Текст книги "Приговор приведен в исполнение"

Автор книги: Сергей Зверев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Захватив пригоршню жареных фисташковых орешков, дядюшка почавкал и похрустел ими, вытер проступившую в уголках губ слюну и вопросительно уставился на племянника:

– Перехватить груз – хорошая идея. У тебя светлая голова. Но есть маленькая деталь. Куда придет танкер? Какая машина повезет груз? Тургут, дорогой, в цепочке недостает звена.

Деланно обидевшись – в главе клана умер прирожденный актер, – племянник сказал:

– Я не идиот, чтобы строить замки на песке. Двое русских связных, представители поставщика, расслабляются на адриатическом пляже. Пеппе, мой информатор, лично отвез этих собак.

– Куда?

– В Сан-Стефано-дель-Сантино. Уютный тихий курорт. Развлечения, девушки, выпивка за счет фирмы. Связникам посоветовали не светиться. Посидеть тихо, не привлекая внимания. Все заботы по перевозке груза итальянцы берут на себя. Русским сказали – на пушечный выстрел не приближаться даже к воротам порта.

– На территории нефтяных терминалов незнакомцы сразу бросаются в глаза. Разумно… Не хотят подставлять связников и свои задницы. За русскими кто-нибудь присматривает?

Смуглое лицо Тургута сморщилось точно от зубной боли. Дядюшка нащупал слабое место.

– Пеппе нашел троих ублюдков. Недочеловеки… албанцы. Промышляют кражами, мелким разбоем. Недавно получили по зубам от какого-то миллионера. Он вышвырнул их с яхты. Я приказал Пеппе передать албанцам, что если они будут своевольничать, то живыми улягутся в могилу. Припугнул, но на этих обезьян надежда слабая. Дилетанты и к тому же дикари. – Слова Тургута отдавали душком средневековья, когда янычары живьем сдирали кожу только за намек на непокорность. – Итак, дядя, я вылетаю в Италию. Двух мнений быть не может. Доверить операцию некому. Груз исчезнет, испарится, и итальянцы ничего не должны узнать! Иначе…

Многозначительная пауза повисла в воздухе. Только навозная муха, подкрепившаяся сладкой пудрой, гудела у окна.

– Иначе… – эхом отозвался дядюшка – сам вылитая муха в увеличенной проекции, у которой ампутировали крылья.

– Иначе разгорится война. Тень подозрения не должна пасть на наш клан. Макаронники злопамятны. Я лично проконтролирую перехват и развяжу языки русским, – тоном фельдмаршала, посылающего полки на штурм, произнес Тургут.

«Совсем недавно был мокроносым щеночком, а вымахал в матерого волка. Воистину щедрость Аллаха безмерна», – защемило в душе толстяка.

Сутки спустя лайнер турецкой авиакомпании приземлился на бетонную полосу аэропорта Римини. Четверо мужчин восточной внешности прошествовали по зеленому коридору таможни, не подвергаясь досмотру. Впереди группы вышагивал высокий красавчик с тщательно прилизанными волосами и кокетливой щеточкой узких усиков под носом. Сотрудник спецподразделения полиции, осуществлявший визуальный контроль за прилетевшими рейсом Стамбул – Римини, принял группу за десант коммивояжеров, прибывших отдохнуть от мусульманских запретов и окунуться в атмосферу раскованных нравов. Одетые в костюмы свободного покроя из легкой ткани светлых тонов, турки неторопливо пересекли центральный зал аэропорта, прошли через стеклянные двери и оказались на плавящейся от жары улице.

Стройный лидер четверки, сведя к переносице брови, осмотрел припаркованные машины. Не разжимая зубов, он процедил:

– Опаздывает Пеппе… опаздывает…

Остальные подобострастно закивали головами, осуждая беспутного Пеппе, заставляющего себя ждать.

Зоркий таксист, заметивший потенциальных пассажиров, лихо вырулил, пройдясь колесом впритирку к бордюру. Опустив стекло, водитель с дружелюбной улыбкой предложил:

– Садитесь, «синьоры»… Довезу… не обману!

Высокий турок с усиками оставался неподвижным, точно мраморная статуя. Он даже не удосужился взглянуть на таксиста.

В салон машины просунулась образина, смахивающая на морду Кинг-Конга. Дохнув облаком чесночного соуса, рожа рявкнула на ломаном итальянском:

– Проваливай!

Если природа постарается, то монстры удаются у нее на славу. Видимо, над этим образцом натура трудилась не покладая рук. Водитель, немедленно исполнивший высказанное пожелание, потом рассказывал друзьям, что чуть не обмочился, увидев перед носом выпяченную бульдожью челюсть, сплющенную картофелину боксерского носа, теряющегося в складках щек, и гладко выбритый череп с узким дегенеративным лбом.

– Мамма миа… – заливался таксист. – Такого парня надо в клетке возить!

Прошло еще минут шесть после отъезда такси, прежде чем к занервничавшим туркам подкатил серый микроавтобус «Фиат Улисс» со сломанным дворником на ветровом стекле и погнутой, точно старая вязальная спица, антенной. Дверь микроавтобуса отворилась нараспашку. Пеппе, молодой человек с прической фаната рэпа, обутый в растоптанные кеды, теннисным мячиком выпрыгнул на плиты тротуара.

– Синьор Тургут, тысячу извинений! Попал в пробку на перекрестке! Безумно рад вас видеть! – экспансивно тараторил хозяин микроавтобуса, оглаживая побритый затылок.

Наркоделец, прибывший собственной персоной на Апеннинский полуостров, словно не замечал юлившего перед ним парня. Мановением мизинца он подозвал тяжеловеса, только что отогнавшего таксиста:

– Карапуз, предупреди мальчика, чтобы впредь был пунктуальным.

Самый внушительный по габаритам бандит из группы Тургута, приставленный дядюшкой опекать любимого племянника, подошел к опоздавшему и с силой слесарных тисков сжал локоть Пеппе. Тот, ойкнув, зашлепал резиновыми подошвами о тротуар, будто набирая разгон перед прыжком.

– Хозяин не привык ждать! – пробасил верзила, нехотя отпуская враз взмокшего и побледневшего рэпера.

Ремеслом верного слуги клана по кличке «Карапуз» было убийство, точнее, палачество. Именно он приводил в исполнение приговоры, вынесенные главами семейства. Сам Тургут иногда ужасался мрачным фантазиям киллера, обставлявшего процедуру перехода жертвы в мир иной садистскими пытками, после которых приговоренные напоминали кучу фарша и размолотых костей. Патологический садист, по-собачьи преданный клану, был незаменимым для беседы с самыми несговорчивыми клиентами. Попади в руки Карапуза от рождения немой и тот спел бы оперную арию. Одна внешность убийцы, гибрида быка и обезьяны, действовала на противника лучше нервно-паралитического газа. К тому же киллер неплохо стрелял, виртуозно дрался на ножах, а по части перерезания глоток не знал себе равных. Такие экземпляры по нынешним временам встречаются только на Востоке, не до конца развращенном комфортом цивилизации.

Карапуз подтолкнул парня к микроавтобусу:

– Заводи арбу!

Пока спутники киллера рассаживались, ставили сумки в багажное отделение, верзила, занявший место рядом с водителем, ущипнул приподнявшегося парня за ягодицу:

– А я бы поимел тебя, малыш. – Обезьянья рожа Карапуза расплылась в похотливой улыбке, которая моментально погасла.

Шеф, отражавшийся в зеркале заднего вида, приподнял бровь, демонстрируя свое недовольство сексуальными шалостями слуги клана.

Турбодизель «Улисса» мягко зарокотал. Моргнув стоп-сигналами, микроавтобус покинул парковку и влился в поток машин. На шоссейной развязке он свернул и помчался по автостраде, ведущей на юг, в сторону Сан-Стефано-дель-Сантино.

За стеклом мелькали пейзажи, вдохновлявшие не одно поколение живописцев. Зигзагообразная дорога пролегала по побережью. Море напоминало о себе пунктирами водной глади за холмистой линией горизонта.

Созерцать идиллические пейзажи туркам было недосуг. Из приготовленной Пеппе сумки, примостившейся между вторым и третьим рядами сидений, гангстеры доставали оружие. Помогая друг другу, они нахлобучивали сбрую, убирая пистолеты в кобуру. Все, за исключением Карапуза, вооружились «береттой» – пистолетом, входящим в так называемую «великолепную девятку» лучших орудий смерти этого типа.

Со здоровяком, ерзавшим на переднем сиденье, вышла осечка. Короткоствольный «скорпион», автомат спецслужб и грабителей банков, он принял безропотно. С видимым удовольствием погладил усеченный хоботок ствола, присоединил магазин, выставил предохранитель на нулевую отметку. Высоко подняв левую руку, он спрятал автомат под мышку и, застегнув пиджак, посмотрелся в зеркало. Просторная одежда идеально скрывала оружие.

– Ну… – Киллер выжидательно уставился на водителя.

Парень непроизвольно поддал газу, превышая скорость, установленную на этом участке шоссе.

Лапища Карапуза пошурудила в опустошенной сумке. Из ее недр он достал армейский штык-нож в черных пластиковых ножнах. Рассмотрев зеркально отполированное лезвие, рукоятку, выточенный желобок для стока крови, киллер, набычившись, обрушился на Пеппе с руганью:

– Зачем мне эта зубочистка?!

Пеппе слабо оправдывался, все чаще отрываясь от дороги:

– Ты же заказывал штык-нож. Получи… отличный американский нож. Прекрасная заточка. Режет стальную проволоку словно спагетти! Новенький…

– Я просил от «калашникова»! Придурок! Русский или, в крайнем варианте, китайский! Болван, у тебя мозги стали жидкими от вина! Вы слишком много пьете! – Киллер, распаляясь, тихонько покалывал парня в бок.

– Отвяжись, скотина! Чем я тебе не угодил? Почему именно русский штык-нож? – огрызался Пеппе, подпрыгивая в кресле. Казалось, на него напали блохи, от которых он пытается отбиться.

– У меня рука привыкла к рукоятке! Дебильный макаронник! Что я буду делать с этой ковырялкой? Брить… вашим шлюхам?! – брызгая слюной, орал Карапуз.

На задних сиденьях раздавались смешки приятелей. Представление хоть как-то скрашивало дорогу и снимало напряжение перед акцией. Перепалка превратилась в сплошной поток сквернословия, где турецкие и итальянские ругательства сливались в причудливую мешанину брани.

Тургут смеялся вместе со всеми, держась за бока.

Импровизированный спектакль прервали огоньки на дороге: синие и красные точки, вспыхивая, попеременно сменяли друг друга. За переносным шлагбаумом угадывались фигурки полицейских в черной форме, перекрещенной белыми линиями ремней и портупеи.

Пеппе нажал на тормоз и испуганно воскликнул:

– Откуда они взялись? Чтоб им провалиться в преисподнюю!

Визг протекторов, скользящих по асфальту, заглушил щелчок снимаемого с предохранителя автомата. Когда к микроавтобусу подошел офицер, Карапуз почесал подмышку с невыразимым блаженством на лице.

Отдав честь, офицер дорожной полиции хмуро осмотрел пассажиров.

– Прошу простить, но вам придется подождать или вернуться, – устало произнес полицейский, прикуривая от услужливо поднесенной Карапузом зажигалки.

– А в чем дело? Что-нибудь случилось? – вежливо поинтересовался глава клана, вышедший из микроавтобуса.

Он стоял в наглухо застегнутом пиджаке, положив правую руку на сердце.

– Трасса заблокирована. Авария, – затянулся сигаретой офицер. – Водитель трейлера задремал за рулем и врезался в столб эстакады. Инженеры проверяют трещины. Пока не дадут разрешения – движение по мосту закрыто. Извините, таковы правила.

Откозыряв, офицер поспешил удалиться, заметив, что один из пассажиров, похожий на гору с лысой макушкой, поливая колесо мочой, создал маленькое озерцо, расползшееся по асфальту, и, что самое отвратительное, начищенные до зеркального блеска форменные ботинки полицейского оказались чуть ли не в центре этого зловонного водоема.

– Тупорылые азиаты! Отсталый все-таки народ эти турки! – костерил вполголоса офицер, сойдя с шоссе на траву обочины. – Может, вернуться и вздуть парней как следует? Устроить проверку документов, раскрутить по винтикам микроавтобус? А… да пошли они к чертям собачьим! – сплюнул в сердцах полицейский, ожидавший приезда специализированной машины спасателей, укомплектованной автогеном, всевозможными резаками, пневматическими домкратами и реанимационным блоком аппаратуры.

Разбившегося водителя надо было вырезать из спрессованной кабины, производить идентификацию личности и срочно разблокировать магистраль.

Серый «Улисс», за которым уже скопилась очередь машин, развернулся, описав неправильную дугу, и, рискованно маневрируя, демонстрируя высший пилотаж вождения, стал пробираться сквозь лабиринт сгрудившихся на шоссе автомобилей. Вырвавшись на открытое пространство, он понесся к развилке, выводящей на объездную дорогу.

Подгоняемый короткими репликами прилизанного красавчика с оловянными глазами, Пеппе вдавливал до упора педаль акселератора.

Танкер уже встал на рейде порта, дожидаясь своей очереди швартовки у терминала. Русские проболтались, что завтра груз перекочует в цистерну и через сутки будет в Неаполе, а еще через сутки связным назовут шифр бокса камеры хранения железнодорожного вокзала, где будут лежать двести тысяч долларов наличными. Вторая часть суммы, по договоренности, будет переведена на банковский счет в оффшорной зоне.

– Нал конфисковать не удастся! А груз надо перехватить любой ценой. Это дело чести и престижа нашего клана! – несколько выспренно заявил Тургут, мысленно все-таки прорабатывая комбинацию, как наложить лапу на двести «косарей».

Объездная дорога, узкая полоска асфальта, петляла между апельсиновыми рощами. Фермеры в складчину проложили ее для удобства транспортировки урожая. Извилистых поворотов было не счесть. Пеппе то и дело чертыхался, бешено крутя руль. А турки, раскачиваясь на очередном крутом повороте, по-гусиному гоготали, обкладывая забористыми восточными ругательствами безрукого шофера, фермеров и придурка, впечатавшегося в эстакаду. При этом они желали, чтобы апельсиновые рощи обглодала саранча, Пеппе посадили на кол, а вся итальянская полиция утопила оружие в клозетах и занялась мужской проституцией на базарах Стамбула.

Ближе к вечеру запыленный микроавтобус выскочил на скоростную автомагистраль и на полных парах понесся, обгоняя попутные машины, к городку, которому покровительствовал Святой Стефан.

Случайность бывает или роковой, или счастливой. Кто тасует карты и раскладывает пасьянс судеб – неизвестно. Может, Бог тоже иногда устает, и тогда дьявол разыгрывает партию. А может, ход событий заранее предопределен, случайность – лишь соединительное звено цепочки закономерностей и усилием воли ее не разорвать. Спорят философы, мистики, богословы, астрологи. Составляют гороскопы, пишут трактаты, расшифровывают древние манускрипты, моделируют ситуации на мощных компьютерах, а ответ ускользает, оставляя ученых мужей в дураках.

Святой не привык полагаться на случай, на русское «авось» или «Бог не выдаст, свинья не съест». Жизнь научила его, что все предусмотреть невозможно. Он немало повидал ловких, изворотливых людей, двуличных подлецов, не сомневающихся в своих умственных способностях. Большинство из них плохо кончили, так и не перехитрив судьбу или угодив в расставленные ими же самими капканы. Самый ловкий расчет оказывался безуспешным и зачастую сводил хитреца в могилу.

Выполняя роль экскурсовода четы Бодровских, Святой возил любознательную пару осматривать руины поместья знатного римского патриция. Девушка из археологической экспедиции, ведущей раскопки, показала туристам последнюю находку – мраморную плиту, где была изображена попавшая в бурю галера с сорванным парусом и под ней надпись, обращенная к богу морей Нептуну: «О Бог, ты спасешь меня, если захочешь, а если захочешь, то, напротив, погубишь меня; но я по-прежнему буду твердо держать мой руль».

– Замечательный рецепт на все случаи жизни, – сказал тогда Святой. – Я уверен, что мореход причалил к родным берегам.

– Кажется, вы достигли тихой гавани… – фальшиво улыбнулся Платон Петрович.

– В гавани тоже штормит…

С двумя новоселами виллетты номер четыре Святой познакомился мимолетом. Обычно домики, и особенно газоны перед ними, требовали постоянного ухода. То клиенты жаловались на шум цикад, то на скрипящие дверные петли или перекошенные жалюзи, то барахлил кондиционер. Святой брал мелкий ремонт на себя, что весьма импонировало бережливому англичанину.

Двоица, державшаяся особняком, претензий не предъявляла. Они вообще редко покидали виллетту, сидели в четырех стенах, как мыши в норе. Пустопорожних разговоров не вели, изредка, когда спадала полуденная жара, барахтались на мелководье городского пляжа. Там их и присмотрел Святой, опознавший соотечественников по редким репликам, обрывкам фраз, матерным словцам, вворачиваемым по поводу и без.

Примерно одного возраста, роста и комплекции, они разнились шевелюрой, цветом кожи и разрезом глаз. Один, черноволосый с угреватым лицом, был или киргизом, или скорее калмыком. Второй был флегматичный славянин, вечно что-то жующий, с рыжеватыми патлами, курчавившимися у висков конопатого, с выпуклыми глазами лица.

Калмык и Лупатый, как прозвал парочку Святой, вели почти монашеский образ жизни, если бы не проститутки. Услугами жриц любви они пользовались на всю катушку, точно племенные быки-производители, вырвавшиеся из стойла. Особенно свирепствовал калмык, менявший партнерш каждый божий день. На этой почве и произошло их знакомство.

Святой ковырялся с заклинившим вентилем поливной системы, орошавшей лужайку перед виллеттами. Одноэтажное здание в форме буквы «п» казалось безлюдным. Постояльцы нежились на золотистом песке пляжей, осматривали архитектурные памятники, сидели в кафе.

Святой специально подобрал такое время, чтобы не беспокоить туристов скрежетом разводного ключа и другими малоприятными звуками.

Он приступил к ремонту, машинально насвистывая незатейливый мотивчик застрявшего в голове отечественного шлягера из репертуара Аллы Борисовны. Мимо, по дорожке, ведущей к левому крылу здания, поддерживая под локоток очередную пассию, прошел Калмык с покрасневшей от возбуждения физиономией. Его раскосые глазки маслянисто блестели, и он постоянно облизывал тонкие змеиные губы. Дама, пышнотелая блондинка в мини-юбке из кожзаменителя, ничего не понимая в комплиментах, произносимых по-русски, гоготала басом, похлопывая Калмыка по ширинке рукой с дешевыми побрякушками на запястье и пальцах.

Постоялец четвертого номера провел даму, бросив косой взгляд на музыкального сантехника. Шлепнув проститутку по ягодицам, не уступающим заднику бронетранспортера, Калмык, поковырявшись ключом в замочной скважине, открыл дверь и скрылся за ней вместе с подругой. Но что-то не заладилось. Оконное стекло не могло заглушить возмущенной скороговорки проститутки, судя по выговору, югославки.

Святой принялся собирать инструмент в пластиковый футляр, решив перенести работу на завтра. Слушать вопли дебелой коровы, а тем более принимать участие в разборках ему не хотелось.

Он уже поднялся с колен и отряхнулся, но уйти не успел.

– Эй, землячок! – Калмык в наброшенном на голое тело махровом халате стоял, облокотившись о дверной косяк.

– Ты меня? – по-русски спросил Святой.

– Шпаришь по-нашенски! Это в жилу! А я просек в момент, если бодягу Алкину выдаешь, значит, зема!

Развевающийся халат не скрывал его наготы. Быстрым шагом Калмык прохрустел по гравию дорожки, примял траву газона. Подойдя, он панибратски, небрежным жестом поприветствовал Святого.

– Слушай, братан, тут такая лажа выходит… – с шепелявым присвистом забормотал Калмык. – Видел, какую мадонну я цапанул?

– Видел, – кивнул Святой.

– Выпендривается, сучка. Отказывается без резинки перепихнуться. Вопит по эйдс… про СПИД, значит! – Растопырив пятерню, Калмык почесал пах.

Святой огляделся и деликатно посоветовал:

– Ты бы прикрыл хозяйство, а то выставил аппарат на всеобщее обозрение. Дети кругом…

Никаких детишек перед виллеттами и в помине не было, но мужчина послушно запахнул полы халата.

– Приятель, не в службу, а в дружбу слетай за гондонами. Тут автомат за углом стоит… Извини, что напрягаю, но такой расклад паскудный, что мне из номера отлучаться ну никак нельзя и подругу неотоваренную отпускать жаль! – растягивая гласные буквы, с приблатненным акцентом тараторил Калмык.

Несмотря на жаргон, он явно не принадлежал к касте «братков». Его наблатыканная феня показалась Святому искусственным, плохо заученным текстом. Прошедший тюремные университеты, Святой мог распознать, для кого жаргон стал родным языком, единственным способом общения, а для кого притворством, подстраиванием под чуждые стандарты зоны.

Впрочем, обильно пересыпанная корявыми словечками болтовня Калмыка не удивляла. «Ботали по фене» государственные мужи, депутаты Думы вставляли в доклады выражения, делавшие честь любому вору в законе, на пресс-конференциях отставные президентские телохранители, чиновники, администраторы талдычили о «подставках», «могиловках», «брошенных подлянках», «заказах» и прочих гадостях их нелегкой чиновничьей жизни.

Когда Святой сидел перед телевизором – спутниковая антенна принимала основные российские программы – и слушал речи какого-нибудь высокопоставленного лица, ему иногда казалось, что политик или госдеятель прибыл на пресс-конференцию прямиком от тюремной параши или с лесоповала. Речь блатарей вытесняла нормальный язык, переставший быть великим и могучим в разграбленной, нищающей стране.

– Ну что, ладушки, старичок?! Слетаешь за резинками? На чай отстегну! Добазарились? – горохом сыпал Калмык, добывая из кармана мелочевку.

Насобирав денег, перемешанных со смятыми обертками жевательной резинки, кусками целлофана от сигаретных пачек, он попытался всучить этот мусор Святому. Тот отвел сложенную лодочкой ладонь Калмыка. Прикасаясь к его руке, Святой обратил внимание на твердый рубец ребра ладони.

«Эге, приятель, карате увлекаешься. Ишь какую мозоль настучал. Ну, мальчиком на побегушках я к тебе все равно не пойду и презервативы подносить не буду. Любишь кататься, люби и саночки возить. Сам прошвырнешься до автомата, не рассыплешься», – с нарастающим раздражением подумал Святой.

Что-то отталкивающее сквозило в облике нагловатого Калмыка с лицом-маской, будто вырезанным из желтоватой кости. Святой не мог точно определить, что именно пробудило неприязнь: розовые десны, оголившиеся в лягушачьей улыбке, постоянное почесывание гениталиев, приторный запах невыветрившегося перегара, помноженный на вонь скверных зубов, или унизительное обещание дать на чай. Скорее всего не эти внешние раздражители заставили его сделать шаг назад. От Калмыка исходило чувство опасности.

– Прости, уважаемый. Я чаевых не принимаю. Хозяин запрещает, да и автоматом пользоваться не умею. Не знаю, куда монетку бросать и за какой рычажок дернуть, – с издевкой, не отказав себе в удовольствии поломать комедию, произнес Святой.

Моргнув раскосыми глазами, Калмык обиженно протянул:

– Дурку клеишь! Хрен с тобой, зема долбаный. Лучше канализацию чинить, чем пару тысяч лир срубить по-честному?

Святой охотно согласился:

– Лучше, уважаемый!

Подхватив под мышку футляр с ключами, он развернулся и бодро зашагал к правому крылу здания, где Дэвид Стерлинг отвел ему комнату.

В спину Святому уперся тяжелый взгляд, подкрепленный хлесткой репликой:

– Мудак…

На грубость желтолицего хама Святой никак не отреагировал, лишь покрепче прижал к боку футляр.

«Везет мне как утопленнику. Сначала с Бодровским морока была. Теперь еще одна сладкая парочка станет воздух отравлять. Надо намекнуть старику, чтобы был поразборчивее с клиентами. Подпортят репутацию заведения – век не отмоешься!» Он рассуждал сам с собой, пытаясь приглушить нарастающую, как волна морского прилива, тревогу.

Остаток дня Святой провел в необременительных хлопотах, выполняя поручения Стерлинга. Сходил на рынок, прикупил свежей зелени и бутыль домашнего вина у знакомого торговца, спустил воду в бассейне виллы перед намеченной генеральной уборкой, посудачил со смешливой горничной, загоравшей в шезлонге, где еще недавно прогревала дряблые телеса госпожа Бодровская, забрал из прачечной чистое белье и скатерти, навестил в конторе старика, выпив за компанию чашечку горячего кофе со сливками. От Стерлинга Святой узнал, что «Свордфиш» достиг Бриндизи и Платон Петрович передает пламенный привет своему другу, то бишь ему. Затем Святой наведался к газетному киоску, где получил пухлую пачку традиционного чтива англичанина, состоявшего из консервативной «Таймс», либеральной «Гардиан» и еще нескольких британских изданий. Киоскер присовокупил к пахнущей типографской краской кипе газет скромные, на фоне толстенных многостраничных талмудов, но тоже распухшие от цветных рекламных вставок «Известия».

Святой принялся отсчитывать две с половиной тысячи лир, но киоскер замахал руками:

– Не надо! Полковник приказал добавить ее к общему списку. Специально для вас, синьор… Жаль, приходит с опозданием и нерегулярно, но я буду откладывать каждый номер!

Маленький знак внимания до глубины души растрогал Святого.

«Какой кретин выдумал, что англичане чопорные эгоисты. Старина Дэйв столько сделал для меня…»

Отойдя от киоска, он неспешной походкой брел по тротуару, просматривая газетные заголовки. Новости из России, как обычно, не радовали, сообщая о войне олигархов, распространении эпидемии чахотки, стихийных бедствиях, пожарах на армейских складах и недомогании президента. Казалось, эти сообщения приходят с другой планеты – холодной, дикой, окутанной вечным мраком и населенной безумцами, остервенело терзающими друг друга в непрекращающейся междуусобной грызне.

Статья «Политики и наркотики» заинтриговала Святого. Сбавив темп ходьбы до черепашьего шага, он внимательно вчитывался в газетные строки, анализирующие программы предвыборных блоков политических партий. Журналистское перо не щадило рвущихся к власти и не лакировало гнетущую действительность: «… По данным анонимных опросов, основными потребителями импортного ЛСД и его отечественных аналогов являются люди из хорошо обеспеченных семей – учащиеся престижных спецшкол, студенты гуманитарных вузов, музыкальных, художественных учебных заведений (те, кому родительские деньги позволяют брать „добротное“ зелье); тревожным симптомом является опережающая динамика роста наркомании в этой группе, где число „хроников“ ежегодно увеличивается на двадцать-тридцать процентов… наркотиком рабочих кварталов в настоящее время считается опиум (он же „чернуха“), особенно в небольших городках на юге России. Впрочем, и в обеих столицах он не обойден вниманием. Зелье готовится из маковой соломки и ацетона – дешево и сердито…»

Святой вспомнил брянскую девчушку, деградировавшую до нулевой отметки. Правда, ее мучения уже прекратились, и от соблазна наркоманку оберегала могильная плита да доски гроба. Поворошив прошлое, Святой вернулся к чтению: «…Самодельный опиум быстрее других наркотиков вызывает распад личности, способствует росту агрессивности. Под его влиянием совершаются самые дикие преступления… Как заявил Владимир Вольфович, употребление наркотиков – дело сугубо личное. Кто хочет, пусть колется. Кто не хочет, не колется… Набираю телефон Русского национального единства. Ответ по-ефрейторски четок: „Наркоманы – не люди. Придя к власти, мы будем бороться с ними самыми жестокими способами“. Между тем в последние годы наркоманами становятся молодые люди с вполне нормальными способностями… Для ведущих партий и движений существует лишь один наркотик – наркотик власти» – неутешительным выводом заканчивала статью журналистка.

«Уж не Угланова ли сподобилась резануть правду-матку? Может вмазать по мордасам всем этим брюхатым политикам, если захочет. Но в „Известиях“ она, кажется, никогда не печаталась», – рассуждал Святой, разыскивая глазами имя смелой журналистки, не боявшейся плыть против течения.

Увлекшись, он ступил на белую зебру пешеходного перехода и тут же отпрянул. Бампер серого «Фиата Улиcса» под визг тормозов замер в двадцати сантиметрах от его ноги. Какая-то девушка испуганно вскрикнула, поднеся к щекам ладони.

За запыленным лобовым стеклом микроавтобуса бледным пятном расплывалось испуганное лицо водителя. Он нарушил правила, не притормозив на переходе. Святой вгляделся в расплывчатые черты и узнал парня, частенько навещавшего постояльцев виллетты номер четыре. Приложив свободную от газет руку к груди, Святой дал понять, что конфликт исчерпан и объяснений не требуется. Пассажиров микроавтобуса, невидимых за тонированными стеклами, видимо, здорово тряхануло. Они галдели, как некормленые обитатели обезьяньего питомника. Особенно старался звероподобный и лысый, словно мячик для пинг-понга, субъект, восседавший на переднем сиденье. Его образина весьма отдаленно напоминала человеческое лицо и не требовала грима для съемок киношных страшилок. Бритоголовый верзила бурно жестикулировал, вскидывая руки вверх. Из-за обшлага расстегнутого пиджака, точно играя в прятки, то выглядывала, то исчезала длинная желтая кобура с оружием посолиднее пистолета.

«Этот шарик таскает под мышкой короткоствольный автомат вроде „мини-узи“ или „скорпиона“, – засек особенность экипировки верзилы Святой. – Странные знакомства у Калмыка и Лупатого. Водила гоняет по городу с вооруженными амбалами. Да и что может быть общего между туристами и каким-то отвязанным парнем… Тухлятиной попахивает из четвертого номера».

Святой, привыкший к взрывоопасной натуре итальянцев: плюнь – зашипит, приготовился к словесному извержению, но оно не состоялось. Пешеход и водитель взаимовежливо раскланялись.

Благородно уступив дорогу микроавтобусу, Святой попытался разглядеть лица остальных пассажиров, но стекло было непроницаемо темным.

«Может, померещилась кобура… В городке отродясь не было мафиозных разборок, стрелянины или резни. Спецслужбам в Сан-Стефано вроде бы тоже делать нечего. Проклятая подозрительность отравляет тебе жизнь. Повсюду пеленгуешь злодеев», – высмеял себя Святой, заталкивая газету в середину стопки…

Вечером около девяти часов он наведался к Дэвиду Стерлингу. Наведался – слишком напыщенное выражение. Святой просто прошел два метра по дорожке, соединяющей все двери виллетт, объединенных в один корпус.

Старик обставил свое жилище по-спартански, даже слишком аскетично: старинный шкаф, немного аппаратуры, узкая жесткая кровать, фотографии на стенах. Святой с добрым юморком называл комнаты англичанина бункером. Но в этой обители всегда водился отборный коньяк и имелся закуток со стеллажом лучшего здешнего вина.

– Не могу понять, Дэвид, почему вы не займете верхний этаж виллы? – спросил Святой.

– В мои годы клонит к земле. А если серьезно, я довольно поздно сколотил состояние и не привык к роскоши. На вилле я чувствую себя потерянным. Слишком много пространства. К тому же аренда не предусматривает посторонних, – обстоятельно и исчерпывающе ответил англичанин.

Беседу на сон грядущий, партию бриджа и рюмочку коньяку мог отменить только ураган или другой природный катаклизм, которых, по счастью, в Сан-Стефано-дель-Сантино не случалось. Святой совершенствовал свой английский, перенимая неистребимый лондонский акцент собеседника. Стерлинг коротал вечерние часы в обществе симпатичного ему человека. На сегодняшний ужин они запланировали приготовить коронное блюдо – пиццу и тем самым переломить холостяцкую привычку питаться в кафе и ресторанах.