Текст книги "Мертвый разлив"

Автор книги: Сергей Иванов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Глава 3. Допрыгался

1. Братья-надсмотрщики, не считая сестер

Из дома Вадим вышел как всегда, минута в минуту, и так же размеренно направился через парк к остановке. Однако сегодня этот заведенный порядок неожиданно дал сбой, ибо перед самым шоссе, на пересечением нескольких утоптанных троп, Вадим уткнулся в плотную толпу. С каждой секундой она разрасталась, будто на пути многих ручьев, только-только сомкнувшихся в реку, внезапно поставили запруду.

Публика собралась тут обычная, нормального крепостного стандарта: тощие или пухлые тела (тощих больше), сутулые ослабленные спины, костенеющие суставы, неуклюжие замедленные движения, землистая кожа. В отличие от несгибаемого короля Артура, живописанного Твеном, им не приходилось напрягаться, чтобы глянуть под ноги: такая посадка головы была для них обычной. А сверх того, заскорузлые расплющенные ладони, покрытые жаропрочными мозолями, какие впору демонстрировать в цирке, и огромные полушария ногтей, настолько сбитых и почернелых от грязи, словно бедняги чаще передвигались на четвереньках. Но куда хуже был их унылый психофон, затягивающий точно болото.

Однако сейчас толпа казалась оживленней обычного, и Вадим уже догадывался – почему. Прежде он только слышал про это, благо слухи разносятся по Крепости как на крыльях, или приходил на место после всех. И вот наконец удостоился лицезреть. А уж остальным как повезло! Их квелые страсти вдруг получили свежую пищу, заряжаясь от чужой беды, из несчастья делая зрелище. Бог знает, отчего жуткие эти картины собирали столько народу – собственных переживаний, что ли, недоставало? Или на фоне истерзанных трупов люди казались себе “живее всех живых”?

Прежде Вадим избегал кровавых сцен, хотя даже в размеренном течении Крепостной жизни они встречались не редко: то гоночный колесник сомнет зазевавшегося служителя, то блюстители в избытке рвения забьют нарушителя. Однако нынешняя ситуация, увы, опять требовала присутствия Вадима.

Осторожно он стал пробираться сквозь гудящую толпу, изгибаясь всем телом и разворачивая громоздкие плечи, чтобы ненароком кого-нибудь не толкнуть. Если кто-то совсем уж загораживал путь, Вадим бережно отодвигал его, бормоча извинения, и следовал дальше, оставляя за спиной невнятное ворчание. Но и только: по-настоящему возражать ему не решались – все же у атлетов свои права. А гул вокруг все нарастал.

– Видали, как ее? – возбужденно тараторил кто-то. – С ума съехать! Разорвали пополам – кошмарная силища!

– Говорят, замешаны билдеры. А чего, запросто: берет каждый за ногу и… Бугаи-то какие!

– Говорят, от тренировок у них виснет, – хихикнул третий. – Стоило уродоваться, а? Если б я не мог через день, оторвал бы к ядреной фене!..

Загодя концентрируясь, Вадим наконец протиснулся в первый ряд и увидел. На секунду прикрыл глаза, отстраняясь еще дальше, затем открыл.

Да, кем бы она ни была, досталось ей крепко. Нетронутой осталась лишь голова, будто нарочно, для пущего устрашения, укрепленная в развилке дерева рядом с тропинкой, – с обескровленным лицом, оцепеневшим на пике ужаса, и жуткими лохмотьями вместо шеи. От прочего и вовсе остались разрозненные члены, обглоданные или измочаленные до костей, словно в припадке бешенства. Большинство мясистых частей отсутствовало: либо с костями, либо попросту сорванные со скелета, – а на уцелевшей лодыжке отпечатался след громадной пятерни с глубоко впившимися когтями, вполне пригодными для подобной работы. И уже знакомый Вадиму.

Стиснув зубы, он окинул взглядом обрызганную кровью полянку, запоминая картину накрепко, словно фотографируя. И хватит на сегодня – пощекотал нервы, довольно кошмаров! Потом, на спокойную голову, можно будет обмозговать.

– Мало гоняют их, сволочей! – встрял еще один, совсем рядом. – Моя б воля, я бы всех, кто здоровей положенного… А чего выпендриваться, в самом деле?

– Начни с этого, если смелый, – хмыкнули за спиной Вадима, и над толпой вдруг зависло молчание – стало быть, общее внимание переключилось на него. Действительно: надо было ему соваться?

Ощутив, что вокруг стало свободней, Вадим развернулся и окинул отстраняющихся людей внимательным взглядом. Ухмылялись они пока без особой злобности. Черт знает, что бередит в темных душах такое зрелище – возможно, желание приобщиться к насилию, оправдываясь “справедливым возмездием”? Или это сродни зависти шакала к свирепости и мощи тигра? А может, дело в слепом и безнадежном страхе, для ублажения которого необходимо расправиться хоть с кем-нибудь? Ведь следующим вполне можешь стать ты… либо кто-то из близких.

Под вопрошающим взглядом Вадима тускнели усмешки зрителей и лица ожесточались, будто бедняг заводило его спокойствие. А на взводе они могли убедить себя в чем угодно, словно та же Лариса. Конечно, вряд ли кто из них сумел прикопить бойцовских навыков, то есть вооружиться хотя бы по первому слою. Любой настоящий крутарь прошел бы через эту рыхлую массу, как нож сквозь масло, даже и с голыми руками. Ее словно выводили как раз для такой растительной дремы по тесным клетушкам и однообразного труда, почти не задействующего мозги. Однако в гуртах даже овцы бывают опасны, а тут, похоже, формировалась стихийная стая. Медлить в такой ситуации не стоило – как и отступать. Вадим повернулся и уставился на говорившего, предупреждая тяжелым взглядом, что в случае заварушки первым пострадает зачинщик.

– Ты чего вякнул, гнида? – спросил он грубым, рыкающим басом, в котором “бряцал металл”. – Я не расслышал – повтори!.. Или помочь?

Все же насколько меняет людей голос! В фильмах актеры иногда заимствуют голоса у других – эффект бывает неслабый. Даже внутренне Вадим преобразился. Не слишком напрягаясь, он уже почувствовал себя крутарем – правда, одетым и стриженным не по форме, небрежно маскированным под спеца. Как ни странно, остальные тоже это ощутили, сразу утратив к нему интерес. Овцы не воюют с волками. Одно дело – скопом навалиться на одиночку, сколь угодно здоровенного. Совсем другое – замахнуться на представителя высшей касты, за которым чудится такая сила!.. Собственно, какая?

Презрительно пожав плечами, Вадим двинулся на толпу, глядя поверх голов, – в полной уверенности, что никто не посмеет его задержать. И в самом деле: тропинка пустела перед ним даже быстрей, чем он наступал. Волк покидал стадо, не пожелав никого прирезать, – и слава всемилостивым Главам!..

Уже загружаясь в транспорт, Вадим увидел, как к месту трагедии подкатили несколько блюстительских патрулей. И перед ними крепостные расступились с той же поспешностью, похоже, признавая за овчарок. Хотя для овчарок блюстители были не слишком поворотливы. Конечно, гонять овечек куда проще, нежели защищать.

На службу Вадим все же поспел вовремя. И слава богу, потому что надсмотрщики затеяли там очередную массированную поверку и все кабэшные управители, вплоть до последней мелкоты, с самого утра стояли на ушах. А с ними не скучали и остальные.

Вообще, в подобных заведениях спецов (не путать со спецзаведениями) службы надзора пользовались особым почетом. Как правило, в них подвизались те же спецы, ничем не проявившие себя на прежних местах, но тем с большей охотой поучавшие других, как надо работать и чего, собственно, ожидает от них Семья. Помимо почета надсмотрщикам перепадал усиленный паек, не говоря об удовольствии поставить на место зарвавшихся умников, бывших своих сотрудников. Справедливости ради следовало заметить, что среди надзирателей (пардон, надсмотрщиков – пока) попадались одаренные организаторы, честно пытавшиеся наладить дела. Но в большинстве туда стремились именно бездари, озлобленные и завистливые, не годные ни на что, – такие, как Оросьев. И недостатка в них не ощущалось, так что Системе было из кого выбирать.

С недавних пор среди надсмотрщиков у Вадима завелся персональный злопыхатель, чтобы не сказать мучитель. Или, еще вернее, мучительница. Эта невзрачная тощенькая девица, Руфь, острая на язык и весьма неглупая, принадлежала именно к категории фанатиков дела, отдаваясь спускаемым сверху заданиям с избыточной страстью, наверное, нигде больше не востребованной. Вадима она невзлюбила с первой встречи, накрепко занеся в разряд бездельников, от которых следовало оберегать истинных работяг, – поскольку навязываемые ему ОКР-ы Вадим игнорировал с тем же упорством, с которым бедняжка Руфь за ними надзирала. А может, она вообще не выносила атлетичных смазливцев, питая к ним застарелую обиду либо подозревая в скудоумии. Или девушку раздражала вызывающая внепородистость Вадима – в то время, как она бережно культивировала в себе национальные признаки, вплоть до шестиугольной звездочки на шее (что, кстати, требовало немалой смелости – по нынешним временам).

Интересно, иногда прикидывал он, а как Руфь повела бы себя, отпади надобность в надсмотрщиках? С той же страстью переключилась бы на другое занятие или разобиделась бы на новые порядки, попытавшись вернуть прежние? Наверно, у нее-то хватило бы ума приспособиться – в отличие от большинства других, бесполезных в системе, где работать выгоднее, чем отлынивать.

В любом случае Вадим относился к ней даже с симпатией, однако побаивался ее набегов, чреватых очередным ворохом претензий – вполне справедливых, с точки зрения Руфь. К тому же она не стеснялась жаловаться Управителю, а Вадиму вовсе не хотелось вываливать на голову Толяна новые проблемы. В результате приходилось идти на компромисс и кое-что все же подбрасывать в Крепостную копилку, откуда с охотой черпали разнообразные Оросьевы.

– Хочу представить тебя новому под-Управителю, – объявила Руфь на этот раз, оживленно поблескивая темными глазищами. – По-моему, вам найдется о чем потолковать.

– Ты уверена?

– Я – что, – хихикнула надсмотрщица. – Он уверен!

Наверное, радость девушки сильно бы поблекла, прознай она о давнем знакомстве под-Управителя с Вадимом. Посему он решил промолчать и смирно направился следом за Руфь по опустелому коридору, опекаемому надсмотрщиками так же строго, как улицы – блюстителями. Правда, толку от всего этого было чуть – как и от облав на проходных. Который раз подтверждалась давняя истина: подневольный труд не бывает эффективным. В принципе никто ее не оспаривал, однако поверить в иное хотелось настолько, что правители раз за разом влетали в ту же лужу, каждый раз придумывая для нее новое имя. И сколько еще будем заниматься шаманством?

В свежевыкрашенном предбаннике властвовала новая секретарка, элегантная как топ-модель и столь же неприступная. Однако заявившейся Руфь она без промедления указала на охраняемый вход, словно уже получила инструкции. А вот Вадима небрежным кивком отправила к гостевой лавке – подождать: видимо, чтобы не слишком задавался. Без возражений он расселся, привалившись спиной к стене, и сквозь ресницы стал разглядывать красавицу – тем более, что прочее здесь не стоило внимания.

Не глядя на Вадима, секретарка однако ощущала его взгляд, судя по надменно поджатым губам. Конечно, можно спорить о вкусах, но на внешность Вадима женщины реагировали почти всегда, хотя иной раз реакция была парадоксальной – как у Руфь. А вот для этой юной девицы он явно представлял интерес не больший, чем беспородный, хотя эффектный пес для ревнителя чистых кровей. Разумеется, все здесь братья, но какой прок от младшеньких: ведь они почти всегда дурни, как следует из сказок, и в наследство получают лишь котов. Вообще никому не заказано любить женщин, только дорогое это удовольствие, а если захочешь на дармовщинку, то и получишь “бесплатное”, которое “ничего не стоит”. Самое забавное, что для немалого числа красоток как раз цена составляет главный предмет гордости. А если они “очень дорого стоят”, то как бы и не продаются.

– Сестра, – тихонько позвал Вадим, – вы-то, небось, не гуляете ночами?

Изломив брови, секретарка глянула на него, как на придурка, и, в общем, не слишком промахнулась, если принять ее логику.

– И правильно, – прибавил он. – К чему разбрасываться? Цель должна быть простой, ясной, а главное: единственной. Тогда и результат гарантирован. А любить цель следует как раз за результат, верно?

Конечно, девушка не ответила. Вряд ли она вообще разбирала слова, будто Вадим говорил не по-русски, даже не по-людски (если говорил). Мало ли что бормочут телки в подчиненном гурте? К рассмотрению принимаются лишь команды пастухов, на крайний случай – лай прочих овчарок.

– “Не ложися на краю”, – посоветовал Вадим, наглея: все равно ж не слышат? – А то ведь в самом деле может припереться “волчок” – и уж он ухватит так ухватит!..

В этот миг с секретарского пульта раздался другой голос, на который девица была настроена каждой фиброй, и с поспешностью она загнала разболтавшуюся скотинку в заветные воротца.

После недавнего ремонта под-Управительский кабинет выглядел впечатляюще, но и странно. Прежняя российская безалаберность уступила место почти готической строгости. Даже широкое, на полстены, окно теперь заменили несколько узких щелей, похожих на бойницы, – да и те прикрылись плотными шторами. Недостаток наружного света компенсировался искусственным: экономным и довольно-таки мрачным, исходившим чуть ли не от уровня пола. Напротив бойниц, в довершение впечатления, помещалась гипсовая копия мумии Основателя, в полный рост. А в глубине кабинета, под громоздким мрачным распятием, отгороженный от посетителей неподъемным столом, восседал новый хозяин: “его преподобие отец” Марк. В таком оформлении и сам он выглядел представительным и суровым, словно первосвященник, – хотя прической, бледным лицом и форменным одеянием больше походил на баптиста или вампира. А его тесный сюртук со стоячим, наглухо застегнутым воротником и вовсе смахивал на знаменитый китель генералиссимуса.

– Ну-с, сударь мой, – зловеще произнес он, легонько подмигивая Вадиму: мол, мы незнакомы с тобой – понял? – Как мне донесли, вы отказались и от этой темы. Не соблаговолите объяснить, почему?

– Может, сперва мне объяснят, зачем это понадобилось? – откликнулся Вадим, неуклюже пытаясь ему подыграть. – Ведь такая штуковина попросту опасна!

Он еще озирался, проникаясь здешней атмосферой, изумленно покачивая головой. Вот так-так: оказывается, Максик не просто подстраховывал старого Управителя – он его контролировал! Похоже, попы снова заступают на место комиссаров – с той же легкостью, с какой те в свое время сменили попов. “Свято место” не пустует? А прославляемые прежде коммуны теперь переименовывают в общины и начинают восхвалять столь же рьяно, ссылаясь на вековые традиции. Нарекли бы тогда просто: “стадом”. Тем более, пастыри уже есть (либо “святые отцы”, либо “батюшки”), как и паства, – в христианстве на сей счет никогда особенно не церемонились.

– Слушайте, Смирнов, – проникновенно заговорил под-Управитель, – по моим сведениям, в нашем КБ вы – первый конструктор. (Руфь покосилась на Вадима с изумлением) Конечно, здесь нужнее организаторы, поскольку идей в Крепости хватает: для того и существует Институт. Однако вам пошли навстречу и выдали задачку по способностям. Чего же вы опять нос воротите?

– Это все равно, что будущему висельнику поручить плести веревки, – усмехнулся Вадим. – Разве трудно представить, на что можно нацелить этот генератор, если к нему добавить излучатель? Такие сигналы, да еще в этом диапазоне, из человека за минуты сделают дебила либо вовсе исполосуют мозги!

– Странно, что вас это заботит, мой сын, – молвил Марк. – Слишком вы разборчивы, вам не кажется? Копировщиком быть не желаете, а когда предлагают работу по силам, принимаетесь молоть ерунду. В самом деле, родной, даже обсуждать это смешно! Ну что вам до конечных целей разработки? Вас это совершенно не касается.

– Во-первых, вполне может коснуться, – возразил Вадим. – И кого тогда винить? Во-вторых, это наверняка коснется других.

– А кого в наше время волнуют другие? – светло улыбаясь, спросил Марк. – Конечно, если исключить близких. Скромные труженики клепают по всему миру разнообразное оружие, вплоть до самого смертоносного, и с чистой совестью получают за это плату. А попробуй ее отнять – такое начнется!.. Разве их заботит, в кого полетят сделанные ими пули и на кого упадут бомбы? Они производят изделия, кормятся на этом и кормят детей – все! Да и цель, если вдуматься, самая святая – оборона державы.

– Или Крепости? – спросил Вадим. – Или нападение – как лучший способ защиты? Или оборона от своих же подданных? – Он покачал головой: – А если б ваши “труженики” производили, скажем, наркотики?

– “А если б он вез патроны!” – с той же улыбкой парировал Марк. – Не слишком ли много вопросов? Право же, сын мой, к чему забивать головы себе и другим такой ересью! Это ведь смахивает на саботаж, вам не кажется?

– “Дело шьешь, начальничек?” – Теперь Руфь поглядела на Вадима с испугом, но ему уже наскучила конспирация. – Ярлыки клеишь? Ну да, ты ведь прошел такую школу!.. Первый ученик, да?

– Хорошо, братец, возьмем эту девочку, – тоже отбрасывая лишние формальности, Марк кивнул на Руфь. – Смышленая, ответственная, работает “не за страх” – так вот ее такие проблемы не колышат! Ты что, полагаешь себя лучше “нашей славной молодежи”?

– Есть такая штука, как круг подобия , – нехотя пояснил Вадим. – Когда он предельно широк, в человеке присутствует совесть – как обширная сеть подсознательных связей со всем человечеством. Круг сужается до нации, племени, рода, сословия – соответственно, совесть съеживается в честь. А еще есть долг – когда круг подобия ограничен самым ближним окружением: семьей, сослуживцами, начальством. Лучше чем ничего, однако не совесть – даже и близко нет. И есть еще сплоченность толпы, когда любое несогласие принимается за предательство: “кто не с нами – тот против”. Может, дело в отсутствии воображения? Если человек не способен представить себя на месте других…

– Понятно, – хмыкнул Марк. – Ты один у нас совестливый?

– По крайней мере, для меня оружие – не абстракция. А если я замаран в его производстве, то хотя бы сознаю, что за мой хлеб кому-то придется платить кровью. И не хочу, чтоб ее оказалось на мне слишком много.

– А в чем измеряешь ее – в галонах? – полюбопытствовал Марк. – Не все ли равно, насколько ты туда втюхался – по локти или с головой? Если уж замарался…

– Мог я раскаяться? Кстати, и в Сахарове, говорят, совесть прорезалась не сразу: сначала он поработал на разрушение.

– А-а, уже и этот причислен к святым!– неприязненно протянул Марк. – “Чур меня, чур…” Намекаешь, наша маленькая Руфь тоже не потеряна для человечества и с возрастом прозреет?

– Или не прозреет, – сказал Вадим, – последние горизонтальные связи разменяв на вертикальные. Тут уж что перетянет: долг или совесть.

С отеческой усмешкой Марк поглядел на раскрасневшуюся девушку, нежданно угодившую в перекрестье обоюдной пальбы.

– Доченька, у вас, наверно, дела? – спросил он ласково. – Уж идите – дальше мы сами…

Поспешно Руфь выскочила из кабинета, аккуратно прикрыв за собой дверь. Марк негромко рассмеялся, с облегчением откинулся в кресле.

– А любопытно было б разложить эту мышку на столе, – заметил он. – Ну и что ж, что плоскодонка? Иногда в таких кроется столько пыла!..

– Подкрепляешь служебную преданность личной? – поинтересовался Вадим. – А начал, видимо, с секретарши?

– И кончил тоже, – по-свойски хмыкнул хозяин. – А ничего деваха, верно? Оказалась такая профи – где только готовят!.. Алиске-то не настучишь?

– Ваши проблемы.

– Отчего ж? – В его усмешке Вадиму почудилась напряженность. – Ты ведь для нас почти член семьи! – Марк осклабился еще шире. – Каждый вечер навещаешь, как добрый сын.

И акценты он расставил странно, хотя не пережимал.

– Только избавь от сцен, ладно? – попросил Вадим. – По крайней мере, сделай паузу после признания собственных прегрешений.

– Ну, какие это прегрешения? – миролюбиво возразил Марк. – Так, проверка ближнего окружения, стрельба по движущимся мишеням, вербовка команды… Если угодно – моя прямая обязанность.

– Не очень увлекайся такой вербовкой, – посоветовал Вадим, – иначе работать станет некому.

– А техника безопасности на что? – хохотнул управитель. – Ведь столько инструкций наплодили!..

– И для Алисы силы бы поберег. Сам знаешь, сколь опасно оставлять женщину голодной.

– Как ты справедливо заметил, это наши проблемы, – посмурнел Марк. – А вот что с тобой делать?

– В каком смысле?

– Не в том: для команды ты не годишься. Однако и бездельничать тебе не позволят.

– В чем проблема? – удивился Вадим. – Или в КБ не осталось нейтральных тем? Вот и подкинь одну по знакомству. Знаешь же: за мной не заржавеет.

– Совестливый ты наш! – обрадовался управитель. – И тебя на блат потянуло? А как же принципы?

– Не морочь мне голову, Марк! Принципы нужны тем, у кого нехватка совести, – а я обхожусь без искусственных ориентиров. Впрочем, ты тоже – как известно, крайности сходятся.

– Будь по-твоему, – согласился Марк. – Как ни противно “поступаться принципами”, однако сделаю.

– Поплачься мне, поплачься!..

– Что-нибудь еще?

– Раз уж подвернулся, подсуетись, обеспечь мне послабление режима. Конечно, я мог бы сачкануть и так…

– Господи, а это тебе зачем?

– Мои проблемы, Максик. Я же в твои не лезу?

– Конечно, у меня имеется парочка “вольных”…

– Как удачно! – сказал Вадим. – Значит, завтра ты отпускаешь меня на полдня?

– Запросто, – с готовностью подвердил Марк. – Если ты сдаешь кровь.

– “Здравствуй, попа, Новый год!” – удивился Вадим. – Кровь-то причем?

– Понимаешь, под эту кампанию можно провернуть что угодно. Полное благоприятствование сверху!

– И что, без крови никак?

– Да в чем сложность? По-моему, у тебя ее в избытке.

– В достатке, – поправил Вадим. – Так что же, я должен делиться еще и этим? А морда не треснет?

– Тебе ведь нужен отгул? Ты пойми: меня тоже контролируют! Я не могу быть добрым за чужой счет – по крайней мере, пока не пущу прочные корни.

– И скольких для этого придется перетрахать?

– Пошляк!

– Просто “называю вещи”. Вот интересно, Максик, ты делаешь это для удовольствия или по необходимости? Или совмещаешь?

– По праву рождения, – ответил Марк. – Чтоб ты знал, мои предки поднимали и осваивали эти земли на протяжении поколений. Так почему мне не вступить во владение законным наследством?

– А лишнего не прихватил, “ухарь-купец”? Тоже, новая аристократия!

– Ну почему – “новая”? – возразил тот. – К слову сказать, моя мать – урожденная Трубецкая, после Октября высланная из Питера вместе со многими дворянскими семьями. Представляешь, фамилия!.. Правда, дедка скоро шлепнули и бабенька зачахла, зато мать была принята в один из древних здешних кланов, всегда обретавшихся неподалеку от власти. Так что опыт у меня в генах.

– Ну, Максик, ты – жук! – восхитился Вадим. – И здесь подстраховался. А матросика с “Авроры” не вербанул в предки? Так, на всякий случай: вдруг коммунары-ортодоксы вернутся? Отчего не устроить эдакий дворянско-старожильско-коммунарский конгломерат? Вот тогда, чего бы ни стали распределять, ты – в первых рядах!

– Между прочим, – похвалился Марк, – мой прадед по материнской линии владел восемью языками. Какие головы были!

– Действительно, за таких предков положена надбавка в снабжении, а также прочие привилегии, – признал Вадим. – Где нам, безродным выскочкам, соперничать с целым сословием! Только и остается гордиться, что собственными дарованиями. Правда, нынче и на трех языках можно погореть. Мне вон на каждом допросе пеняют: неспроста, мол, замышляешь!

– Что же, человек по натуре слаб, – поддержал Марк, – и лучше бы оградить его от искусов.

– Как будто сами “золототысячники” не переходят постепенно на английский! А какой язык выберут “отцы”: опять старославянский или все же латынь – вас ведь всегда тянуло к мертвечине?

– Ну, с нас-то иной спрос, а вот низших служителей следует поберечь. К тому ж сюда привнесено столько чужеродных пороков и столько лет над нами измывались иноземцы всех мастей, что не грех и переусердствовать. Ко всем чужакам у нас скопился ба-альшой счет!..

– Послушай, старожил хренов! – все-таки разозлясь, сказал Вадим. – В прежних дуростях я замаран куда меньше твоего, хотя с себя вины не снимаю. А когда возводился “весь мир голодных и рабов”, после Октября-то, мои предки тоже не рвались на первые роли – в отличие от твоих. Так почему я оказался тебе что-то должен?

Однако обоим уже надоело ругаться. И какой смысл в дискуссии, если собеседников разнесло настолько, что и слов не различить, – так, доносятся некие звуковые волны, только перепонки раздражают.

– Чуть не забыл, – на прощание объявил Марк, не без потаенного злорадства. – Тебя желает видеть старший режимник – верно, подошел срок. Заскочи к нему, ладно? Не сочти за большой труд…

– Только из расположения к тебе, – открывая дверь, сказал Вадим. – Чтоб не накликать новых бед на твою задницу.

И теперь на него с изумлением посмотрела секретарка, на секунду оторвавшись от полировки вампирских ногтей. Хотя бы этим ее впечатлил! – с усмешкой порадовался Вадим. И вдруг представил надменную красотку на Марковом столе – с задранным до груди платьем, с приспущенными по пышным бедрам колготками и нацеленными в потолок стройными голенями, увенчанными изящными туфельками. Картинка вышла не слишком изысканная, однако волнительная. Эта красавица недурно смотрелась бы в любом раздрае, но вот захочется ли ее тронуть? Если она настолько хороша, то почему Марка заинтересовала дурнушка-надсмотрщица? Политика, политика, высокая и загадочная, – нам этого не понять.

– Что? – тихо спросила секретарка, уже не так уверенная в скромном статусе Вадима. Кажется, она даже прикидывала, не промахнулась ли с выбором опекуна. Уж не подпирает ли здешнего Управителя еще один столп – секретный, зато могучий?

– Милая, зачем вам такие ногти? – спросил Вадим. – Посетителей драть? Это же ужас!

А ведь и у нее, наверно, имеется муж, подумалось Вадиму, строящий карьеру по тем же правилам. А у того вполне может быть своя секретарка – дочь какого-нибудь падшего вождя, тоскующая по утраченным привилегиям. (А этот образ откуда выскочил?) Круговорот Алис в природе, причем узаконенный – во всяком случае, подкрепленный традицией.

– Желаю здравствовать, – добавил он, пересекая прихожую, – вам и вашему скоту.

И вышел, оставив ее в недоумении: собственно, какой “скот” он имел в виду? А и вправду – какой?

Уже без сопровождения Вадим прогулялся к режимникам, благо располагались они совсем рядом, а прочие надсмотрщики в этих местах не шастали: у каждого свои угодья. Опустив персональную бляху в дверную щель, прислонился рядом, настраиваясь на долгое ожидание. Но над дверью тут же вспыхнула зеленая лампочка, и Вадим вошел.

Это был кабинет, небольшой и аккуратный, с минимумом мебели и несколькими портретами, развешанными по стенам. Напротив двери, притиснутый к перегородке массивным столом, сидел старший режимник, а над ним, строго по центру, помещался главный портрет – Основателя. Пронзительные глаза под сдвинутыми бровями взирали на посетителя требовательно и грозно. Невольно ежась, Вадим поздоровался.

– Прошу, – сказал режимник, указывая на кресло. Выбравшись из-за стола, он помог Вадиму устроиться, пристегнул его запястья к подлокотникам и проворно облепил присосками детектора. Затем снова занял свое место, под завораживающим портретом.

– Итак, – начал режимник, подстраивая приборы, – соблаговолите назвать имя, фамилию, профессию, место работы… и так далее, вы знаете.

Вадим кивнул и заговорил. Торопиться было некуда, и рассказывал он обстоятельно, с избыточными подробностями, рассеянным взглядом озирая комнату. С прошлого раза здесь мало что изменилось – как и за все годы, которые Вадим ее посещал. Даже режимник уже несколько лет не менялся – немолодой, сухощавый, одетый по инструкции и с такой аккуратностью, что Вадиму сделалось неловко за свою всегдашнюю расхлябанность. Ему даже захотелось подтянуть ненавистный галстук, но как это исполнишь со связанными руками?

– Достаточно, – наконец произнес режимник и поднял глаза на Вадима. – Теперь приступим к допросу. Готовы?

– Конечно.

– Мы не беседовали два месяца. Что у вас изменилось, что произошло нового?

Вадим подумал, пожал плечами:

– Ничего существенного.

Режимник немедленно вперился в индикаторы. Усмехнувшись, Вадим ждал продолжения. Эти деятели не верили людям и потому слишком полагались на приборы. Но кто сказал, будто приборы нельзя обмануть?

– Так, – сказал режимник, – хорошо. Вы не солгали, но это не означает, что вы сказали правду.

Пронизывающим взглядом, словно копируя Основателя, он вперился уже в Вадима, и тому пришлось изобразить ожидаемое недоумение.

– Да, именно, – подтвердил режимник удовлетворенно. – В вашей жизни есть перемены и не столь малые, однако вы еще их не осознали.

– В самом деле? – снова удивился Вадим. – Какие?

– Об этом после. Сначала обговорим старое. Не возражаете?

– Пожалуйста.

– Странно вы ведете себя, Вадим Георгиевич, причем давно. Зачем это вам?

– Что именно?

– Что? Ну, например, вот это, – перегнувшись через стол, режимник потрогал его бицепс, распирающий тесный рукав. – Вам так хочется выделиться?

– Нет, конечно.

– Тогда зачем?

– За десять лет я не пропустил по болезни ни одного дня. Разве плохо?

– Так ведь существует много других оздоровительных систем, вполне достойных, я бы даже сказал: патриотических, – отчего вы избрали именно такую, чуждую нам всем? Разве не понимаете, чем это чревато?

– А вы сами не пробовали?

– Я? – изумился старик. – Вот это? Да на что мне!

– А вы попробуйте. Чего ж говорить с чужих слов.

– Да? – режимник с сомнением вгляделся в его лицо. – Может, вы не доверяете Крепости: что она сумеет вас защитить? Или хотите защищаться как раз от нее?.. Ладно, оставим. А вот это как?

Он достал из стола книжицу в яркой обложке, уже занесенную Вадимом в пропажи. Так это был обыск? Вадим прикрыл глаза, прогоняя злость. Что с них взять, иначе они не умеют – бедные, бедные… сволочи!

– Где вы взяли это? – строго спросил режимник.

Вадим открыл глаза.

– В библиотеке.

– Что? Вы шутите!

– Проверьте. Да там и штамп есть.

Полистав книжку, режимник озадаченно нахмурился. Что-то в их ведомстве дало сбой, если в Крепостную библиотеку проникли даже не забугорные, а – страшно подумать! – импортные книги. Но уж Вадима винить в этом неправомочно. Тем более, библиотеку давно прикрыли.

– Знаете, все-таки странно, – сказал режимник неуверенно. – Ну зачем вам тратить время и силы на изучение чуждых языков, зачем читать эту… белиберду?

– А вы сами читали?

– Разумеется, нет!

– Напрасно, – укорил Вадим. – Врагов надо знать.