Текст книги "Другие. Боевые сталкеры"

Автор книги: Сергей Зверев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава 2

Его кто-то отрывал от старлея, отрывал настойчиво, но он упрямо держал офицера одной рукой за клапан кармана, разбухшего и пропитавшегося кровью, а второй намертво сжимал его воротник.

И все-таки их расцепили. Двое каких-то мужиков в странной пятнистой форме подняли старлея, отнесли на обочину.

Сержант встал, поднял «ППШ», направил в сторону исчезнувшей за поворотом «Победы» и опустошил магазин.

– Не нужно, – сказал кто-то, укладывая на автомат сильную руку. – Уже не достать.

Сержант дошел до будки, сел на ступеньку, посмотрел на кровавое пятно у самого края дороги и положил голову на руки. И заплакал.

Забрав у сержанта автомат, Стольников быстро отомкнул диск, посмотрел в его нутро и чертыхнулся. Хотел кинуть и то и другое себе под ноги, но потом, бросив последний взгляд на сержанта, передумал. В два шага приблизившись к «ЗИС-110», он бросил оружие на заднее сиденье.

Двигатель машины ревел, как разбуженный медведь. Гнаться на «ЗИСе» за «Победой» было занятием бесполезным. Вероятно, бензобак машины заправляли бензином, который изготавливался кустарным способом.

– Ты посмотри, а? – изумлялся он, глядя на Жулина. – Это когда же они начали бодягой машины заправлять? В пятидесятых – пожалуйста, в двухтысячном – пожалуйста! Ты понимаешь, с какого времени у них здесь нефть воруют?

В будке трещала радиостанция.

– Солейкин, Солейкин, почему не докладываете?..

Жулин прошел в будку и накинул наушники себе на голову:

– Внимание! Срочно прибыть на этот пост! Здесь произошло боестолкновение. Есть убитый…

– Кто говорит?!

– Прапорщик Жулин.

– Какой прапорщик?

– Обыкновенный прапорщик! – рявкнул Жулин. – Вы что, о прапорщиках никогда не слышали?

– Олег! – крикнул Стольников, слушавший этот разговор. – Прапорщики появились в СССР в семьдесят втором году! Окстись, пока тебя безумным не посчитали!

«Мы будем через двадцать минут!» – раздалось опять где-то вне эфира.

– Значит, через двадцать минут нас здесь не будет, – решил Стольников. – Мамаев, заводи «ЗИС»! Думал на лимузине покататься, а этот хуже телеги!

– Они движок загадили, командир! А тачка-то прикольная!

– Конечно, прикольная! – отозвался Ключников. – Здесь вообще все прикольно! Может, на пару месяцев махнем в Кисловодск, оттянемся?

– Сейчас тебя оттянут по полной программе, – пообещал майор. – В машину! Ждан не мог далеко укатить!

Мамаев тронул автомобиль, и майор бросил последний взгляд на застывшую в неменяющейся позе фигуру милиционера. «Его брать с собой – хлопот не оберешься, – подумал он. – Вопросами замучает».

Транспортом группа обзавелась случайно. Но задолго до того, как выйти к селению, где ночевал начальник райотдела Цой-Педе, Стольникову и его бойцам пришлось пережить ощущения, похожие на те, что пережил Ждан.

Пройдя через комнату с сосудами в подземелье, они увидели лаз, ведущий в лес. Выйдя из него и продолжив путь, разведчики обнаружили странную картину. Их взору предстала завалившаяся палатка и глубокая воронка, какая образуется после попадания снаряда крупного калибра артиллерийского орудия.

Вскоре были найдены документы туристов, их личные вещи. Но самой удивительной находкой оказалось обожженное по краям удостоверение полковника Ждана. Еще не понимая, где они находятся, Стольников решил, что Ждан напоролся в лесу на лагерь боевиков, бежавших из тюрьмы «Мираж». Уцелел ли он – было неясно. Среди трупов его тело обнаружено не было. Но никто не гарантировал, что он не пленен и не уведен в неизвестном направлении.

Осматривая вещи, бойцы замечали странные факты. Куртки, обувь, брюки – эти вещи принадлежали другой эпохе. Попалась на глаза и газета, передовицу которой прочел Ждан.

– Пятьдесят девятый год, – хмыкнул майор. – Неплохо бумага сохранилась.

Двое наручных часов тоже выглядели странно. Такие выпускались около пятидесяти лет назад, но были новехоньки, словно только что из магазина.

– Ерунда какая-то происходит, командир, – озабоченно бормотал Жулин, ходя за Стольниковым по территории разрушенного бивака как на привязи. – Я не вижу ни одного предмета из нашего времени.

– Наверное, это не беглые зеки из «Миража», – предположил Ключников, – а старожилы из крепости. Те, кто отказался переселяться в Южный Стан. Новый поселок не обосновали – опасно, поэтому бродят как цыгане.

– Это версия выглядела бы правдоподобно, когда бы не сохранность найденных вещей, – возразил Стольников. – Старожилы могли натаскать предметов из Обычной Чечни в Другую. Но эти вещи старились бы вместе с ними.

К майору подошел Лоскутов:

– Саша, посмотри.

В руку майора лег советский паспорт.

– На имя какого-то Дорошенко.

– Где взял?

– На трупе.

Они отправились к телу туриста. Развернув паспорт и вытянув руку, Стольников посмотрел на лицо трупа. Фото совпадало по возрасту.

– И что это может значить? – выдавил он.

– Это может означать одно: что мы в пятьдесят каком-то году. Если верить газете – в пятьдесят девятом. Я понимаю, как глупо это звучит, но факты говорят сами за себя…

– Кто-нибудь ел консервы из крабов? – спросил Айдаров, рассматривая в руке банку. – Я впервые вижу такие консервы. Особенно консервы ордена Ленина консервного завода в городе Владивостоке. Кто-нибудь мне объяснит, что здесь произошло и происходит?

Стольников велел прочесать лес в радиусе ста метров. Результатом поиска явились: покореженная взрывом автоматическая винтовка «М16», несколько консервных банок, документы и батарея от телефона космической связи.

– Батарея – единственный предмет, который старше всех других лет на пятьдесят, – заключил Стольников. – Ну, еще винтовка может быть тех же лет, но очень уж она похожа на оружие «грузинов» из арсенала НИИ.

– И что будем делать?

– Мы будем идти дальше. Ждан здесь был. Значит, нужно поторопиться.

Наскоро перекусив найденными продуктами, группа стала спускаться с высоты. Они пересекли грунтовую дорогу, прошли по тому месту, где несколькими часами раньше сидел и размышлял у дороги Ждан, и продолжили спуск. Через полчаса, отойдя от трассы на три километра, Стольников вывел разведчиков на небольшое село. Странным было то, что у одного из домов стоял длинный лимузин «ЗИС-110».

– Если бы у нас была машина, мы могли бы выехать на трассу, – многозначительно произнес Мамаев. – Ждан вряд ли пойдет лесом. С его формами самый лучший способ удалиться от неприятностей – езда.

Приказав расположиться на опушке леса, Стольников велел Жулину оставить оружие и следовать за ним.

Они вошли в дом, где тучный кавказец вонзал зубы в баранью ногу.

– Вы кто, товарищи?

– Мы из милиции, – спокойно ответил майор.

– Это я из милиции, – возразил тучный чеченец. – Начальник райотдела Цой-Педе. Вы кто такие?

Стольников сказал, что они из московской милиции, и тут случилось то, чего он обоснованно опасался. Начальник сунул руку в карман и попросил документы. В это время в комнату вошла старушка в черном платке и поставила перед кавказцем стакан молока.

Стольникову пришлось изменить план.

– Документы в машине, на улице.

– Ну, пойдем, посмотрим, – согласился чеченец, разглядывая разведчиков. Стольников выглядел хотя и странно для пятьдесят девятого года, но все-таки это была привычная взгляду одежда. Большие подозрения вызывал в чеченце, бывшем разведчике Великой Отечественной, Жулин. Пятнистая форма, в какую обычно рядят диверсантов, высокие ботинки на шнуровке. Все очень было похоже на маскировочный костюм военнослужащего НАТО. Хотя милиционер и не понимал, зачем НАТО понадобилось забрасывать в советский тыл своего солдата в форме, которая мгновенно вызывает подозрение, гостям чеченец уже не доверял.

И правильно делал, поскольку первое, что сделал прапорщик, когда все трое вышли из дома, – развернулся, перехватил погруженную в карман руку чеченца, подсек его и уложил на крыльцо.

– Послушайте, мы понимаем, что все выглядит странно и нелепо, – заговорил Стольников, вынимая сигареты. – Тем не менее вам придется нам поверить. Скажите, пожалуйста, какой на дворе год?

Чеченец выкатил круглые от ужаса глаза и посмотрел на майора снизу вверх:

– Вы кто такие? Враги?

– Нет, – решительно возразил Стольников. – Как бы странно все это ни звучало сейчас и учитывая обстоятельства, в которых вы находитесь… Мы – друзья. Так какой нынче год?

– Вы что, идиоты? – вскипел чеченец. – Пятьдесят девятый, разумеется! Перепились, сволочи!.. Да я вас!..

– Ну что ты нас, что? – поморщился Жулин. – Короче, где ключи от тачки?

– Какой тачки?

– От машины!

– В кармане.

Стольников сунул руку ему в карман брюк и вместе с ключами выудил оттуда «наган».

– В общем, так. Ты не обижайся, но некоторое время тебе придется посидеть с козами. – И Стольников кивнул прапорщику.

Тот довел хозяина дома до загона, ввел внутрь и усадил рядом с яслями. Срезал веревку, привязанную к перегородке между отделениями, и привязал чеченца к яслям.

– Я вас расстреляю к чертовой матери!.. Вы что, не понимаете, с кем имеете дело?

– Понимаем. Поэтому не вырубаем. Просто закроем тебе рот, – по-отечески нежно возразил Жулин и затолкал в рот милиционеру кусок найденной в загоне тряпки. От той же веревки отрезал небольшой кусок и перевязал пленнику рот. – Ты посиди, дорогой.

– Ствол – вот он. – И Стольников, показав чеченцу «наган», уложил его в куриное гнездо. Вынул оттуда сырое яйцо, пробил о гвоздь дырочку и с удовольствием высосал. – Мы… советские люди. Мы – хорошие парни. Просто тебе нужно немного потерпеть. Иначе долго объяснять придется, старина. Пока.

Сев в машину, разведчики доехали до бойцов.

И теперь, осторожно переключившись со второй передачи на третью, Мамаев прислушался к работе двигателя. Кажется, машинка приработалась… И включил четвертую. Она пошла мощнее, выжимая из себя все, что можно выжать до того, как умный водитель переключится на последнюю, пятую. И Мамаев, доведя двигатель до критической точки, включил рычаг до упора вправо, а потом до упора вперед.

– До Ведено двести сорок километров, – подсчитывал Саша. – Около десятка съездов к населенным пунктам и два поста ГАИ. До Грозного мы не дотянем в любом случае. Быть того не может, чтобы люди на КПП, будучи предупрежденными, Ждана пропустили… – майор поискал глазами по консоли и потянулся к ней рукой. – Где-то он должен вильнуть хвостом. Обязательно должен.

Он включил радио.

Как много девушек хороших,

Как много ласковых имен…

– Утесов, – пробормотал Стольников, вытягивая ноги и закрывая глаза.

– Ты посмотри, – Айдаров кивнул на радио, – работает!

– А чего ему не работать? Это пятьдесят девятый год. Здесь все работает. И никакой бюрократии. Пенсии платят, и бутылка водки двадцать один рубль двадцать копеек…

– Всего?

– Это до хрущевской денежной реформы. А через два года бутылка будет стоить два рубля двенадцать копеек…

– Кажется, я хочу остаться здесь на пару лет.

– Как бы тебе здесь навсегда не остаться! – угрюмо бросил Баскаков.

У поворота с покореженным указателем «Войцеховка» Мамаев сбросил скорость и стал выискивать глазами свежий след торможения. Он видел такой у места расстрела гаишников полчаса назад. Машина тяжелая, скорость большая. Ждан торопится и теперь знает, что до Грозного его будут встречать не один раз. А потому тормозить будет резко и сворачивать так же в запале. Ему не до соображений о том, что после таких маневров остаются весьма четкие визуальные следы.

– Он обязательно свернет, – рассматривая дорогу, повторил вслух мысль Мамаева Стольников. – Только бы не проглядеть… Войцеховка – мимо. Обочина чистая, сразу после поворота – ровная пыль. «Победа» тут же оставила бы четкие следы. Но их нет, а между нами и Жданом нет ни одной машины.

Встречная появилась через десять минут – старенькая копия «Опеля Кадет»: «Москвич» цвета начинающей подгнивать на земле опавшей березовой листвы – желтый, грязный, со следами зубов ржи на каждом изгибе кузова.

– Тормози его! – приказал Саша.

Мамаев выехал на встречку и нажал рукой на сигнал. Водитель прижал «Москвич» к обочине, едва не завалив машину на бок.

– Багажник открой, живо! – Выскакивая из машины, Стольников оставил дверь открытой. Через несколько секунд на дорогу высыпали бойцы.

Размеры людей, одетых в военную форму, на щуплого горца в кепке произвели гораздо большее впечатление, чем невиданное оружие в их руках.

– Я не сам!.. – заверещал мужик и замахал перед лицом майора руками, как сигнальными флажками. – Это он, товарищ милиция, это он!..

Стольников был прав в своем предчувствии. Он словно ожидал увидеть то, что увидел.

Когда крышка со скрипом поднялась и мужик, продолжая орать как блаженный, отскочил в сторону, для майора перестали существовать все цвета, кроме черного и красного.

Среднего роста мужчина с перекошенной в смертной гримасе маской лежал в позе эмбриона, поджимая к животу руки и окровавленные ноги. Он был черен волосами, одет в черные брюки, серый пиджак и рубашку. Лицо его, залитое от макушки до подбородка кровью, горело на этом фоне, как гвоздика в петлице смокинга дворецкого Ее Величества. Макушки как таковой не было. Видимо, сержантик все-таки успел пару раз провести автоматом в направлении Ждана – одна из его пуль сорвала верх черепа захваченного полковником водителя. Она же и избавила этого человека от необходимости платить за жилье или копить деньги для хаджа. Последнее наиболее верно, так как очень уж черноволос и жестковолос был тот, определить народность которого теперь было невозможно.

– Где ты их встретил?

– Я здесь ни при чем!.. – запел обычную песню посеревший от предчувствия недоброго мужичок. – Я ехал…

– Где ты их встретил?! Отвечать!..

– У Гурьяново, в десяти верстах отсюдова!.. Я не хотел, а он… – Он показал на простреленное в центре сиденье. – Отвези, говорит, и сбрось на обочину между поселками!

Ни слова более не говоря, майор отошел на два шага назад и тремя выстрелами пробил колеса. После каждого мужик приседал, кричал: «Не надо, я не сам!» – и закрывал голову руками.

– Стоять здесь. Ждать милицию. Труп не трогать.

Хлопнув дверью, он сел на место, и когда бойцы поспешили вслед за ним и «ЗИС» присел от тяжести, Мамаев включил передачу.

«Хой-Мартан» – значилось на указателе и цифра – «2».

Два широких следа из десятка борозд, пересекающихся друг с другом при крутом сворачивании и раздваивающихся в критической точке поворота, краткие показания перепуганного мужика – все это прямо и бесспорно указывало на то, что именно в эту гавань решил войти Ждан.

Больше всего Стольников любил беседовать с деревенскими жителями. Это лучшие из свидетелей: лишнего никогда не скажут – не в их правилах, врать не станут, да и память у них у всех на свежем воздухе отменная. Наслаждение, а не работа. Особенно при таких-то приметах… Правда, Кавказ есть Кавказ: соврут – дорого не возьмут. Зато всегда видно, когда они это делают.

– Да, это Кавказ, – усмехнулся Стольников.

– Что? – не понял Жулин.

– Ничего, это я так…

Особых примет у авто Ждана столько, что, даже не зная модели и цвета, любой не только здесь, а даже в Москве указал бы направление сразу, едва услышав вопрос: «А куда поехала «Победа»?» Стекла выбиты, салон в кубиках стекла, зеркало срезано очередью из «ППШ» – осколки его Стольников видел на дороге. И, наверное, двери прошиты. Очень много странных особых примет для места, до которого война не дошла.

Промелькнули удивительно ухоженный загон для скота, пара сараев, не столь удивительных, десяток прямоугольных стогов сена размером с добрые трехэтажки, и начались первые дома…

Глава 3

След приевшихся взгляду колес исчез уже давно, он смешался с дорожной кашей, изготовленной десятками подвод и тракторов. «ЗИСы» здесь в диковинку. Даже этот, поезженный и хорошо помятый, – и то неожиданность. Старики, опершись на вилы и лопаты, внимательно смотрят, пытаясь выяснить, по чью душу прибыли высокие гости на лимузине. Потом скучают и принимаются за свои дела – скорее всего, кажется им, приехал кто-то к знакомым или родным порыбачить или просто попариться в баньке. Вот только к кому? И как только этот вопрос становится продуктом традиционно медленного соображения, головы поднимаются вновь: к кому, действительно? Мужики, идущие в гараж МТС, не оглядываются. Им не до лимузинов, трактора бы отремонтировать.

«ЗИС» проехал все село. Мамаев пытался найти объездной путь, но в результате заблудился и снова выехал на единственную в Гурьяново, центральную улицу. Имени Ленина (на некоторых табличках видно старое название – «Сталина»). Если в деревне и есть одна улица, то она обязательно будет Ленина. Бывшая Сталина. Чья же еще?

У большого по меркам этого села дома с красной крышей и мужиком во дворе «ЗИС» остановился, и Стольников, оставив оружие в машине, вышел.

Поступь его осторожна, взгляд остер, движения расчетливы.

– А что, дед, – сдержанно окликает он уже давно прикованного к нему вниманием хозяина, – новости в деревне есть?

Хозяин-кавказец деловито перекидывает лопату, перепачканную навозом, в левую руку и сует в рот «беломорину». Потом кивает головой – власть в деревне чтут – и только после этого отвечает:

– Добрыдень.

– Как с новостями в деревне, говорю? – повторил Стольников.

– А какие в деревне новости? – испытывая терпение гостя, вежливо возражает хозяин, мужик на вид лет пятидесяти пяти. Пока неизвестно, кто есть кто, ответы мужика будут ни о чем. Стольников это знал. – Воды в колонках опять нет, а председателю насрать на то. Он дочь замуж выдает.

– Что, так в понедельник и выдает? Не может до пятницы подождать? Боится к посевной не успеть?

Шутка хозяину нравится. Он показывает гостю редкий частокол из желтых, как сигаретные фильтры, зубов и отрицательно качает головой:

– А он в пятницу и начал. Ноне продолжение. В клубе четвертый день пьют. И нощно тоже.

Говорит кавказец как русский мужик с Тамбовщины.

– А-а. Гости-то добрые приглашены?

– А то, – закидывает подбородок вверх мужик. – Пятьдесят человек.

«Скверно, – с досадой подумал Саша. – В такой кавалькаде могли и не заметить нашего красавца…»

– А сейчас к клубу никто не проезжал?

Мужик чешет затылок, сдвинув шапку, и возвращает кожаный головной убор в исходное положение.

– К клубу нет. А вот к Поверкину какой-то на «Победе» завернул. Цветом на твою похожа. – И, переложив снова перепачканную лопату из руки в руку, мужик указал на «ЗИС».

– Черная «Победа»? – уточнил майор.

– Зачем черная, вот горе-голова?.. – огорчился сельчанин и снова показал на транспорт руководителя райкома. – Я же говорю, как у тебя!

– А она у меня что, не черная, что ли? – рассердился Стольников, уже прикидывая, как это он, проехав всю деревню, не заметил «Победы».

– Черная! – закричал, как недоумок, мужик. – Только у тебя она вся черная, а у него понизу!

Мужик вышел из себя, в планы Стольникова это не входило.

– Ну ладно, ладно, – улыбнулся он, простреливая взглядом весь двор и улицу за ним. – А что, этот Поверкин в том доме живет, с крышей из шифера?

– Чудак-человек, ей-богу, – уже смирившись с тем, что приезжий идиот, заговорил мужик. – Поверкиным у нас пруд именуется, вон там, – он показал, – за селом. Туда он и поехал, черный, как фонарь под глазом. Опустил все стекла, красуется, буржуй… Там дорога объездная, на Крохаль.

Разговор состоялся. Развернувшись, Стольников сжал челюсти так, что хрустнули зубы, и пошел к машине. Проезжая десять минут назад по деревне, он видел холм, закрывающий перед ним горизонт, он видел дорогу, уходящую за него, но не предполагал, что машина двинется именно туда. Там нет деревни, там чистое поле, заканчивающееся через несколько километров лесом. Теперь выяснялось, что дорога ведет не к ферме, то есть в тупик, а к объездному пути, который может выходить на магистраль до Грозного совершенно с неожиданной, ведущей в столицу трассы. Направления, они все на карте, и их не минуешь. Но сколько вот таких дорог без маркировки и федерального обозначения!

– Это что за придурок? – спросил Жулин.

– Где?

– С которым ты разговаривал. Лично я ничего не понял.

– С людьми нужно чаще общаться, товарищ прапорщик. Тогда научишься понимать.

Через пять минут они стояли и курили, жадно втягивая смолу и никотин в тех пропорциях, что указаны на их пачках. Дорога уходила в лес. Она укатана, но неизвестно, что ожидает их в этом лесу. Могло случиться так, что, углубившись в него на десяток километров, машина могла сесть. Хорошо, если сядет «Победа». А если сядет «ЗИС»? Или просто упрется в поваленное Жданом дерево – и те же десять километров придется пятиться обратно… Такую поездку коробка передач не выдержит.

У Ждана выбора нет. У разведчиков, слушающих каверзные частушки, доносящиеся от клуба, он тоже отсутствовал. Однако ехать вперед, в неизвестность, – это был не самый лучший вариант.

– Где эта дорога выходит на трассу?

– Ты кого спрашиваешь, командир? – усмехнулся Баскаков.

Майор вернулся к Жулину.

– Этой дороги на карте нет, – развел прапорщик руками. – Нет! Она отсутствует как таковая, потому что никому нет до этого дела. Ни геодезистам, ни председателю, ни Центральному комитету партии.

– Не будем винить Центральный комитет партии и председателеву дочь, – пробурчал Стольников. – Сами в задницу заехали…

Прислушавшись к звукам, доносившимся от клуба, и бросив взгляд на уходящую в лес дорогу, майор двинулся к машине.

– Кстати, – бросил он через плечо, уже подбирая куртку, – пришло время поздравить молодых.

Пьяные голоса орали частушки все громче и громче, и когда Мамаев выключил зажигание, почти уткнувшись радиатором в крыльцо клуба, они уже грохотали, раздражая слух. Пить, это было очевидно, здесь было что, с закуской проблем также не наблюдалось, поэтому сельчане из пятьдесят девятого года пили, ели, пели и плясали. Не все, конечно. Большая их часть сидела по дворам и подсчитывала, во что обойдется праздник председателю загибающегося колхоза…

«Победа» – с трудом прочитал Стольников название колхоза на табличке года эдак сорокового, и над вывеской: «Еще один петух откукарекал» – на листе ватмана. Эта вывеска была свежей.

На доброй свадьбе не бывает незваных гостей.

* * *

Председатель оказался не из интеллектуалов даже деревенского толка. Присутствующих он преувеличенно именовал «народом».

– Вона сколько доброго народу наехало!

Мутный самогон в дореволюционных штофах почему-то называл «беленькой».

– Или же вам, в связи со служебными обязанностями, красненькой? – В этом, по его мнению, заключалось различие состояния работника в выходной день от его состояния на службе.

А дочь свою, метнувшуюся к новым гостям, – «цыклетарем сельсовета», причем последнее звучало так, словно Стольникова и иже с ним знакомили не с визжащей прыщавой стервой с отсутствием разума в глазах, а с артисткой Любовью Орловой.

Молодая была высока ростом, худа, как Жанна перед сожжением, челюсть ее, украшенная двумя золотыми зубами, постоянно болталась от хохота, что с первого же мгновения знакомства с ней заставило майора поверить в переселение душ. Перед ним стояла молодая, совершенно не-управляемая лошадь.

Жених был невысок ростом, узок в плечах, на роль жокея подходил менее всего и зачем-то постоянно давил из себя, по-молодому неумело, улыбку. Саша и ему попытался найти подходящее сравнение и вскоре вспомнил, где подобные улыбки встречаются – чаще всего в зале суда, дабы успокоить родителей, сразу после объявления приговора. Во всей этой свадьбе чувствовалась какая-то плохо замаскированная фальшь, и вскоре Стольников догадался почему. Улыбка жениха, радостные прискоки молодой, очумевший от выпитого и ставший всем милым тесть, утонувшая в пляске свадьба с озорными похотливыми частушками – это самая настоящая липа. Улыбка была резиновой, прискоки со взлетавшей на воздух фатой – истеричными, а счастье председателя – плохо скрытым желанием разбить будущему зятю морду. Стольников пригляделся в поисках ответа и скоро его обнаружил. Основная и единственная причина того, почему малец «откукарекал», крылась в слегка выступающем животе молодой.

– Совет да любовь, – скромно поздравил майор всех присутствующих, не обращаясь ни к кому конкретно. Выполнив таким образом свой человеческий долг, он по-свойски подобрал локоток папы невесты и повел его вон.

Последним из зала уходил Баскаков. На самом выходе он остановился, подумал о чем-то, после чего обернулся и с улыбкой Мефистофеля приглушенно крикнул: «Горько!» И пропал из виду, не желая видеть зрелища, к коему призывал.

– …Я могу сам пойти!

– Нет, Семен Семенович, – мягко уговаривал его Стольников. – Не нужно таких жертв. Ценю вашу гражданскую позицию, но мне лучше увидеть того, кто ходит в лес, добывает дичь, возит из лесу дрова… Словом, знает эту местность как свои пять пальцев.

Этот короткий диалог состоялся сразу после просьбы майора подыскать человека, хорошо ориентирующегося в здешних местах.

– Да я!.. Да лучше меня!.. Я тут колхозы… – Председатель осекся, потому что даже сильное алкогольное опьянение не позволило ему сказать о том, что это именно он создавал в этом районе молодой Страны Советов первые колхозы. Плюс к этому по всему было видно, что в лес за дровами он не ездит. Стольников уже начал догадываться, что новоиспеченный тесть не совсем понимает, о какой дороге речь. – Я сейчас беру ружье, и мы идем.

– Куда? – подал голос уже догадавшийся обо всем Жулин. Бестолковый разговор ему надоел, и прапорщик, чтобы быстрее направить командира в нужное русло, решил взять вожжи в свои руки.

– На кабана, конечно. – И два глаза председателя, похожие на дно стакана с недопитой «беленькой», вразнобой мигнули. – Вы не представляете… А, как говорится, рядом с селом проходит миграционная тропа кабана. Они идут на пастбища… К травке… К угодьям… Там егеря. Я сейчас их кликну.

Стольников положил ему руку на плечо:

– Семен Семенович, а кто живет в том доме, с красной крышей? Мужик лет пятидесяти пяти, с бороденкой куцей?

Руководителя колхоза «Победа» пришлось «прокачивать» еще добрых четверть часа. Он не то чтобы не хотел говорить правду. Он ее знал и готов был поделиться, но состояние его, отягощенное несоответствующим его весу самогоном, заставляло тестя то бросаться в зал, то плакать, вспоминая юность какой-то Нади – дочери, вероятно, то кричать: «Я не позволю!» – то подозрительно вглядываться в лицо Стольникова и говорить: «А вот вы… да, вы, товарищ, документы, как говорится, имеете?»

Очень трудно в пятьдесят девятом году рассказывать о НИИ, полковнике Ждане, Другой Чечне и временах, когда ракеты есть даже у корейцев. Поэтому приходилось постоянно уходить от прямых ответов и варьировать. Что, разумеется, не могло оставаться вне подозрений постоянно. Тем более что председатель трезвел с каждой минутой.

– Как-то странно вы одеты, товарищи из райкома, – внезапно обнаружил он. – Что за одежда такая смешная?

Сам он был одет в серый мешковатый, явно не по размеру костюм, брюки которого были заправлены в сапоги. Воротник его белой рубашки был выведен на лацканы пиджака и отличался гигантскими размерами.

– Да ты вроде тоже в прикиде не от Армани, – заметил Лоскутов, который уже терял терпение.

– Странные вы, товарищи. А я могу позвонить в райком?

Ситуация стала угрожающей. Нужно было имя проводника, председатель не по своей воле делал все возможное для того, чтобы Стольников его никогда не узнал.

– Нам бы на улицу, – как-то нехорошо проговорил Баскаков, ковыряясь в ухе какой-то бронзовой головы на такой же бронзовой подставке. Отливали ее, наверное, большим тиражом и руками не самого лучшего скульптора СССР, а потому суровое лицо со слепым, но пронзительным взглядом было одновременно похоже и на Тимирязева без его знаменитой ермолки, и на Калинина со снятыми пенсне, и на Дзержинского в не самые лучшие дни его пребывания в Петропавловской крепости.

– А-а… – завопил председатель, когда за клубом ему врезал по печени Ключников.

– Тебе решение райкома, значит, похер? – грозно молвил Айдаров, опустив руки в карманы. – Кулак? Отвечать! Кулак?

– Да что вы, товарищи!.. Я советский человек! Из бедняков…

Рядом стояла металлическая бочка, доверху наполненная дождевой водой. В нее-то и опустил председателя по пояс Ключ. Головой вниз…

Стольников с равнодушным взглядом и спокойно покуривавший прапорщик стояли метрах в десяти от действа и предупреждали попытки вываливающихся из клуба лиц разыскать внезапно выпавшего из праздника тестя, свекора, кума и свояка. «Он на минутку вышел в сельсовет», – пояснял майор, ничуть не стесняясь своей роли на шухере. Проблема на минуту улаживалась, а потом, словно в непрекращающемся приступе дежавю, выходили все те же и спрашивали, где тесть, свекор и кум.

Через десять минут Ключников и его собеседник приблизились к машине. Председатель загнивающего колхоза «Победа» имел вид человека, который только что вышел из парной. Волосы влажны, тяжелое дыхание, усталая поступь. От опьянения остались лишь запах и внешний вид человека, выпившего не более ста граммов «красненькой».

– Я народ подниму, – неуверенно пообещал он.

– А я его положу, – сказал майор. – За контрреволюционный мятеж в период развитого социализма. И будет тебе свадьба с приданым, касатик.

Председатель ничего не понимал. Если товарищи из райкома, зачем бьют? Если бандиты, почему ничего не забирают?

– Вы, я вижу, уже в состоянии соображать, – заметил Саша. – А потому давайте знакомиться с самого начала. На вашу свадьбу пришли люди, отвечающие за безопасность будущего ваших внуков. Потому я вас спрашиваю: кто в деревне является лучшим знатоком этих мест вообще и вон той дороги, – он показал, – в частности?

Сказав это, Стольников вынул из кобуры «Гюрзу» и прижал ствол к голове председателя.

– А я разве не говорил?

– Нет.

– Ермолаич. Он живет вон в том доме с красной крышей. Пойдемте, я вас хоть с молодыми познакомлю…

– В другой раз.

Ермолаичу Стольников захотел оторвать воротник от фуфайки сразу же, едва вошел во двор. Это был тот самый мужик, с которым разведчики разговаривали на въезде в деревню. Формально Ермолаич был прав. Его никто не спрашивал о дороге, а на все остальные поставленные вопросы он ответил еще полчаса назад, с навозными вилами в руках. Но по существу выходило, что, если бы лучший в Гурьяново проводник соображал не как собака Павлова, а как здравомыслящий человек, это сэкономило бы группе майора тридцать минут.

Дорога, уходящая в лес вокруг Поверкиного пруда, была дорогой необычной. Она начиналась в деревне, но заканчивалась в лесу. Ровно через пять километров, то есть на том расстоянии, на котором председатель разрешал рубить для топки дрова. Тракт, наезженный сотнями тракторов, машин и подвод, упирался в лесоповал.