Текст книги "Супруги Голон о супругах Пейрак"

Автор книги: Сергей Щепотьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

Ну, а борьба за всевозможнейшие посты – одна из характерных черт придворной жизни той поры, которую авторы совсем не идеализируют.

Весьма характерный факт приводят авторы на страницах «Анжелики и короля»: фаворитка Луи, Атенаис де Монтеспан, была полуграмотна! Зато она хорошо постигла науку дворцовых интриг, которые плетет при помощи своей свиты, состоящей из заблудших и павших авантюристок, вроде мадемуазель Дезелье. Шантажируя и запугивая, она заставляет их участвовать в своих махинациях.

«Я знаю здесь немногих любителей чтения, – говорит Анжелике Генриетта Английская, – Возьмите моего деверя, короля. Он недоволен, если писатель или драматург не несет ему первое издание своей книги, но ведь у него нет ни малейшего намерения прочитать оттуда хоть одно слово».

В ответ Анжелика сознается, что и она читает очень мало. И хоть нас несколько разочаровывает это признание, оно говорит о нежелании авторов скрывать недостатки своей героини: она – дитя своего времени. Противоречивого времени, когда, помимо книгопечатания, широко развивалось издание периодики, но и то, и другое оставалось уделом, увы, немногих.

И здесь тоже угадывается ассоциация с пятидесятыми годами XX в., когда «внешнее величие почти монархического режима V республики соединялась с царством меркантилизма (особо расцветшего, как известно, при Луи XIV – С. Щ.) и потребительской посредственности»^[75], когда и в литературе Франции по словам писателя А. Лану, наступила эпоха «оголтелого индивидуализма, жеманства, аффектированного равнодушия»^[76].

«Анжелика и король» – одно из многочисленных звеньев в цепи повествования супругов Голон – еще более, чем все другие, представляет собою в то же время самостоятельный роман, достойный занять место в ряду таких близких ему по времени исторических полотен, как романы М. Дрюона о Капетингах, А. Н. Толстого о Петре Первом или фильм С. Эйзенштейна «Иван Грозный».

Не к восклицанию ли Грозного «Нет невинно осужденных!» восходит дьявольски соблазнительная логика рассуждении венценосного героя романа Голон: «Поломать жизнь человеку... из ревности и зависти – есть действие, несовместное с ролью истинного сюзерена. Сделать то же самое при условии, что казнь одного человека избавит народ от... несчастий – есть действие мудрое...»?!

Супруги Голон о супругах Пейрак. Ч.8

Но вот позади Версаль с его пышностью и интригами. Четвертая книга романа уводит от него Анжелику все дальше.

Как уже было сказано, пренебрегая наставлениями Дегре, Анжелика, преследуемая своим другом-полицейским, устремляется в Марсель.

Там Дегре убеждается, что неукротимая маркиза дю Плесси выиграла поединок.

Это была в известном смысле пиррова победа. Количества и размеров предстоящих испытаний Анжелика, конечно, себе не представляла.

Странствия Анжелики и Жоффрэ по Средиземноморью – не что иное, как дань традиции рыцарского куртуазного романа, к которому, как мы говорили ранее, обратились авторы: именно в куртуазной литературе, «как в греческом романе, любовники соединяются, помытарствовав и натерпевшись по белу свету»^[77]. Снова корни произведения Голон уходят в глубь истории романа: «Элемент странствований... – один из необходимых в организме греческого романа; соединение его с эротическою данною и составляет, в сущности, канву романа»^[78].

Картина, предстающая перед глазами читателей «Неукротимой Анжелики» и некоторых страниц «Анжелики и ее любви», содержащих ретроспекции из жизни Пейрака-Рескатора – ярчайшая фреска интереснейшего района земного шара, средоточия культуры и сложнейших взаимоотношений народов Европы, Азии и Африки, выработавшего даже свой общий язык – сабир, кишащего купцами, пиратами, певцами, поэтами, невольниками, гаремами. Пожалуй, в известном смысле размашистый эпитет А. Иноверцевой – «черт знает, какой Восток» – применим все же к этой области, где переплелись языки, культуры, религии и нравы народов, начиная с древнейших времен.

Впрочем, маршрут Анжелики легко проследить по географической карте. Напомню его: Марсель – Антибы – Специя – Тоскана – Горгонзола – Корсо – Капрайя – Корсика – Сицилия – Кеос – Киклады – Крит – Мальта – Алжир – Мекнес – Сеута.

Авторы показывают нам Средиземноморье, берега которого «сделались еще более цветущими по причине благосостояния обитателей и отсутствия всякой унылой религии или унылого законодательства»^[79] в IX-X веках, но в XV-XVI стали «ареной ожесточённых столкновений между христианскими державами Европы и мусульманской Турцией»^[80].

Супруги Голон доносят до нас все своеобразие этого удивительного района земного шара: и его «певучесть», и колоритность разношерстного племени «джентльменов удачи», и хаос, который был следствием упомянутых выше религиозно-политических столкновений.

Пестрота средиземноморской одиссеи Анжелики кажется невероятной. Но что поделать: авторы поместили свою героиню в «традиционный очаг морского разбоя», в котором «к концу средневековья... возник мощный центр пиратства, вошедшего в историю под названием Берберийского, который в течение трех столетий терзал средиземноморскую навигацию и торговлю»^[81].

Достоверны здесь и герцог Луи Виктор де Рошешуар де Мортемар де Вивонн (1636-1688), брат мадам де Монтеспан, адмирал королевского флота, меценат, остроумный оратор и писатель; и калабрийский пират Меццо-Морте (ум. 1698), ставший принцем и адмиралом Алжира^[82], и описание невольничьего рынка – Батистана, «который был крупнейшим рынком невольников»^[83], и описания судеб и быта тех, кто попал в плен к берберам: «Самой трагичной была судьба тех невольников, которые попадали на галеры. С этой целью отбирались люди физически сильные – их приковывали к борту корабля у весла. Пища рабов на галерах состояла из сухарей и иногда каши, а единственным напитком была вода, заправленная небольшим количеством уксуса и оливкового масла. Что же касается взятых в плен христианских женщин, то молодых и красивых направляли в гаремы, а старых и некрасивых использовали на домашних работах»^[84].

На корабле де Вивонна Анжелика покидает Марсель. И здесь ее ждет встреча с Никола-Каламбреденом, прикованным к веслу каторжником. Именно по милости Никола, поднявшего бунт на корабле, чтоб, освободившись, вновь обрести Анжелику, судно, сбившись с курса, разбивается о скалы. Анжелика, отвергнувшая любовь бандита Никола, попадает в руки корсиканского короля пиратов Паоло ди Висконти, затем бежит из его плена на корабле провансальца Мельхиора Паннасса и попадает в рабство к пирату д'Эскренвилю – женоненавистнику дворянского происхождения, который после всяческих издевательств продает ее за баснословную цену – 35 тысяч пиастров – на невольничьем рынке в Канди Рескатору. Так Анжелика встречается с человеком, о котором слышит очень много с самого начала своих странствий, но не знает главного – того, что он ее муж, Жоффрэ де Пейрак. А потому бежит и от него, чтобы вскоре угодить в ловушку Меццо-Морте, подарившего ее султану Марокко Мулаи Исмаилу.

Вторая половина книги дает картину Марокко начала царствования Мулаи Исмаила (1647-1727), жесточайшего тирана, собственноручно казнившего около 500 человек и жестокими репрессиями объединившего страну, дотоле раздираемую «противоречивыми влияниями Европы, Африканского Средиземноморья и тропической Африки»^[85].

Двадцатипятилетний африканский монарх – идеальный персонаж для свойственной роману системы образов-перевертышей, поскольку и в политике, и во вкусах это своеобразный двойник Луи XIV. Король-Солнце делает Версаль памятником своему величию – Мулаи Исмаил дублирует его строительством новой столицы – Мекнеса: «Строительство дворца в Мекнесе и в Версале происходило в одни и те же годы, а контакты дипломатов и обмен послами между дворами Мулаи Исмаила в Мекнесе и Луи XIV в Версале были в последние десятилетия XVII в. многочисленны»^[86]. Луи предпочитает, чтобы его дворяне проводили время у него на виду и старается не оставить им времени на провинциальные заговоры – Мулаи занимает строительством мекнесского дворца ежедневно 30 000 человек: «Занятость общества принудительным постоянным трудом не позволяет ему думать об изменении навязываемого режима. „Если мешок с мышами, – красочно объяснял свою систему сам Мулаи Исмаил, – не трясти беспрерывно, то мыши прогрызут в нем дырку и сбегут“»^[87].

Луи поставил корсарство на службу государству – Мулаи «приказал корсарам отдавать в государственную казну 70% дохода от морского разбоя»^[88]. Луи трансплантирует деревья для версальского парка со всей страны – Мулаи идет дальше: для садов Мекнеса саженцы везут к нему из Франции. Султан не ограничивается приглашением французских садоводов: он просит у Луи XIV руки его дочери от Луиз де Лавальер, Марианны, вдовы принца де Конти, племянника Великого Конде...

Триумфальный въезд Мулаи Исмаила в Мекнес наблюдает Анжелика. На стенах этого прекрасного города распинает деспот Колена Патюреля. В его садах происходят многие мрачные эпизоды книги, В великолепном дворце султана Анжелика подвергается насилию и жестокому наказанию за оказанное сопротивление. В Мекнесе она встретилась с еще более резким, чем в Версале, контрастом между роскошью и прелестью антуража и жестокостью царящих нравов, насаждаемых главой государства.

Впрочем, с самим Мулаи Исмаилом она сталкивается только в конце пребывания в его гареме. А до того времени общение ее ограничено беседами с главным евнухом султана – Османом Фараджи, «властью, стоящей за троном». Фараджи – черный семит, родившийся в рабстве. А «негр в Северной Африке был синонимом невольника»^[89]. И Фараджи делает все, чтобы «превозмочь свое невыгодное расовое положение». Он – «паук, плетущий паутину», мудрец и провидец. Он, взявший на себя труд обратить Анжелику в новую веру, примирить ее с мыслью о необходимости стать женой султана, тонкий дипломат, обставляющий каждый ход своей игры, неизъяснимо привлекает ее. Оценив Анжелику как женщину, обладающую, помимо прекрасной внешности, еще и незаурядным интеллектом, великий евнух делает на нее крупную ставку в политической игре: «Именно эту женщину он должен был приставить к Мулаи Исмаилу... Она стала бы трамплином, точкой опоры, оттолкнувшись от которой, он кидался бы завоевывать мир под зеленым стягом пророка». Но и поняв, что Анжелика не должна оставаться в Марокко, этот «мягкий, но неистовый негр», встретив готовую к побегу Анжелику, неумолимо заявляет: «Ни одна женщина не сбежала из вверенного мне гарема».

И этим подписывает себе смертный приговор: пришедший на помощь Анжелике Колен Патюрель убивает его.

И такое разрешение острой ситуации не случайно: именно дважды распятый Исмаилом Колен, это воплощение несломленного духа, этот не предавший своей веры человек поражает Османа Фараджи, который уже хотя бы в результате отсутствия принадлежности к какому-нибудь полу олицетворяет интеллект в чистом виде. И, конечно, дело тут заключается не в превосходстве христианства над Исламом. Нет, убийство Османа Фараджи Коленом Патюрелем – это лишь материализация победы одного сильного духа над другим.

Кто же таков Колен Патюрель? Нормандец, потомок норманнов – викингов, действовавших в IX-X вв. в Северной Франции. «Одному из их отрядов удалось обосноваться на полуострове Контантен. Его предводитель Роллон... получил в 911 году эту часть Франции в лен от французского короля, Карла Простоватого... Это герцогство стало называться Нормандией»^[90].

В нормандцах и их предках, викингах, находим мы черты, совпадающие с образом Колена: «мужество, презрение к опасности, чувство собственного достоинства, верность другу...»^[91].

Если проследить за развитием этого образа в последующих томах романа, то можно убедиться в полном соответствии этого персонажа характеристике исторических предков того типа француза, к которому принадлежит Патюрель:

«Кто же такой викинг? Это пират и воин, искатель добычи и славы, которую могли доставить ему военные подвиги; но это и колонист, переходивший в благоприятных условиях к мирному труду, и мореплаватель, занятый торговлей и поисками неведомых островов»^[92].

Христос для викингов – витязь-покровитель.

Короля белых рабов Мекнеса – Колена Патюреля – авторы сравнивают то с титанами, то с Прометеем. Но пластика образа распятого Колена восходит, пожалуй, еще в большей мере к распятию на знаменитом Еллингском камне викингов: «Христос представлен здесь в позе распятого, но мастер, который высек его фигуру, изобразил скорее воина с распростертыми руками, чем страдальца»^[93].

Колен полюбил Анжелику – такую же неукротимую, как он сам, рабыню Мулаи Исмаила. А весть о том, что она знатная дама, приближенная короля Франции, отвращает его от предмета любви. Он, простой моряк, нанимается матросом на купеческое судно. А она возвращается во Францию на корабле, посланном специально за ней королем, который узнал о ее страшной участи от «отцов-избавителей» – членов основанного в XII веке ордена Св. Троицы, занимавшихся выкупом христианских пленников на Берберийском берегу.

Действие книги заканчивается в Сеуте. Этот аванпост христианства на Средиземном море – серьезная неудача Мулаи Исмаила, изгнавшего испанцев из Аль-Мамуры в 1668, а англичан из Танжера в 1684 году. Сеуту султан осаждал безрезультатно много лет, с 1694 по 1733 год. «Однако полуостровное положение этих крепостей (Сеуты и Мелильи – С. Щ.), защищенных горным барьером Рифа, обеспечило им испанское владычество доныне»^[94].

Сеута, в сущности, тоже представляет собою мостик, связывающий изображенное в романе отдаленное прошлое с современностью. Ибо всего пять лет отделяет время написания «Неукротимой Анжелики» от аннулирования фесского договора 1912 года о французском протекторате, подписанного султаном Мохамедом бен Юсуфом и премьер-министром Франции Ги Моле.

Независимость французского Марокко повлекла за собою, вопреки сопротивлению генерала Франко, освобождение в апреле – октябре того же года испанской территории Марокко (опять-таки, за исключением Сеуты и Мелильи).

Супруги Голон о супругах Пейрак. Ч.9

В абсолютистском государстве, каким была Франция Луи XIV, царили моногамия, монотеизм и монархия. Поэтому считалось, что одна вера должна царить как в одной семье, так и в одном королевстве. В этом ключ к пониманию отношения короля к протестантам. Возникшее во второй половине XVI века движение Кальвина объединяло всех недовольных существующим порядком вещей. Кальвинисты во Франции возникли в царствование Франциска I как партия «рьяных», главным средоточием которой стали такие города, как Ла-Рошель, Ним, Монтобан и др. В каждом из этих городов существовали свое управление, свой суд, свой гарнизон и даже свои законы.

Объединение страны, которое являлось одной из главных задач Луи XIV с самого начала правления, избавляло от беспорядка. Да и исторически это было естественно для Франции, все короли которой до Анри (Генриха) IV, давали при коронации клятву истреблять ересь.

Поначалу Луи XIV старался не прибегать к репрессиям. Но в семидесятые годы позиция его ужесточилась. Началось введение законов против реформистов. Особенно же усугубилось положение протестантов с усилением роли при дворе мадам де Ментенон. Избавившись от «заблуждений» молодости, когда она металась между католицизмом и кальвинизмом, она стала ревностной сторонницей обращения протестантов. Луи стал посылать миссионеров в местности, где гугеноты были сильны, и издавать декреты, запрещавшие их религию в общественных институтах.

В начале кампании королевский чиновник по имени Марильяк посетил Пуату в сопровождении эскорта драгун. Жестокий и заносчивый, он взялся разместить в домах протестантов как можно больше драгун. Постой в качестве дисциплинарного взыскания применялся и раньше, например, во времена Фронды противникам короля вселяли больше солдат, чем его сторонникам. Но Марильяк стал попросту буянить и поощрял такое поведение и среди своих людей. Его драгуны избивали гугенотов, отказавшихся принять католичество, волокли их в церковь насильно и т. д.

В это драматическое время погружено действие пятого тома романа. И облечен он в форму разбойничьего романа.

Традиция французского разбойничьего романа исторически объясняется постоянно присутствующей в течение многих веков в жизни страны социальной группы отщепенцев, изгоев общества: «то были шайки, состоявшие из сброда самых разнородных личностей:... крестьян, солдат, беглых каторжников со знаками лилии на плече, висельников, спасавшихся от суда, обедневших дворян, даже священников и монахов»^[95]. Голод, неурожай, разорение крестьян то и дело пополняли ряды шаек. «История Берри, Перигора, Пуату, Анжу и многих других областей представляет целую массу случаев разбоя»^[96].

Шайки эти представляли собой грозную силу, которую выгодно было привлекать на свою сторону выступавшим против короны дворянам.

Драгонады, которые Луи не без лицемерия осуждал за жестокость, вызывали целый ряд значительных восстаний, объединявших как протестантов, так и доведенных до отчаяния разорением и голодом католиков из всех слоев общества. Одно из таких восстаний и описали авторы «Анжелики».

Обострение общественных противоречий совпадает с обострением личного конфликта между Анжеликой и королем, который, с одной стороны, ожидает ее возвращения в Версаль, с другой – наносит ей жестокий удар, казнив старшего брата урожденной баронессы де Сансе.

Анжелика отказывается от компромисса, и вот она уже мечется среди охваченных восстанием лесов Пуату – смятенная героиня, напоминающая героинь одного из провозвестников разбойничьего романа – романа ужасов.

Здесь тоже присутствуют элементы все того же рыцарского романа. Прежде всего, это фольклорные мотивы – они связаны и с удивительным краем, уроженкой которого была Анжелика, Пуату. Здесь даже местные названия часто носят сказочный характер: Волшебный Камень, Овраг Смерти, Перекресток Трех Сов… Это и воспоминания Анжелики и мельника Валентина о слышанных ими в детстве сказках, и полусказочная лесная колдунья Мелюзина...

Однако, не подтверждает ли сказанное широко распространенное мнение о лубочном характере «Анжелики»? Отнюдь нет. Прямолинейность, психологический примитивизм, характерный для лубка, напрочь отсутствует в этом произведении. Бунтующая Анжелика знает минуты и силы, и слабости.

Одна из наиболее, как мне кажется, драматических линий романа – история рождения дочери Анжелики, Онорины.

В своем отношении к детям Анжелика, мы знаем, была при дворе белой вороной. Никто не понял ее горя при известии о гибели Кантора в Средиземном море. Возвратясь из Марокко, Анжелика переносит еще один удар – утрату беременности: тряска и поломка кареты, в которой ее вез королевский посол, лишила женщину возможности родить ребенка от Колена Патюреля. Далее – исчезает только что обретенный после разлуки Флоримон. И, наконец, от рук распоясавшихся головорезов Марильяка погибает крошка Шарль-Анри – сын Филиппа дю Плесси.

Онорина – плод насилия, совершенного над Анжеликой его убийцами. И Анжелика, всегда бывшая в высшей степени заботливой, ласковой и самоотверженной матерью, не подпускает новорожденную к груди: малютка вот-вот умрет с голоду. И только отчаянный призыв аббата Ледигьера к Богу растопил лед ненависти матери к плоду жуткой ночи в горящем Плесси. Онорина становится чуть ли не самым любимым ребенком Анжелики, около трех лет она не покидает материнского седла, путешествуя с ней вместе среди полных смерти, крови, ужаса лесов Пуату.

«Дитя лесов» – так зовет ее Анжелика. Влюбленная в свой родной край, она переносит на девочку любовь к древней земле.

Прошлое постоянно присутствует в повествовании, оно составляет неотъемлемый его антураж. Древние дольмены^[97], подземные ходы времен завоевания Пуату римлянами, монастырь в Фонтене-Леконт, где работал над своим бессмертным романом дерзкий монах Франсуа Раблэ, – все эти памятники старины органично связаны с приключениями Анжелики, помогают читателю окунуться в историко-географическую атмосферу романа.

Не менее ярко, подробно описана в романе и «мятежная» Ла-Рошель. «В течение целого века Рошель была бельмом на глазу у государственных деятелей Франции... Смотрели на нее как на источник зла, место, откуда, как из троянского коня, выходят люди, завладевающие королевством, причиняющие ему столько зла»^[98].

Здесь в 1557 году была основана кальвинистская церковь. Здесь обосновался в 1560 году энергичный пастор Рише. Здесь долгое время пребывали король и королева Наваррские, и все это так усилило протестантов Ла-Рошели, что богослужения, прежде совершавшиеся тайно, по ночам, стали открытыми, и число членов консистории – коллегиального присутственного места протестантов – было увеличено.

Авторы «Анжелики» заметно полемизируют с автором «Трех мушкетеров», омрачая парадные и веселые картинки, живописующие подвиги его героев в осаде Ла-Рошели. Супруги Голон описывают это событие изнутри, воссоздают навечно запечатлевшиеся в памяти города трагические эпизоды страданий «мятежного» населения. Весь облик города, в котором оказывается клейменная Анжелика после унизительной экзекуции, хранит следы варварского покорения его войсками Ришелье, рапортовавшего о нем Луи XIII как о «величайшем подвиге в пользу благосостояния государства».

Мир, заключенный гугенотами с Ришелье при Алэ (1629) лишил их былого могущества, а при Луи XIV положение их все ухудшалось, пока не стало и вовсе невыносимым с отменой Нантского эдикта.

Слухи о скорой отмене Нантского эдикта донесутся до Анжелики и ее друзей-протестантов уже в Америке (об этом мы узнаем из IX, XI и XII томов романа). Но и окружающая действительность была тревожна. Вокруг один за другим обращались целые города: Ним, Монтобан, По, Монпелье, Бордо. Кольцо вокруг Ла-Рошели сжималось. Группа протестантов решается на отчаянный шаг – тайную эмиграцию, наказуемую в случае разоблачения ссылкой на галеры, а то и смертной казнью. Вовлеченная случаем в их сговор Анжелика случайно же узнает о том, что им грозит арест. Явившийся, кажется, как «бог из машины» в древнегреческом театре, Франсуа Дегре дает ей шанс спастись. Следует бежать прочь из города, но Анжелика хочет еще помочь друзьям.

Вся ситуация – угроза гибели, необходимость бегства без оглядки, «божественное» явление возможности спастись, соленый привкус на губах Анжелики – следствие морского ветра – рождают у авторов блестящую и вполне обоснованную ассоциацию: Анжелике, проведшей несколько месяцев в окружении постоянно читающих и цитирующих Библию гугенотов, вспоминается жена Лота, обратившаяся в соляной столб из-за промедления при бегстве из Содома.

Но сопоставление набожной, благочестивой Ла-Рошели с библейским хрестоматийным образчиком падения нравов – это ли не кощунство со стороны авторов? Ничуть. Ибо Ла-Рошель – это и ханжеское Общество Святых Даров, это изувер Бомье, попирающий свободу совести. И, как ответная реакция, – это мрачный подвал бумаготорговца Мерсело с люком, открывающимся в бездну океана. Подвал, неоднократно скрывающий жертвы тайной войны гугенотов.

Не голуби, но черный ангел смерти витает над городом. Не потому ли и за спасением Анжелика обращается к мефистофельского вида пирату Рескатору, в искусительной обстановке обиталища которого она находит защиту и покой!

Покой, впрочем, относительный. Психологическую сложность встречи Анжелики с Рескатором, завершающей эту книгу и возвращающей нас от жанра романа разбойничьего к жанру морского романа, сложность этой встречи во всей ее полноте не представляют себе пока ни Анжелика, ни читатель.

Супруги Голон о супругах Пейрак. Ч.10

«Анжелика и ее любовь» – один из самых интересных томов романа. Здесь отражен своеобразный пик отношений супругов Пейрак, момент, когда в этих отношениях тесно переплетаются радость обретения друг друга после пятнадцатилетней разлуки с нагромождением взаимного недоверия, упреков, подозрений.

Погружая героев в хорошо знакомую нам по книгам Купера, Меллвила, Фаррера, Лоти романтическую атмосферу, авторы мастерски сочетают внешнюю динамику сюжета с глубокой точностью изображения психологической дуэли между мужчиной и женщиной.

Неотделимый от окружающей его морской стихии, такой же независимый, гордый и грозный, Пейрак-Рескатор заставляет нас вспомнить куперовских Лоцмана и Красного Корсара, капитана Ахава из романа Мелвилла «Моби Дик». Как Лоцман и Корсар, он вольнолюбив, бесстрашен и мужественен. Как капитан Ахав, говорит загадками и парадоксами, считает человека, в том числе и себя, равным Богу.

Увлеченный объяснением-игрой с Анжеликой, он не замечает, как временами жестока эта игра, – например, когда Жоффрэ поддерживает в супруге сознание утраты сыновей, вменяя ей в вину их мнимую гибель. Убежденный в верности своих принципов, Пейрак смело противопоставляет свою любовь к Анжелике скованной пуританской моралью любви мэтра Габриэля Берна – купца из Ла-Рошели, в доме которого нашла Анжелика приют. И гугенот, не зная о подлинных отношениях супругов Пейрак, начинает сомневаться в том, кого предпочтет женщина: добропорядочного семьянина или средиземноморского пирата. Но сам Пейрак далек от уверенности в том, что его любовь нужна Анжелике. Он то и дело то вслух, то про себя уличает ее в физической и духовной неверности, более того, он готов задушить в себе самом огромное чувство к ней.

Со своей стороны, Анжелика испытывает раздражение от того, что любимый человек позволяет себе играть ее чувствами. Возвращение утраченного мужа и его страсти к ней она готова торжествовать, но ощущение одураченности заставляет ее бунтовать против него, как ни старается она убедить себя в том, что произошло главное, чего она ждала пятнадцать лет – он вернулся к ней, а то, что вышло это не совсем так, как ей мечталось, – мелочи, пусть и досадные.

Смятение, однако, в равной степени охватывает обоих супругов, когда между ними встает живой «барьер» – трехлетняя рыжеволосая Онорина.

Пейрак способен добродушно рассмеяться над вызывающим тоном ребенка, укравшего ради самоутверждения его драгоценности. Но, несмотря на то, что, как и его соратники, он тут же примет участие в спасении девочки из пучины океана, до той минуты, когда он сам вручит ей бриллиант и скажет: «Я ваш отец, мадемуазель», он пройдет через душевные муки, достойные тех, которые пережила в связи с рождением Онорины сама Анжелика.

Авторы соблюдают столь точную пропорцию в проникновении во внутренний мир каждого из героев, что мы не успеваем занять сторону ни одного из них, каждый раз соглашаясь с правотой то мужа, то жены, ибо то и дело наталкиваемся на новые аргументы, свидетельствующие в пользу кого-нибудь из них, – словно в тенцоне трубадуров, своеобразном поэтическом турнире двух певцов.

И при этом мы увлечены сюжетом, который не дает времени на то, чтоб утомиться статикой психоанализа: что ни десяток страниц, то новые головокружительные его коллизии!

То взбалмошная дочь одного из гугенотов, взятых на борт корабля Рескатора «Голдсборо», провоцирует слугу Пейрака и едва не становится его жертвой, то привыкшие к постоянным нападкам гугеноты усматривают в действиях спасшего их от смерти пирата стремление причинить им вред и поднимают на корабле бунт.

Авторов отличает большой вкус в композиционном построении как всего сюжета, так и отдельных эпизодов. Покажем для примера, как строится сцена совершения правосудия над спровоцированным девушкой-гугеноткой слугой Рескатора Абдуллой.

Рескатор вызывает пассажиров на верхнюю палубу; охваченные страхом гугеноты и Анжелика выходят из отведенного для них помещения – и тут следует пространное описание картины построенного на палубе экипажа, пестроты костюмов, оттенков кожи и т.д.

Сходный прием применил украинский режиссер Александр Довженко в фильме «Арсенал».

«У меня, – писал он, – рабочие заряжают орудие, которым они будут бить по городу... Я помню, я решил так: думаю, постой, это великая минута. Я не должен ее продешевить. И я не стреляю. Я показываю разных людей в городе... Я растягиваю время и создаю атмосферу, чтобы показать, как это отразится на судьбе этих людей. И вот почти статично вы ощущаете величие минуты»^[99].

В самом деле, остановившись в своем рассказе на изображении замерших на палубе матросов, авторы романа доводят до максимума напряжение читателей. И тем сильней срабатывает взмах руки Рескатора, указывающей на болтающееся под фок-мачтой тело Абдуллы.

Впрочем, читательское внимание обеспечивает не только искусность, с которой супруги Голон пользуются возможностями композиции, не только ситуативная пестрота эпизодов, показывающая героев с разных сторон. Мы с неослабевающим вниманием вчитываемся в страницы книги еще и благодаря словарному их разнообразию, проявляющемуся не только в языковой персонификации действующих лиц, но и в богатстве авторской лексики: здесь и романтическая приподнятость стиля в строчках, посвященных супружеским и любовным отношениям Анжелики и Жоффрэ, и обилие навигационных терминов, создающих в сочетании с яркой пейзажной палитрой атмосферу морского романа, и неожиданно близкие к спортивному комментарию авторские ремарки в передаче психологических поединков Пейрака и Берна.

Разнообразна, однако, не только художественная авторская палитра: необычайно широк круг внимания авторов. Они обращаются к самым разным проблемам – от вопросов психологии супружеских отношений до вопросов мировоззренческих.

Так, размышляя вместе с Пейраком о сущности двух величайших религий мира – христианской и мусульманской, – они приходят к выводу об объединяющих эти две враждебные платформы, отнюдь не благовидных, чертах: о том, что всякий религиозный фанатизм чужд гуманизму и прогрессу.

«Рыцарство было не столько учреждением, сколько идеалом»^[100].

Лелеющий традиции рыцарства Жоффрэ де Пейрак, интеллигентный, яркий, независимый и непохожий, противостоит в этой книге групповому портрету трусливых лицемеров, какими обернулись на борту «Голдсборо» протестанты из Ла-Рошели. Во второй части тома авторы срывают личину истовости с этой стаи хищных ханжей: не пальмовые ветви, но мушкеты в их руках. Толпа обывателей – потомки тех, кто кричал Понтию Пилату «Распни Его!», и предки тех, кто, заливаясь слезами радости, будет отвечать бредовым призывам бесноватого фюрера тысячеголосым «Хайль!», – вот кто они, эти недавние кандидаты на галеры, в монастыри, гонимые за веру. Они залили палубу «Голдсборо», на котором бежали от расправы драгун, кровью своих спасителей, разделивших с ними свой паек и отдавших свежую пищу их детям.