Текст книги "Добро пожаловать в Некрополь"
Автор книги: Сергей Бортников
Жанры:
Военная проза
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
– Что вы робите, хлопцы?
– Не видишь? Собираем документы! – поигрывая оружием, улыбнулся Иван Иванович.
– Зачем?
– Не знаю. Обер-лейтенант приказал! – он кивнул на Ниманда, которого полицай никогда ранее не видел.
– А ты что, совсем не в курсе? – скорчил удивлённое лицо тот.
– Нет.
– Не сегодня завтра здесь будут русские!
– Не может быть… Я радио слушаю! Они топчутся где-то под Курском…
– Это говорится, чтобы поднять морально-волевой дух… На самом же деле Советы уже высадили под Ровно мощнейший десант! – выдал невероятный, чуть ли не фантастический для того времени сценарий обер-лейтенант.
– Оцэ так номер… Выходыть, трэба тикаты?!
– Похоже.
– То я с вами, хлопцы!
– На кой ляд ты нам нужен? – уже на чисто русском пренебрежительно произнёс Ниманд и разрядил в полицая свой вальтер.
49. Шацкий район Волынской области Украины, август 1943 года
С приближением советских войск всё активнее и решительнее становилось сопротивление партизан и подпольщиков Правобережной Украины и в то же время жёстче и свирепее ответные репрессии агонизирующего оккупационного режима.
К тому времени в Шацких лесах уже действовало мощнейшее партизанское соединение под командованием А.Ф. Фёдорова, в состав которого недавно влились не только партизаны-шковородинцы, а и обер-лейтенант Ниманд с майором Ковальчуком. Но, как ни старались разведчики, сведения, добытые ими в ходе операции «Тяжёлая вода», по-прежнему равнялись нулю…
В первый день последнего месяца жаркого лета 1943 года преданный фашистский служака Костенко таки «дожал» Семенюка; после его очередного доноса Свирида, давно предчувствовавшего собственную гибель, казнили на центральной площади райцентра.
В ответ на это около пяти сотен народных мстителей разгромили гитлеровский гарнизон в Шацке и, опьянённые успехом, сразу же нанесли удар по предполагаемому секретному объекту в деревне Свитязь. Срезали колючую проволоку, перебили охрану… Но никаких следов существования научной лаборатории Ковальчук там не обнаружил. И сразу понял, что его перехитрили.
«Противник заподозрил, что профессор Селезнёв не утонул, и перенёс лабораторию в другое место… Но ничего, сволочи, я ещё доберусь до вас!»
– Уходим, – приказал он и бросил взгляд направо – туда, где один из молодых бойцов как раз начинал обыскивать поднявшего вверх руки фрица – единственного оставшегося в живых после партизанского наскока. Его физиономия показалась знакомой…
– А ну-ка, Паша, приведи ко мне этого недобитка.
– Слушаюсь, товарищ майор!
– По-русски шпрехаешь?
– Найн…
– Фамилиэннамэ?[51]51
Familienname – фамилия (нем.).
[Закрыть]
– Оберфункер[52]52
Oberfunker – старший радист (нем.).
[Закрыть] Кранк!
– Значит, радист?
– Я, я!
Ковальчук ещё раз пригляделся к пленному и радостно вскрикнул:
– Вася?
Того аж передёрнуло.
– Профессор Селезнёв?.. – вырвалось на чистом русском.
– Для тебя, Васёк, майор Ковальчук. Ясно?
– Так точно…
– Повторяю: имя, фамилия? Ну!
– Василий Пилипишин…
– Где Грызачёв?
– Вам даже известна его фамилия…
– Отвечать!
– Не знаю. Ей-богу!.. На следующий день после того, как вы пропали, Гриня собрал профессоров и куда-то увёл, – подтвердил его опасения радист. – Больше я ни их, ни его ни разу не видел…
– Понял. Ничего добавить не хочешь?
– Нет.
– Паша, расстреляй этого…
– За что, товарищ майор? Я же никого не убивал…
– Немедленно привести в исполнение! – безжалостно добавил Иван Иванович.
50. Волынская – Ровненская области Украины, июль – ноябрь 1943 года
Весной 1943-го на Волыни началась резня поляков. Бандеровцы не жалели никого. Истребляли ненавистных ляхов от мала до велика. Чтобы откреститься от причастности к преступлениям против мирного населения, в июле 1943 года Боровец переименовал свою УПА в Украинскую народно-революционную армию. Однако вскоре сторонники Степана Бандеры её разоружили, после чего кровожадная служба безопасности оуновцев мгновенно расправилась со всеми командирами отрядов «Полесской Сечи».
Тарасу Дмитриевичу ничего не оставалось, как объявить о роспуске своих формирований.
20 ноября 1943 года он вместе с адъютантом прибыл в Ровно для переговоров с немецкими оккупационными властями. Те не стали с ним разговаривать и отправили атамана в Берлин.
В это время его осиротевший штаб был атакован бандеровцами. Супругу Боровца Ганну Oпоченскую схватили и казнили без суда и следствия.
Поражённый подлостью соратников, основатель УПА подался в эмиграцию. Его имя на долгие годы было предано забвению. Как националистами, так и советской властью…
51. Украина, январь – июнь 1944 года
В середине января 1944 года войска 1-го Украинского фронта под командованием генерала Ватутина нанесли сокрушительное поражение группе армий «Юг» и закончили окружение противника в районе Корсунь-Шевченковского выступа. В ходе операции почти целиком были освобождены Житомирская и Киевская области, часть Винницкой и Ровненской.
2 февраля фашисты оставили Луцк.
А вот Ковель, до которого всего семьдесят километров, был очищен от захватчиков лишь спустя четыре месяца – 7 июня 1944 года.
С неменьшим упорством гитлеровцы защищали и остальные волынские города.
Любомль был освобождён войсками 1-го Белорусского фронта 20 июля, Шацк – 21-го.
Только тогда действия чекистов по выявлению гитлеровской лаборатории на озере Свитязь вступили в заключительную фазу. Они опросили население близлежащих сёл. Но всё было напрасно. Ни Грызачёва, ни Липке, ни других профессоров, ни лаборатории!..
Ковальчук отчитался о своей работе в тылу и после тщательной проверки был отправлен на другой участок работы.
В Шацк он вернулся только много-много лет спустя…
Часть 2
Секретный объект
Волынская область УССР, начало августа 1967 года
1
После войны Иван Иванович Ковальчук служил в центральном аппарате КГБ при Совете Министров УССР. На дембель получил долгожданную папаху и три больших звёздочки на погоны. Поселился с супругой под Киевом – в Ворзеле, где раньше у них был небольшой дачный домик, который они с Екатериной Семёновной недавно слегка расширили и облагородили.
Роскошную четырёхкомнатную квартиру в центре украинской столицы, полученную в начале пятидесятых, пришлось разменять на две двухкомнатные, когда женились сыновья – Иван и Василий. Теперь они оба – сами ветераны органов. Старший уже догнал отца в воинском звании, он – начальник управления в Черкассах, а младший – подполковник, разведчик-нелегал – числится на работе в Москве, а где пропадает на самом деле, одному лишь Богу известно…
На родной Волыни Ковальчук не был свыше двадцати лет. И вот летом 1967 года наконец решил посетить, как он любил поговаривать, «места боевой славы». Почему именно сейчас?
Очередной Иван Иванович, младший лейтенант из рода Ковальчуков, весной получил первое назначение – в Луцк, оперативником областного управления КГБ.
Надо бы проведать старшего, любимого внука.
Это – раз.
Побывать на Шацких озёрах, где, как он узнал из прессы, государство решило возвести туристическую базу; выпить по сто грамм с друзьями боевой юности, искупаться в холодной, бодрящей и встряхивающей Свитязьской водице – два.
Ну и третье, самое главное, – посетить родную деревню, где его помнят не как советского разведчика, а как предателя, полицая. «Надо открыть людям глаза, пока живой!»
Ковальчук приехал в Ковель поездом, до Голоб добирался уже рейсовым автобусом. Ну а дальше – пешком. Сначала Мельница, где в войну было расстреляно всё еврейское население, потом Сельцо, где ему пришлось нести «нелёгкую полицейскую службу», и только тогда – Пидрижжя, состоящее в одном сельсовете с раскинувшейся на противоположном берегу Стохода Кашовкой.
У развилки дорог, там, где Иван собирался повернуть налево, чтобы сократить расстояние, он ненадолго остановился и огляделся по сторонам.
Позади его двигалась телега, гружённая какими-то лохмотьями.
– Тпру! – скомандовал извозчик – давно небритый старик лет семидесяти-семидесяти пяти. – Вам куды, панэ?
– Я не пан, я товарищ.
– Понятно. И куда путь держим, пан-товарищ?
– В Кашовку.
– Давай со мной – до Велицка, всё равно быстрее будет.
– А… Давай… Хоть почешем языками, – с радостью согласился Ковальчук, забираясь на воз. – Тебя как звать?
– Макарович.
– Ясно. Тогда я Иванович.
– Тоже неплохо… К нам откуда?
– Из Киева.
– Чем занимашься?
– На пенсии. А ты?
– Я? Я уже десять лет тоже на гособеспечении. И всё равно работаю. Тряпки по сёлам собираю, макулатуру… Расплачиваюсь глиняными свистульками, прочими забавами. Внуков имеешь?
– Трое. Скоро правнуки пойдут.
– На вот возьми, – Макарович набрал целую жменю надувных шаров, которые он, как и многие другие местные крестьяне, называл балонами, и протянул их своему «пассажиру». – Денег не надо.
– Нет… Так не пойдёт, – рассмеялся Ковальчук, доставая из кошелька потрёпанный рублик. – Держи… Пригодится!
– Спасибо.
– Не за что. Мои – давно взрослые, но за презент – дякую[53]53
Дякую – спасибо (укр.).
[Закрыть], раздам соседским деткам.
– Ты местный или приезжий?
– Местный. Из Кашовки. Но не был дома чуть ли не четверть века…
– Чего так?
– Служба.
– Ясно… В войну на чьей стороне был?
– На нашей.
– Наша – понятие относительное… Я вот, например, партизанил.
– Партизаны в наших лесах тоже разные водились.
– Точно. А ты – счастливчик… Видишь фуру возле сельсовета?
– Ну?
– Это Прокоп. Он в Сельцо едет. За молоком.
– Спасибо, Макарович!
– Прощевай!
2
Несмотря на гнетущую тридцатиградусную жару, Прокоп – ещё не старый, но основательно потрёпанный сорокалетний мужик – как и большинство его сверстников, щеголял по деревне в сапогах и засаленной фуфайке.
– Тпру, пошла! – скомандовал он и повернулся к случайному попутчику, которого секундой ранее пристроил на краю воза. – Папироской угостите?
– Не курю.
– Жаль…
– А ты остановись возле сельпо.
– Зачем?
– Побалую тебя табачком.
– Серьёзно?
– Да. Ведь должен я как-то выразить свою благодарность.
– За что?
– Кобылу мучаешь, везешь лишних пять пудов.
– Всё равно по дороге… Вывеску видите?
– Ага.
– Скажете Люське, что Прокоп «мяса» просит. Она знает. А то от «Беломора» я что-то кашлять начал.
– Есть!
…Аппетитная пышка лет тридцати пяти в испачканном мукой белом халате как раз возвращалась из подсобки.
– Здравствуйте, Люся.
– Добрый день.
– Молочник Прокоп «мяса» хочет.
– Так он называет сигареты «Лань»… Двадцать копеек пачка.
– Дайте на рубль.
– А дым из задницы не пойдёт? Лучше б детям в школу что-то купил – первое сентября на носу!
– Так вы его супруга? – догадался Ковальчук.
– А он вам разве ничего не сказал?
– Нет.
– Мы в сорок девятом поженились, когда Прокоп с войны вернулся. Был мужик, как мужик… А потом заелся с одним из бандеровцев – и всё. Пять лет по лесам прятался, один вёл свою войну… Пока не поймал гада и не вздёрнул на ветке.
– Слишком много информации. Повторите сначала и без спешки…
– Да кто вы такой, чтобы я вам душу изливала? У него обо всём и разузнаете.
– Ладно… Давайте ещё бутылку водки, самую дорогую, за три ноль семь – и всё.
– Только Прокопу не наливайте. У него и так мозги набекрень.
3
– Поедем через лес – быстрей будет, – затянувшись любимым «мясом», сообщил Прокоп.
– Мне всё равно.
– Теперь можно… А ещё лет десять назад тут такое творилось…
– Знаю. Служил… В Сельце…
– А я думаю, откуда мне твоя рожа знакома? А ну слазь… И сигареты свои забери! – Прокоп бросил под ноги попутчику четыре полные пачки любимой «Лани», потом, не без сожаления, добавил к ним распечатанную пятую.
– Да погоди ты, герой… Вот, смотри! – Иван Иванович раскрыл недавно полученную вишнёвую ветеранскую книжицу и ткнул её под нос молочнику.
– Пол-ков-ник Ко-валь-чук! – по слогам прочитал тот. – Простите…
– Выходит, это ты вздёрнул Лося? (О происшествии, случившемся в здешних лесах в середине пятидесятых, отставной чекист знал из оперативных сводок.)
– Я…
– Поболтаем?
– Давай…
Иван взял бутылку водки и, пока Прокоп собирал сигареты, освободил от желудей роскошную поляну под столетним дубом.
– Стакан у тебя есть?
– Найдётся.
– Ну давай… Сначала ты, затем я!
– Хорошо… Самый короткий украинский тост знаете?
– Какой?
– Будьмо!
– Теперь моя очередь… За тебя, Прокоп, за нашу Родину, за друзей, которые лежат в многострадальной украинской земле…
– Пей, не мямли… Можно на «ты»?
– Конечно.
– Наливай… Между первой и второй – промежуток небольшой.
– Не гони лошадей, Прокопушка. Остальное – твоё. Я больше не буду.
– Слушаюсь, товарищ полковник!
– А теперь рассказывай!
– В 1941-м Советы драпали так, что не успели провести мобилизацию… Это ничего, что я так выражаюсь?
– Нормально.
– А когда уже шли назад, на запад, всех наших загребли в армию. Вплоть до 26-го года рождения… Так я попал на фронт. Дошёл до Берлина. Думал, Победа, дембель… Ан нет! Погнали нас на другой конец страны. Летом усиленно обучали премудростям военного дела, хоть каждый из нас давно прошёл огонь и воду, а с началом осени бросили на японских самураев. Там я и получил пулю под сердце… Хочешь, покажу?
– Зачем? Мне, брат, на своём веку всякое видеть приходилось.
– Плесни ещё немного… Чтобы не своей рукой эту отраву…
– Держи.
– Три года по госпиталям валялся. Но выжил. Вернулся домой. Женился. Детки пошли… А тут – Лось, Васька – мой сосед. В то время – сотник УПА; это его настоящая фамилия и кличка одновременно. Так, мол, и так – давай к нам: твой боевой опыт молодым повстанцам позарез нужен… Хватит, говорю, отвоевался, а он: «За Советский Союз кровь проливал, а за вильну Украину не хочешь? Смотри, пожалеешь!» Меня, ветерана двух войн, пугать, сволочь, вздумал… Ну, естественно, вскипел, послал его подальше… А спустя месяц кто-то застрелил из обреза мою мать. Чтобы не подставлять семью, мы с Дембицким ушли в лес. У Лёшки – своя история. Он с фронта уже с женой вернулся. А его родные братья – в УПА. «Сдаст нас твоя москалька!» – «Нет, что вы, она не такая!» Не поверили… Закопали Нину прямо за огородом. Вдвоём мы выследили Лося – и на «гиляку!»[54]54
Гиляка – от «гилка» – ветка (укр.).
[Закрыть] Остальные его хлопцы, оставшись без главаря, пришли с повинной… С тех пор на меня в селе многие косо смотрят. Но я не сдамся, не сломаюсь. Наливай!
– Ладно, Прокоп. Пей, но не упивайся. Люську твою ещё любить и любить надо!
– Помочь, что ли, собираешься?
– Нет… Стар я уже.
– А сколько тебе?
– Шестьдесят три.
– Ого… А я тыкаю!
– Ничего. Мы ведь с тобой фронтовики, то есть братья по оружию. А братьям, того, друг другу «выкать» как-то не подобает.
– Точно! А ты где служил? После Сельца?
– Сначала партизанил на границе между Украиной и Белоруссией. Под Шацком. Затем вернулся в контрразведку. Самого Штольце брал.
– Что значит вернулся?
– Я ещё до войны в госбезопасности служил.
– Понял. А этот… Штольце – кто такой?
– Один из главных головорезов Третьего рейха.
– Ну ты, брат, и загнул!
– Правда. Он всей нашей бандеровской сворой заправлял. Вот меня и послали, чтобы его в логове достать и кое-что узнать.
– Что, если не секрет?
– А вот этого я тебе пока сказать не могу…
4
Когда телега под управлением Прокопа вынырнула из леса, поперёк единственной дороги, по которой она непременно должна была пройти, стоял мотоцикл с коляской. Возле него нервно потягивал папироску сухощавый сотрудник милиции с непослушным чёрным чубчиком, выступающим из-под козырька фуражки.
– Участковый! – успел прохрипеть Прокоп в ухо своего попутчика.
– Лейтенант Казаренко! – постреливая карими глазами, представился милиционер. – Ваши документы.
– Ты чё, Владимир Кондратьевич, какие в деревне…
– Тебя я и так знаю. Ваши документы, товарищ!
Ковальчук поднял лежащий на телеге пиджак и, запустив руку в его внутренний карман, достал небольшой аккуратный пакетик, в который заботливая супруга положила паспорт и орденские книжки.
– Орден Красной Звезды, Красного Знамени… Извините, ошибочка вышла.
– Никакой ошибки, товарищ. По заданию командования я служил полицаем в Сельце. И, как видите, успешно. Теперь собираюсь открыть людям правду, выступить перед колхозниками, учениками школы.
– А разрешение на такую деятельность у вас имеется?
– Я думал…
– Индюк тоже думал да в суп попал. Может, рано ещё разглашать тайну?
– Моё руководство ничего против не имеет.
– А с кем вы советовались?
– С Юрием Владимировичем Андроповым…
– Ну, ежели с самим председателем, то, конечно, езжайте… Ещё раз извиняюсь! А вы у нас долго гостить собираетесь?
– Неделю.
– Я приду, послушаю ваше выступление, можно?
– Конечно, дорогой Владимир Кондратьевич.
5
– А всё-таки бдительный у нас народ, – начал философствовать вслух Прокоп. – Не успел человек приехать, и на тебе – сдали, как стеклотару в приёмный пункт! Засёк тебя, Иван Иваныч, кто-то возле сельсовета или Макарыч постарался… Нет, не зря в сорок четвёртом, когда Советы вернулись, у особых отделов очереди стояли. Брат хотел сдать брата! Опередить, чтобы себя оправдать, – у всех ведь рыльце в пушку…
– Про всех – не надо, Прокоп. Как тебя по батюшке?
– Михайлович.
– Война – это дерьмо, Прокоп Михайлович. Кто-то заляпался по самые уши, а кто-то, как мы с тобой, вышел чистым… Относительно, конечно.
– Согласен. Теперь многие хотят отмыться – а дзуськи! Партия чётко следит за чистотой своих рядов. Я хоть и не член, но политику понимаю и одобряю.
– Молодец. Смотри, как село преобразилось! Кругом новенькие фермы, скота племенного много… Опять же – комбайны, трактора. А сад в Велицке какой вырастили – душа не нарадуется! Разве мог землепашец о таком мечтать ещё тридцать лет тому назад?
– Не мог! – Прокоп потянул на себя поводья. – А вот и Сельцо. Может, мы ещё одну приговорим? Ставлю!
– Погодь, успеем глаза залить…
– Зачем ты так, Иван Иваныч? Не ради пьянства, а общения ради. Ведь не каждый день в наших лесах встретишь родственную душу!
– Это правда. Ты тоже в клуб приходи. Там и выпьем, обещаю!
– Когда?
– Может, завтра, может, послезавтра… Как договорюсь с начальством.
– А я как о вашем решении узнаю?
– Народное радио скажет.
– Домовылысь!
6
Пидрижжя и Кашовка – в одном сельсовете. Поэтому клуб на две деревни только один. Пока.
И народу в нём столько, что яблоку упасть негде!
Ковальчук окинул взором зал. В первом ряду вместе с руководителями района сидел его внук, рядом с ним – широкоплечий, улыбчивый мужчина в штатском – начальник управления КГБ в Волынской области. За ними – почти все знакомые лица: родственники, односельчане, друзья детства. Тут же – Прокоп Михайлович, Владимир Кондратьевич и даже Макарович, с которыми он познакомился всего несколько дней тому назад.
– Разрешите начинать? – поинтересовался Ковальчук.
Председатель колхоза одобрительно кивнул подбородком.
– Давай, не тяни резину! – нетерпеливо закричал кто-то с галёрки.
У Ивана Ивановича подкосились ноги.
Пересохло во рту.
И он потянулся к графину, стоявшему прямо на трибуне.
Раздались жидкие аплодисменты.
Разведчик выпил воды, кашлянул и начал свою исповедь:
– Дорогие земляки. Некоторые из вас ещё помнят меня пацаном, чуть ли не главным грибником во всей округе, другие – молодым человеком, агрономом, третьи – пособником фашистов, полицаем. А на самом деле я со времён Гражданской войны – сотрудник органов государственной безопасности, теперь – полковник в отставке. Товарищи из района и области это подтвердят.
Сейчас мне шестьдесят три года. Пора, как говорится, подводить жизненный итог… В ответ на моё обращение вышестоящее руководство разрешило приоткрыть занавес секретности над деятельностью нашей подпольной организации в годы войны.
Надеюсь развеять все ваши сомнения и остаться в памяти людей не предателем, гитлеровским прихвостнем, которым я никогда не был, а честным и порядочным человеком, посвятившим свою жизнь борьбе с врагами трудового народа…
Он говорил и говорил.
Потом долго отвечал на непростые вопросы, а когда все разошлись, собрал «особо приближённых» в будке кинооператора, где уже был накрыт стол. Хлебная горилочка, грубыми кусками нарезанное сало, колбаска, селёдочка, естественно, грибы – пока только жареные. Для любимых – солёных – ещё не пришло время.
– Дорогие друзья! Первую рюмку мы конечно же употребим за нашу Родину, за Победу, за мирную, цветущую жизнь советских людей… А так как я больше пить не буду – сердце начинает шалить, то попытаюсь уместить в свой тост пожелания добра и счастья для всех, кто здесь собрался, в первую очередь простых людей, каждый из которых на своём месте делает своё маленькое на первый взгляд дело. За тебя, Прокоп Михайлович, за нашего участкового Владимира Кондратьевича и за моего внука – как повелось в нашем роду, тоже Ивана Ивановича. Кстати, открою небольшой секрет, у него сегодня день рождения. Двадцать два годка!
– Ура! – закричал Макарович.
Остальные его не поддержали. Пьянству – бой. Чем тише сидишь, тем дольше живёшь!
Расстались только поздно вечером.
Друзья разошлись по домам, начальство разъехалось к местам службы, а вот внук решил остаться с ним до утра. Он давно мечтал отдохнуть с дедом «на вышках» – так здесь называют своеобразные чердачные помещения над хлевом или клуней.
«Теперь и умирать можно!» – поморщился, прогоняя дурные мысли, старый Ковальчук и улёгся спать на ароматное, пряное сено.
7
– Ну, дедуля, какие у тебя планы на сегодня? – потягиваясь, спросил внук.
За окном было ещё темно, но на востоке за горизонтом уже начинало подниматься яркое, жизнедатное солнце.
– Для начала искупаемся, а там видно будет.
– До сих пор моржуешь?
– Да. И тебе рекомендую. Будешь всегда здоровым и бодрым.
– Не возражаю! Форма одежды?
– Трусы, обнажённый торс.
– А документы?
– Оставь здесь. Их никто не тронет.
– Да, но…
– Никаких «но», товарищ младший лейтенант. Развратил вас город, уже и людям не доверяете! За мной…
– Есть, товарищ полковник!
Трусцой они добежали до Стохода, от которого поутру исходил густой молочный пар. Старик с разгону бросился в реку, молодой же входил в неё долго и неуверенно, подгоняемый едкими, чуть ли не издевательскими комментариями:
– Что, промокнуть боишься?
– А то!.. Холодина…
– Не стесняйся. Это сначала страшно, потом приятно!
Ваня наконец собрался с духом и ненадолго ушёл под воду.
– Ты знаешь, неплохо, – признал, когда вынырнул. – Пожалуй, перейму твою методу.
– А теперь – учись, – «старый волк», набрав полную грудь воздуха, опустился под левый обрывистый берег.
– Раз-два-три… – начал отсчёт внук, но вскоре сбился и стал внимательно следить за дедом, шарящим рукой по донным норам, – благо прозрачность воды позволяла это делать без сверхусилий.
Спустя минуту тот вынырнул с тремя раками в руке.
– Теперь ты!
Младший лейтенант попробовал повторить подвиг, но у него ничего не получилось.
– Видишь нору? – наставлял дед, усевшись на деревянном мостике, перекинутом через одно из русел в самом узком месте. – Из неё торчит лапа. Прицелился – и вперёд. Ну же!
Ваня нырнул и вставил руку в отверстие. Между пальцами ударила холодная родниковая струя.
– Дальше! Ещё дальше! – кричал старый Ковальчук.
Внук наконец добыл первого в своей жизни рака и, присев рядом с родственником, хвастливо пробасил:
– Смотри, дед, какой красавчик, не то что твои креветки!
– Ещё будешь или уже устал? – Иван Иванович улыбнулся довольно – теперь семейное «ремесло» в надёжных, крепких руках.
– Ты ещё спрашиваешь? Дуй домой за торбой, а я пока потренируюсь!
8
– Может, по пивку? – предложил внук, когда обычная овощная сетка была доверху набита членистоногими.
– С утра не употребляю и тебе не советую.
– Позже не выйдет. После обеда я должен быть на службе.
– Вот и славно. Угостишь раками своих сослуживцев.
– А ты?
– Я себе ещё наловлю, если возникнет надобность.
– Ну, как знаешь… Да, кстати, дед, как правильно их готовить?
– Записывай, всё – в холодную воду. Обязательно!
– Всё – это что?
– Раки, соль, острый красный перец, крапива.
– Понял.
– Доводишь до бурного кипения, ждёшь две-три минуты – и готово!
– Так просто?
– Да. Но кушать их не торопись. Пускай полежат в ропе минут двадцать-тридцать, а то и больше – только вкуснее будут.
– Ладно. Держи кардан – я полетел.
– Счастливо тебе, Ванюшка…
– Давай без сантиментов, дед. Скажи лучше, когда в Луцк заедешь?
– Где-то через недельку. Завтра отправляюсь на Свитязь – отдохну, покупаюсь, встречусь с друзьями…
– В пятницу позвони. Может, и я к тебе присоединюсь? На выходные[55]55
7 марта 1967 года ЦК КПСС, Совет Министров СССР и ВЦСПС издали постановление о переходе на пятидневную неделю с 8-часовым рабочим днём. До этого советские люди работали и в субботу, правда, по 7 часов в сутки.
[Закрыть].
– Хорошо. Телефон тот же?
– Так точно!
9
Около года тому назад на берегу полесской жемчужины начали возводить корпуса туристической базы с банальным названием «Свитязь».
Строительством занимались не только специалисты из государственных организаций, но и так называемые шабашники. У тех почему-то всё получалось быстрее и качественнее.
Но основной приток туристов приходился пока на противоположную сторону озера, где находилось урочище Гряда, – там уже появилось несколько деревянных ведомственных баз: шахтёров, энергетиков, медиков…
Ковальчук смотрел по сторонам и не мог найти место, где он встретился с профессором Селезнёвым, – так здесь всё изменилось за последние годы.
– Что, сдаёшься? – подгонял его бывший участковый, а ныне ветеран органов МВД Тур, доставивший своего товарища на озеро в личном «москвиче».
– Сдаюсь… – наконец выдохнул Иван Иванович.
– Траву вытоптанную видишь?
– За оградой?
– Да, дружище. Единственная дорога, ведущая в глубь Гряды, теперь находится на территории этого учреждения отдыха трудящихся.
– Вот почему я сразу не нашёл её, хитрющая твоя рожа!
– Не надо было спорить. Теперь за тобой – коньяк.
– Прямо сейчас?
– Нет, вечером, мы же договорились.
– За мной не заржавеет.
– Сейчас у нас по плану – рыбалка.
– Да. Но ты ведь обещал мне экскурсию по местам боевой славы.
– Я слово своё всегда держу. Куда везти, товарищ полковник?
– Для начала – вокруг озера.
– Ладно, садись… Возле турбазы и порыбачим. Там, кстати, неподалёку Санька живёт, сын Валерия Станиславовича!
– Кого?
– Обер-лейтенанта Ниманда.
– А сам он где?
– Там, откуда ещё никто не возвращался. Даже выдающиеся разведчики…
– Ниманд умер?
– Ещё два года назад. Два инфаркта перенёс, а третьего, бедняга, выдержать не смог.
– Да… Дела. В начале 60-х мы часто писали друг другу, раз в месяц непременно созванивались по телефону, а потом Валера как в воду канул… Где его могила?
– В Москве.
– Ничего не понимаю. Ниманд – там, Санька – здесь, да и не признавался он никогда, что склепал наследника.
– Валера сам не знал об этом. До шестьдесят пятого. А потом приехал на Волынь с какой-то делегацией и увидел собственными глазами…
– Что увидел?
– Не что, а кого… Валю, она с ним в одном отряде сражалась. Кличка Стряпуха, может, помнишь?
– Конечно!
– У них роман был. Ниманд потом ушёл с тобой на запад, а она в это время родила ему сына. Саньку. Валера как его увидел, так сразу за сердце и схватился. Одно лицо ведь! Его – в неотложку, затем – в Любомль, Луцк, чуть позже – самолётом в Москву, но всё напрасно.
– Да… Судьба! А Валя?
– Слегла, как узнала, что Ниманд умер… Третий год парализованная лежит.
– Но разговаривать может?
– Несвязно. Неразборчиво.
– Ладно. Давай к ней…
10
«Москвичок» лихо бежал по вообще-то совершенно непотребной каменной дороге из Шацка в село Свитязь. Вскоре справа взору друзей открылась шикарная природная гавань, усеянная множеством деревянных лодок. Раньше их никто не привязывал, просто вытаскивали на берег нос – и всё. Теперь же чалят основательно, запирая на замки, пристёгивая цепями к вбитым в землю рельсам.
Затем – центр деревни, одна огороженная территория, вторая…
– Это пионерские лагеря, – пояснил Тур.
За ними начинался сосновый бор с берёзовыми просеками, за которым ещё один, уже сплошной, забор. Где-то здесь в войну находился деревянный домик, где Ковальчук, игравший роль Селёзнёва, знакомился с немецкой профессурой.
– А тут что теперь?
– Этого никто не знает. Закрытое учреждение. Какой-то военный НИИ.
– Научно-исследовательский институт?
– Да.
– Военный?
– Ну, ходят такие слухи…
Дальше мощёная дорога пошла направо и оборвалась. Впереди, за несколько метров до здания с недостроенным первым этажом, появилась табличка, свидетельствующая о том, что в этом месте ведётся строительство туристической базы.
Здесь «москвич» тоже долго не задержался – юркнул налево в гущу леса и, недолго попетляв между белоснежными стволами стройных берёзок, замер на песчаном берегу. Однако воды поблизости Иван Иванович не заметил – один камыш, густой, высокий.
Слева – обычный деревянный заборчик, вымазанный тёмно-зелёной краской, за ним – свежевыбеленная хата с маленькими узкими окошками.
На подворье хозяйничал высокий стройный парень, с виду ровесник его внука, в светлой, на несколько размеров большей рубахе.
Тур посигналил ему и пошёл навстречу.
У калитки они обнялись.
«Батюшки святы. Вылитый Ниманд!»
– Знакомься, Саша, это Иван Иванович… Самый близкий друг твоего отца.
– Даже ближе вас? – располагающе улыбнулся молодой человек.
– Конечно. Мы с Валерой познакомились уже после войны. А Ваня с ним ещё с 1943-го – я тебе рассказывал.
– А… Это тот полицейский из Кашовки… Ковальчук?
– Так точно.
– Жаль, что так получилось… Всю жизнь искал отца, а как нашёл – даже поговорить не успели…
– Что поделать, сынок… Война оставила не один десяток шрамов на его сердце. Вот они и дали о себе знать в мирное время.
– Да я не осуждаю. Обидно…
– Терпи, казак… Как твоя мама?
– Пойдёмте, сами увидите.
11
Валентина Никаноровна повернула голову на скрип двери.
– Так ты ещё баба хоть куда! – ободряюще констатировал полковник. – А нас пугали: мол, не человек – растение!
– Партизаны не сдаются… – выдавив что-то наподобие жалкой улыбки, еле пролепетала женщина. – У меня только правая часть парализована, а мозги работают исправно, как в молодости. Скажи мне, Володя, что это за шутник в наших краях объявился? Уж не Ковальчук ли?
– Он.
– Ванька, родненький! – она даже предприняла попытку подняться. – Где тебя столько лет носило?
– Тебе скажи – сама захочешь.
– Про Валерку знаешь?
– Да… Тур доложил.
– А я его двадцать лет ждала. Вот, на память, один Санька и остался. Видел его?
– А как же. Под копирку сделано.
– Пролетела жизнь, как одно мгновение. Всё время были молодые. Сражались, работали… И – бах: старики! Умирать пора, а в душе ещё мотыльки порхают. Ты как?
– Порядок. Вышел в отставку. Полковник.
– Ну, ничего себе? Когда успел?
– Я ж ещё до войны служил в госбезопасности, но об этом не знал никто. Кроме Ниманда.
– Женат?
– Да. Много лет.
– Дети есть?
– А как же. Девчата, правда, у нас с Катюшей почему-то не получались. Только сыновья: Иван, Василий. Оба – офицеры.
– А внуки?
– Один, Иван Иванович, тоже служит. В Луцке. Остальные помельче.
– Ну надо же! А мой лоботряс к девчонкам интереса не проявляет. У него своя, особая страсть – кони. Пара вороных, если видел, стоит в хлеву: Лесик и Мотря.
– А я думаю: что это за клубни у тебя в огороде.
