Текст книги "Дом без родителей"

Автор книги: Сергей Иванов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

Вот спохватились, Детский фонд образовали. Правда, сомнения тут же появились. Может, он и не изменит ничего, этот фонд? Ну, денег смогут больше на ребят отпускать. Пусть даже больше, чем на семейных. Так ведь разве в деньгах только дело! Им душа нужна, этим несчастным детям. Только любящая душа способна спасти их обиженную душу. Разве сможет хоть какой фонд выделить по взрослой душе на каждую детскую? И потом, они ведь беспомощны, наши злючки. Они могут рычать, быть наглыми, неблагодарными. Но они беспомощны, как слепые котята перед жизнью. Сколько стоит буханка хлеба? Как включить газ на кухне, вскипятить чайник?.. Для семейных это пустяк, для наших – китайская грамота...

У меня в кабинете Сережа и Лена. У Сережи под мышкой книга "Таис Афинская". Я хвалю. Сережа удивляется.

– Разве она хорошая? Ребята говорят: зачем ты такую взял? Смотрите, что тут есть!..

Он быстро листает страницы и находит рисунок обнаженной женщины.

– Ну и что? – говорю я. – Любовь к женщине – самое прекрасное чувство, самое сильное в жизни мужчины.

– Ну да! – удивляется Лена. – Такая гадость!..

Я чувствую, что за ее словами тяжелые впечатления, полученные, видимо, в семье. Говорю о любви, говорю взволнованно. Спасаю любовь от той пошлости, грязи, которой она уже облеплена в ребячьих душах.

Лена слушает недоверчиво, но благосклонно. А Сережа стоит с открытым ртом и не шелохнется. Видимо, только теперь (а он в пятом классе) ему впервые довелось услышать о значении любви для человека. Видимо, до этого никто при нем хорошо о любви не говорил...

– Вы чьи бумаги пишете? – спрашивает Димка.

– Люды... – Я называю фамилию нашей беглянки, не отрываясь от писанины.

– А-а, понятно, – Димка хмыкает. – Она вас в сарай еще не приглашала?

– Зачем?

– Ну, как мужчину... Как мужика...

– Чего ты несешь? – Я отрываюсь на секунду, смотрю на него и снова пишу.

– А меня приглашала... – Димка, разговаривая, берет со стола рулончики пластыря, отрезает липкую ленту и приклеивает себе на щеку.

– И что же ты?.. – Я оторвался от бумаг.

– Мало ли что!.. Сходите – узнаете!.. Мужики из поселка не раз приходили...

– Ладно, бог с ней! Чего пластырь-то налепил?

– А, это... – Димка дотрагивается до щеки. – Пусть подумают, что рана. Пожалеют лишний раз...

Лежит на кушетке маленький пластмассовый Чебурашка. Кто-то из ребят его тут оставил.

Ленка приходит, видит игрушку.

– Бедненький, – говорит жалостливо, – тебя тоже никто забирать не хочет! Никому ты не нужен в дочки-сыночки!..

Она возится с Чебурашкой. На меня – ноль внимания, словно никого нет в кабинете.

– А вот я буду твоей мамочкой!.. И никому тебя не отдам!..

И уходит с Чебурашкой на руках. И я молчу, не останавливаю, хотя мелькает мысль, что надо бы Ленку окликнуть, напомнить о том, что нехорошо брать вещи без разрешения...

Вчера было девять больных, и сегодня, в воскресенье, я не выдержал, плюнул на выходной и отправился на работу.

Детдом опустелый, тихий. Из девяти вчерашних больных нашел на месте только троих. Остальные разъехались по домам.

Прошел по спальням. Воспитателей нет. Несколько ребят сидят по углам, занимаются кто чем. Двое вывинчивают лампочку, поставив табуретку на табуретку и рискованно балансируя. Двое читают. Девчонки красят волосы. Какой-то мальчишка красится заодно с ними.

Удручающее впечатление произвела эта воскресная безнадзорность. Правда, ребята рассказали, что их отряд уехал на экскурсию...

Наташа меня заметила и подошла.

– Сергей Иванович, а что значит "надорваться"!

– Зачем тебе это?

– Бабки говорили, что мама надорвалась...

Я объясняю значение слова.

– Значит, она сама себе испортила сердце? Да лучше бы мы голодные сидели!

– Долго не просидели бы...

– Буду мамой, ни за что не умру, пока мои ребята не вырастут!..

Она морщит лоб и глядит на меня с непонятной укоризной...

В детдоме ЧП. Мальчишки-восьмиклассники избили девчонку-сверстницу. У той сотрясение головного мозга. Отправили в больницу.

Я поговорил с одним из мальчишек.

– Гадины они все! Нарожают детей – и в детдом!

– Но она-то тут при чем?

– А чего она сказала, что двух детей родит!.

Зинаида Никитична делится со мной:

– Удивительно, как они любят своих родителей! Как нежно говорят о своих забулдыжных папах и мамах. Их лишили родительских прав, но из детского сердца, их, видно, не вычеркнуть. Семейные дети хуже, по-моему, относятся к родителям, чем наши "подкидыши". Моя, например, дочка совсем не замечает меня, слова лишнего не скажет.

А их родители – ох и бестии! Пока детишки маленькие, родители про них не вспоминают. А как детишки в силу входят, вдруг объявляются папули-мамули со своими "чуйствами". И ребята им все прощают, никакого зла не помнят лишь появись, лишь сделай видимость, что интересуешься дочкой или сыном...

Мальчишки-восьмиклассники, что избили девочку, оказывается, напились перед этим. Они еще на молодую воспитательницу напали, напугали ее.

Через день-другой узнаю: одного из восьмиклассников срочно выписали из детдома – обратно к матери-пьянице.

На мой взгляд, это действие совершенно непонятное и необъяснимое. И непедагогичное к тому же.

Детдом – учреждение, где собраны отнюдь не ангелочки. Это воспитательное учреждение. Произошла позорная, безобразная драка. Конечно, это ЧП. Оно должно обсуждаться, должны приниматься меры. Значит, неладно с воспитательной работой, с организацией досуга ребят, если подобное стало возможным. Но отправлять мальчишку туда, откуда его забирали несколько лет назад? Какой в этом смысл? Кому это надо? К чему это приведет?

Разумеется, ни к чему хорошему!.. Можно, конечно, изобразить дело так, что вот, мол, была заблудшая овца – и нет ее. А все остальные в детдоме прилежные херувимчики. Но это будет совсем как в старой песенке: "Все хорошо, прекрасная маркиза..."

Разумеется, я не педагог и гляжу на эти педагогические решения как бы со стороны – из своей родной медицины (в ней, кстати, своих проблем немало). Но мальчишку жалко. Оступился, а его еще подталкивают – падай дальше! Какая же это педагогика! Скорее демонстрация полного бессилия, на мой взгляд. Разве он нужен своей непутевой матери?..

Я высказал свои соображения директору, но он никак не отреагировал. Только посмотрел совсем как Алена Игоревна: мол, знайте, свои градусники...

В детдоме всего двое медицинских работников: Полина – медсестра – и я. Полина только что кончила училище. Коротко постриженная. Очень "директорская" по духу. Всегда ходит в балахонистом свитерке и похожих на спортивные шароварах. Увидеть ее в белом халате – событие.

Но я ее почти и не вижу. Она в детдоме рано утром, когда меня еще нет, и поздно вечером, когда меня уже нет.

Считает, что имеет склонность к педагогике. По совместительству работает в отряде как воспитатель.

Медкабинет при ней был неухожен до тех пор, пока я сам не взялся за благоустройство. На мой упрек Полина ответила:

– Не умею я создавать уют! Не дано мне этого!..

Я подумал: не здесь ли разгадка молодых педагогинь, их сокровенная тайна. Они все как Полина.

В большинстве женщин выражено древнее, как мир, материнское начало. Такие бессознательно создают вокруг себя атмосферу "гнезда": порядок, уют. Но есть женщины, которым своего "гнезда" не соорудить вовеки.

Из таких Полина. Для них "гнездо" – детдом. Не ими сотворенный, не им принадлежащий. Тут можно поддерживать существующий "статус-кво" и не надо изобретать того, что не дано от природы...

Неужели в них начисто отсутствует материнское начало? Неужели тяга к воспитательству – компенсация, заполнение пустоты, которой природа не терпит?..

Но почему нет в них этого праначала, первоосновы женской души? Не потому ли, что все они забалованные, заласканные, "маменькины" и "папенькины" дочки?.. Все им готовеньким подносилось. Никаких навыков жизни, никакой практики альтруизма. Только родительская готовность потворствовать им во всем. И вдруг реальность – внешний мир, который не желает их признавать. И переживание комплексов. Встреча с директором, возможность самоутверждения, обещание самореализации. Но какой ценой?..

Димка сел за стол и смотрел, как я работаю. Я принимал первоклашек, обрабатывал их царапины, укусы, порезы. Ждал, когда Димка заговорит.

– Что вы меня не гоните? – спросил он. – И вообще никого не гоните...

– А зачем? С вами интересней!

– А меня рокеры с собой брали, – сказал Димка, и я услышал хвастливые нотки в его голосе. – Здесь, в поселке, две семьи рокерских.

– Что это за семьи такие?

– Семья – это несколько рокеров и их вожак, их "папа".

– И куда же они тебя брали?

– Гонять, конечно. Только директору не говорите, ладно?..

– Так и гоняли все время?

– Остановки– делали. Пожрать-попить, отношения выяснить.

– Какие отношения?

– Ну, одна девчонка ушла от "папы". К своему же рокеру. "Папа" избил этого парня.

– И парень дал себя избить?

– Нет, он защищался. Но "папе" другие помогали.

– Всемером на одного?

– Вчетвером. Порядок же должен быть.

– Теперь понимаю, почему твои приятели девчонку избили. Тоже для порядка...

– Она сама виновата. Вредная и доносчица.

– Вот и получается, она вредная, а вы ее – для порядка – по мордасам...

– Да нет, это, конечно, неправильно.

Иду с уборщицей, проверяю чистоту в спальных, туалетах, коридорах. Она дышит тяжело, даже при спокойной ходьбе запыхалась.

– Я тоже в детдоме жила, – рассказывает мне. – Девять лет. Отец и мать от сыпняка в войну погибли. Голодно было, и босиком бегали. Все были без родителей. И все держались друг за друга. Были как братья и сестры. Картошку за лакомство считали. Она вкуснее была, чем нынешняя, точно помню...

Уборщица говорит о том, что читано-перечитано, видено-перевидено, и я слушаю ее вполуха. Потом простая мысль поражает: ею-то все это прожито! Разглядываю ее внимательно. Дряхлая какая! Зачем ей еще работе И начинаю слушать осмысленно...

Делаю обход в изолятора – осматриваю больных. Вдруг является Сережа и начинает меня передразнивать.

– Может, уймешься? – прошу я.

– Я тут уже был, – говорит Сережа серьезно. – Привезли меня в этот детдом и сунули в изолятор. А я три дня ничего не ел и стекла все побил. Теперь-то но-овенькие...

Он задумчиво смотрит на окна.

– Зачем же бушевал тогда?

– А просто так... В знак протеста...

Он снова начинает кривляться. Я не обращаю на него внимания. Так он и фиглярничает всласть до окончания обхода. Я ухожу, а он остается в изоляторе...

Ленка приходит с порезанным пальцем.

– Знаешь, я ведь придумал слова к твоей музыке!

– Какой музыке?

– Ну помнишь, воробей вертел головой, ветка в окно стучала...

Пытаюсь напеть мелодию, сочиненную Ленкой, но получается плохо.

– Не помню! – говорит Ленка решительно. – 3абыла!..

– Как же так!

– Да ерунда! – утешает Ленка. – Еще придумаю!..

Занимаюсь ее пальцем. А в ящике стола лежит листок со стихами, которые не понадобились...

Пришла учительница за медицинской документацией на второго восьмиклассника, что участвовал в избиении девочки. Как я понял, его тоже хотят выпихнуть из детдома – на руки тетке или опекуну.

Учительница раздражена:

– Очень нездоровая обстановка в коллективе. Очень плохая обстановка. Она неизбежно должна сказаться на детях. Эту дикую драку породили наши педагогические распри. И главный виновник распрей – директор. Он набрал девчонок, прикрылся ими, как броней, и давит на нас, на старый персонал. Нам не дают работать, нас обвиняют во всяческих грехах, нас вынуждают освобождать места для новых директорских кадров. А сами они при его попустительстве замалчивают такие вещи, за которые с нас бы голову сняли. Вы знаете, например, что в ноябре нашу первоклассницу сбила машина? А, не знаете!.. Она три недели в больнице пролежала. А кто про это знал в коллективе? Никто! Замолчали, замяли... Мало достать новые кровати или вестибюль зеркалами украсить! Это еще не делает из человека хорошего руководителя. Ты сумей соединить, сплотить людей, чтобы они действительно товарищами были. Вот тогда ты директор!..

Она берет бумаги на мальчика и уходит. Я сочувственно смотрю ей вслед. Говорила она убедительно, и разве не слышал я того же от Зинаиды Никитичны, разве сам не видел и не понимал...

Для чего же директору нужна его нелепая, самовлюбленная гвардия? Может, именно как наступательная, штурмовая сила, обеспечивающая захват "плацдарма" то бишь детдома?..

А потом он пошагает дальше – в облоно, в Минпрос или куда там еще?..

А что, все выстраивается... Прибрав к рукам детдом вычистив его от "посторонних", директор получает свободу маневра. Он может спокойно выдавать желаемое за действительное. Например, советы в детдоме существуют формально. Но их можно представить как решающий фактор внутренней жизни коллектива. Разновозрастные отряды слеплены без учета не только психологических характеристик, но даже привязанностей детей. А их можно выдать за большое гуманное достижение, чуть ли не замену семьи... Да мало ли как еще можно сманеврировать! Полуправда, поданная умным, энергичным администратором как правда в последней инстанции да еще приправленная соусом его личностного обаяния, может производить ошеломляющее впечатление. Поблефовать так некоторое время, отводя глаза комиссиям да проверкам, – и вот ты выдвинут, замечен, шагаешь наверх...

А девчонки небось видят в своем директоре этакого романтического героя. Бедные девчонки! Закомплексованные, запутанные, они потянулись к жизни действительной, к жизни духа. Но очутились в болоте, воображая, что взлетают...

Сила директора в том, что он сумел использовать их стремление к жизни подлинной себе на благо. А благо для него – карьера, известность, почет...

У Зинаиды Никитичны красные пятна на щеках.

– Скорей, Сергей Иванович! Там Дениска лежит!..

Она побежала – неумело, одышливо, а я следом за ней.

– Где он? – спросил на бегу.

– Там! Где бутылки сдают!..

Я ее обогнал и, подлетев к пункту приема, который притерся вплотную к детдомовской территории, сразу увидел мальчика. Он лежал на пустых ящиках. Рот раскрыт, лицо белое-белое, глаза безумные. Водил руками перед собой, словно что-то невидимое ощупывал.

Никого больше не было. Только ветер, горы ящиков да грязь, намешанная десятками ног.

Я взял Денискину руку и проверил пульс. Он частил. Подбежала Зинаида Никитична и встала, шумно дыша.

– Что тут было? – спросил я.

– Гады... Нюхачи проклятые... Лешка из пятого... И еще один... Из поселка... Те удрали... А этого бросили...

Зинаида Никитична тяжело наклонилась и подняла из-за ящика прозрачный пакет.

– Это с него сорвала... А клей унесли... Гады... Делайте что-то, Сергей Иванович!..

– – Идите впереди меня! Открывайте двери!..

Я поднял Дениску на руки, понес к спальному корпусу...

В кабинете сделал ему два укола, дал нашатыря. Мальчик очнулся, и его тут же вырвало. Зинаида Никитична обтерла полотенцем его лицо. Потом взяла из-под раковины тряпку, вытерла пол.

– Только директору не говорите про это, ладно? – попросила. – Директор его сразу отправит отсюда, а парнишка хороший...

Выписываю рецепты из медицинских карт – готовлю заказ на очки для сорока четырех человек. Приходит семиклассница.

– Дайте мне рецепт на очки!

– Ты видишь, я как раз готовлю все ваши рецепты.

– Мне мама обещала заказать! Ваших очков мне не надо!

– Хорошо, сейчас выпишу. А из общего списка тебя вычеркну...

Она уходит, а я отвлекаюсь от списка, думаю, качаю головой. Ничего я все-таки не понимаю. Какое-то странное учреждение, современный детдом. Зачем он нужен? Для чего? Чтобы пьяницы спокойно пили в хороших квартирах, полученных на детей?..

Нормальные родители тратят силы и нервы, дни и ночи, тратят большие деньги, пестуя своих детей. А эти "кукушки" подкинули своих государству, а потом, глядишь. облагодетельствуют ненароком: очки закажут или игрушку подарят. А детдом растит для них работников да заботников...

Отправил Дениску в центральную районную больницу на обследование. Он там пролежал две недели. Обнаружились отклонения в работе почек. Дениске выделили путевку в санаторий. И уехал он от нас в лесную школу...

Наташа уже второй раз прибегает с жалобами на живот. Я ничего не нахожу из заболеваний. Сводил ее в лабораторию больницы – сдали все анализы. Вернулась Наташа с полными карманами конфет. Это ее поразило. Она спросила:

– Сергей Иванович, как вести себя, чтобы всегда всем нравиться?

– Будь веселой и не унывай.

– Я и так не унываю. Давайте еще в больницу сходим!..

Лучше всего в детдоме тем, кто совершенно не помнит родителей. Даже среди первоклашек есть такие. Мне их особенно жалко, но они сами не считают себя несчастными. Они не знают, что потеряли. Не могут оценить. Люди без корней. Детдом – единственное, что им знакомо. Их мир, их естественная среда, их экологическая ниша.

– Хорошо бы в Ивангород перевели! В тамошнем детдоме интереснее было!..

– А я бы в толмачевский опять поехал. Там тетенька одна очень добрая...

Почти все дети скучают по родителям, о встречах мечтают. А для этих "мама, папа" – расплывчатый сон, который, может, снился, а может, нет...

Будут ли они способны сами потом создать семью, эти подобия перекати-поля? Смогут ли стать настоящими родителями? Добрыми? Человечными?..

Иду с этажа на этаж с утренним дозором. В руках санитарный журнал собираю в него все свои замечания. Застаю мальчишек-восьмиклассников в их спальной. Димка среди них.

– Здравствуйте! Чего не на уроках? Сачкуете?

– Было нас шестеро, Сергей Иванович. А теперь вот четверо.

– Двоих отчислили, да?

– Мы и сами не знаем. Все втихомолку.

– Так узнайте! Подойдите к директору и расспросите. Спокойно, не повышая голоса. Почему перевели ваших товарищей? Директор объяснит...

Мальчишки повеселели после моих слов, подняли поникшие головы, переглянулись. Я им подсказал, как действовать, а им как раз этого не хватало – действия, поступка. Теперь они смогут защитить своих товарищей, смогут потребовать объяснений...

Увидел директора в столовой, подождал, пока он пообедает, и насел на него.

– От вас нужна помощь. В подвале стеллажи необходимо сделать более высокими – там лужи на полу от талых вод. И новые разделочные доски заказать на кухню...

Договорить не пришлось. Директор сморщился и прервал меня.

– Это сложно. Не знаю, где взять материал...

– Да ведь и СЭС предписала!

– А-а, пусть!..

Директор махнул рукой и ушел. Как же так, украсить зеркалами вестибюль – это не сложно, а новые разделочные доски для поваров – никак! Может, потому, что зеркала – эффектны, а досками не похвалишься?..

Основной недостаток наших ребят – невоспитанность. Элементарных навыков культуры им не хватает, простых моральных норм. Заходя в кабинет, не скажут: "Здравствуйте!" И в дверь никогда не постучатся: "Можно ли войти?.." С порога выпаливают, что им нужно. Требуют помощи, а не просят. И уходя, конечно, не прощаются...

Мне кажется, правила вежливости – то, с чего воспитателям следовало бы начинать воспитание. И еще с привития навыков опрятности.

Говорю об этом ребятам – они вроде бы слушают. И в то же время думают, наверное, с усмешкой – чудит, мол, доктор. А воспитатели вообще чувствуют себя особой кастой и на мои слова не реагируют.

Приехали заведующий районо и председатель райисполкома. Директор водил их по детдому, был обаятелен, даже ослепителен. Дольше всего задержал гостей в вестибюле, где рассказал с юмором, как трудно было достать зеркала...

Уезжая, визитеры его похвалили, и директор целый день ходил с "парадным лицом".

"Вот наглядное действие "эффекта зеркал", – подумал я. – Директор пустил пыль в глаза приезжим, очаровал их мишурой, видимостью, и теперь его превознесут на каком-нибудь совещании. А рядом с ним будут "неделовитые" коллеги, которые больше думают о новых разделочных досках, чем о зеркалах. И никто не похвалит этих непрактичных коллег...

Сережа и Лена сидели у меня в кабинете и задирали друг друга. Я заполнял медкарты и слушал их краем уха.

– Что ты умеешь? – говорила Лена.

– Играть на флейте! – говорил Сережа.

– А я – играть на учителях!

– Как это?

– Любой учитель сделает, что я захочу!

– Врешь!

– Флейтист! А ты соврал хоть раз?

– А зачем?

– Где уж тебе, лопоухий! Слушайте, а давайте так соврем, чтобы все поверили! Давайте сочиним рассказ! Про детский дом!

– Лучше сказку! – предложил Сережа.

– Давайте, – неуверенно сказал я...

Так родилась идея. Начать сочинять мы не успели, потому что прозвучал сигнал на обед, и ребята умчались. А я ушел в больницу...

Узнал, что отчислять мальчишек-драчунов запретили. Слава богу, нашлись умные головы!..

Того парнишку, которого уже отправили к матери-пьянице, вернули назад в детдом. Другого тоже оставили в покое. Восьмиклассники рады. Здравый смысл все-таки победил, вопреки нашим ретивым "педелям", "педологам", или как там их еще...

Каждый раз, когда Зинаида Никитична приводит на осмотр свой отряд перед баней, мы с ней разговариваем. Ребята идут мыться, а мы решаем проблемы. Много времени это не занимает. Не успеют ее питомцы головы намылить, как она уже снова возле них. Но за недолгую нашу беседу мы успеваем наговориться – и она, и я.

В этот раз она высказала интересную, на мой взгляд, идею.

– Ребята наши в основном не сироты. У них отцы-матери есть. И усыновлять-удочерять их поэтому нельзя. Хотя, по-моему, это неправильно. Ребята есть удивительно хорошие. И жаль, что они лишены нормальной семьи. Я думаю, почему бы не ввести такое понятие или звание, как духовные родители. Пусть бы они юридических прав не имели на детей. Пусть бы брали их к себе только на выходные или на каникулы. Все равно – сколько бы они сумели сделать полезного!.. Конечно, институт духовных родителей создать нелегко. Надо для этого радикально перестроить работу детдомов: превратить их из закрытых учреждений в открытые. Чтобы люди, решившие взять шефство над детдомовцем, свободно могли прийти, познакомиться, выбрать. Поначалу погулять вместе, в кино сходить, в театр. А потом уже брать к себе. Может быть, и надолго можно отдавать детей духовным родителям, а не только на выходные? Как считаете?.. Такое звание предполагало бы бескорыстие. Духовные родители не права и льготы получали бы, а только обязанности. Они бы полностью отвечали за ребенка, могли бы его воспитывать, отдавать свою теплоту и душевность. Хотя проблем тут сразу возникнет куча, это я понимаю...

Ребята распотешились – утром я обнаружил на двери изолятора красиво вырезанные из синей бумаги и приклеенные буквы: "Дом отдыха". Хотел их тут же отскоблить, а потом подумал: пусть изолятор будет так называться. К середине дня мне это даже понравилось. Несколько раз выходил из кабинета и любовался на дверь. Жаль, насовсем нельзя оставить.

– Не вы ли "Дом отдыха" сотворили? – встретил я Сережу и Лену.

– Не мы!.. – Сережа посмотрел хитро.

– А может, и мы! – сказала Лена.

– Над сказкой подумали?

– Ленка думала. А я только поддакивал.

– Слушайте, Сергей Иванович, как я бы рассказала. Жили-были воробьишки: два брата и две сестрички.

– И был у них брат-кукушонок.

– Не перебивай!.. Они его дразнили, что он неродной им, что его подкинули. А кукушонок переживал. Однажды он отправился искать своих родителей.

– И встретил медведя.

– Не перебивай!.. Не медведя, а медвежонка! Тот посмеялся над кукушонком и послал его к лисе.

– Медвежата разве злые?

– Не перебивай!.. Лиса хотела съесть кукушонка, и тут вдруг его мама-кукушка объявилась. Кукушка прогнала лису, но не узнала своего сына.

– А он ее узнал разве?

– Да не перебивай же!.. Она улетела, а кукушонок расстроился и заплакал. И тут он услышал крики. Это кричал медвежонок, он попал в капкан.

– Кукушонок помог ему открыть капкан...

– Опять лезешь... Медвежонок от радости подпрыгнул до неба. А потом вспомнил, что по лесу летали воробьишки – искали кукушонка.

– Он позвал воробьишек...

– Правильно, у него голос громкий. Воробьишки прилетели и попросили прощения.

– Тут и сказке конец...

– Ну как, Сергей Иванович, понравилось?

– Ага!.. Слушайте, а давайте сказку придумаем с песнями! Песня воробьишек, песня кукушонка...

– Правильно!.. – У Сережи загораются глаза.

Лена ничего не говорит. Она глядит задумчиво Мне кажется, она уже сочиняет песни...

Наташа:

– Сергей Иванович, вы так хорошо про свою маму рассказывали! А моя мама все равно лучше! Она была больная очень, сердце не в порядке. Ей запрещали меня рожать, а она взяла да не послушалась. Очень хотела быть со мной вместе. Мы с ней хорошо жили, весело. В кино ходили, по лесу гуляли. Я от мамы научилась любить лес. А однажды купались – я тогда в детсадик ходила, – и я как закричу: "Мама, тону!.." Пошутить хотела... Мама на берегу лежала. Она села, когда я закричала. А потом снова легла. Я как закричу снова: "Мама, тону!.." А она даже не шевельнулась. Я вышла на берег, а она, оказывается, умерла...

Наташа глядит на меня безмятежными глазами. Ей пока что не приходит в голову страшный вопрос: не она ли убила маму?..

Утром в понедельник делаю обход помещений. Нет в детях наших стремления к порядку, к чистоте. Ну хорошо, убирать кровати их научили. Но почему же бачки для мусора переполнены? Почему на полу возле них обрезки и обрывки бумаги? Почему горы мусора за бачками, на полу? Неужели трудно подсказать ребятам, внушить простейшую мысль – самим вынести мусор? Но детдомовцы считают это зазорным. Я понял по их репликам, когда разговаривал с ними. Вот уж барчуки, вот уж неженки! Откуда в них-то потребительская психология: сори, сколько хочешь, – убирать не тебе! Ответ, видимо, один сами так воспитываем. Сами выбиваем почву у них из-под ног. Сами лишаем реального шанса осознать свое достоинство...

Какое уж тут самоуправление! Все разговоры о нем – блеф, игра в бирюльки. Потому что нет элементарного самообслуживания. Если школьник мусор не может убрать за собой, не дорос до этого, то как он будет сам управлять детдомом? На мой взгляд, самоуправление реально тогда, когда является потребностью, необходимостью детского коллектива. А его подсовывают, как погремушку, – нате, позабавьтесь. Какая от него польза? Ребятам-школьникам предлагают управлять старухами-уборщицами – вот что такое самоуправление в нашем детдоме...

Приехала комиссия – два санитарных врача для плановой проверки детдома. Директор сам водил комиссию. А мы с завхозом ходили как свита. Ругал директор производственное объединение, которое было тут же, в поселке, и считалось шефом детдома. Оказывается, директор просил построить хоккейную коробку и спортплощадку, но ему отказали. Я подумал: не проще ли было сделать спортплощадку силами самих ребят? Но вслух свой вопрос при комиссии не задал. Ругал также директор председателя попечительского совета. Ругал своих предшественников и медиков – моих предшественников. Мол, почему и те и другие не ставили раньше серьезных вопросов – и медицинских, в том числе, – решать которые надо сейчас. Меня бы, видимо, директор тоже ругал. Но я был тут же и стеснял его.

В результате всех его демаршей в воздухе выткался образ незаурядного человека, полного творческих планов, но опутанного цепями по рукам и ногам...

– Ну и прожектер ваш директор! – шепнула мне одна из санитарных врачей...

Сочиняем дальше с Леной и Сережей свою сказку.

– Давайте сову введем! Для нее будет хорошая ночная песня!

– Пусть она будет умницей! Все не спит, все думает и думает!

– И крот нужен! Он такой... Как некоторые папы: все тащит себе.

– А я для лисы начало песни придумала!

– Спой, светик, не стыдись!..

Ленка свысока нас оглядывает, встает в позу и поет "лисьим" голосом:

– Я рыжа, рыжа, рыжа. Я хитра, хитра, хитра...

– Зайцы ждут меня, дрожа. Ждут и птенчики с утра! – подхватываю мотив.

– Не птенчики, а курочки, – поправляет Сережа.

– А медвежью песню кто придумает?

– Давайте я!.. – предлагаю ребятам.

– Хорошо, Сергей Иванович! А я лисью песню закончу!

– Так, может, магнитофон завтра принести?

– Подождите, Сергей Иванович! Прорепетируем, как следует, – потом и запишем!..

Юная педагогиня мимоходом заглядывает и скрывается. Мы не обращаем на нее внимания. Передо мной лежит тонкая тетрадка. В нее записаны первые слова нашей сказки. Я читаю предложение вслух. Ребята меня поправляют...

Осматриваю седьмой класс. Мальчишки проходят быстро и деловито. С девочками начинается мучение. Хихикают, огрызаются. Сбились, будто овцы, кучкой посреди кабинета и ни шагу к столу.

Входит Люда-беглянка – накрашенная, веселая, – и ситуация резко меняется.

– Девочки, я припоздала. Вы меня ждете, да?

Ей что-то шепчут на ухо, и она заразительно хохочет.

– Глупые! Доктор почти молодой мужчина! И безопасный – по должности. На нем надо тренировать свои охмуряющие силы! А вы упускаете возможность!..

Она быстро раздевается до пояса. Плавным шагом, работая на публику, подходит ко мне.

Я проверяю осанку, слушаю стетоскопом, спрашиваю, нет ли жалоб на здоровье.

– Есть!.. – Она делает серьезное лицо. – Хочу убежать снова да погулять. А в левой груди колет. Где точно – не пойму. Как нажмете, скажу.

Я осторожно пальпирую ее развитую по-взрослому грудь.

– Нет... Нет.. Не здесь... Очень уж вы слабенько... Тут забыли...

Опускаю руку. Гляжу на Люду.

– Я красивая, да?

– Да! – отвечаю ей в тон.

Другие девчонки начинают раздеваться.

– Хотите, я после этих дурочек снова приду? – говорит Люда. Потренируетесь, может, и найдете, где больно...

Я не отвечаю, осматриваю других. Чувствую, что уши горят...

Самый частый вид болезни в детдоме – травма. Порезы, синяки, укусы это вообще мелочи быта, о них и вспоминать нечего. Случаются сотрясения головного мозга. Вчера третьеклассница спрыгнула с крыши сарая и ударилась о землю спиной. Сегодня у нее боли в пояснично-крестцовой области. Я ее госпитализирую в больницу, выдерживаю при этом ее яростные слезы, ее "не хочу", "не буду", "не пойду". С ней дружит моя Ленка. Когда я говорю, Ленка мурлыкает лисью песню из нашей сказки. Когда я замолкаю, Ленка подключается к уговорам...

Мы написали нашу сказку. Мы высидели ее в моем кабинете. Мы сочинили, спели ее, записали на пленку. Нам она понравилась. И ребятам, которые случайно забрели на первое представление, тоже. Наша сказка задевает, будоражит зрителей. Они ее не просто слушают – они ее переживают. Песни запоминаются тут же. И не беда, что мы даем спектакли не на сцене, а в медкабинете, – мы говорим о важном и нужном для ребят. Вот она, эта сказка, столько времени, сил, надежд у нас отнявшая...

На уютной лесной опушке жила-была звонкая воробьиная семья. Папа-воробей и мама-воробьиха с утра до вечера летали по делам. А детишки-воробьишки играли, ссорились и мирились – в общем, занимались обычными ребячьими делами.