, все сольет – БК нужен. У Тихого сейчас пусто.

Лёвка вышел.

– Ты с чем пришел, Бекас?

– Да я про то же. Вот!

Бекас выложил на середину стола «Макарова», две пачки патронов к нему и запасную обойму.

Чили скосил голову набок, как делают собаки, глядя на что-то и стал похож на стодвадцатикилограммого одноглазого бульдога.

– В норме? Рабочий?

– В норме! – уверенно ответил Бекас, хотя понятия не имел в норме ли, рабочий ли.

– Двести рублей.

– Лады – сказал Бекас.

Чили потянулся руками вверх и сладко зевая почти пропел:

– Ой, что-то день сегодня такой хороший! Замечательный выдался денёк!

Чили взял в руки «Макарова», повертел его, направил в сторону, как бы стреляя.

– Пиф-паф! Пиф-паф! – пошутил он.

* * *

На следующий день с самого утра люди бегали от дома к дому и разносили дурную новость, верить в которую начинали не все и не сразу. Узнававшие новость впервые охали и ахали и бежали с ней к другому дому. От дома к соседу, от соседа к случайному встречному. Спрашивали: «Слышал?». «Слышал!» – отвечали им.

Случилось такое – матерого барыгу Одноглазого Чили, державшего сильную мазу на совхозе, нашли в бронированной комнате в доме культуры. Чили был мертв.

– Утром нашли.

– Зарезали?

– Застрелили!

– Навылет в сердце. Через окно.

– Не в сердце. Пол головы отстрелили. Я сам видел.

– Что ты видел?! Видел он! В сердце навылет. Через окно.

– Ну, сейчас будет базар-вокзал и кипишь до небес.

– Это факт.

– Сейчас крыша приедет его на разборки с Потаповки.

– В Потаповке не его крыша!

– Я говорю тебе, что с Потаповки его крыша.

– С Потаповки не его крыша, а другого барыги. Этого… как его… который армянин, или бог его ведает кто он. Чернявый который – это его крыша с Потаповки. У Чили крыша была с Оскола. Как его бишь… легион… легион… Чего-то там… легион его. У них база в Осколе.

– Да ну…

– Вот тебе и ну.

– Ай, ничего ты не знаешь!

– Ты много знаешь!

– Пошли к дому культуры – может кто что толком скажет.

– А что мне кипишь? Мне то что?

– Да и мне ничего, но я б свалил пока на время.

– Куда?

– В том-то и дело – куда.

– А что это..?

– Что?

– Ртуть то взяли у него?

– Не знаю я.

– Это ж сколько взять то могли у него?

– У Чили-то? У Чили дохера и больше могли взять, если взяли.

К вечеру в совхозе «Путь вперед» появилась крыша убитого барыги. На площадь перед домом культуры заехал банковский броневик для инкассации и шесть внедорожников разных марок. Из автомобилей вышли вооруженные люди, заполнили площадь. На правом рукаве у каждого из них был черный шеврон с белой надписью «Легион Свободы».

Местные какое-то время топтались рядом с машинами, безуспешно пытаясь что-то выяснить, потом тихо рассосались кто куда, похоже, что от греха подальше.

Глава 5

За день до случившегося, ровно в девятнадцать ноль-ноль по московскому времени в открытый радиоэфир, вышло сообщение, которое можно было принять на бытовой длинноволновый приёмник:

«Я Север один. Я Север один. Вызывается Оболонь пять. Вызывается Оболонь пять. Оболонь пять.

Сообщаем для геологических партий: пятнадцать, сорок четыре, двадцать восемь. Координаты шурфов, выработанных третьего, десятого, пятнадцатого, двадцатого июня этого года.

38977 3561020653 86701…»

* * *

Бекас кусал бутерброд с колбасой, когда в дверь его хозблока постучали.

– Бекас! Это я – Лёвка! Открой – дело есть!

Бекас посмотрел на часы «Восток. Сорок лет Победы», лежавшие рядом на столе. Время одиннадцать утра.

– Чего надо? Сплю я.

– Открой Бекас! Дело есть.

Бекас нехотя поднялся.

– Дело, дело. Какие дела ещё? – пробурчал он, – Дела все у прокурора. У нас тут тайга, у нас прокурор медведь.

Он отодвинул дверной запор и в дверь разом ввалились – первыми Геша и Лёша, следом за ними еще четверо.

– Э-э-э! Что за кипишь?! – успел воскликнуть Бекас, как его тут же приперли к стене, рядом с вешалкой Геша и Лёша – схватили за руки и за горло.

– Спокойно, Бекас, не рыпайся!

– Вы что, черти, творите?! – прохрипел Бекас, перехваченным горлом, в котором застрял кусок бутерброда.

Оставшиеся позади Геши и Леши четверо бойцов расступились. В дом вошел коренастый седой мужик с поломанным носом и густыми усами, как у того писателя, которого Бекас видел на картинке, а как звать того писателя забыл.

– Этот? – спросил мужик.

– Этот, этот, Полковник – подтвердил Лёша.

«Полковник, Полковник… – это старший из „Легиона Свободы“ из Оскола» – понял Бекас – он слышал о нем.

– Посадите его! – скомандовал Полковник.

Бекаса посадили на раскладушку, которая тревожно скрипнула своими пружинами. Со двора доносились звуки голосов – Бекас понял, что на улице ещё полно народа.

Полковник полез к себе в нагрудный карман, нашарил там что-то, достал.

– Твое?

Бекас увидел прямо перед своим носом пулю и два обгрызенных ногтя правой руки Полковника и дурацкая мысль пролетела в мозгах такой же вот пулей, как часто бывает в нештатных ситуациях: «Говно ты, а не полковник с такими руками! Тракторист ты. Бригадир ты механизаторов с такими руками».

– Что это? – реально не понимая происходящего, переспросил Бекас.

– Это – Полковник провел свободной рукой по усам, продолжая держать перед Бекасом пулю – Это пуля от патрона 7Н1, со стальной оболочкой и двухкомпонентным сердечником. Впереди стальной, а затем…, вот тут вот – свинцовый. Снайперский патрон 7Н1 разработан для повышения точности, специально для винтовки СВД.

– Ну? С сердечником… – Бекас все ещё ничего не понимая смотрел на пулю, – В чём дело то?

– Да, вон у него таких же! – донесся чей-то голос из-за спин, стоявших над бекасом. – Вон и винтовка его.

– Какие такие же?! – Бекас хотел встать, но его осадили назад, схватили за руки, раскладушка скрипнула. – Какие ты там найти хочешь?! – Бекас не видел кому говорит и прокричал за спины – С финской войны от «кукушки на елке» что ль?! В чем дело, братва?!

Полковник убрал пулю, приблизил свое лицо к Бекасу близко-близко, стреляя зрачками ему в глаза попеременно – туда-сюда, туда-сюда.

– Ты Чили завалил?!

– Че-е-его?! – Бекас поднялся через сопротивление, вывернулся руками. – Ты, что, дядя? Ты верно с дуба рухнул сегодня?!

Полковник довольно улыбнулся, отодвинул свою рожу и похлопал по плечу, стоявшего рядом Гешу, сказал ему:

– Дай разок, чтоб уважительнее говорил со старшим по званию!

Ха! Геша резко ударил Бекаса, под нижнее правое ребро!

Боль! Искры из глаз! Бекаса скособочило на сторону и он присел на одно колено, не в силах ни вдохнуть и выдохнуть.

«По печени…, су-у-у-ка…, боксер наверное…, су-у-ука…, любитель разрядник…, су-у-ука…, с-с-с-с-с…, а-а-а-а…». Бекас выдохнул, выпрямился, встретился с Гешей глазами: «Запомним. Жди должок, Геша»

– Ну? – спросил Полковник.

Бекас сел на раскладушку уже сам.

– Что, ну? – переспросил Бекас.

– Говорить будешь?

– Что говорить?

– За что ты Чили завалил?

– Не валил я Чили. Вчера ещё живым его видел – всё что знаю.

– Вчера побазарили, да? Денег не поделили? Ртуть? Что?

– Не валил я его! – отрезал Бекас и отвернулся в сторону.

– П-п-п-п-п, – пропыхтел Полковник, раздумывая, уперев руки в бока – Ладно! С собой его! Там разберёмся – валил, или не валил. Пакуйте его! Здесь пока ничего не трогать! Дверь закрыть. Ключ пусть у тебя будет. – Полковник ткнул пальцем в Лешу и обратился к Бекасу, – Видишь, солдатик – у нас по-честному, беспредела нет.

– Да, я вижу. – попытался ухмыльнуться Бекас

– Если брешешь и Чили завалил ты, с живого шкуру спущу. Натурально, не фигурально, – закончил Полковник развернулся и вышел сквозь расступившихся бойцов.

Бекаса, повели под руки на выход. Он кое-как, попадая ногами в тапочки, зашаркал по полу.

– Вы дайте, хоть одеться-то по-нормальному! – попросил он.

– Давай, давай! Шагай! – кто-то грубо толкнул его в спину.

На выходе он увидел, среди десятка бойцов в камуфляже с шевронами, красную бейсболку Лёвки Шлеп-Ноги. «Руками придушу, гниду!» – подумал Бекас.

Полковник поднял над собой руку, изобразил круговым движением винт вертолета.

– По коням! – скомандовал он.

Молчаливая масса серьезных мужчин цвета хаки, застывшая на мгновение в ожидание этого жеста, пришла в движение: упали на землю окурки, потек ручеек цвета хаки к автомобилям, завелись двигатели, смачно захлопали двери, первый сел в автомобиль, второй сел, третий, четвёртый, автоматы, подсумки, бронежилеты. Банковский броневик тронулся первым.

Бекас стоял у дверей своего дома, в тапочках на босу ногу, а по бокам двое и один сзади. Холодок пробежал между лопаток.

Подъехал УАЗ-469. Дверь открылась. Впихнули. Дверь закрылась. Двое по бокам. Двое спереди. Всё! Упаковали!

Тронулись колонной, не спеша.

Замелькала Мама-Раша по бокам, по обочинам. Чем дальше отъезжали от совхоза «Путь вперед», в котором билась хоть какая-то ещё жизнь, пусть не та, пусть не такая, как надо, но жизнь, тем сильнее Маму-Рашу гнуло к землице сырой, крышами покосившимися, кривило спину её, «общим небесным проклятием», как сказал бы протодьякон Егорыч, надорванную. Все глубже морщины на щеках её впалых виднелись – провалами стен кирпичных, да полусгнившими деревянными избами, столбами без проводов.

А как расшалились-то, Мама-Раша, сыночки твои, деточки! Гляди – так и в гроб тебя вгонят.

В уазике, в который посадили Бекаса, сидели тихо, без разговоров. И только когда сидевший на переднем сидении рядом с водителем, подкашливающий и простуженный приоткрыл окно своей двери и закурил, водила разрядил тишину недовольно:

– Потерпеть не мог? Дышать нечем! Весь салон провонял!

Ему не ответили, да еще один сзади, который слева от Бекаса взял и тоже закурил.

По всему было видно, что водила машину бережет, любит – все чистенько и внутри и снаружи, коврики, ароматизатор воздухас синей жижой, по периметру лобового стекла бахрома золотистая – прям эполеты дембельские или с героя войны двенадцатого года, под синей жижей на клей «Момент» ровненько по центру торпеды иконки посажены: Богородицы, Иисуса Христа, Николая Чудотворца. Правильный такой водила, ничего не скажешь.

Когда проезжали обезлюдевшее село с церковью, оставшейся без окон и с покосившимся крестом на колокольне, водила перекрестился. Правильный водила, надежный. Полковник скажет такому: «В расход Бекаса!» – он сделает. Да вон хоть в этой канаве вдоль лесополосы. Сделает, если сказано. А потом протрет нежно тряпочкой зеркало боковое, особенной такой тряпочкой – чистенькой для зеркал, перед тем, как вернуться за баранку, да у следующего по дороге села перекрестится.

Оправившись от первого шока, Бекас стал соображать: «Первое – Чили на ноль помножили. Дела! Чили был фигура. Чили на ноль делить нельзя было, а помножить оказалось можно. Второе – я Чили не валил. Как, кто, за что – это хоть всем сейчас интересно, но для меня сейчас это не важно. Важно другое – везут на базу к себе – в Оскол. Какие там шансы у меня на честный разбор?

А такие там мои шансы – с кристальной ясностью вижу всё. Там будут бить, будут пытать, искалечат, после грохнут и мясо выкинут в речку.

Им что важнее всего? Того, кто Чили обнулил найти? Это важно им, конечно. Не скажешь, что тут у них нет интереса, но важнее им показать, всем на будущее показать что бывает с теми, кто „Легиону Свободы“ осмелится дорожку переходить. Что бывает с такими? Вон он в речке плывет кверху пузом – гляди! Это им важнее всего.

Назначат посмертно виновным, разнесут новость по окраинам Зоны, чтоб иным наука и чтоб иным неповадно. Это всё как пить дать. Это всё ясно. Рассчитывать тут не на что. Беспредела у них нет – говорит? Пусть втирает эту ботву в уши лохам – они схавают.

После они уже как дело сделано будет, в непонятках – а того ли обнулили, кого надо было обнулять, или не того, может и будут искать еще, но по-тихому – кто что слышал, кто что видел, кто что знает. А мою тушку пока течением вниз по реке понесет».

Времени на раздумье у Бекаса оставалось не много.

Сейчас дорога проходила между полей с лесопосадками по краям.

«Если рвануть по полю – шансы ноль, как зайцем не петляй. Прицельная дальность АК47 до пятисот метров – с четырех стволов снимут» – не сомневался Бекас и продолжал думать, думать, думать, стараясь не упустить ничего.

«Значит рвать надо там, где лес по краям дороги будет. Такое место километров через десять – там лес густой, буйный, у воды потому что, вдоль реки уходящей в самую Зону, а после снова поля. Если рвать, то толькотам – больше негде.

А если рвать, то как? Локтем в рыло тому, что справа, дернуть ручку двери, на ходу прыгнуть? Такой трюк смертельный, пожалуй, получится» – в таком Бекас был уверен – «Но костей можно не собрать на скорости шестьдесят километров в час. Тут шансы даже не пятьдесят на пятьдесят. Тут или убиться на смерть, или встать не сможешь, побежать не сможешь. Хорошо, если ползать потом сможешь на кресле-каталке с колесами весь огрызок жизни побираться у магазинов „Тысячи мИлочей“. Но, может быть, и повезет. Может быть.

Что тогда? Кинуться вперед между передних кресел? Крутануть руль резко вправо? Чтобы УАЗ кувырком! Или влево надо руль крутануть? А! Без разницы! Первым выбраться, главное первым и рвать по лесу босиком, чтоб только пятки сверкали. Тоже трюк смертельный. И тут расклад такой же – на повезет».

Бекас представил себе последствия: если он бросится на дорогу в открытую дверь на ходу и убьется наглухо или поломается: «Подойдут, обступят, но так, чтобы в кровь не наступить берцами своими. Я буду лежать на дороге, как кизяк, как шлепок коровий; рассмеются: куда ты, милый, собрался-то?».

И стало Бекасу невмоготу западло до самого полного отрицания – так вот беспонтово дропнуться.

«Не-е, солдатики!» – решил он окончательно – «Вот такого не будет. Все вместе удачу свою сейчас испытаем, раз у нас подобралась такая компания. Все кувырком полетим. Кому в рай, а кому мимо».

Бекас заметил, что водила смотрит на него в зеркало заднего вида. Бекас подмигнул водиле и улыбнулся.

– Ты чего? – не понял водила.

– Я то? Я ничего.

Бекас стал ждать нужного участка дороги и уже не думал, про то, что сейчас будет.

Бекас думал про вообще: «Тут в рай, пожалуй, что и некому. Кто там у них работает вратарем в чистилище? Егорыч говорил… Архангел Гавриил, что ли, или Архангел Михаил? Спрашивает там, типа, у входа: чем богат будешь, показывай.

Спросит – покажу чем богат. Сутулиться не стану и носом шмыгать. Вот как вышло, так и вышло. Не то чтобы как сволочь я прожил. Прожил, как все. Все выживали и я выживал. И выборов, как выживать, мне что-то не особо часто попадалось. Тоже, понимаешь, к вашей канцелярии небесной вопросы накопились.

Вот как сейчас, к примеру. И так, и сяк верти, а как не верти – все одно выходит – костями об дорогу.

Хотелось бы по-другому прожить – долго и счастливо, отчалить в порт постоянной приписки, в солидной старости и в своей постели. Так, чтобы на вскрытии важный доктор в белоснежном халате – бородка клинышком и наверно даже профессор сказал бы своей ассистентке, глядя на мою раскрытую грудь: Нуте-с, тут, пожалуй, и все. Шейте, сестра.

И сестра бы шила меня ровными такими стежками, и пальцы ее не дрогнули-бы, и ресницы ее не заблестели-бы от слез. А всё-таки, хочется…, как же хочется, что бы она заплакала».

Вот он – начался лес. Вот сейчас!

Бекас медленно, по одному избавился от тапочек на ногах. Примерился к тому, как лучше кинуться между сидений, к рулю. Попробовал замедлить сердцебиение. Ему показалось, что так колотится сердце, что это может быть видно. Бред, конечно. Однако сделать ровных десять вдохов-выдохов не помешает.

Десять. Вдох-выдох. «Вперед и обеими руками за руль»

Девять. «Когда уазик кувыркнется – держаться за руль что есть силы, чтоб не кидало».

Восемь. «Если выбраться не получится – вырвать автомат, предохранитель – на автоматическую стрельбу и весь рожок от себя раздать на все четыре стороны».

Семь. «Чтоб продать себя подороже. Это, конечно, если руки будут целы и голова».

Шесть. «Ладно все. Готов».

Пять. «Еще один выдох. Последний. Нет! Крайний, крайний…».

Четыре. «Еще один вдох. Еще только один…».

Три…

Бекас, конечно же, не знал того, что две с половиной тысячи лет назад сказал греческий мудрец Геродот: «Людям решившимся действовать, обыкновенно сопутствует удача; напротив, она редко улыбается людям, которые только и занимаются тем, что взвешивают и медлят».

– Останови – мне поссать! – сказал тот, что сидел на переднем кресле, рядом с водилой.

– Мне тоже отлить надо. – сказал тот, который справа.

УАЗ начал притормаживать, остановился на обочине.

«Да, что это?! Что это?! Что?!» – мелькнуло в голове Бекаса – «Не время, еще, мне в гости, а? Архангел Гавриил, или как тебя…?»

Двое вышли, перекинув свои АК47, через плечо. Дверь справа осталась открытой.

Тот, который был слева, толкнул Бекаса в бок.

– Поссать не надо?

– Не-е-е, не надо. – быстро ответил Бекас, отрицательно замотав головой.

Бекас подождал, пока на гравий у края дороги не зажурчала первая струя, а потом и вторая. Наклонился вправо и всем телом резко ударил локтем в лицо того, который слева. Голова, как бильярдный шар, отскочивший от кия, ударилась о стекло, вернулась обратно, и Бекас ударил еще раз! Локтем в ухо! Нокаут!

Выскакивая из открытой двери, Бекас сразу примерился, к стоявшему спиной, в самую поясницу, посередине спины. Ногой в прыжке. Хрясь! Боец всплеснул руками. Упал лицом в обсосанный гравий.

Бекас бежал через лес так, как ни разу не бегал в своей жизни, и даже еще быстрей. Он слышал автоматные очереди за спиной. Только все летело не туда, где бежал Бекас. Понял – они его вообще не видят.

Добежал до реки. С разбегу в воду! На ту сторону – вплавь. «Если гонятся вслед, то реку переплывать поленятся – знаю я таких», – сообразил Бекас.

А Бекасу было не лень. За пару десятков взмахов оказался на том берегу. И подумать не мог раньше, что так может. Распалённое бегом лицо его не остыло даже в воде. Он окунул голову в реку еще пару раз. Как зверь, отряхнулся, разбрызгивая капли с волос в стороны. Постоянно оглядываясь, вышел на берег, поскользнулся на глине, выругался по матери, поднялся и скрылся на той стороны реки в лесу.

Пройдя вниз по течению метров сто – бежать сил уже не было, он остановился перевести дух.

Из правой ноги сочилась кровь. Он вынул из пятки обломок сучка, на который наступил, но не чувствовал до этого. Оторвал один рукав от рубашки и перевязал им рану.

Идти было можно. Он оторвал второй рукав. Надгрыз его край. Поделил его пополам. Свернул еще пополам оба куска. Сделал подобие подошвы. То, что осталось от рубашки, распустил на бинты и обмотал обе ноги. Прошелся. Норм.

Чтобы его голого по пояс не измучили комары, решил идти, пока не найдет ельник, где комары не лютуют. Там затихариться до ночи, а уже ночью идти к своему схрону.

Ельник встретился ему через два часа хода.

«Ничего-ничего» – думал Бекас, перематывая рану, в которой кровь уже остановилась, – «Ну вот и хорошо. Вот и ладненько. А как доберемся до схрона, вот там и посмотрим, чьи козыри старше».

Бекас понимал – к дому возвращаться дуриком нельзя – там по любому будет засада.

Глава 6

«Я ехала домо-о-ой, двуро-о-огая Луна…», – Бекас пропел про себя запомнившиеся слова песенки, которую как-то слышал по радио, давно – ещё в детстве. Он разбирал содержимое рюкзака Сени, под тусклым лунным светом и обнаружился первый косяк – батарейки в фонаре умерли – считай фонаря нет.

Он выложил из рюкзака всё на землю – не зги не видно внутри. Первое, что его интересовало – это была аптечка. В аптечке обнаружил стеклянный пузырек с марганцовкой – это была большая удача! Отложил пузырек пока в сторону.

Надеялся найти сменную флиску или термобелье – не повезло. Нашел теплые шерстяные носки – вот это уже хорошо. Это уже то, что надо!

Стал проверять состояние обоих имевшихся в распоряжении АК47. Несколько раз отвел затворную раму и произвёл контрольный спуск. Несколько раз пристегнул, отстегнул разные магазины, дослал патрон, передернул затворную раму, выбросил патрон. Оба АК работали норм. Выбрал наугад.

С боекомплектом получилось так: почти полтора стандартного БК – тринадцать полных магазинов и один не полный. Всего четыреста штук патронов. Не сказать, чтобы мало, не сказать, чтобы много.

Прикинул на глаз общий вес снаряжения: четырнадцать снаряженных магазинов, аптечка, котелок, нож, рюкзак. Семь килограмм всего. Всегда бы так! Пожалел о том, что нет разгрузки. Придется разместить снаряженные магазины в боковых карманах рюкзака и оставшиеся в верхнем кармане на клапане, чтоб доставать быстро.

Решил палатку не брать, а смастерить из нее подобие обуви понадежнее, чем имел сейчас. Дробовик, патроны к нему и оставшийся АК закинул в болото подальше. Возвращаться на это место Бекас уже не собирался.

Там же, в болоте, набрал воды полный котелок армейского образца, стараясь забирать с самого верха, что б меньше цеплять всякой дряни. Вода нужна была и сейчас, и на потом. Чувства голода он не чувствовал, а вот сплюнуть или сглотнуть слюны уже не мог. Такая была сухость во рту – первый признак обезвоживания. Такие ночные марш-броски за просто так не даются, какой проделал он без капли питья.

Саперной лопатки не было. Чтобы вырыть ямку для скрытного костра, подошел нож «фуллтанг» – цельнометаллический, из одной пластины от кончика до хвостовика. Надежный, неубиваемый. Бекас вспомнил, как тогда ещё собирая трофеи, отметил этот нож. Хоть что-то прилично-зачетное нашлось у тех карасей.

Большой костер Бекасу был не нужен – вскипятить всего-то литра три, не больше. Стал копать яму в виде груши на глубину сантиметров сорока; внизу шире к верху уже. С первой ямой закончил быстро. Отступил на те же сантиметров сорок от края и стал копать вторую – уже узкую и тоннель с наклоном, от нее к дну большой ямы, для поддува. С этим пришлось повозиться.

Для скрытного костра все было готово. Почва была глинистая, тяжелая, обвала быть не должно. Запалил, медленно подбрасывал, чтоб дыма было совсем по минимуму.

Бекас поставил котелок на огонь, на самом кончике ножа добавил в воду марганцовки, чтоб вода в котелке чуть порозовела. Что б убить затхлый запах торфа, закинул пяток хвойных иголок.

Когда вода в котелке закипела, он отпил немного мелкими обжигающими глотками. Еле-еле утолив сушняк, дал остыть остальному и выпил все следом. Полтора литра ушло как в сухую землю, все до последней капли. Сходил к болоту набрать второй котелок.

Теперь уже можно было заняться раной в ноге с помощью медицины.

А после можно было и поспать. Мастерить себе обувь из палатки он решил утром при нормальном свете.

А еще, это тоже все утром, из той же палатки и веток, надо соорудить себе маскировку – голое тело в лесу хорошо видно. Что-то на вроде пончо с капюшоном, чтобы скрыть контур плеч и головы. Это все завтра. Сейчас спать.

* * *

Если бы кто-то этим утром смотрел со стороны грунтовки, разделяющей коровник и хозблок Бекаса, на опушку леса, начинавшуюся сразу за вырубленным садом, то не заметил бы ничего необычного. И тем более этот кто-то, не заметил бы две пары зорких глаз, наблюдающих за ним с высоты пяти метров из кроны пышного дуба, стоящего на краю леса.

Геша и Лёша, направленные в засаду к дому Бекаса, были вовсе не дураки. Как не дураки, они понимали, что Бекас тоже был не дурак и домой к себе не сунется. Однако они честно отдежурили ночь в доме Бекаса, один раз сменившись в четыре утра. Самые плохие утренние часы достались Лёше. Он вытянул короткую спичку.

Время подбиралось к полудню, и в доме стало душно. Геша и Лёша выбрались на свежий воздух, расположились возле крыльца на травке в окружении одуванчиков.

«Двое», – отметили глаза, наблюдавшие со стороны леса.

– А эта все еще тут? – сказал Геша, показывая на черный мотоцикл «Урал», припаркованный возле коровника.

– Коммерция! – сказал Лёша, стараясь как можно больше вложить в такое значительное слово и добавил, – Попик, видать ей койку сдает.

– Да, он не поп.

– А кто?

– Протодьякон.

– Какая разница!

Геша не хотел спорить и сказал, после паузы:

– Да-а-а, я б забрался к ней в ту койку.

– Ха!

– Сиськи – во! Жопа – во! – Геша показал жестами – какие они.

– Губа у тебя не дура! Да, не для тебя цветочек тот рос.

– Это почему ж так?

– Да вот так вот.

– Да ладно!

– Найди себе вон лучше – мармышку-шалашовку из торчков, какую-нибудь, хе-хе.

– Ага! Ща-а-а-з-з-з. Там, небось и болезней букет – вся таблица Менделеева.

– Хе-хе!

– Прикинь – как в том анекдоте – прикинь, а! И вот такая-то бабенка шикарная, во всех смыслах, а какому-то мужику уже вот здесь вот – Геша показал себе на горло.

– Га-га-га!

* * *

Егорыч – бывший протодьякон Дмитровского кафедрального Собора Успения Пресвятой Богородицы, был напуган до полусмерти происходившим вчера вокруг коровника движением.

Еще сетовал про себя, что позарился на деньги за постой от девки-мотоциклистки. «Тоже бес такую принес, не иначе. И все не к добру. Сердце беду чует. Никого бы не видеть и никого бы не слышать! Самому б запереться от всех и голову под подушку.

А сосед-то, Бекас, хороший был парень, да видать, навсегда сгинул. Что творят, что они творят над собой и друг над другом! Спаси и сохрани, Господи, их грешные души!»

«Самому б запереться» – потому что он строго-настрого запретил Ленке-Дурочке: «Не высовывать носа на двор! Пока не разрешу!» Для пущей уверенности запер в людской жилой части коровника на ключ в одной из комнат. А когда та ходила на двор до ветра, в деревенского типа сортир, поставленный в дальней, разрушенной части коровника, он сопровождал Ленку, караулил, как бы чего не вышло.

Закончив рутинные ранние утренние заботы с буренками, позавтракав вместе с Ленкой, Егорыч прилег отдохнуть, забыв, что оставил ее, как она есть – не запертой.

Ленка-Дурочка возьми и выйди во двор.

– А мы воробышка похоронили. – сказала Ленка-Дурочка, как бы хвастаясь, подойдя к Геше и Лёше, – Он теперь с Боженькой, на небесах, в раю.

Леша посмотрел на нее презрительно – дура и есть дура.

– Какого воробышка? – спросил Геша, изображая искренний интерес.

– Ма-а-аленького такого, – ответила Ленка и показала ладонями, какой маленький бы воробышек.

– А где похоронили-то?

– Там – Ленка-Дурочка показала рукой в сторону леса.

– Оставь ты ее! – сказал Леша, – Не видишь – дура.

Ленка нисколько не обиделась – слышала такое не раз. Ей очень хотелось показать, где схоронили воробышка.

– Прямо в лесу? – спросил Геша.

– Ага! Там две березки растут рядышком – вот так вот, – она показала, как растут березки.

– Покажешь?

Она утвердительно кивнула головой.

– Ну, пойдем – покажешь – сказал Геша, поднялся и взял девочку за руку.

– Оставь ты это! – без надежды на ответ, лениво сказал Лёша в спину, уходящим двоим.

Геша обернулся.

– Мы только посмотрим, – сказал он и подмигнул Лёше.

* * *

Бекас двигался не спеша и плавно. Самые заметные движения в лесу – резкие, быстрые движения. Он попеременно смотрел себе под ноги, чтобы не наступить на сухой валежник, который мог предательски щелкнуть под ногой. Одной рукой он аккуратно отодвигал мешавшие ходу ветки кустарника, удерживал их, пока они не возвратятся на исходное свое место.

Он ускорился только тогда, когда услышал крик: «Пусти, дурак!»

Уже на бегу Бекас перемахнул через поваленное дерево, лежавшее на его пути, выскочил на полянку, залитую полуденным солнцем, увидел, как рука Геши лезет Ленке-Дурочке под край ее платья, и ее белые коленки.

Прикладом в затылок! Геша не издал ни звука. Рухнул столбом.

Ленка истошно визгнула, увидев в лесу «лешего» и кинулась бежать! То, что она увидела – это была живая гора зеленых веток и горящие бешенством глаза.

– Стой! Стой, Ленка! Тихо ты! Стой же ты! – напрасно пытался остановить её Бекас. Куда там!

Погнаться за ней не мог – придавил коленом Гешу к земле, держал его.

«Сейчас будет шухер и палево!» – понял он. – «Дура! Что ж тут поделаешь?!»

Решать все нужно было быстро, а действовать еще быстрей. Ни секунды на промедление, пока там, в засаде на него первый шухер не превратился во что-то худшее.

«Вот она, моя точка не возврата с „Легионом Свободы“! Теперь все – краями никак не разойдемся!» – отдал он отчет себе в своих действиях.

Нож «фуллтанг» надежный, не убиваемый, быстро сделал работу.

– Прими должок, с процентами! – сказал Бекас, вытирая нож от крови, об капюшон костюма «Горка», популярного среди военных, охотников и рыболовов.

Плюс еще три магазина БК.

«Хорошо, что Ленка не видела».

* * *

Лёша достал сложенную много раз старую газету из кармана и двинулся вдоль коровника в сторону сортира, выкрашенного зеленой заборной краской.

Лёша сидел над дыркой сельского сортира и читал «Советскую культуру»:

«Рубрика за рубежом. Так, так. Теплые встречи в декабре. Так. Так. Последний месяц этого года станет знаменательным в истории вьетнамо-советских отношений…»

Дверь резко отварилась наружу! «Сидеть не двигаться! Завалю на месте! Руки в гору!» – услышал Леша и замер с поднятыми руками. Он увидел Бекаса, голого по пояс, направлявшего на него ствол автомата, лямки рюкзака на голых плечах.

– Сколько бойцов в засаде?! Отвечай быстро!

– Я и Геша.

– Сколько всего в совхозе ваших?!

– Не знаю.

– Колено прострелю! – сказал Бекас и направил ствол на Лешино колено, – Сколько ваших бойцов всего в совхозе?!

Лёша зажмурился.

– Не знаю, – он заговорил быстро, с закрытыми от страха глазами, ожидая выстрела, – У дома культуры «Нива» одна осталась. Там пять человек, вроде, или четыре. Не знаю я-я-я!

– Когда вас будут менять?

– Менять?

– Смена вам будет когда?

– Смена? Не знаю.

– Магазины на пол!

– Что? – Лёша открыл глаза.

Бекас понизил тон до спокойного.

– Все магазины из разгрузки положи медленно на пол перед собой, по одному.

Лёша выполнил команду.

Через десять минут Лёша лежал вниз лицом в хозблоке Бекаса, с непрозрачным полиэтиленовым пакетом на голове, с дырками для дыхания, с кляпом во рту, со связанными за спиной руками и ногами. От связанных щиколоток ног тянулся конец веревки через всю спину, вязал запястья рук дополнительным узлом поверх основного и оканчивался петлёй на шее.

Бекас лихорадочно собирал все необходимое. Уже все свое, все привычное и все родное. Он прикидывал так, чтоб вышло не больше двадцати килограмм – валить нужно будет быстро и далеко. Приоритет отдавал БК. Пришлось оставлять много хороших и любимых вещей. Как только насчет вещи шевелилась жалость-сомнение, он ту же душил в себе это чувство.