Текст книги "На дальних подступах"

Автор книги: Сергей Кабанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 22 страниц)

Надо бы минировать район шхер, фарватеры, места стоянок броненосцев. Такое минирование запланировано флотом, но авиация КБФ перенацелена для действий на суше, она прекратила постановку мин, а минные заградители и другие корабли заняты на основных позициях. Пришлось использовать свои силы и свои слабые ресурсы мин. Катера Полегаева, беря на борт по две-три мины, ставили минные банки везде, где воздушная разведка отмечала появление броненосцев, в шхерах и вне шхер. Опять надо досаждать штабу флота просьбами – нужны мины и бензин.

В эти же дни мы решили улучшить позиции и в районе восточных островов, перед батареями 30-го дивизиона.

Артиллерия дивизиона Кудряшова часто вступала с противником в бой, помогая 8-й бригаде отбивать атаки на перешейке. Активно воевали 45-миллиметровые батареи на островах Бреншер и Куэн, ведя борьбу против батарей противника на островах. Вальтерхольм, как известно, мы захватили, но почти ежедневно минометы с других финских островов обстреливали позиции нашей батареи на Хесте-Бюссе. Я уж не говорю о положении маленького, меньше квадратного километра, острова Куэн, где на батарею лейтенанта Курносова обрушивался буквально град снарядов. Случалось, финны били по ней прямой наводкой, и все же батарея жила и отлично воевала.

Мы разработали план захвата ближайших к границе базы восточных островов Хесте, Лонгхольм, Вракхольм и Грислом, для чего сформировали второй десантный отряд. В него вошли исключительно добровольцы – матросы 30-го дивизиона и железнодорожных батарей. Опять, формируя отряд, мы почувствовали, что все хотят воевать не у орудия, не на катере, а с винтовкой или, что еще лучше, с автоматом в руке, лицом к лицу с врагом.

Численность отряда была определена в 160 человек, хотя желающих идти в десант оказалось много больше. Мы полагали, а данные разведки это подтверждали, что намеченные для захвата острова противника обороняют не более двух взводов. Генерал И. Н. Дмитриев, на которого было возложено общее руководство десантом, рассчитывал на внезапность. На всякий случай я приказал полковнику Н. П. Симоняку выделить три батареи полевой артиллерии для огневого содействия десанту, если обстановка того потребует.

Командовать отрядом было поручено майору Николаю Сергеевичу Кузьмину, начальнику штаба сектора береговой обороны. Сперва я был против его назначения – не дело посылать начальника штаба соединения командиром усиленной роты. Но сам Кузьмин и генерал Дмитриев уговорили меня – и этому старому командиру, из царских офицеров, которого еще в двадцатые годы я знал командиром дивизиона на форту «Риф», не терпелось пойти в бой.

Кузьмина на форту не любили. При первом знакомстве он и мне показался высокомерным, необщительным, взгляд колючий, усики явно старорежимные. Году в тридцать четвертом я встретил его в Ижорском укрепленном районе начальником штаба отдельного дивизиона: характер тот же, но презрения к окружающим уже нет. Меняются люди, менялись с годами и бывшие царские офицеры. На Ханко это, был уже совсем другой человек, служил он хорошо.

Политруком десанта был назначен Николай Кузьмич Тарасов.

Мы отказались от высадки на Хесте с юга или запада, где наша войсковая разведка отметила несколько дзотов. Высаживаться решили с севера, в тыл гарнизону острова, с тем чтобы после Хесте атаковать и захватить соседние с ним Лонгхольм, Вракхольм и Грислом, Как и при десанте в районе Хорсена, высадку должны были поддержать артиллерия и авиация. Перед истребителями штаб поставил задачу – не только помешать подходу резервов к намеченным для захвата островам, но и не выпустить оттуда неприятельские гарнизоны.

К вечеру 16 июля майор Кузьмин доложил, что все готово в его десантном отряде, и я дал приказ начать действия в ночь на 17 июля.

В три часа утра десантники под командой политрука Н. К. Тарасова завязали бой с гарнизоном на Хесте. Высадка была трудной. Политрук, раненный еще на подходе к острову, выскочил из катера в воду и увлек за собой моряков на штурм берега. Маннергеймовцы отчаянно сопротивлялись, воевали изобретательно, пользуясь коварными приемами. Одну группу наших краснофлотцев они остановили, подняв руки – сдаются. Когда краснофлотцы подошли ближе, «сдающиеся в плен» бросились в стороны: позади них стояли автоматчики, они открыли огонь в упор.

Всю ночь на Хесте горел лес, подожженный вначале нашими снарядами; едва наметился наш перевес в бою, враг сам стал поджигать лес.

Только через сутки после высадки кончился бой за Хесте. К этому времени отряд Кузьмина очистил от противника и три других острова. Убитых солдат и офицеров насчитали шестьдесят, не менее тридцати было уничтожено при попытке уйти с островов вплавь и на шлюпках, много оружия финны утопили, но и трофеи достались значительные: минометы, пулеметы, автоматы «Суоми», которые мы очень ценили, патроны, имущество связи, обмундирование.

У нас было убито 15 десантников, ранено 38, причем восемь тяжело.

Столь долгое и отчаянное сопротивление именно на Хесте объяснялось просто: там гарнизон состоял из кадровых финских пограничников. На других островах служили резервисты, воевавшие, как мы уже убедились, без особого рвения.

Этот бой обезопасил 130-миллиметровую батарею на Хесте-Бюссе: теперь она была надежно прикрыта нашим сильным гарнизоном на захваченных четырех островах.

Противник пока не пытался восстановить здесь положение, и потому бои десантного отряда на восточных островах на этом закончились.

Разумеется, тут же последовала обычная месть за успех десанта – обстрел города, порта и ханковского леса зажигательными и фугасными снарядами.

Транспорты, разгружать которые нам мешал вечером 16 июля огонь финских броненосцев, привезли запас зажигательных снарядов. И мы тоже решили выжигать на переднем крае противника лес. Ответили им тем же, точно копируя их приемы: сперва – удар зажигательными снарядами, через полчаса – фугасными по тому же району. Только нам, конечно, приходилось экономить боезапас, не роскошествовать.

А летчики, ведя тем временем непрерывную разведку и поиск противника на западе и северо-западе, сочетаемую с воздушными боями и штурмовкой, приносили тревожные вести о нарастающей с того направления угрозе.

В районе городка Вестервик на Падваландете – скопление плавучих средств. В районе острова Кимито – три канонерские лодки и шесть боевых катеров. В районе острова Эрэ – три моторно-парусные шхуны, охраняемые восемью катерами.

К этому острову вылетели шесть истребителей И-16 Михаила Тарасовича Леоновича на поиск броненосцев, но нашли там другие корабли. По нашим истребителям огонь из крупнокалиберных пулеметов открыли катера.

Леонович вступил в бой. Шесть раз заходили его истребители, штурмуя катера противника. Все восемь катеров они расстреляли, все три шхуны зажгли. Опять отличился Алим Байсултанов, с присущим ему мужеством штурмовавший шхуны. Крупнокалиберные пули изрешетили весь его самолет, он потерял половину руля глубины; было повреждено шасси. Алим Байсултанов все же долетел до Ханко вместе с товарищами и сумел благополучно посадить израненный самолет.

Разведывательные полеты помогали нам неусыпно следить за приготовлениями противника на северо-западном фланге. Опрос пленных, а также изучение захваченных в бою секретных документов позволили нам определить силы врага.

Мы установили, что в период между 10 и 14 июля противник создал так называемую «ударную группу Ханко» для действий на сухопутном фронте. В ее составе: 13, 14 и 55-й пехотные полки, 11, 21 и 31-я пограничные роты, 12-я и 39-я артиллерийские роты, саперный батальон и отдельная саперная рота. Учитывая, что перед фронтом бригады кроме батальона 55-го пехотного полка был и отдельный шведский добровольческий батальон, а на полуострове Падваландет – 10-й пехотный полк, общая группировка противостоящих нам войск противника составляет почти две дивизии. Кроме того, пленные с островов Хесте, Лонгхольм, Вракхольм и Грислом показали, что накануне нашего десанта гарнизоны всей восточной группы островов были усилены батальоном, прибывшим из города Хамина, численностью до тысячи солдат, с ротами пулеметной и минометной.

Значит, наша активность на островах вынудила противника опасаться за свои фланги. И когда 19 июля мы получили от командования с Большой земли предупреждение о двух дивизиях, сосредоточенных в районе Ханко, нас это не застало врасплох и не встревожило, мы к этому были подготовлены и успели проделать большую, если не сказать колоссальную, работу по созданию сильной обороны. Большую, но еще не всю. Еще многое надо было достроить и построить, укрепить, перевести под землю, организовать.

На складах артиллерийского отдела тыла базы накопилось несколько тысяч унитарных патронов для 100-миллиметровых пушек. В 30-м дивизионе действовала одна батарея этого калибра. Генерал Дмитриев предложил использовать доставленные 16 июля сотки для создания новой, 3-й железнодорожной батареи. Нужны три новые четырехосные платформы, годные для использования в качестве транспортеров, и несколько крытых вагонов под боезапас и для личного состава будущей батареи.

С тех пор как прекратилось железнодорожное сообщение с Ленинградом через Финляндию, в базе осталось достаточно подвижного состава.

Генерал Дмитриев, поддержанный штабом базы, привлек к строительству батареи и позиций для нее специалистов не только из нашей железнодорожной артиллерии, но и таких замечательных инженеров, как Семен Евдокимович Киселев и его коллега Николай Семенович Котов, начальник инженерной службы сектора береговой обороны. Я подписал приказ о сформировании железнодорожной батареи № 10 и установке пушек на платформах. Командиром назначили лейтенанта М. Е. Шпилева с острова Граншер, комиссаром политрука Н. Гашева. Помощником командира лейтенанта Я. Т. Самойлова. С других батарей береговой обороны отобрали 80 краснофлотцев и старшин на эту батарею.

Лейтенант Шпилев вспоминает, что отбором людей майор С. С. Кобец занимался сам, заставляя прижимистых командиров расставаться не с худшими, а с лучшими специалистами. Мы придавали этому делу большое значение, рассчитывая, что будущий бронепоезд Шпилева, как это и оказалось на практике, сможет вести эффективную контрбатарейную борьбу, прикрывать аэродром, взлет и посадку истребителей, в пределах дальности уничтожать катера, баржи, корабли противника. Инженеры Киселев, Котов и лейтенант Шпилев отлично справились с установкой корабельных систем на железнодорожные платформы, со всеми монтажными и маскировочными работами, с подбором и оборудованием четырнадцати огневых позиций – все это выполнили сами батарейцы под непрерывным артиллерийским огнем за двадцать дней. Мы с нетерпением ждали, когда 10-я вступит в строй.

19 июля прилетели два СБ для действий против броненосцев и других кораблей, скрывающихся в шхерах. Авиация флота уже несколько раз наносила по ним мощные бомбовые удары. СБ нашли у острова Хегсор броненосец, стоящий на якоре. При сильном огневом противодействии зениток они сбросили бомбы, но в цель не попали. На следующий день СБ летали дважды, одной бомбой зажгли вражеский эсминец, двумя потопили транспорт, но броненосца не нашли. Надо снова организовать разведку.

Вечером в тот же день на разведку вылетели на «ишаках» Леонович и Геннадий Цоколаев, лейтенант, один из самых замечательных наших летчиков. Броненосца они не нашли, но, атакованные истребителями противника, вступили в бой и сбили каждый по одному «Фоккеру-Д-21».

Пока мы решили использовать СБ для удара по району Вестервика, где скопилось много десантных судов и была обнаружена нами сильная противовоздушная оборона. Два СБ и семь наших истребителей 24 июля пробомбили этот район, вызвали сильный пожар, а потом и взрыв на острове Сюдланд, где стояла вражеская батарея. После налета туда ходили наши разведчики-истребители. Вестервик горел, дымом окутало и остров Сюдланд. Разведчикам пришлось принять воздушный бой. Лейтенант Овчинников сбил истребитель «фиат».

Противник в те дни недосчитался многих самолетов. 23 июля девять «чаек» – самолетов И-153 – капитана Белоусова и два И-16 Героев Советского Союза Антоненко и Бринько летали штурмовать сухопутный аэродром в Турку. Установив, что самолетов на этом аэродроме нет, Белоусов дал команду осмотреть порт. В гавани обнаружили два больших гидросамолета, похожих на немецкие «Дорнье-Валь». Зенитки открыли сильный огонь и сбили одну «чайку». Антоненко и Бринько расстреляли оба гидросамолета.

На следующий день оба героя и с ними на «чайках» летчики Белорусцев и Лазукин полетели на штурмовку морского аэродрома в Турку. Они обнаружили там пять гидросамолетов со свастикой на фюзеляжах. Два после штурмовки вспыхнули, как факелы, три не горели, но летчики видели, что от фашистских машин отлетают и тонут в воде части плоскостей, какие-то куски.

Внезапно появились шесть «фоккеров». Антоненко (он был старшим в группе) дал знак уходить и вывел товарищей из зоны зенитного огня в порту. Шесть истребителей врага бросились вслед нашей четверке. Над заливом в районе острова Эрэ Антоненко и его товарищи внезапно повернули преследующим навстречу и приняли бой. Бринько, ввязавшись в бой с двумя «фоккерами», сразу же сбил одного, отвернул в сторону и увидел, что Антоненко в опасности: один самолет атакует его в лоб, другой заходит в хвост. Короткой очередью Бринько сбил второго «фоккера». В итоге воздушного боя Антоненко, Белорусцев и Лазукин сбили по одному «фоккеру», Бринько – двух. Десять самолетов, уничтоженных в тот день четверкой наших, и один, сбитый во время разведки результатов бомбового удара по Вестервику Овчинниковым, – отличный и примерный итог для всего нашего гарнизона. Было чему учиться у наших гангутских летчиков.

У нас в штабе была и другая радость: за пятнадцать суток построили в парке новый командный пункт, с водопроводом, химзащитой, паровым отоплением и трехметровой крышей из железобетона. Мы, правда, поспешили в него перебраться: бетон, застывая, отдавал тепло и недели две на КП было жарко, как в бане; я даже разрешил всем работать в трусах. Мы с Расскиным выбрали себе маленькую каюту рядом с оперативным отделением, где находился и оперативный дежурный. Позже, уже в сентябре, когда флот из Таллина ушел и возникла угроза десанта на наше южное побережье, инженер Киселев спроектировал и построил четыре трехамбразурных дота для обороны КП – опасность нам грозила всегда и всюду.

* * *

Расскин через два дня после новоселья стал комиссаром базы. ЦК партии провел реорганизацию политических органов Красной Армии и Военно-Морского Флота и ввел институт военных комиссаров. С Расскиным мы сработались хорошо, с ним можно было отлично работать, даже при моем трудном, как говорят, характере, о чем я и сам неплохо осведомлен. Наши новые взаимоотношения подверглись испытанию буквально через несколько дней, когда Расскин пожелал снова лично возглавить вылазку на остров, на этот раз на Бенгтшер, скалу, выдвинувшуюся в море из шхер, с гранитной башней маяка на ее северном выступе.

Сам этот небольшой, метров триста в длину и двести в ширину, остров с высоченным сорокапятиметровым маяком, примыкающим к трехэтажному каменному зданию, был для нас бельмом в глазу. Из опроса пленных мы знали, что на нем находится пост наблюдения и артиллерийский корректировочный пункт с личным составом 6–7 человек. Телефон, подводный кабель, связывает Бенгтшер с островом Эрэ, где стоит 305-миллиметровая батарея. С маяка виден каждый идущий к нам корабль, вся юго-западная часть полуострова, батареи, порт, словом, он нам мешал жить и воевать. Я сперва не соглашался с предложением моего комиссара ликвидировать маяк на Бенгтшере, но он, ободренный успехом на Моргонланде, настаивал и убедил меня.

Воздушная разведка установила, что на Бенгтшере, кроме маяка и каменного дома, нет никаких оборонительных сооружений.

В районе островов Эрэ – Хегсор мы часто замечали катера и канонерские лодки противника, но этот обычный вид деятельности финнов у крупных и вооруженных островов сам по себе не вызывал никаких опасений. Правда, Эрэ значительно ближе к Бенгтшеру, чем Ханко. Но если подойти незаметно и внезапно, успех обеспечен.

Комиссар пограничного отряда полковой комиссар С. И. Иванов отобрал тридцать добровольцев, желавших пойти в этот рейд. Их командиром назначили старшего лейтенанта П. В. Курилова, комиссаром – старшего политрука А. И. Румянцева. Для высадки выделили три катера МО: на МО-312 – группа захвата и подрыва, на МО-311 – взрывчатка и специалисты, которые должны взрывать маяк, МО-238 – обеспечивающий. Так мы спланировали диверсионный рейд на Бенгтшер.

Арсений Львович Расскин решил идти с группой захвата. Риск большой, но я никак не мог его отговорить, А приказать нельзя.

Пошел на хитрость: вместе с прилетевшим на Ханко на МБР-2 с особо сложным заданием Леонидом Карповичем Щербаковым, заместителем начальника особого отдела флота, я уговорил своего комиссара отдохнуть перед выходом, дождался, пока он заснул, дежурному запретил его будить, отменив тем самым приказание Расскина разбудить его к двум часам ночи, а выход катеров перенес на час раньше.

Катера к двум часам уже были у Бенгтшера. Когда Расскин вскочил и стал одеваться, я сказал ему: не торопись, катера ушли. Он недобро взглянул на меня, но промолчал.

В это время пришло донесение, что МО-312 без единого выстрела высадил десант на южную часть острова, но из окон здания и с маяка ведут сильный огонь по катерам.

Десант при поддержке пушек с катеров МО-312 и 238 вступил в бой с гарнизоном острова, а катер МО-311 с подрывниками и взрывчаткой подойти к Бенгтшеру не смог, отогнанный пулеметами с маяка и артиллерийским огнем финской батареи острова Свартшер. Не удалась и повторная попытка подойти к берегу и выгрузить взрывчатку – катер, имея убитых и раненых, был вынужден отойти от острова.

Около 3 часов 30 минут катер МО-238 обнаружил на норд-весте корабли противника. Они вскоре открыли по катерам огонь. Это были миноносец, очевидно, старый, германский, служивший сторожевым кораблем, две канонерские лодки типа «Уусима», вооруженные каждая двумя орудиями калибра 102 миллиметра, один сторожевик и несколько шюцкоровских катеров.

Около четырех часов появились финские самолеты. Катера под давлением огня корабельных и островных батарей отошли на восток. Наша авиация не поддержала их, взлетно-посадочная полоса была перепахана воронками, над летным полем – дымка тумана.

Только в семь утра удалось летчикам взлететь, сбить два «фоккера» и бомбами повредить миноносец и канонерскую лодку. Через несколько минут после попадания нашей стокилограммовой бомбы миноносец загорелся.

Капитан 2 ранга М. Д. Полегаев сам подошел на катере МО к месту боя, и все четыре наших охотника пошли в атаку на канонерские лодки и катера шюцкоровцев. Полегаев пытался оттеснить финнов от Бенгтшера и снять десант.

При попытке подойти к острову погиб МО-238, пораженный прямым попаданием крупнокалиберного снаряда. Остальные охотники были повреждены, но из строя не вышли. Полегаев водил их в атаку пять раз, но слишком неравны были силы, слишком слабы катера в сравнении с канонерскими лодками.

Вот когда снова вспомнилось об ушедших от нас торпедных катерах. Будь они в базе, не уйти бы канонерским лодкам.

Корабли противника, оттеснив наши катера на юго-восток, открыли по Бенгтшеру огонь. Пограничники, видимо, овладели островом. Но потом к острову, это видели наши летчики, подошли шюцкоровские катера и в свою очередь высадили десант.

В десять утра прилетели три СБ, вызванные с южного берега. При их поддержке охотники вновь пошли в атаку на канонерские лодки и отогнали их.

Полегаев подошел к Бенгтшеру. С маяка стреляли из пулеметов и автоматов. Вражеские батареи и корабли вновь обстреляли наших катерников. Катерники видели на берегу тела убитых пограничников и шюцкоровцев.

Сильный огонь вынудил Полегаева отойти от острова, но потом катерники повторили попытку подойти к Бенгтшеру и вернулись в базу только тогда, когда убедились, что нашего десанта там нет.

В 17 часов 30 минут по Бенгтшеру открыла огонь 305-миллиметровая железнодорожная батарея. Она выпустила десять снарядов; девять из них разорвались в разных местах острова, десятый попал в основание гранитной башни маяка. Потом на Бенгтшер сбросили бомбы наши МБР-2.

Вылазка на Бенгтшер не удалась, хотя десантники действовали смело и дрались героически, что подтверждено и материалами противника, и сообщениями тех раненых бойцов, которые вернулись на родину после выхода Финляндии из гитлеровского блока и освобождения наших военнопленных. Вся беда заключалась в том, что мы не достигли внезапности. В светлую июльскую ночь наблюдатели с Бенгтшера не могли не заметить подошедшие к острову катера, тем более что после нашей вылазки на Моргонланд они были насторожены; известно же, что противник после нашего нападения на Моргонланд и уничтожения его наблюдательного поста усилил гарнизон Бенгтшера. Допустив к берегу первый наш катер и высадку десантной группы, противник не дал подойти второму и выгрузить взрывчатку с подрывниками – а это для диверсионной вылазки было крайне важно. Тяжелые батареи врага, его авиация, а потом и корабли, вызванные маячниками Бенгтшера, блокировали на этом острове наш десант, по существу уже овладевший почти всей территорией и ведший бой за маяк. Противнику удалось высадить на остров контрдесант, воспрепятствовать подходу наших катеров, пытавшихся снять тех наших героев-пограничников, которые еще продолжали борьбу. Мы потеряли тридцать отборных десантников; выжили, вернулись годы спустя немногие; мы потеряли и катер с экипажем.

Но все же бой закончился, и не в пользу врага. Урон он понес большой: корабль с экипажем в сто человек, определенное число матросов и офицеров ранеными на других кораблях, два боевых самолета и до полусотни шюцкоровцев на самом Бенгтшере – из его гарнизона и из доставленного туда в ходе боя пополнения.

Таковы итоги боя, хотя нас они никак не радовали.

Тем более что в тот же день мы понесли еще одну тяжелейшую для нас потерю.

На взрытой воронками взлетно-посадочной полосе скапотировал самолет Алексея Касьяновича Антоненко. Погиб наш славный герой, любимец гарнизона. Мы похоронили его на площади перед Домом Флота рядом с Героем Советского Союза Борисовым.

Я не должен был соглашаться на этот бой, не веря в его успех. Горько сознавать, что все могло быть иначе.

27 июля, в День Военно-Морского Флота СССР, мы получили поздравительную телеграмму от Главного командования северо-западного направления, подписанную двумя членами Политбюро – К. Е. Ворошиловым и А. А. Ждановым.

«Начавшаяся Отечественная война, – писали товарищи Ворошилов и Жданов, – показала, что за истекший период бойцы, командиры и политработники военно-морской базы Ханко являли собой образец настоящих большевиков и патриотов социалистической Родины, честно и беззаветно выполняющих свой долг.

Отдаленные от основных баз, оторванные от фронта, в тяжелых условиях и под непрекращающимся огнем противника, храбрые гангутцы не только смело и стойко держатся и обороняются, но и смело наступают, наносят белофиннам ощутительные удары, захватывая острова, пленных, боевую технику, секретные документы.

Ваша активность – хороший метод обороны. Смелость и отвага гарнизона – лучший залог успеха в окончательной победе над врагом.

Передайте героическим защитникам базы от Главного командования северо-западного направления нашу благодарность и искреннее восхищение их мужеством и героизмом.

Главком: Ворошилов, Жданов».

Такая высокая оценка укрепила наступательный порыв гарнизона. Политотдел базы, возглавляемый полковым комиссаром Петром Ивановичем Власовым, развернул большую политическую работу в частях в связи с этим поздравлением. Радиограмма была размножена листовкой и напечатана в нашей газете, тоже работавшей под огнем. Как раз в этот праздничный день на пороге редакции был убит редактор базовой газеты батальонный комиссар Федор Зудинов, были ранены краснофлотцы из типографии – не было уже на полуострове места, недоступного снарядам. Но газета продолжала выходить, а в нашем гарнизоне она играла особую роль. Мы редко получали газеты из Таллина и Кронштадта, а потом и совсем перестали их получать. Редактором стал работник политотдела базы полковой комиссар А. Е. Эдельштейн.

Номер базовой газеты с поздравлением от членов Политбюро каждый гангутец хранил как награду.