Текст книги "Мальформ"

Автор книги: Сергей Грей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

Глава 5. Последовательность

La concordance

“On ne peut pas descendre deux fois dans le même fleuve…”

“В одну и ту же реку нельзя войти дважды…”

Гераклит из Эфеса

Ванé зажмурился, когда они с Ио вылетели на улицу. Утреннее солнце палило нещадно, оно точно задалось целью испарить всю ночную и утреннюю дождевую влагу, не оставить и следа от самой маленькой лужицы меж камнями мостовой.

Храм Формы стрелой из красного кирпича полетел куда-то вверх, когда парень поднял голову. Он разглядел отплясывающие, как ему показалось, чугунные фигуры мальформов и ренвуаров. Они сливались в узоры и пирамидами устремлялись к небесам. Туда, где на стенах все еще виднелись следы гари. На уровне двух этажей церковь выкрасили в свежий коралловый цвет, а далее сохранились признаки многократных пожаров. Храм принадлежал почитателям Аксидеуса изначально, после его захватывали адепты Лжебога, затем все опять менялось. А торжество победы знаменовал огонь, который это место охватывал то и дело. До той поры, пока не пришло Единство. Знали бы их предки, враждующие из-за своих богов, что все их потуги будут бессмысленны по итогу, а ни один из пожаров так и не уничтожит это святилище до конца.

– Ну и жара! – воскликнул Уинтроп, переведя взгляд на своего Ио.

Тот (еще белее обычного) сверкал точно начищенное серебро. Ослеплял Ванé своим сиянием. Ему снова захотелось скрыться с ним в полумраке храма, остаться там до самого вечера, а может и на всю ночь, даже на всю жизнь. Только тут они и могли побыть наедине, побыть самими собой.

Это место особенное, не такое, как иные храмы. Здесь есть где спрятаться, чтобы никто их не нашел.

Двери за ними затворились, и на парней взирали с неодобрением три лика Единого. Они все видели, они все знали. Но сказать ничего не могли.

Ио в красном плаще в пол и Ванé – в такого же цвета сюртуке, двинулись дальше. Мальформ захватил с собой зонт из храма на всякий случай, а в руках ренвуара поблескивал красный саквояж с инструментами и книгами.

Они быстрым шагом пересекли площадь и двинулись к более оживленной части улицы. Их ждала Эдит Милтон. Точнее, профессора Ванé-старшего, но что есть, то есть. Придется им довольствоваться его сыном.

Сейчас они найдут транспорт, а после их ждет дорога. Еще около двух часов, чтобы снова побыть вместе в таком маленьком пространстве экипажа.

Они с Ио жили в доме его отца, часть дня проводили в университете Формы, какую-то часть в различных храмах, а еще помогали по работе профессору. Вокруг них вечно кто-то крутился и возился. Ни минуты покоя.

И отец Ванé, и он сам, а еще Ио – относились к унформистам.

Унформисты изучали и вопросы науки, и веры. Это синтез двух начал, относительно молодая отрасль, объединившая такие старые, ворчливые и извечно враждующие ранее естествознание и религию.

Помимо всяческих теорий, занимались они изучением мальформов, ренвуаров и их способностей. Помогали определять их и развивать на благо всего сущего.

Времени побыть наедине у них почти не оставалось, хотя часто они находились так близко.

У Ванé-старшего не имелось мальформа, как и у других обитателей дома, это же вам не Милтон Хаус! Вы можете усомниться в его профессионализме, учитывая этот факт, но он один из светил унформистов. Про мальформов ему известно столько всего, как и про историю нашего с ними взаимодействия.

Поэтому Ио представлял для его отца интерес, возможно, куда больший и обширный, чем для сына. Как только они оказывались дома, старик сразу же в прямом смысле похищал его любимого и проводил с тем куда больше времени, чем с ним. Но тот вовсе не ревновал, папа дал ему сполна за все его семнадцать лет, а с Ио у них все еще успеется.

Конечно же, Ванé-старший ничего не знал про их связь. И пусть так это и останется. Уинтропу не хотелось рушить мечты и желания профессора. Пока что у него есть еще немного времени, чтобы во всем разобраться, а отложенные предложения женитьбы или хотя бы ухаживания за какой-нибудь дамой можно отбросить, ссылаясь на загруженность учебой и работой. В конечном итоге брак по расчету дело обычное, вполне можно отыскать некую старую деву, не заинтересованную в сексуальных влечениях. Или уехать путешествовать, или посвятить всего себя науке, или… Что угодно, но лишь бы Ио был рядом!

Ванé, Ио и их убежище окружали здания пониже – белые и серые, жилые многоквартирные дома, банки, лавки и пабы.

– Может стоить взять букет цветов? – спросил мальформ.

– В качестве предварительного извинения за нашу некомпетентность? – улыбнулся Ванé, прикинув, все же, что идея эта не плоха. Точно расположит Милтонов к себе, а впечатление произвести стоило, пусть он не спустится к ним с небес на крыльях своего мальформа и в его объятиях, но букет – жест вполне джентльменский по такому случаю. – Красные розы?

– Вижу цветочный магазин прямо по курсу, – указал Ио на какую-то вывеску, Ванé не разглядел там ничего. Все слишком ярко, а состояние такое ленивое, совсем он расфокусировался.

Многие вывески в Британи мало что могли поведать про заведение, обычно они гласили: “М & Л Компани”, “Симмонс и Спэнсер” и прочие комбинации имен, фамилий или просто название улицы с добавлением все тех же Симмонсов и Спэнсеров, или нечто в таком же духе. Разобраться с ходу что есть что, казалось невозможным, пока не окажешься внутри. Фантазией в названиях отличались только питейные заведения – как вам “Хромая Русалка”, например?

Вот и тут Уинтроп ничего такого не увидел. Но Ио лучше знать, видит он все куда четче и ярче даже издали, чем его ренвуар.

– Так точно, капитан. Курс на цветочный магазин! – хохотнул он, изобразив свободной от саквояжа рукой вращение незримого штурвала.

Последовательно. Все последовательно.

Цветы для юной ренвуар. Поездка в Милтон Хаус вдвоем с Ио. Встреча. Оценка нового мальформа. Беседа про Единство. Затем праздничный ужин. А после обратная дорога домой. Снова вместе с его Ио. Они проведут вдвоем весь день, вдали от суеты университета, затхлости полупустых храмовых помещений, разговоров отца о газетах, всяческих важных людях, империалистах, социалистах и социальном мальформизме. Им дан день побыть парой влюбленных, прикрывающихся профессиональным долгом.

В цветочной лавке не оказалось красных роз, вообще никаких цветов подобного окраса или хотя бы оттенка. Их уже раскупили. Подумать только, всего-то десять утра! Может все эти букеты предназначались Милтонам, а может появилось в городе куда больше новых ренвуаров и мальформов. Или кто-то захотел порадовать свою даму сердца, прибегнув к романтической классике.

Цветочник высказался касательно подобных букетов, считая их самым тривиальным вариантом из всех. Ведь на этой земле существует великое множество самых прекрасных растений и цветов. Их ведь ему тоже нужно продавать.

Он предложил поспрашивать в других лавках, но времени на это уже не оставалось. Еще он добавил, что если нужны красные цветы, тогда ему бы не помешал в таком случае мальформ со способностями, позволяющими им менять окрас. Из дальней комнаты со стеклянными дверьми слышался треск, кто-то явно состригал стебли, судя по звуку – клешнями или чем-то подобным. Среди света и всевозможных букетов показался насекомовидный силуэт.

Мальформ цветочника сказала, что в таком случае ему следует найти себе кого-то еще. Тон ее мог бы принадлежать ворчливой жене. Ванé усмехнулся про себя, тепло глянув на Ио, который изучал нежные лепестки лилий. Нет, лилии не то, что нам нужно. Это цветок свадебный или похоронный. Он не настолько превосходно разбирался в значениях различных подарочных жестов, но все-таки кое-что знал.

Выбор… Говорят, он есть всегда, но если бы это было возможно! Мальформы не перчатки, чтобы менять их с определенной регулярностью, а их способности уж точно нельзя определить заранее до их явления в Непервозданный мир, развить – да, но вот выбрать – такого не предусмотрено.

Перекраска цветов стала бы одним из самых бесполезных умений в таком случае. Другое дело, когда можно нанять мальформа или ренвуара с необходимыми тебе навыками.

Человеческой природе свойственно желать большего и лучшего, даже если у тебя уже все имеется. Не секрет, некоторые ренвуары желали бы все изменить, но к их числу Уинтроп не относился. Он бы ничего не стал переделывать, даже если бы ему такую возможность предоставили. Ио – тот, кто ему нужен, и только он.

У Ванé уже кружилась голова от сладостного запаха, который смешивался с ароматом Ио. Его он тут ощущал еще явственней и ярче.

Наконец выбор их пал на букет желтых тюльпанов. Ванé вспомнилось, что Эдит Милтон любила желтый… Возможно, сейчас ее вкусы изменились, прошло уже слишком много лет. Но подобный подарок выглядел весьма дружелюбно и уместно, без намека на романтику и любовные порывы. Вряд ли она помнила про их первую и последнюю встречу, но он не забыл. И ему хотелось бы извиниться за тот случай, коль им вновь предстоит повидаться. В глубине души Уинтроп надеялся, что юная ренвуар не вспомнит ни его самого, ни его проступок. А если и всплывет это воспоминание на поверхность, то та сможет его простить.

Цветочник завернул все в красную бумагу, подметив такое сочетание весьма подходящим для новой ренвуар, с которой даритель не слишком близко знаком. Красное имеется? Имеется. А такой акцент также поведает о прекрасном вкусе и свежести идей.

Ладно, так тому и быть. Они уже потратили добрых двадцать минут. Ванé и Ио расплатились, спешно покинув лавку.

Ио нес подарок для Эдит, а Уинтроп подумал о том, что следующий букет, который он купит, будет предназначаться для его мальформа.

Ио взмахнул рукой с зонтом проезжающему кэбу, но старый возница в потрепанном плаще только сплюнул на землю, даже не остановившись. Он выругался, прозвучало что-то вроде “Треклятые твари!”, а затем его гневные возгласы растаяли в уличном гвалте.

– Ублюдок! – крикнул вслед Ванé в поисках другой повозки.

Даже здесь, в Вилльфоре, где жило множество мальформов и ренвуаров, все еще встречались подобные люди. Суеверные, боязливые, гордые. Не ясно только, чем те гордились? Своими плохими манерами, невежеством, глупостью?

Если тебе невыносимо жить среди мальформов и ренвуаров, тогда следует уехать туда, где их нет. Существовали такие края. Где мальформы и люди не познали Единства.

Вскоре они нашли другой экипаж. Без кучера. Мальформ, напоминающий голубую шестиногую лошадь, остановился и глянул на пару мужчин своими огромными глазищами.

Вы, должно быть, читали сказки про келпи? Почти так же выглядело это создание, только без рыбьего хвоста. Холка в мыле от жара, из ноздрей вылетает шумное парное дыхание, а весь круп покрыт каким-то подобием анемонов – морских животных, напоминающих цветы или водоросли.

– Утро доброе. Вам куда? – заржал он, повернув голову на мощной шее.

– Милтон Хаус. Это за городом, в южной стороне.

– Забирайтесь! Десять сантимов туда, обратно – может чуть больше, глушь ведь!

– Хорошо. Мы согласны.

– А где ваш ренвуар, сэр? – поинтересовался Ио.

– На другом транспорте. Так мы больше денег заработаем.

– Справедливое разделение, – закивал Ванé, открывая дверцу.

Они расположились на одной стороне, зонт и саквояж – напротив. Колеса и копыта застучали по брусчатке, раздалось ржание мальформа-возницы, повозка вздрогнула и затем стала набирать скорость. Круть. Круть. Цок. Цок. И так еще добрых два часа. Теплый ветерок врывался внутрь, игриво дергая занавески. Вилльфор и его обитатели проносились мимо.

Аромат тюльпанов, которые Ио с такой осторожностью устроил на коленях, распространился тотчас же, они благоухали вовсю.

Ванé положил голову тому на плечо. Свободная рука Ио сжала его кисть. Ренвуар размышлял о том, что хотел бы провести так не просто часы, а дни и недели. Возможно, им стоило подумать о паломничестве.

– Чувствую себя женихом, – шепнул Уинтроп.

Ио отчего-то погрустнел. Он с печалью глянул сначала на своего ренвуара, затем в окно.

– Однажды тебе придется, – Ио повернулся к нему. – Если ты не станешь отцом, то и я тоже.

– Это так важно для тебя? – удивился Ванé, отодвинувшись.

Об этом они не заговаривали давненько. Видимо, ситуация с эклюзией юной мисс Милтон, вновь заставила Ио вернуться на тропу таких мыслей. Познать радость отцовства тот мог бы, только если дитя Уинтропа станет ренвуаром. А этого могло и не произойти. Что касается наследства и наследия семьи Ванé, отец действительно стар, но не Уинтроп. Ему некуда торопиться.

– Все еще успеется, – так же тихо ответил он. – Ждать этого все равно пришлось бы слишком долго… Семнадцать лет после рождения ребенка… Целая жизнь. А может он и не станет таким, как я. Давай-ка не будем заглядывать за завесу туманного будущего, где и ты, и я – превратимся в старых и брюзжащих родителей?

– Ты прав, – улыбнулся Ио, разглядывая тюльпаны. – Мне даже нравится…

– Эти цветы?

– Да.

– И мне. Надеюсь, мисс Милтон тоже оценит наш подарок.

– Ты сказал, что чувствуешь себя женихом… Может мисс Милтон покорит твое сердце?

– Решил нас сосватать? Мы едем туда не за сим. Я бы и вовсе предпочел не связываться с этим семейством.

– Наша семья вполне состоятельна, чтобы претендовать на…

– Наша. Наша семья – это ты и я.

– И профессор.

– И профессор, – кивнул Ванé. – Знаешь почему я не хотел на самом деле посещать Милтонов?

– Из-за их чванливости?

– Из-за Эдит. Мы с ней знакомы… Были… Если это можно так назвать, – Уинтроп решил быть откровенным с тем, кого любит, чтобы между ними не возникало впредь недопонимания, и Ио не старался более навязать ему суженую. А тем более дочку Милтонов. – В детстве.

– Что она тебе сделала?

– Не она, а я. Точнее, сперва она… Однажды отец взял меня с собой по рабочим делам. Все это скука смертная, но вот мы оказались в Милтон Хаусе. Гостили мы там довольно долго… Мне тогда стукнуло лет двенадцать. Мы с ней играли, как и прочие дети. Помимо Эдит там гостил еще один мальчишка. Я сейчас даже имени его не вспомню. И мне даже не стыдно за это. Так вот, Эдит застала меня с ним, когда мы целовались…

Ио вопросительно поднял свою белую бровь.

– Ну, юношеские порывы, эксперименты. Эдит та еще маленькая прилипала, и я ей об этом сказал, но она не отставала, не давала нам покоя, всячески мешала и шантажировала нас. Тогда я ее оскорбил и толкнул. Она шлепнулась в грязь, вся перепачкалась, слезы и отделяемое из носа текли ручьями, и походила она на настоящего поросенка в своем приторно-розовом платьице.

– Ты ужасен, – покачал головой Ио, но едва заметно улыбнулся.

– Какой уж есть. Но это помогло мне понять, что меня не тянет к девочкам, а особенно к таким заносчивым и противным, как Эдит. После этого случая мы более не виделись ни с тем парнишкой, ни с юной мисс Репейник. И я искренне надеюсь, что сегодня она не вспомнит о том злосчастном происшествии.

– Спасибо за откровения. Ты поступил как ребенок, им ты и являлся, судить не за что.

– Гора с плеч. Ты просто отпустил все мои грехи, дабы я мог согрешить снова с чистой душой, умом и сердцем!

– Отпускать твои грехи можно довольно часто, Уинтроп.

– Потому что я уже готов к новому грехопадению после твоей индульгенции. С двойной силой… И никакая мисс Милтон не сможет этому воспрепятствовать…

Ио его просто поцеловал, чтобы тот наконец замолк. И они уже больше не могли оторваться друг от друга всю дорогу.

Ванé снова думал о последовательности и закономерности. Все это вело его к Ио. А Эдит Милтон изначально присутствовала в неком замысле Единства касательно их судьбы.

Глава 6. Сближение

La convergence

“Думайте о прошлом лишь тогда, когда оно пробуждает одни приятные воспоминания”.

Джейн Остин

Эдит и Ханна наконец закончили с кормлением. Такую омерзительную жидкость цвета мясных помоев из банки с остатками овума, плаценты Первозданного, девушки перелили в бутылочку. На удивление – для мальформа это оказалось желанным лакомством.

Он получил порцию заботы, внимания и пищи, а теперь снова спал. Ханна сказала, что кормить его придется снова через несколько часов. Она держала его на руках вертикально после кормления, пояснив, что нужно делать это во избежание срыгивания. С этими словами она вручила его юной ренвуар.

– В точности, как и с обычным дитём, – снова напомнила она. Хотя детей у нее не имелось. Но с мальформом она уже все это пережила. Может она нянчила своих братьев и сестер? Этого Эдит не знала, а сейчас и не время об этом спрашивать, она утомилась и не смогла бы все равно воспринять рассказы о семье и родственниках Ханны с той долей внимания, которая требуется в подобных случаях.

Девушка послушно исполняла свои новые обязанности, просто прислушиваясь к данным ей советам. Ей вовсе не хотелось, чтобы мальформа вытошнило на ее плечо кровавым месивом. А рекомендации Ханны работали, еще и поэтому расспросы про ее опыт казались неуместными.

Мальформ же ощущался в ее руках куда тяжелее, чем ночью. Груз ответственности и невероятного бремени вдобавок к шести с чем-то фунтам телесного веса, которые он, должно быть, прибавил за столь короткое время после появления.

Она страшилась того, что он снова примет в ее объятиях ту пугающую безобразную форму, но этого не произошло. Может ли быть так, что мальформ притворяется при Ханне, а как только та удалится, преобразится вновь?

В таком случае Эдит могла его просто выронить на пол. Интересно, он переживет нечто подобное? А если швырнуть его в стену? А насколько сильной окажется ее травма при таком развитии событий? Ее голова взорвется от боли? Или же она и не заметит того, как сошла с ума? Ей снова вспомнилась танцующая Куинси из ее сна. Если и представлялось безумие, то выглядело оно в понимании Эдит именно так.

Теперь она вообразила себя с отсутствующим взором, как размазывает кровь по стенам и поет… Ну и жуть! Эдит поежилась и представила, как подобные больные настроения испаряются в сладостных запахах цветущих гортензий под окном и потоках жизнерадостного светлого утра.

Ханна спросила нужна ли Эдит помощь с тем, чтобы одеться. Та отказалась, ответив, что точно обойдется без корсета, а услуги служанки могут понадобиться только в этом случае.

Кроме того, Ханна бы настояла на том, чтобы она нарядилась в красное. Та уже отворила шкаф (Куинси с ножом так и не появилась из его недр) и пробежалась своим взором, оценив разноцветный гардероб: голубое, синее, лиловое, желтое, горчичное, лимонное, кукурузное, шафрановое, да, желтый ее любимый цвет. Являлся таковым…

Глаза служанки и Эдит продолжали скользить по полоскам тканей. Наконец они остановились на черном пятне среди буйства красок – траурное платье, которое она не снимала после смерти отца почти год. После него другие цвета ей казались вульгарными, вызывающими, порочащими ее и утрату их семьи. И только-только Эдит начала постепенно возвращаться в мир цвета и жизни, начав с серого, темно-синего и томного фиалкового. И продлилось это совсем недолго…

Рядом с чернильным шелком соседствовал красный точно знамя кусочек. В него и вцепилась взором Ханна будто бык во время corrida de toros – ужасающей забавы жителей Эспани, во время которой нарядный мужчина сперва раззадоривал животное красным полотном, а затем всячески терзал на потеху толпе, кульминацией же становилось элегантное убийство. Никаких других ассоциаций у нее не возникало, когда она взирала на кровавую переливающуюся ткань.

У нее имелся лишь один такой наряд. Велюровое тяжелое платье с длинным шлейфом. Учитывая предстоящую жару, утро ясно давало понять: солнце не сдаст позиций превратить Британь в раскаленный тигель после полудня, а может и вечером. А сама мысль об этом удушающем наряде заставляла сию же секунду избавиться от него.

– Нравится? – поинтересовалась Эдит, когда сильная кисть Ханны заскользила по нежной и теплой ткани. – Возьми его себе. Оно мне даже большевато, а тебе в самый раз.

Как только ее новый наряд ренвуаров будет готов, а это произойдет через пару дней, то все эти одежды ей более не потребуются. Она раздаст их. Разумеется, Куинси достанется ровно столько, сколько та пожелает, они с ней одинакового телосложения. И их крепкая дружба дает ей такое право. Конечно же, она не будет так рада этим платьям, как остальные. Ее подруга не пожелала бы для нее такой участи… Остальное пойдет для родственниц всех тех, кто работает в Милтон Хаусе, и пансиона, где она сама обучалась, стало быть. Тут уже девушкам будет весьма лестно. Ведь многие из них, включая даже некоторых учениц, не смогли бы себе позволить подобные одежды. Может им они принесут счастье и изменят их жизнь?

– Что вы… Я не могу, – отнекивалась Ханна. – Куда же мне его носить?

– У тебя же бывают выходные, – не сдавалась Эдит. Она тоже упертая, когда это того требует, и когда вовсе не хочется весь день потеть в бархате.

– Верно, – Ханна извлекла платье из платяного шкафа и приложила к телу.

– У меня есть пара дней, чтобы пощеголять во всех цветах радуги, перед тем, как весь мой выбор будет состоять из одних оттенков мясного, – добавила Эдит. – А тебе, моя дорогая, очень к лицу.

– Просто красный всегда был моим цветом, – заливаясь румянцем, проговорила Ханна.

– Вот и славно! – воскликнула Эдит, извлекая из шкафа наряды других цветов. Она собиралась сегодня перевоплотиться в истинную джипси. Желтое, золотое, фиолетовое, зеленое. Все и сразу! И этого у нее никто не отнимет.

– Благодарю вас, мисс Эдит, – горничная свернула подарок в аккуратный квадрат и уложила его пока что на кровать. – Что нибудь еще?

– Не стоит благодарности. Нет, на этом все, спасибо.

Ханна сделала книксен, устроила платье на своем предплечье, как истинный матадор – знамя, собрала перепачканные простынки мальформа другой рукой и удалилась.

Эдит с облегчением выдохнула. Ей отчего-то стало даже приятно оказаться одной. Одной… Теперь она не одна. И никогда не будет таковой. Она повернулась к мальформу в его постельке, а затем вернулась к нарядам.

Хотя до этого мысль о том, что она снова останется наедине с отражением своего разума и души, пугала до мозга костей, сейчас та уже не ощущалась такой нестерпимо жуткой. Наверное, она устала от общества Ханны, та вела себя точно так же, как и Аддерли. Хотела от нее большего, чем Эдит могла бы дать им всем. Сколько времени еще пройдет, чтобы она сама приняла себя в роли ренвуара? Вдруг это и вовсе не произойдет?

Шаг за шагом. Эдит спускалась по лестнице со второго этажа, осторожно неся мальформа. Тяжело, но физическое переутомление ей не повредит, это поможет ей провалиться вечером в сон без лишних ментальных терзаний.

Знаете, когда ваш мозг так переутомился, а корпус и конечности – нет. Обычное дело для благородных дам, которые ничего не делают. И потом ты не можешь уснуть, потому что тело не получило должную порцию движений, разум просит его угомониться, но оно непослушно ворочается в постели, то и дело поднимается, чтобы попить воды, а может и прокрасться на кухню. Эдит просто предчувствовала, что если не утомится телом, то точно не сможет спать спокойно. Ночь могла готовить для нее свои сюрпризы. Маленький мальформ сладко посапывал, но, как знать, вдруг он сумрачное создание? Если Ханна утверждает, что они похожи на детей, то он может просыпаться и реветь всю ночь, требуя внимания и своего отвратительного овутического раствора.

Коридоры с красными стенами и зелеными абажурами при свете дня не напоминали нечто инородное, подводное и немыслимое. Пространство сузилось до привычных широт и высот. Она быстро прошагала по этажу к лестнице с вычурными перилами и балясинами, со стены на нее неодобрительно поглядывали портреты предков. Все в красном. Самодовольные, строгие и напыщенные. Грандиозно величественные, по-королевски. А все из-за того, что так их изобразил какой-то художник. Портреты лгали. Всегда.

Но не одни люди и мальформы на картинах будут взирать на нее подобным образом. Эдит нарядилась точно на карнавал. Нацепила на себя все самое яркое, пестрое и нелепое. Желтое платье расшитое мелкими голубыми цветами и золотыми птицами, лиловая легкая кружевная пелерина, которая не шла ни к селу, ни тем более к городу, зеленые туфли с пряжкой, самая вычурная серебристая брошь, состоящая из переплетающихся колец, золотые серьги с изумрудами, волосы сзади собраны бантом цвета фуксии. Более несуразного наряда и придумать нельзя, но ей это удалось. Битва против системы начинается с осознания, что тебя эта самая система не устраивает.

Ни Ханну, ни Аддерли, ни других слуг и мальформов она не заметила. Уверенно и бойко Эдит промаршировала в гостиную, держа мальформа на чуть вытянутых руках будто блюдо с жареным поросенком.

Тут и там виднелись розы. Алые, багряно-красные и бордовые. Они распустились в своей пышности в маленьких вазах на тумбах и столиках, и в сосудах-амфорах, стоящих на полу.

Запах они дарили нежный и такой дивный, но вот радости своим видом не вызывали. Ей думалось – теперь несколько цветочных лавок опустошены из-за нее, а тот, кого бы эти цветы воистину могли обрадовать, останется ни с чем.

Чувство вины быстро улетучилось и сменилось внутренним бунтарством. Внешне оно уже дало знать о себе не только картинам, но и ее матери. Та сидела за большим столом в одиночестве. На леди Милтон надето платье цвета красного вина с бежевым кружевом. Иногда даже столь рьяным ренвуарам, как она, надоедал нескончаемо красный цвет, оттого в одежде появлялись иные акценты, это не запрещено. Согласитесь, выглядело бы несколько нелепо, если бы и исподнее у ренвуаров обязательно должно быть красным. Или носки с чулками, или шляпа, или булавка, или запонки… Что за чепуха! Уж Эдит точно не собиралась носить абсолютно все кровавое.

– Что это такое, Эдит? – вопросительно воскликнула она, оторвавшись от газеты и явно не оценив ее вид. Вряд ли там на первой полосе уже сообщали всему Вилльфору и провинции Британь о том, что единственная девушка в Милтон Хаус, у которой не имелось мальформа, его обрела. Теперь она абсолютно ничем не отличается от всех, кто тут жил. Но, возможно, в колонке новостей в завтрашнем выпуске “Морнинг Кроникл” будет сказано об этом.

Эдит не ответила матери, а просто покружилась на месте, прижимая его к себе.

Та вздохнула, устало отложив пенсне и газету. Теперь дочь, замерев на месте, отметила, что в таком же возрасте будет похожа на нее. У девушки голубые глаза матери и такие же волосы, правда их пока что не подернула паутина седины. Вдруг в будущем сама Эдит так же будет сидеть за чтением газеты на этом же самом месте, вопросительно изгибать бровь и раздувать крылья носа, негодуя от поведения собственного ребенка, который отказывается носить красное?

Ей стало немного стыдно, поэтому она подошла и поцеловала мать в теплую, но сухую щеку. На влажных розовых губах осталась пыльца пудры. Эдит стерла ее рукавом, а леди Милтон пальцами поправила свой туалет в том месте, где кожа ее лица стала не такой по-благородному белой. После она достала из портсигара папиросу и, установив ту в золоченый вилкообразный мундштук с маленьким рубином, закурила, свободной рукой размахивая спичкой. Запах серы быстро испарился, сменяясь зловонием табачного дыма. Никакие розы не смогли бы скрыть его. В свете солнца витиеватые фигуры и кольца, окружившие леди Милтон, напоминали тающих ночных призраков.

Эдит поморщилась:

– Не кури при ребенке! – воскликнула она. – Поздравляю, ты стала бабушкой!

Мать уже покончила с завтраком – яйцо всмятку и “Эрл Грей”, сорт чая, названного в честь премьер-министра Чарльза Грея, который ныне давно ушел на покой, безутешно силясь реформировать Британь под управлением франкийских королев. А теперь наступила следующая часть ее утреннего ритуала – чтение газеты, курение и перелистывание произведения Александра Дюма про Трех Мушкетеров, сопровождаемое возгласами о том, что в этой фантастической книге ничего не говорится про мальформов.

Эдит не особо интересовали франкийские писатели и приключения кавалеров, размахивающих своими шпагами, “один за всех, все за одного”, это уж слишком напоминало Единство, даже если про мальформов там ни слова.

Сейчас она собиралась всему этому помешать. Раз уж ее жизнь кардинально переменится отныне, то и матушкина тоже. Она собиралась нарушить привычный для той уклад.

На удивление мать послушалась и потушила свою папиросу, докурив ту лишь наполовину, а “Три Мушкетера” остались лежать в стороне.

– Можно? – поинтересовалась леди Милтон, протягивая руки.

Эдит вручила той долгожданный дар Первозданного.

– Все могло быть куда хуже, – изрекла мать, изучая маленького мальформа. Тот продолжал спать и сладко улыбался во сне. Интересно, какие они видят сны?

Никаких зловещих метаморфоз вновь не произошло.

“Все чудовища днем исчезают”.

В руках матери пребывал все тот же милый розовенький младенец с тремя крепко сомкнутыми глазками. Его третий глаз и вовсе казался незаметным, сейчас девушка обратила внимание, что веки на нем без ресниц, в то время как два других густо усеяны светлыми волосками.

Мать удовлетворила свой интерес и вернула дитя дочери. С нее хватит. Это обязанность Эдит заниматься им.

– А где Аддерли? – поинтересовалась девушка. Не то чтобы ей стало слишком интересно или любопытно, но она просто спросила.

– Сэр Аддерли, – поправила ее мать. – Прояви почтение.

– Да, прости, сэр Аддерли, – с нажимом исправилась Эдит.

Мальформы знатных ренвуаров получали их же титулы, но это не значит, что она должна называть его “лорд Аддерли от Милтонов”. Мать права, неотменно, к старшим следует обращаться с должным почтением, но ей не до этого.

– Поехал за форм-доктором. Они скоро прибудут… – мать взглянула на карманные часы. Эдит тоже. Сейчас стукнуло одиннадцать с небольшим.

– Хорошо, – вздохнула она. А что еще оставалось сказать?

По строгому и сухому лицу матери трудно понять радовалась ли она на самом деле, гордилась ли или чувствовала что-то еще. Она глянула на портрет отца, висящий за спиной леди Милтон. Он тоже лгал. Отец в последние годы жизни выглядел каким-то бумажным, серым, изможденным. Тут же он игриво улыбался из-под фактурных усов, шевелюра его блестела изящными мазками масла, глаза горели голубым огнем. Уж он точно радовался за Эдит и ее вуаритет.

– Он бы тобой гордился, дорогая… – как-то уж тоже совсем по-бумажному прошуршала мать.

Эдит молча кивнула, она сомневалась в том, чтобы отец ее всецело поддержал в ее нежелании быть ренвуаром. Но его с ними нет, поэтому она вольна думать про его возможное поведение иначе. Это может помочь. Ей вспомнилось, что даже ложные надежды – это все-таки надежды, а они помогают если уж не яростно бороться, то верить, покуда не придется смириться.