Текст книги "Бойцы анархии"

Автор книги: Сергей Зверев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Сергей Зверев
Бастион. Бойцы анархии

Бог на самом деле существует.

Просто ему плевать…

День не обещал быть особенно удачным, но и крупных несчастий не предвещал. Обычный день в избушке на болоте. Солнце втиснулось в декорированное паутиной оконце и ударило по глазам – словно лампу включили в лицо! Чертыхаясь, я отвернулся к стене и натянул овечью шкуру на макушку. Каждое утро одна и та же история. Неправильно мы со Степаном дом поставили, развернуть бы надо. Или шторку повесить. Стыдно, военный прокурор. Сметать отрез материи и прибить гвоздями к раме – незачем на белошвейку учиться…

Заскрипела в несмазанных петлях входная дверь, послышалось знакомое урчание. Заныла половица, используемая в нашем доме вместо колокольчика. Такой сон украл! Я повернулся и злобно уставился на карлика Степана. Коротышка перетаскивал через порог какие-то мешки и бормотал под нос: «Все в дом, все в дом…» Бросил, тяжело отдуваясь, вытер пот со лба. Голенища болотных сапог упирались моему «сожителю» в подмышки. Как он в них передвигался – отдельная забавная история. Плоская физиономия раскраснелась от тяжелого физического труда. Он был по уши в грязи. «Походная» жилетка, сшитая лично им из обрывков ватного одеяла, представляла жалкое зрелище. Продолжая мурлыкать, Степан выгружал из мешка ржавые остроголовые болванки и закатывал их за печку.

– Где это ты увозился? – проворчал я.

– Есть у нас места, Михаил Андреевич, – отозвался коротышка. – На чем поскользнулся, в то, собственно, и упал…

– А принес-то чего? – Голова, в которой витали остатки недосмотренного сна, плохо соображала.

– Не знаю. Но, думаю, используем в хозяйстве, – туманно отозвался Степан, закатывая в пространство «для кикиморы» последнюю железку. – Там еще есть. Возможна доставка, гм… – Он распрямился, вытер ручонки о жилетку и уставился на меня с ехидным прищуром. – Все спишь, Михаил Андреевич? Листочки с побегами еще не лезут? Мизантропия одолела? Предательски тошнит по утрам?

Я объяснил ему короткой фразой, куда пойти и чем заняться, и отвернулся, чтобы не доставал. Но коротышка с некоторых пор проповедовал здоровый образ жизни и жестко критиковал мою манеру проводить досуг.

– Ширится, растет заболевание… – цокал он языком и тряс кувшином с бражкой, который я вчера, стыдно признаться, не допил. – Не помогает уже твоя «таблетка от всего»? Слабый стал, форму теряешь. Животик формируется. А когда ты ванну последний раз принимал? А зубы когда чистил? От тебя разит, как из пасти мертвого мастодонта… Держи, Михаил Андреевич, друга тебе принес; может, человеком с ним станешь… – Он зашуршал тесемками второго мешка и что-то бросил мне на одеяло.

Я чуть не подлетел от ужаса. Животное пронзительно завизжало, острые коготки продырявили одеяло; я повернулся, и мне в лицо уперлась мохнатая морда с круглыми глазами и оскаленной пастью. В принципе, это был котенок – грязный, мокрый, оборванный. Но в тот момент он показался мне какой-то огнедышащей мифической тварью (попили бы с мое!). Закричав от страха, я схватил его за шкирку и отшвырнул подальше. Котенок жалобно заскулил и по-пластунски заполз под кровать.

– Вопрос с обретением человечности остается открытым, – печально резюмировал коротышка. – Это просто кот. Молодой домашний кот. Пищал в канаве за деревней, не смог пройти мимо. Ты только посмотри, какой он милый. Можешь назвать его Благомором и любить, пока хватает сил…

– Степан, зачем мне два кота? – простонал я, откидываясь на подушку.

– Я не кот, – набуксился коротышка.

– Но ты имеешь отвратительное свойство находиться там, где не надо.

– Совсем ты гадким стал, Михаил Андреевич, – окончательно расстроился Степан. – Ушел бы я от тебя, да совесть не позволяет. Женщину тебе надо – только в женщине спасение от хандры и суицидальных настроений! Не век же тебе рукоделием заниматься… – Коротышка закривлялся, как шут гороховый, и, отчаянно фальшивя, запел «All you need is love». – Да, – сказал он, оборвав шедевр на полуслове, – ты всего на четырнадцать лет старше меня, тебе всего лишь сорок. Доживаем половую жизнь, Михаил Андреевич? Бери пример с меня. Столько всего интересного… Стыдно рассказать, но приятно вспомнить.

– У меня нет времени на личную жизнь, – пробурчал я и отвернулся к стене, давая понять, что диалог закончен.

Коротышка гомерически захохотал:

– Ну, конечно, ты у нас такой занятой – еще не весь самогон в деревне выпил… Ладно, Михаил Андреевич, оставайся наедине со своей совестью и остатками стыдливости. Вспоминай, кто ты такой и где находишься. А я мангал пока разведу, покушать нам сготовлю. Ты еще не бросил есть?

Потом он возился во дворе, бряцал ведрами, вытаскивал дрова из крытой поленницы…

Со мной действительно в последний месяц происходило что-то странное. Для весеннего обострения вроде поздно – лето полным ходом. Четвертое лето в Каратае – даже не верится! Целый год мы со Степаном проторчали в этой избушке между зловещими Васятинскими болотами и деревушкой с симпатичным названием Опричинка. Сначала все шло нормально. Я охотился, исследовал окрестности, в совершенстве освоил владение луком. Мы отстроили избу, создали подобие комфорта. Если пьянствовали, то вместе, если работали, то тоже тандемом. Прошла зима – не припомню, чтобы мы хоть раз замерзли. Зимы в Каратае мягкие, снега выпадает мало, а в периоды оттепелей случается, что кустарники выпускают почки, и невозможно им объяснить, что не надо этого делать. Весной пришла депрессия. Прошлое стояло перед глазами, настоящее тяготило, будущее просто убивало. Я знал, как можно выбраться из Каратая, но жизнь в России пугала. Долго ли я там пробегаю, если моя физиономия с не самыми хвалебными подписями красуется во всех отделениях полиции? Выбираться в другие районы Каратая тоже не хотелось. Везде жизнь не сахар. Оставаться в болоте, где сверхъестественное переплелось с реальностью, дичать, упрощаться, а на старости лет податься в лешие?

А коротышка наслаждался жизнью. Он не скучал по утраченной цивилизации. Именно здесь, на краю Каратая, в первозданной глуши, он чувствовал себя счастливым человеком. С ним считались деревенские. Я лично видел, чем закончилась на посиделках «конфликтная ситуация» между коротышкой и местными здоровяками Варлампием и Харитоном. Они решили поиздеваться над карликом. Это была не драка, а «Полет валькирий» Вагнера. Коротышка катался по земле, взлетал, награждая обидчиков тумаками, просачивался у них между пальцами и в самый интересный момент всегда оказывался сзади. Он двигался стремительно и непредсказуемо. Он изводил своих соперников минут десять, пока те не выдохлись. А финал поединка был просто симфонией. Подпрыгнув на левой ноге, он одновременно пнул правой в бок Харитона, отбив ему почки, а Варлампию сломал два пальца на ноге и чуть не оторвал то место, которым тот сделал своей жене двух прыщавых сынишек. Деревня потешалась, словно цирк приехал.

Степана уважали. На охоте он размозжил гигантскому вепрю хребет топориком. Он болтался по окрестным лесам, ничего не боясь, влипал в истории, но всегда возвращался живым. Он стал специалистом по метанию холодного оружия. Он знал Васятинские болота как свои пять пальцев. Наблюдать за похождениями коротышки было сущим наслаждением. Однажды на рыбалке он плыл по Курычу за сбежавшей сетью, и водяной анчутка схватил его за ногу. Вменяемый человек сослался бы на судорогу, но коротышка настаивал, что это был именно бесенок. Он дрался с ним на отмели, вышвырнул на берег, терзал на берегу и не успокоился, пока не открутил тому голову. Все это походило на пляски сумасшедшего. «Ты видел же, видел, Михаил Андреевич? – приставал он ко мне. – Присосался, как пиявка! Страшный, зеленый… Что я ему сделал? Ты же видел, да?» Лично я мог поклясться, что коротышка дрался сам с собой, но высмеивать его не стал. Нечисти в наших краях хоть отбавляй. Каждый видит ее по-своему. Возможно, этот мелкий водяной за что-то невзлюбил моего приятеля и явился в виде проказливого чертенка. На то и дух, чтобы самому решать – быть или казаться…

В следующий раз коротышка заявился слегка испуганный и молвил с порога, что его хотела соблазнить пожилая, неряшливая русалка, но он отклонил непристойное предложение. Творческое начало у человечка отсутствовало – наврать с три короба он не мог. Значит, что-то было. По его словам, этой «диве» давно пора на пенсию – сидела такая на окатыше, драная, «тусклявая», морщинистая, с седой паклей до пояса, высасывала кишки из ряпушки. Узрела коротышку – и давай его охмурять, чары свои химичить. Степан пустился наутек, и правильно сделал – бывали случаи, что эти твари утаскивали людей на дно. Мы вернулись потом на берег – с вилами и лопатой, но «чаровницы» уже и след простыл.

Разум коротышки этот случай не охладил. Он продолжал выискивать неприятности. Пиком его «карьеры» стала прогулка в Кудряши – деревушку в трех верстах от Опричинки. Вернулся через день – довольный, сладко облизывающийся, словно кот, добравшийся до запасов сметаны. Заявил глубокомысленно: «Дают – бери, пришел муж – беги». На мои резонно вытекающие вопросы, сказал, что ничего особенного – пустяк, он парень хоть куда и пользуется у женщин повышенным спросом. Кого он нашел в Кудряшах, осталось загадкой, но особой привередливостью Степан никогда не отличался.

Последний же его выкрутас меня немного покоробил. Он пришел под утро и влюбленный. Таким коротышку я еще не видел. Он стирался, мылся, драил сапоги, заявил, что вечером у него свидание. Вытягивать информацию пришлось клещами. Я так и знал, что рано или поздно он одержит победу над здравым смыслом. По версии Степана, занесла его нелегкая на живописное озеро в трех верстах от «базы», где он повстречался с очаровательной берегиней. Умница, скромница, красавица. Берегини – это хранительницы водоемов; добрые духи, короче. Неизвестно, как они общались, но коротышка таял от обуявшего его чувства. Признался по секрету, что влюбился впервые в жизни. Такая фемина… И ладно, что дух. Неприятно, конечно, что постоянно куда-то пропадает, но в те минуты, когда находится рядом и ведет с ним беседы, она такая душка… А еще Степан по секрету признался, что берегиня – вылитая покойная Арлине, хотя сама она такого имени не знает и считает себя кем-то другим. Эта новость меня и напрягла. В берегинь, по преданию, превращались невесты, умершие до свадьбы. Была ли Арлине невестой, мы не знали, – ничего такого она не рассказывала. Я хотел подглядеть за их встречей, но Степан возмутился – только через труп. Мол, испортишь всю песню. А красться за ним втихую – занятие глупое: поймет – и жердиной отходит. В тот вечер он опять убежал на свидание. Вернулся весь такой помолодевший, томный, просветленный. Сказал, что послезавтра опять пойдет. А послезавтра – это, кажется, сегодня…

Возможно, Степан был прав. Не хватало мне общения с женщинами. Но после того, как Анюта растворилась в параллельном пространстве, я и думать не мог о других. Да и не было «других» в нашем ареале. «Контингент» в Опричинке и Кудряшах отличался специфичностью – либо толстые матроны, либо старые девы в образе селедок. Приличных девушек не водилось, а пара-другая, на которых можно было смотреть без отвращения, находилась под охраной мужей, старших братьев и непререкаемых мамаш. Не вникал я в смысл претензий коротышки. Если не перед кем красоваться, почему я должен держать себя в форме, быть чистым, выбритым, ухоженным и далее по списку (список внушительный)?

Утро было испорчено. Понимая, что поспать уже не удастся, я начал вставать. Уселся на скрипучий топчан, отыскал «домашние» тапочки, сшитые Степаном из обрывков шкур. А когда поднялся, из-под топчана, мстительно рыча, выкатился «молодой кот» и самоотверженно бросился мне под ноги! Отомстил так отомстил… Теряя тапки, я доломал колченогую табуретку, треснулся о ножку стола, а этот мелкий пакостник, торжествующе улюлюкая, метнулся обратно под топчан и заполз в самую пыль. Я выколупывал его оттуда метлой, но безуспешно. Он моргал на меня зелеными гляделками и тихо урчал.

– Вот только вылези, и будет у нас на ужин суп с котом, – пообещал я и побрел за печку, куда Степан сложил свое железо. Со стальными промышленными изделиями в наших краях было туговато…

Болванки валялись как попало, сверкая ржавчиной и въевшейся грязью, – обтекаемые, конической формы. Мне как-то нехорошо стало. Я опустился на корточки, осторожно поднял один цилиндр, поскреб пальцем ржавчину – проступила тусклая чеканка. Колючий ком подкрался к горлу. «Александровский пушечно-литейный заводъ» – гласило клеймо. Детище самого Петра! Ныне, если память не подводит, общество с ограниченной ответственностью «Онежский тракторный завод». Долгий же путь проделали из Карелии эти болванки. Я сидел в обнимку с самым настоящим… осколочным артиллерийским снарядом! Капсюль, покрытый толстым слоем грязи, заостренная поражающая часть, впрессованная в нее массивная гильза. И эта характерная «ять» на конце «завода». Да, была Гражданская война, в Каратай бежали и те, и другие – особенно те, которым надоело воевать, но зачем притащили с собой пушку?! А главное – как? Или это был всего лишь арсенал – ящики с боеприпасами?

Кожа обрастала мурашками. Я сидел оцепеневший. Перезагрузка системы, ну и ну… Осторожно положил снаряд, отодвинулся от печки, перевел дыхание.

– Степан, твою мать!

– Да, мой повели… – распахнулась дверь, коротышка вырос на пороге, и я метнул в него тапок. Тапок оказался котом, выползающим из-под топчана. Кувыркаясь в воздухе, вопя, как ненормальное, животное пронеслось над головой коротышки и улетело во двор. Когда же я усвою, что рост у Степана метр с кепкой, и если я хочу в него попасть, то должен брать ниже? Он недоуменно проследил за полетом кота, состроил страдальческую мину, когда тот врюхался в кучу кадок и баков с дождевой водой.

– Ты такой любитель животных, Михаил Андре…

– Молчать! – взревел я и ткнул дрожащим пальцем за печку. – Тебя лупили в детстве, Степан?

– А как же, Михаил Андре…

– Мало! Немедленно убрать из дома эту гадость! Да осторожно! Взорвешься – я тебя убью! Надо же додуматься до такого – принести в дом артиллерийские снаряды… В хозяйстве, говоришь, сгодятся?

Коротышка побледнел, отвесил челюсть. Ну, не светоч Степан в определенных вопросах… Не дожидаясь, пока улягутся страсти, он прокрался на цыпочках по стеночке, принялся выполнять распоряжение. Вскоре горка снарядов перекочевала во двор, и я относительно успокоился. Рухнул на топчан и стал «вспоминать», где я нахожусь и кто я такой. Забудешь, пожалуй…

Уже три года моя судьба связана с Каратаем. «Республика дезертиров» – место, которого нет на картах. В тайну «республики» посвящены лишь заинтересованные лица. Черная дыра посреди России, большая аномальная проблема, запертое урочище на севере Иркутской области – с севера его подпирают непролазные топи, с юга – непроходимые скалы. Все дороги в Каратай охраняются, попасть сюда постороннему невозможно, выбраться – тем более. Территория невиданной красоты порядка восьми тысяч квадратных километров. Магнитное поле Земли – тяжелое и неспокойное. Праздник чертовщины. Место, где суровая реальность переплелась со всем, что мы когда-то называли фантастикой, сказками и «сельскими» народными легендами. Здесь собственный климат, уникальная природа, существенно отличающаяся от природы Якутии и Иркутской области. Живописные долины, окаймленные горами. Участки девственной тайги, поймы извилистых рек. В XIX веке здесь жили старообрядцы, позднее в Каратай потянулись люди, недовольные властью. Сюда бежали от царя, бежали от Советов, от жизненных неурядиц и происков Фемиды. Многие десятилетия здесь жили вольные хлебопашцы, мирно уживаясь с чертовщиной и прочими «неправильностями». Жили староверы, прочие «группы по интересам», не нашедшие себе пристанища на большой земле. Старожилы рассказывали, что в Каратае был практически коммунизм. Идеальное общество, где каждый занимался чем хотел и получал по заслугам. Тайна Каратая хранилась многие годы. Слухи о «Республике дезертиров» ходили по стране и сопредельным странам, но так и остались слухами. Все попытки властей прибрать к ногтю островок вольной жизни заканчивались провалами. Против агрессоров вставало негодующее население, вставала природа, овеянная сказочной аурой. Но в шестидесятые годы и сюда просочился криминал. Паханы прибирали долины, облагали данью местное население. Грызлись между собой – и у холопов трещали чубы. Смутное было время. Война за алмазные рудники, за право контролировать контрабандные тропы, за благодатные почвы долин, где охотно приживались конопля и опиумный мак.

«Единоначалие» воцарилось не так давно – лет пятнадцать тому назад. Пронюхали спецслужбы и чиновники, что можно зарабатывать приличные деньги. И не только на алмазах и наркоте, но и на НЕПОЗНАННОМ. Взять под контроль точку взаимодействия миров в распадке Бушующих Духов, построить «пропускной пункт», наладить доставку туда и обратно заинтересованной публики – туристов, коммерсантов, шпионов…

И как я оказался в этом вареве? Нарочно не придумаешь. Следователь Марьяновской военной прокуратуры – Луговой Михаил Андреевич. «Вояж» в 2006-м по Каратаю – дикий неразумный люд, «маугли», прыгающие по деревьям. Концлагерь в Лягушачьей долине, где Саулом – вассалом Благомора – активно применялся труд невольников. Люди пропадали в России и ближнем зарубежье и всплывали в Каратае в качестве бесплатной рабочей силы. Сколько тысяч исчезает в России ежемесячно? Кто их ищет? Несколько месяцев в каторжных условиях – и на свалку… Там и начал мою вербовку местный царек Благомор – в миру Раевский Олег Геннадьевич. Чем я так ему приглянулся? Плелись интриги, заговоры в окружении, разоблачались предатели, он пережил несколько покушений на свою дражайшую жизнь. Я несколько раз ловил себя на мысли, что ничего о нем не знаю. Информации – ноль. Кто такой Раевский? Тиран, жестокий диктатор Каратая, связанный с посвященными лицами в России и мире, ловкий администратор, умелый управленец – в общении интеллигентный и практически нормальный человек… Я в ужасе бежал из Каратая. Вырвался из урочища, год скитался по стране, кочевал из региона в регион. Меня накрыли в гостинице Томского аэропорта – и Анюта в баре подвернулась так «удачно»… Выбор незатейливый: либо возвращаюсь в Каратай, где служу Благомору, сохраняя видимость вольной жизни, либо милости просим на тот свет. Два года в кромешном тумане. Авария вертолета в болотах Северного Каратая, и группа выживших рвалась на юг, знакомясь с местными «достопримечательностями». Положительные персонажи катастрофически кончались. Случайная встреча с Благомором, бегущим от заговорщиков, ликвидация банды, «особая милость»… Я ходил не в кандалах, жил с Анютой в собственном доме (и Степан в каморке под лестницей), руководил оперативным отделом, пахал как каторжный, целый год, выискивая в подразделениях власти окопавшихся заговорщиков – РЕАЛЬНЫХ, а не мнимых. Подстава, измена, и снова все кувырком. Красивая сказка про параллельный мир, где общество самодостаточно и государство не лезет в душу. Мы рвались с группой таких же неудачников в распадок Бушующих Духов, надеясь проскочить за «портал». Анюта проскочила. Корович проскочил. А нам с коротышкой не повезло… Обвал в горах, пещеру завалило, осталось смазывать пятки. Мы шли через Каскадные горы, выжили, одолели тайгу, болота, добрались до Опричинки – глухой дыры на северо-востоке Каратая, построили избушку, зажили…

Порой я скучал по свежей прессе. Додуматься до издания собственного «рупора» Благомор не сподобился. А было бы славно… Скажем, «Вестник Каратая». Или «Знамя Благомора». Или «Героические будни шестидесятой параллели». Распространялась бы газета бесплатно. В труднодоступные места сбрасывалась бы с вертолетов. На первых двух страничках – свежие новости. «Голодный бунт в деревне Худошейке, и наш корреспондент берет интервью у непосредственных участников событий, поднявших на вилы своего старосту». «Радостные впечатления гостей из параллельного мира от встречи с немного не выспавшимся лешим». «Вести с полей: трудовой коллектив сборщиков каннабиса из долины Падающей воды вызывает на соревнование коллектив из Теплой долины». А также беседа о способах повышения производительности труда с местным надзирателем Толяном по кличке «Двустворчатый шкаф» (тоже немного не выспавшимся). На третьей странице – новости криминала. «Группа конченых сволочей из комендантской роты Мерзлого Ключа подралась с таким же коллективом из группы обеспечения авиабазы в Журавлином. На стрелке побывал наш корреспондент и вник в проблему конфликта». Далее – философские рассуждения местных литераторов о феномене и необходимости Каратая, статья известного натуралиста в рубрике «Природа и ее ошибки», отрывок из эпической саги, восславляющей «вольный труд на вольной земле», прогноз погоды, анекдоты, кроссворд…

Мы бежали из жутковатого распадка в начале прошлого лета. А в сентябре прошел слушок по затерянному уголку: власть Благомора в Каратае низложена! Люди шептались, новость обрастала небылицами. Достоверной информации не было – представители власти в наших землях практически не появлялись. Взять тут нечего, народ голодает, алмазов нет, золото и платину не добывают. Только торф на Васятинском болоте – все богатство наших палестин. Случались, конечно, «проходимцы» (в последний год их даже прибавилось), от них и черпали информацию. На основе переработанных слухов, неряшливо «транслируемых» новостей представала картина встряхнувших Каратай событий. Долбануло одномоментно – по всей «республике». В конце июля – начале августа. Как это происходило технически, непонятно. Активизировались внедренные агенты во всех структурах, десант, взрывчатка, диверсионные группы, окопавшиеся в лесах? Возможно, всего помаленьку. Акцию спланировали и осуществили безупречно. Ключевые службы оказались обезглавлены и разбиты. Руководство – уничтожено, материальная база – ликвидирована. Приказов от вышестоящего начальства не поступало, поскольку наверху творилось то же самое. Гремели взрывы, служивый люд в панике разбегался, бросая рабочие места, казармы, домики для проживания. Окрестные леса наполнялись испуганными людьми. Возможно, были очаги сопротивления, но их подавили. Резиденция Благомора в Тарбулы подверглась разрушительному обстрелу. Откуда велся огонь? Что случилось с Благомором – убит, бежал? Информации не было.

Пылали особняки «феодалов» в долинах, маковые и конопляные поля. Мерзлый Ключ и долину Черного Камня, где базировались основные службы, сровняли с землей. Авиабазу в Журавлином заблокировали, а технику вывезли в неизвестном направлении. Над местами скопления вооруженных людей несколько дней кружили вертолеты, сея хаос и смерть. Гремели взрывы на алмазных приисках в Аркадьево. Уничтожалось все, что приносило колоссальные, никем не учтенные и не облагаемые поборами доходы. Узники концлагерей резали охрану и разбегались. Рассеялся дым, и над Каратаем воцарилось хрупкое затишье. Инфраструктура была разбита, склады взорваны и разграблены. На свято место никто не явился. Пропали те, кто учинил ужасающий беспорядок. Все, что возводилось годами, пало в прах. Погибли сотни людей, остальных рассеяли. Тропы и выезды из Каратая оказались перекрыты… кем-то. Завалены, затоплены, заминированы. Десятки тысяч людей, для которых Каратай стал родным домом, остались во всем этом – запертые, растерянные. Крестьяне, староверы-раскольники, рабы, обретшие свободу, работники многочисленных служб и их семьи, инженерный, вспомогательный персонал, охрана, труженики безопасности, гигантская армия проституток, обманом и силой завезенная в Каратай для потехи несущих службу контрактников… И все это рассеялось, попряталось, затаилось в ожидании. Но ничего не происходило. В огороженном от мира урочище воцарилось безвластие, словно кто-то решил понаблюдать: а что же будет? Как сказал один знакомый фээсбэшник, в этой стране всегда хватало экспериментаторов. Сколько можно зарабатывать деньги? Не пора ли начать их тратить?

Происходило именно то, что и должно. Маргинальная публика сбивалась в банды. Неспособные держать оружие зарывались в леса и горы. Крестьяне в деревнях срочно вооружались, обносили территорию заборами, рвами – чтобы хоть как-то защищаться от грабителей и мародеров. Прекратились поставки, и на повестку встал вопрос добывания еды. «Полная апокалиптика», – емко выразился Степан. Конец ВСЕГО – в пределах обособленной от мира территории. Оружия и транспорта в Каратае хватало, бензин пока имелся. Но вот протрубили ангелы, и воцарился хаос! Банды терроризировали население. Мирные жители разбегались или давали отпор, превращаясь в таких же бандитов. Беспомощная публика зарывалась в леса, превращаясь в корм для диких зверей. Мародеры трясли склады, унося все, что имело хоть какую-то ценность. Шайки промышляли на дорогах, воевали друг с другом за зоны влияния, грабили брошенные особняки в долинах, гонялись за людьми, особенно за женщинами. По дорогам разъезжали угрожающего вида моторизованные (и военизированные) колонны. Жизнь в Каратае превратилась в ад…

Но имелась во всей этой истории одна пикантная сторона. В любом хаосе должны осуществляться попытки захвата власти – индивидуумами или организованными группами людей. Это так же естественно и обязательно, как любой физический закон. И такие попытки, безусловно, были. То лихой атаман, промышлявший с кучкой сообщников в Теплой долине, подомнет под себя несколько деревень, учинит террор для непослушных, назначит управляющих, запустит слушок, что у него безопасно, – и народ, исстрадавшийся в бардаке и неразберихе, непременно потянется. То объявится «мессия», объявит себя новым Христом (да хоть Заратустрой), сочинит на коленке подходящую религию, пообещает народу вывести его из тупика – и снова отчаявшиеся люди будут сбредаться под его знамена. Но всякий раз происходило что-то непонятное. Едва имело место нечто подобное, под покровом ночи являлся на вертолетах загадочный спецназ – крепкие, запредельно вооруженные парни в масках и камуфляже – и уничтожал верхушку новоявленной структуры. Оказать сопротивление таинственным «ликвидаторам» никто не успевал. Мероприятия проводились без комментариев. «Мессию» расстреливали, ближайших соратников демонстративно развешивали на березах, а паству или «подданных» просто разгоняли. Вдумчивый анализ выявлял интересную картину. Банды мародеров могли безнаказанно грабить, убивать и заниматься тому подобными милыми глупостями – за их жертв никто не вступался. Шайка, банда, относительно крупное деструктивное сообщество без претензий на умы и души большого количества людей – пожалуйста. Истребление беззащитных – ради бога. Организация сельского совета самообороны для отражения набегов извне (в пределах одной деревни) – сколько угодно. Но любой намек на учреждение властной структуры под водительством некоего «спасителя нации» – и немедленная кара…

Над этим можно было долго размышлять и строить версии. Происходящее напоминало затейливый эксперимент. Кто его проводил? Исходя из возможностей этих людей, их информированности и наплевательского отношения к загубленной сверхприбыли… можно было только догадываться, откуда растут ноги. Глупо скрывать, мне было любопытно, что сейчас, по прошествии года, происходит в обитаемой части Каратая. Я резонно догадывался, что ничего хорошего – достаточно посмотреть любой фантастический фильм про «апокалипсис», исключить из него радиоактивный пепел, землетрясения, тайфуны, застывшую вулканическую лаву, глобальный энергетический кризис, и то, что осталось, выложить в реальность. Но я привык к жизни в болоте, к своей депрессии, перемежаемой просветами, – я заполнял их охотой, работой по хозяйству, общением с деревенской публикой. Другого не хотел. Не ждал я от жизни радостных событий и ценил свое спокойное существование. Коротышка был согласен со мной, хотя и нападали на него временами пароксизмы «смены мест». «Неужели не интересно тебе, Михаил Андреевич, что творится в мире-то? Мир в опасности, ждет своего героя. А может, там уже идиллия? Никакого гнета, насилия… Всех плохих уже прикончили, остались одни хорошие? Поедем в Каратай, Михаил Андреевич? Там хорошо, красиво, осточертело уже твое болото. Поживем в эпоху Ренессанса». – «Хренессанса», – ворчал я, и доносил до мечтателя нехитрую мысль, что всех плохих парней за год убить невозможно, на это требуется лет десять, а то, что «анархия – мать порядка», звучало красиво лишь в устах Бакунина и компании. Но временами нападал какой-то зуд. Я вслушивался в разговоры сельчан, требовал новостей от бродяг и пилигримов, заходящих в Опричинку. А сколько развелось бродячих проповедников! Еще бы крышу от такого не снесло. Заявились недавно две снулые мымры в платочках и выдали, войдя без стука: «А вы знаете, что Христос вас любит?» Я ржал, как подорванный, а Степан схватил ухват и гнал этих «свидетельниц» до самой деревни, откуда они, собственно, и прибыли, не найдя там себе единомышленников. «Работать идите, кошки драные! – разносились по полю его писклявые вопли. – Понаехали тут, людей добропорядочных с праведного пути сбиваете!» Вот уж воистину… Скоро труженики сетевого маркетинга пойдут – будут впихивать никому не нужные бритвы, «сверхпрочные» колготки, пылесосы на батарейках…

Раздался сдавленный крик. Душа похолодела. Я выбежал из дома. Так и есть! Степан уронил на ногу снаряд вековой давности и теперь прыгал на одной ноге, держась за вторую. Снаряд почему-то не взорвался. Я перебежал двор, подобрал две оставшиеся железки и уволок их за плетень, где выгрузил в глубокую канаву.

– Ну, что, чучело, прошел испытание болью? – ухмыльнулся я, возвращаясь в дом.

– О, да, на мою долю выпало много испытаний, – огрызнулся коротышка.

Абсолютно ничего в этот день не предвещало несчастья! Светило солнышко, дрейфовали перистые облачка. Я практически проснулся. Вернувшись в дом, допил из кувшина кислую клюквенную бражку – перекосило так, что в голове выстроился порядок. «Не пей! Еще утро!» – закричал поборник трезвости в голове. «Так еще и не самогон», – резонно отозвался «анонимный» алкоголик. Я перетряс посуду на холодной печи, выискивая что-нибудь съедобное. Нашел ржаную краюху, перенес на стол оцинкованный тазик, снял с него крышку, вооружился деревянной русской ложкой и с грустью уставился на содержимое. Занимательная, между прочим, диетология. Человечество, я так понимаю, делится на три категории: те, что ели черную икру, те, что не ели и вряд ли соберутся, и те, которые объелись черной икрой… Осетрина в Опричинке в отдельные месяцы случалась чуть не основным продуктом питания – причем не от хорошей жизни. Из осетрины делали котлеты, голубцы, а мой Степан однажды экспериментировал и соорудил из осетра вполне «жизнеспособный», величиной с кастрюлю пельмень.