Текст книги "Дорогой чести"
Автор книги: Сергей Никитин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)
Еще один вражеский корабль получил повреждение. Наш снаряд угодил ему прямо в трубу: только куски полетели.
Тут на помощь пришли советские корабли и самолеты, и враг отступил.
После боя все моряки хвалили Владыку и угощали сахаром.
– Молодец, Владыка. Не струсил, не ударил в грязь лицом. Молодец! – говорили моряки.
Владыка удовлетворенно фыркал, с хрустом разгрызая куски сахара.
Почти целый килограмм сахара съел он на этот раз.
И правильно: что заслужил, то и получил.
Прощай, Владыка!
К осени Владыка превратился в большого медведя. Ходил он важно, задирая голову и сердито посматривая по сторонам. Иногда метался по палубе, тревожно ревел.
Играть с ним было уже опасно. Настало время прощаться с Владыкой.
Однажды, когда корабль стоял у берега, подъехала автомашина с железной клеткой в кузове. Все моряки догадались: приехали за Владыкой из зоопарка.
Жалко было расставаться с медведем. Каждый из нас в последний раз угостил Владыку, кто чем: сахаром, пирожком, конфеткой, апельсиновой коркой.
Медведь тоже чувствовал, что наступило время разлуки. Он глухо ревел, поднимался на задние лапы и опускал голову, точно кланяясь морякам.
Иванов в последний раз обнял своего любимца. Потом заманил его в клетку. Машина тронулась. Владыка поднялся во весь рост, ухватился лапами за прутья клетки и заревел.
Матросы помахали ему бескозырками.
– Прощай, Владыка! Мы встретимся еще. Победим фашистов и побываем у тебя в гостях, в зоопарке. До скорой встречи!
* * *
…И вот я стою в зоопарке у клетки Владыки и вспоминаю обо всем этом Обидно, что Владыка не признает меня. Зазнался, что ли? Нехорошо, Владыка, нехорошо!
Петушок
Вы знаете нашего Петра Петухова? Парень он, как известно, неплохой. Но прозвали его «Петушком» недаром. Уж очень все ему кажется нипочем. Конечно, в двадцать лет кто не петушится? Но он меры не знает: все я – да я! И это могу, и то! Службу, правда, правит хорошо – способностями не обижен, да и специальность свою – корабельного писаря – знает. Но зазубринка – гонорок. На корабле, верно, врать не стану, не петушится, но на берегу, особенно среди девушек, прямо так и рассыпается в мелкие брызги, как морская волна у мола. Словечка попросту не скажет – все с вывертами на «морской» лад. Обыкновенный человеческий нос у него – «румпель», глаза – «иллюминаторы», земля – «палуба», корабль – «коробка», море – «лужа»… Послушаешь его, так и океан – не океан, а суп с фрикадельками в тарелке. Да, человеческая слабость… А парень он хоть куда! Роста среднего, собой крепкий и стройный. В движениях быстрый и решительный. Волосы каштановые, а брови – темные дуги. Погоны на плечах – что птицы на утесах. Многие девушки вздыхают по Петушку. Правда, он не озорует, ответственных обещаний не дает, но головы кружить девушкам любит.
И что бы вы думали – именно с девушкой и связана одна неприятная для Петушка история.
Как-то в солнечный воскресный день уволились мы с корабля на берег трое: Петушок, я и минер Лухманов, человек вполне положительный.
Петушок сразу сел на своего конька:
– Генеральный курс на матросский парк. Строй – «фронтом»! Полный вперед!
Ну, идем строем; ленточки развеваются, воротнички вздуваются парусом.
Пришли в парк, а Петушок опять за свое:
– Шары на стоп! Осмотреться! Приготовиться к тралению под девизом: «Очистим черноморские воды от заржавевших мин!» – Руки потирает и смотрит вокруг этаким гоголем. Не нравятся мне в Петушке все эти «мины» и «шары», но я молчу. Бесполезно говорить, не пронимают его обыкновенные слова. Продвигаемся, значит, потихоньку по берегу, а Лухманов все теснит нас и теснит ближе к пляжу, к лодочной станции, и уговаривает:
– Пойдемте туда. Не пожалеете!
А у самого глаза смеются и на губах хитринка. Мне все равно, куда идти, а про Петушка и говорить не приходится – ничего не слышит и не видит: собой занят, красуется.
Лухманов говорит Петушку:
– В прошлое воскресенье я там одну девушку видал… Вот это да!..
Петушок загорелся:
– Где?
– Вон там… О, да она опять здесь. Только заранее говорю: у тебя ничего не выйдет.
Петушок голову вскинул.
– Ой ли! Нет таких бастионов… – и вдруг осекся, посмотрел пристально вперед и уже совсем тихо сказал:
– Бывает, конечно… Но у меня..
И совсем умолк.
Глянул и я.
Вот даю вам слово, что не специально придумал для романтики, а как было, так и рассказываю. Стоит она – легкая, как ласточка, в голубом купальнике, и смотрит на море. Волосы кудрявые ветер шевелит. Глаза – бирюза. А когда на розовых губах дрогнула улыбка, так зубы ее и сверкнули, как море на солнце. Да… Подтянулись мы, осмотрелись, подходим ближе.
– Чудо, а не девушка! – тихо сказал Петушок.
А Лухманов подзадоривает Петушка, проникновенно так шепчет ему на ухо:
– Не про тебя… Не та мореходность.
В жар бросило Петушка от этих слов, вспыхнул он, сбил бескозырку на затылок.
– У меня-то? Захочу, и со мной она будет!
А сам, вижу, оробел малость.
– Ничего не выйдет. Не по тебе… И вообще – слаб, – жужжит на ухо Лухманов.
– Будет со мной дружить! – почти крикнул Петушок.
Тут я заметил, что девушка повела бровью, и понял, что эти слова дошли до нее. А Петушок приободрился и смело подошел к девушке.
– Доброе утро!
– Уже день, – равнодушно заметила она.
– На вас глядя, забываешь об этом.
– Вы всем такое говорите?
– А разве все такие, как вы? – улыбнулся Петушок.
Девушка смутилась, отвернулась. Ох, и язычок у этого Петушка. Ведет дальше наступление, осмелел и уже морские словечки ввертывает. Ну, думаю, не устоит девушка.
– Разрешите узнать ваши позывные: прошу «добро» на знакомство.
– Так сразу?
– В воскресенье разрешается, – уверил Петушок.
– Впервые слышу, – с сомнением ответила она.
– И притом, – продолжал Петушок, – военно-морская этика не находит в таком знакомстве ничего плохого.
– Но я не вижу и необходимости в нем.
– Но ведь и катастрофы не будет.
– Лично для меня – да, – загадочно ответила девушка и улыбнулась.
– В таком случае разрешите представиться: Петр Петухов. А это мои друзья. Тот, что по правому борту, – Иван Лухманов, корабельный литератор, гитарист и моралист. Любит читать военно-морские морали до зевоты и вообще философ. По левому борту – Фрол Рында, флагманский балалаечник – играет на балалайке, значит, неисправимый молчальник и беспросветная скромность.
Девушка засмеялась, протянула нам руку.
– Бригантина, – назвала она себя.
Петушок просиял.
– О, от вашего имени веет морской романтикой Признаюсь: я сам имею к этому делу прямое отношение. Сожалею, что век парусного флота давно закатился. А как прекрасно было! Бом-утлегарь-бакштаги! Бом-брамсели! Брам-стеньги! – одни только названия чего стоят!
– Бим-бом-брам, – засмеялась Бригантина. – Да, вы правы. Сколько в этих словах красоты, силы, движения! Бим-бом-брам – и словно ветер странствий над головой прозвенит.
Как-то сразу же после этих слов не понравилась мне эта Бригантина. Ну, думаю, сошлись два пустозвона – водой не разольешь. Лухманов молчит и ухмыляется. А Петушок держится козырем, снисходительно посматривает на нас, сыплет шутками, и гордость так и выпирает из него.
А Бригантина между тем приглашает нас на ял.
– Так давайте же походим под парусами, хлебнем соленого ветерка. Приятно с моряками пройтись! – И скок в ял. Уселась на корме, у руля, и кричит: – Команде в ял! Быстро, не мешкать!
Ну, я не привык ждать повторений приказания – прыгнул. Лухманов тоже. А Петушок замешкался. Вижу, не по нутру ему такой оборот дела. Знал я, что он хотя и козыряет морскими словечками, а практически в морском деле не очень-то силен. Все больше в своей канцелярии отсиживается, среди бумаг.
Бригантина кричит ему:
– Не отставать, романтик моря! В наших жилах кровь, а не водица.
Нехотя, но влез-таки Петушок в ял.
– Отваливай!
Ну, отвалили, а дальше, доложу вам, такой аврал начался, что сам морской бог не разберет.
Бригантина командует: «Рангоут ставить! Паруса поднять!»
Носимся по ялу, а Бригантина, знай, покрикивает. Должен сказать, команды она подает правильно и по порядку, но чаще всего обращается к Петушку. А Петушок тычется туда-сюда, хватается за что попало. Вижу, дело плохо – помогать надо другу. Нельзя же допустить, чтобы девушка посрамила моряка в морском деле. Закрываю я Петра от взглядов Бригантины, шепчу ему, что и как делать, помогаю. Ну, поставили все-таки рангоут, разобрали фалы, подняли паруса. Ветерок – напористый такой, упругий – подхватил парусину, развернул, надул до звона. Полетели мы по волнам наперегонки с ветром.
А Бригантина командует:
– Передать фока и кливер-шкоты Петру Петухову! Погуляем с моряком на просторе!
– Есть, передать! – с радостью ответил Лухманов и сунул в руки Петушку пучок шкотов. Ухватился он за них обеими руками, как малое дитя за мамкин подол. Вижу: окончательно померк Петушок, улетучился из него гонорок. А Бригантина не унимается:
– Всем, кроме Петухова, под банки!
Команда есть команда: сели под банки, сидим. Шепчу Лухманову:
– Что же это – осрамит Петушка. Нельзя допускать такое.
– Сиди, – отвечает. – Так надо. Педагогика! – и хитро подмигивает.
Посмотрел я на Петушка, а он, бедный, весь в поту, а из-под бескозырки пар валом валит.
Скажу вам откровенно, что в педагогике этой самой я не разбираюсь, а вот, что другу туго приходится, ясно вижу и понимаю. Запутался он в шкотах, дергает беспорядочно. Решил я помочь Петушку. Попробовал встать, а Лухманов не пускает: схватил и держит. Я вырываюсь, а он тянет назад. Закачался ял, рыскнул. Петушок растерялся, рванул на себя все шкоты разом. Ял встал перпендикулярно к ветру, накренился. Мы с Лухмановым балластом перекатились по рыбинам, и в ту же минуту ял лег на борт. Получился, что называется, форменный оверкиль. Да! Положеньице, доложу вам, не из прекрасных. Вынырнул я, отфыркался, осмотрелся. Вижу: из воды торчит борт яла, на нем верхом сидит Лухманов и как ни в чем не бывало болтает ногами. А поодаль плещется дельфином Петушок: то нырнет, то вынырнет. Руками «лопатит» вовсю, а толку никакого. Подумал я, что Петушок и плавать-то, наверное, не умеет, – ни разу не видел его на корабле среди купающихся, – и кинулся на помощь. Но меня опередила Бригантина. Стрелой скользнула она из-за яла, поднырнула под Петушка и вытолкнула наверх. Ловко перевернула его на спину, схватила за волосы и, как вареную камбалу, потащила полным ходом к берегу. А Петушок ничего себе, смирненько так лежит, послушно. Я рядом плыву, так сказать, эскортирую. Ну, выволокли мы Петушка на берег. Встал он на ноги, а вода с него, как с гуся, скатывается. Из карманов торчат медузы, а в волосах – буро-зеленые водоросли. Словом, получилась довольно живописная картина! Народу собралось! Окружили плотным кольцом и хохочут.
Тут подошел наш ял – притащил его на буксире спасательный катер, – и на берег выскочил Лухманов. Вылили мы из яла воду, поставили его на ровный киль и стоим, происшествие обсуждаем.
А Бригантина наклонялась к уху Петушка и прошептала доверительно:
– Вот вам и бим-бом-брам. Я думала, что вы морях, а вы… фальшфейер.
Сделала этак ручкой, – мол, будьте здоровеньки, – прыгнула в ял, оттолкнулась от берега и была такова.
А Петушок стоит, подсыхает на солнышке. Взяли мы его под руки и двинулись в укромное местечко приводить себя в порядок.
На корабле об этой истории узнали на следующий день. Даже в стенной газете написали с соответствующими рисунками и стихами. Вверху надпись: «Не будем фальшфейерами», а внизу примечание: «Фальшфейер – картонная трубка, набитая порошком бенгальского огня. Служит для производства сигнала путем пускания дыма и искр. В настоящее время на флоте неупотребительна – сдана в музей за непригодностью и первобытностью, как обломок старины далекой. И. Лухманов».
Так-то вот и опростоволосился наш Петушок. Уж после я узнал, что все это подстроил Лухманов. Бригантина же эта – вовсе не Бригантина, а Оля, сестра Лухманова. В мединституте учится она и имеет первый разряд по парусному спорту. Да, девушка! По правде говоря, ничего против нее не имею. А вот от Лухманова я этого не ожидал. Человек он вполне положительный, а поди же, придумал такое! Скажете – педагогика! Не знаю, как там насчет педагогики, а вот гонорок у Петушка поубавился, а рвение к изучению военного дела прибавилось, это да, точно!
Дорогой чести
1
Старшина группы мотористов торпедного катера Абдулла Ахметов возвращался с друзьями из города на пловучую базу. По дороге моряки повстречали парнишку лет четырнадцати в изорванном пальтишке с куском хлеба в руках. На голове его ухарски сидела белая заячья шапка-ушанка, из-под которой выбивались пряди черных волос. На ногах гремели подбитые железками огромные солдатские сапоги.
– Здорово, парнище! – шутливо окликнул его Ахметов.
– Ступай себе мимо, – серьезно ответил «парнище», отправляя в рот изрядный кусок хлеба.
– Какой же ты грозный!
Моряки засмеялись.
– Я не грозный, я – обыкновенный.
– Батыр! Как тебе имя?
– Александр Владимирович Савин.
– Важный джигит! А куда ты идешь?
– В город.
– Домой?
– Ни… У меня дома нет. Разрушило бомбой и маму убило. Один я, – сказал «парнище» и сразу опечалился. Петушиный задор его пропал, и он показался морякам совсем маленьким.
Моряки перестали улыбаться, окружили его.
– Так. А отец? – продолжал расспрашивать Ахметов.
– Отец умер еще до войны.
– А родственники есть?
– Есть. Они далеко, в Ленинграде. А Ленинград в блокаде, там тоже фашисты напирают, – не доберешься.
– Ты куда ходил?
– Так просто, – неуверенно ответил Саша и, застеснявшись, спрятал за спину хлеб.
– Понятно, – Ахметов задумался. – Ты учишься?
– Нет, бросил. Уже два месяца не хожу в школу.
– Плохо. Совсем плохо, Александр. А хочешь учиться?
– Какое теперь учение:; воевать надо с фрицами.
– А где ты воюешь?
– Я… – начал воодушевленно и громко Саша, но, посмотрев на ордена и медали Ахметова, смешался и тихо закончил: – Я зажигалки сбрасываю с домов. Как немецкие «горбыли» прилетят, я сразу на крышу. Конечно, этого мало. Вот если бы на корабль попасть, да в бой ходить – это да.
– Кто же тебя в бой пошлет, если ты не умеешь бороться с простыми трудностями.
– Я умею, – обиженно сказал Саша.
– Умеешь, а вот в школу не ходишь. Конечно, в школе надо учиться, готовить уроки, а это нелегко. Сила воли для этого нужна, мужество.
Саша широко раскрыл глаза и удивленно посмотрел на старшину.
– Шутите вы! Какое тут мужество: сиди и решай задачи, учи географию, зверей разных, растения. Терпение лопнет!
– Во – терпение! Тропа – мать дороги, терпение – мать мужества. А терпения у тебя нет. Слабый ты, джигит, не выносливый, значит. Настоящий батыр это такой человек: ему тяжело и холодно – он терпит; нет хлеба, воды нет – он терпит; рана в груди – он терпит, не плачет, не падает духом; враг со всех сторон – он терпит, не отступает, а идет вперед, бросается на врага и уничтожает его, как шакала.
– А учеба? – неуверенно возразил Саша. – Сильным надо быть…
– Хо! – воскликнул Ахметов. – Если враг умнее тебя – он страшен. Ему яснее обстановка, он видит все насквозь, в этом его сила и преимущество. Много, много учись, поднимись выше врага, чтобы победить его. В бою соображать надо!
Саша опустил голову.
– Ну вот что: пойдем с нами, – просто, по-отцовски сказал Ахметов, – накормим тебя. Чай горячий попьешь, молодой, совсем молодой будешь. Выспишься, а завтра мы поговорим, хорошо поговорим. Согласен?
Саша посмотрел на моряков и улыбнулся.
– Ну, вперед, – скомандовал Абдулла Ахметов и, положив на плечо Саши руку, зашагал по дороге.
Саша пошел рядом, изо всей силы стараясь шагать в ногу с моряками.
2
На следующий день утром Сашу разбудил свист боцманской дудки и крик дневального: «Подъе-о-ом!» Саша поднялся и огляделся. В небольшом кубрике стояло несколько коек, заправленных зелеными одеялами с белоснежными подушками в головах. Матрос с голубой повязкой на левом рукаве фланелевки смотрел на него и улыбался.
– Ох, и спишь ты! Все уже давно встали. Видишь – никого нет. Скажи спасибо старшине Ахметову – он приказал не будить тебя.
Саша вскочил с койки, поискал глазами свою одежду. Матрос засмеялся.
– Твои «доспехи» за борт выбросили. Новое обмундирование получишь, матросское. Понимать надо: к гвардейцам попал. Во! – и матрос поиграл кончиками оранжево-черной ленточки бескозырки и вдруг крикнул: «Марш умываться! За мной!»
Саша побежал за матросом. Чистый, повеселевший, он возвратился в кубрик. Вскоре пришел старшина первой статьи Ахметов. Саша узнал его и обрадованно бросился навстречу. Абдулла был тронут.
– Батыр! На вот, одевайся! – Ахметов разложил перед Сашей черные брюки, фланелевку, синий матросский воротничок, полосатую тельняшку, флотский ремень с медной бляхой, бескозырку. Вещи были настоящие, добротные, и Саша замер от восхищения.
– Одевайся! Не тяни. К командиру пойдем, к гвардии капитану третьего ранга Остроухову. Приказал явиться.
Саша оделся. Бескозырка оказалась без ленточки, и это обстоятельство разочаровало его. Он пристально посмотрел на старшину, теребя край бескозырки.
– Салака! – сказал матрос насмешливо. – Не положено ленточки. Гвардейскую ленту заслужить надо.
– Да, да, – подтвердил Абдулла. – Гвардеец – это высокое звание воина. Заслужить его надо. Ну, пойдем, – сказал старшина, осмотрев Сашу со всех сторон.
Капитан третьего ранга расспросил Сашу о жизни, об учебе и разрешил Ахметову оставить его на пловучей базе, но устроить немедленно в школу.
– Учиться тебе надо, Александр. Вот ты пропустил два месяца – это плохо. Старайся наверстать упущенное. Я буду ходатайствовать перед командующим о зачислении тебя в отряд воспитанников. Смотри же, не подведи.
– Я буду стараться, сильно стараться, – ответил взволнованно Саша.
– Добро! Гвардейцы должны быть всегда во всем впереди, – и, обратившись к Ахметову, приказал: – Вам, старшина, поручаю заниматься воспитанником Савиным, учить его своей специальности без отрыва от школы, приучать к морскому делу. Но главное – школа. Это запомните. Ясно?
– Ясно. Есть, товарищ капитан третьего ранга! – ответил старшина.
Так Александр Савин был принят в семью гвардейцев отряда торпедных катеров. Абдулла Ахметов устроил его в школу, подарил полевую сумку, купил книги, тетради, и Саша начал учиться в шестом классе. В свободное время старшина знакомил Сашу с катером. Командир катера, лейтенант Загребный, и все члены немногочисленного экипажа встретили воспитанника приветливо.
– Торпедный катер – это не простой корабль, – рассказывал старшина, показывая Саше ходовую рубку, торпедные лотки, моторный отсек. – Он стремителен, как беркут. Он идет на врага прямо и поражает его торпедой. У беркута есть сердце, у катера тоже есть сердце – машина. Сердце работает – катер летит на врага, он грозен и страшен. Сердце не работает – катер стоит, враг бросается на него и уничтожает. Поэтому, что бы ни случилось, какие бы раны катер не получил, сердце его должно работать бесперебойно. Понял?
– Так точно, товарищ гвардии старшина первой статьи, – по-военному ответил Саша и зарделся от счастья.
– Молодец! Буду учить тебя на моториста.
– Есть! – ответил Александр.
3
Редко видел свой катер Саша. Катер уходил на выполнение боевых заданий, задерживался на маневренных базах и возвращался только для ремонта, отдыха и пополнения запасов. Приходил он потрепанный, с рваными дырами на серой рубке и палубе, но всегда своим ходом. Саша научился узнавать его по реву моторов, и бежал встречать Ахметова.
Отремонтировавшись, катер снова уходил в море. Старшина перед уходом проверял тетради Саши; очень сердился, если обнаруживал кляксы, скупо хвалил за хорошие оценки. Прощаясь, он всегда обещал Саше взять его на катер, как только тот закончит шестой класс с отличными оценками.
В одном бою Ахметова ранило в руку, но он, немного подлечившись в санитарной части на плавучей базе, снова возвратился в строй.
– Товарищ гвардии старшина, вы бы отдохнули: рука-то не зажила еще. Бинты вон не сняли, – сказал ему Саша.
– Откуда ты знаешь, что не зажила?
– А я у доктора спрашивал. Он сердился на вас, обещал командиру пожаловаться.
– Да я же здоров, как верблюд, – и, обняв Сашу, тихо и серьезно добавил: – Хороший бой – лучшее лекарство. Лучше смерть, чем не отмщенная врагу рана.
Саша подружился со многими моряками. Когда своего катера не было, он ходил на другие корабли и просил мотористов рассказывать об устройстве и работе моторов. Моряки охотно выполняли его просьбу. Саша так увлекся изучением моторов, что запустил учебу в школе и однажды получил двойку по русскому языку. Как назло, в этот день вернулся катер.
Старшина Ахметов весь вечер провел с Сашей, рассказывал о том, как они потопили немецкий транспорт. С замиранием сердца ждал Саша минуты, когда старшина начнет проверять его тетради и дневник. Но в этот вечер старшина не спросил о школе, и Саша облегченно вздохнул. Утром он, спрятавшись в читальне, исправил чернилами двойку на пятерку. А оттуда украдкой проскользнул в кубрик, где ждал его старшина.
– Ты где был? – спросил Абдулла.
Саша смешался, покраснел и потупил взор.
– Вот командир спрашивал, как дела у тебя с учебой. Я сказал, что хорошо. Доложил ему также о том, что ты овладел специальностью моториста и можешь нести самостоятельную вахту. А ну-ка, покажи дневник.
Саша протянул Ахметову дневник. Старшина перелистал его, посмотрел оценки за последнюю неделю и молча положил на стол. Саша смотрел на Ахметова, пытаясь узнать, заметил или не заметил он подделки. Но старшина молчал. Потом он встал и сказал:
– Идем на палубу, Александр.
На баке они присели у обреза. Старшина раскурил трубку и широким жестом показал на море.
– Неправду говорят, что на море не видно следов кораблей. Неправда! – начал разговор Ахметов. – Вон, видишь, след? Это ушел катер Героя Советского Союза Петрова. След героя виден далеко и долго. Идут корабли, а за кормой остается след. Иногда он едва заметен, и только по пузырькам определишь его направление; иногда же он сверкает фосфорическим светом. Много дорог в море. Есть дорога лжи и обмана, дорога бесчестья. Это грязная дорога наших врагов. А есть дорога мужества и чести, – дорога советских моряков. На такой дороге не место фальшивым, с маленькой душой людям. Ты какой бы хотел идти дорогой, Александр?
– Я бы хотел, – начал Саша и запнулся. Краска стыда залила его лицо, но старшина был занят трубкой и, не замечая ничего, ждал ответа. – Дорогой чести, – словно выдавил, наконец, из себя Саша.
– Так! Правильный ответ. Хорошо говоришь. Но иногда у некоторых слабых людей слова расходятся с делом. Такой человек хитрит, лукавит, как лиса, вертит хвостом: говорит одно, а делает другое. Что это за люди? Фальшивые люди, плохие, совсем плохие люди. С такими людьми нам не по пути. Как думаешь, Александр?
– Не по пути, – как эхо повторил Саша.
– Но в жизни бывают ошибки и у хорошего человека. Такой человек найдет в себе мужество признаться в ошибках. Он не обманет друзей и товарищей. Он осудит свой проступок и исправит его трудом, делом. Быть правдивым по всем, уметь сказать в глаза друзьям о своих недостатках и ошибках, открыто, смело бороться с ними, устранять их – вот закон настоящего советского человека. Подумай об этом, Александр.
Старшина поднялся и ушел на катер.
Долго сидел Саша у борта пристыженный, глотая невольные слезы. Очнулся он только тогда, когда услышал знакомый шум моторов. С грустью смотрел он на уходящий вдаль маленький корабль. Вот катер рванулся и, разбросав по сторонам длинные белые усы буруна, помчался к мысу. «Мой старшина прибавил обороты мотора. Эх!» – подумал Саша и вздохнул. Он постоял еще немного, задумавшись, и решительно направился к командиру.
4
Неделю Саша ходил сам не свой. Командир объявил ему выговор за подделку отметки и, как узнал Саша, приказал писарю задержать приказ о присвоении воспитаннику Савину воинского звания.
«И все это наделала проклятая двойка», – думал Саша и, вспомнив о проступке, краснел до самых ушей.
Шло время. Приближались экзамены. Саша старался учиться как можно лучше. Двойку по русскому языку он честно исправил на пятерку. Учитель хвалил его и обещал сообщить об этом командиру.
В тот день, когда Саша сдал последний экзамен, на корабле его ждала большая радость.
Вечером на пловучей базе, перед строем моряков, был зачитан приказ командира: «За отличные успехи в учении и примерную дисциплину воспитаннику отряда торпедных катеров Савину Александру присваиваю звание „гвардии юнга“ и объявляю благодарность. Ранее наложенное взыскание снимаю, ввиду честного и открытого признания гвардии юнги Савина в совершенном проступке».
У Саши от радости перехватило дыхание.
– Служу Советскому Союзу! – прерывистым, но звонким голосом ответил он.
Тут же, перед строем, офицер вручил гвардии юнге Савину гвардейские ленты и погончики.
Через несколько дней вернулся с маневренной базы торпедный катер лейтенанта Загребного. Весь в шрамах, с разбитой рубкой, с пробоиной в борту, катер шел, сильно накренившись, но моторы его, как всегда, гудели ровно и сильно. Саша бросился к причалу. Первым вышел на берег командир. Прихрамывая, он опирался на плечо боцмана. За ним вынесли тело убитого в бою моториста Ивана Дробного. Наконец, появился на палубе старшина Абдулла Ахметов. Ступив на трап, он покачнулся. Несколько матросов подхватили его и понесли. Саша бросился к старшине.
Почти месяц лежал в госпитале Ахметов. Саша часто навещал его. За это время они о многом переговорили. Саша рассказал, как он подделал отметку в дневнике, как доложил об этом командиру.
– Молодец, – сказал Абдулла.
Саша, счастливый и гордый, восхищенно смотрел на бледное лицо своего старшины.
Ахметов спросил о ходе ремонта катера.
– Скоро будет готов. Отремонтировали, как новенький стал. Гвардии лейтенант разрешил мне участвовать в ремонте вместо старшего матроса Дробного.
– Да, погиб Ваня. Вместе с ним воевали с первого дня войны. Герой! Моторы знал, как свои пять пальцев. Нет друга… – Старшина тяжело задышал и смял руками одеяло.
– Ему орден посмертно дали, – тихо сказал Саша.
– Орден? – Ахметов помолчал и тихо проговорил: – Бессмертие – вот награда тому, кто смертью храбрых умирает за Родину! У подвига нет старости, у подвига не бывает смерти. Жив Иван Дробный!.. Ты, Саша, должен заменить его. Будь достойным светлой памяти настоящего батыра.
Саша поднялся с табуретки и, вытянувшись, по-морскому коротко ответил: «Есть!»
Вскоре катер вступил в строй. Вернулся на корабль и Абдулла. Саша был назначен вместо Ивана Дробного в подчинение Ахметова. Старшина одобрительно поглядывал на молодого моториста. Он с радостью отмечал, что его труды не пропали даром: у юнги была настоящая морская хватка – упрямая, твердая. Он, как равный, делил с экипажем тяжелый матросский труд, не жаловался на усталость, стойко переносил трудности.
5
Однажды рано утром звено торпедных катеров срочно вышло в море на боевое задание. Нужно было прорваться к вражескому берегу и атаковать фашистский конвой. Море штормило. Маленькие, легкие катера бросало на волнах. Саша нес вахту у левого мотора. Тесный отсек был наполнен приторными испарениями бензина и гулом моторов. От непрерывных толчков, шума и духоты кружилась голова. В отсек спустился старшина.
– Иди, Саша, на верхнюю палубу, глотни свежего воздуха, – крикнул он.
– Я ничего. Я могу продолжать вахту, – ответил юнга, поборов усилием воли подступившую слабость.
– Гвардии юнга Савин, идите на палубу, – приказал старшина, и Саша нехотя полез наверх. Высунувшись из люка, он услышал, как боцман докладывал командиру, что на горизонте обнаружен конвой из семи вражеских кораблей. «Наконец-то, будет фашистам баня», – подумал Саша и вернулся в отсек.
Старшина прибавил обороты до самого полного. «Торпедная атака!» – с радостью отметил Саша. Моторы заревели натруженным басом. Вскоре Саша почувствовал, как вздрогнул катер и повалился влево. «Торпеды пошли», – угадал он. Послышалось два взрыва. В люк заглянул боцман и показал два пальца. Это означало, что два фашистских корабля нашли свою могилу на дне моря.
Звено выходило из атаки, когда из низких хмурых облаков вывалилось пять вражеских самолетов. Командир катера дал аварийный ход и крикнул в моторный отсек:
– Моторы решают дело. Заглохнет хоть один – погибнем!
Саша внимательно осмотрелся вокруг. Старшина Ахметов встал рядом с юнгой и впился глазами в щиток приборов. В эту минуту над головой прогнулась палуба: засветились рваные отверстия. В отсек полетели осколки. Самолеты набросились на катер. Ахметов схватился за рычаги аварийного выключения. От гудящих моторов пахнуло сухим жаром. Стрелка тахометра напряженно дрожала на красном предельном делении. Саша не отрывал от нее глаз… Надо было выдержать, во что бы то ни стало выдержать предельные обороты. Снова пулеметная очередь прошила палубу. Из поврежденной бензоцистерны в пулевые отверстия струями ударил бензин. Молча показав Саше на рычаг, за которым он стоял, Абдулла бросился заделывать течь. Вдруг юнга почувствовал острый запах гари и осмотрелся. Из пробитого коллектора вырывались яркие языки пламени. Пожар! Левый мотор начал захлебываться, сбавлять обороты.
«Если не закрыть пробоины коллектора, взорвется бензин», – лихорадочно думал юнга. Секунды решали судьбу катера, жизнь всего экипажа. Не мешкая, Саша схватил ватную куртку и накинул ее на коллектор. Но выхлопное пламя, с силой вырываясь из отверстий, отбросило куртку в сторону. Юнга снова схватил куртку и, не раздумывая, прижал ее к огненному коллектору своей грудью.
Острая боль обожгла тело, сжалось сердце. Но Саша еще сильнее прижался к коллектору, обхватил руками раскаленный металл. Он знал лишь одно: катер ведет бой, моторы должны работать.
Юнга медленно терял сознание, но руки и тело все крепче и крепче прижимались к коллектору, не давая распространяться пламени.
Когда Абдулла заделал пробоины в цистерне и спустился в машинное отделение, он увидел Сашу Савина без сознания сползающим на палубу. Ахметов остановил левый мотор, бережно подхватил Сашу на руки и вынес наверх. На секунду юнга очнулся и тихо спросил:
– Живы… Катер…
– Отбились, – сказал Ахметов, – идем на базу. Все в порядке, Саша! Ты настоящий гвардеец!
