Текст книги "Зорге. Подвиг и трагедия разведчика"

Автор книги: Сергей Голяков

Соавторы: Михаил Ильинский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 38 страниц)

Для того чтобы объяснить, что он имел в виду под моральным коммунизмом, Мацуока привел в пример свою собственную семью. Но японская идея морального коммунизма была низвергнута пришедшими с Запада либерализмом, индивидуализмом и эгоизмом.

Однако в Японии есть еще люди, хотя их и меньшинство, которые достаточно сильны, чтобы успешно бороться за восстановление старого кредо японцев. Эта идеологическая борьба в Японии чрезвычайно сильна. Но те, кто борется за восстановление старого идеала, убеждены в своей конечной победе. В основном англосаксы ответственны за проникновение вышеупомянутой западной идеологии. Для восстановления старого, традиционного японского идеала Япония вынуждена поэтому бороться против англосаксов. Также и в Китае она борется не против китайцев, а против Великобритании в Китае и китайского капитализма в Китае.

Он объяснил Сталину, что Советы, со своей стороны, тоже борются за что-то новое и он верит в то, что будет возможно урегулировать трудности, существующие между Японией и Россией после поражения Британской империи. Он обрисовал англосаксов как общих врагов Японии, Германии и Советской России".

Понятно, что такие хитрые, нелепые высказывания не могли сбить с толку Иосифа Виссарионовича Сталина.

Так что же, единственной темой Мацуоки в Кремле был "моральный коммунизм" японского империализма? Нет, в конце концов японский министр перешел к делу.

Вот как это выглядело в его изложении в рейхсканцелярии в Берлине. Он (Мацуока) предложил русским заключить пакт о ненападении, на что Молотов ответил предложением подписать соглашение о нейтралитете. В Москве он должен был первым предложить заключение пакта о ненападении. Он хотел воспользоваться этой возможностью и для того, чтобы побудить русских уступить северную часть Сахалина. Там нефтяные источники, а русские затрудняют их эксплуатацию. Мацуока считал, что на этих месторождениях можно добыть 2 миллиона тонн нефти, и он предложил русским купить у них Северный Сахалин.

На вопрос Риббентропа, готовы ли русские продать эту территорию, Мацуока ответил, что это оказалось весьма сомнительным. Молотов на этот счет даже спросил его: "Это что, шутка?"

Но Мацуока не все рассказал немецким друзьям. И для этого у него были серьезные основания.

Во время первого визита в Москву он заявил, что ему даны полномочия заключить пакт о ненападении, что же касается договора о нейтралитете, то он должен сначала запросить мнение своего правительства, а о результатах сообщит на обратном пути из Берлина в Токио. Но это было лишь отговоркой: уже в Москве Мацуока мог в течение нескольких часов обменом шифрованными радиограммами решить этот вопрос. Все дело в том, что надо было выяснить мнение Берлина по этому вопросу.

25 марта Мацуока покинул Москву и 27-го появился в рейхсканцелярии. Он, разумеется, не знал тогда того, что узнал только в 1946 году в тюрьме Сугамо: еще 3 марта того же 1941 года Гитлер издал совершенно секретную директиву, в которой, в частности, говорилось:

"Целью сотрудничества, основанного на пакте трех держав, является вовлечение Японии, возможно скорее, в активные операции на Дальнем Востоке. Большие силы Англии будут связаны этим, и центр внимания США будет перенесен на Тихий океан… План "Барбаросса" создает особенно благоприятные политические и военные предпосылки для этой цели.

Нужно быстро разбить Англию и тем самым удержать Америку от вступления в войну…

Захват Сингапура – опорного пункта Англии на Дальнем Востоке – станет решающим для успеха всей войны, которую ведут три державы…".

Только в тюрьме Сугамо американский следователь ознакомил Мацуоку и с другим совершенно секретным документом – докладом главнокомандующего германским флотом гросс-адмирала Редера фюреру, датированным 18 марта 1941 года.

"Япония должна действовать возможно скорее, чтобы захватить Сингапур… Япония готовится к этой операции, но, согласно заявлениям японских офицеров, она проведет ее только в том случае, если Германия осуществит высадку в Англии. Следовательно, Германия должна сосредоточить все свои усилия, чтобы понудить Японию действовать немедленно.

Согласно заявлению адмирала Номуры, министр Мацуока испытывал большие затруднения по русскому вопросу и сделает запрос специально об этом. Поэтому главнокомандующий морскими силами в личном разговоре с фюрером рекомендует осведомить Мацуоку о планах в отношении России".

В ходе бесед в рейхсканцелярии Гитлер и Риббентроп, возможно по совету Редера, убеждали Мацуоку, что Япония может спокойно начать агрессию на юге, не опасаясь за свой тыл на севере. Эту мысль настойчиво внушали японскому министру и фюрер, и Риббентроп.

Из Берлина Мацуока информировал Токио о планах рейха. В этой ситуации для правительства Коноэ, которое в то время готовилось к вторжению в Южный Индокитай и Голландскую Ост-Индию и по-прежнему стремилось к покорению Китайской Республики, пакт с Советским Союзом о нейтралитете был вполне приемлемым.

7 апреля 1941 года Мацуока снова появляется в Кремле, имея в портфеле полномочия своего правительства о заключении советско-японского пакта о нейтралитете.

7, 9 и 11 апреля состоялись три встречи Мацуоки с Молотовым.

Задача японского министра заключалась только в том, чтобы, не выказывая излишней торопливости, закончить переговоры в наиболее короткий срок.

Мацуока снова поставил вопрос о Северном Сахалине. Тогда советская сторона напомнила о несправедливости Портсмутского договора, навязанного Японией царской России в 1905 году, и о целесообразности теперь для обеих сторон в интересах добрососедства пересмотреть некоторые его статьи. Мацуока тотчас забыл о сахалинском вопросе. Он стал настаивать на обязательстве уважать территориальную целостность и независимость Маньчжоу-Го, на что ему для Советской России выдвинули в ответ требование об аналогичной гарантии для Монгольской Народной Республики.

12 апреля состоялась четвертая встреча со Сталиным и Молотовым. Пакт о нейтралитете был принят, и 13 апреля 1941 года в Кремле состоялось его торжественное подписание.

В тот же день Мацуока покидает советскую столицу. В сообщении о его отъезде, как всегда, перечислялись официальные лица, провожавшие высокого гостя на Ярославском вокзале. Затем указывалось: "Перед отходом поезда на вокзал приехали тов. И.В. Сталин и тов. В.М. Молотов, которые попрощались с г. Мацуока".

Лицо японского министра расплылось в широкой улыбке: приезд Сталина на вокзал говорил о том значении, которое придавало советское руководство пакту в условиях того времени. Мацуока решил не остаться в долгу. В тот же день из Ярославля он послал две телеграммы.

С т а л и н у: "…Я верю, что этот пакт окажется источником вдохновения для обеих наших наций в проведении внешней политики, которая отныне будет характеризоваться взаимным доверием и дружбой".

М о л о т о в у: "Подписанным сегодня пактом мы направили наши нации на новый путь дружбы. Я верю, что этот документ послужит нам маяком в улучшении наших отношений… Я уношу с собой только очень приятные воспоминания о своем временном пребывании в вашей великой стране".

21 апреля с пограничной станции Маньчжурия Ёсукэ Мацуока дал сразу три телеграммы. Первая – в редакцию газеты "Правда":

"В тот самый момент, когда я покидаю пределы Советского Союза… я хочу выразить через любезное посредничество вашей газеты народам Советского Союза свою искреннюю благодарность за оказанное ими внимание и гостеприимство за все время моего проезда через СССР и пребывания в его прекрасной столице – Москве.

Я уношу с собою только самые приятные воспоминания об этом сердечном приеме, оказанном мне правительством и народами СССР, а равно самое положительное впечатление от того гигантского достижения, какое я наблюдал на этот раз во всех отраслях государственной и народной жизни Советского Союза в сравнении с тем, что было 8 лет тому назад, когда я был в Советском Союзе проездом в Женеву".

Вторая телеграмма адресовалась И.В. Сталину:

"…Прошу разрешить мне заверить Вас, что я уношу с собой самые приятные воспоминания о своем временном, явившемся наиболее долгим в течение моей нынешней поездки пребывании в Вашей великой стране, где я был удостоен сердечного приема и где я с восторгом и пониманием увидел прогресс, достигнутый в жизни народов СССР.

Сцена нецеремонных, но сердечных поздравлений по случаю подписания Пакта останется, без сомнения, одним из счастливейших моментов моей жизни, а любезность Вашего Превосходительства, выразившаяся в Вашем личном присутствии на вокзале при моем отъезде, всегда будет оцениваться как знак подлинной доброй воли не только по отношению ко мне одному, но так же и к нашему народу.

Я могу так же добавить, что девизом всей моей жизни было и будет всегда быть верным своим словам".

Третью телеграмму Мацуока направил Молотову.

В день ратификации пакта о нейтралитете – 25 апреля 1941 года – он послал еще две телеграммы, льстивые и лицемерные.

С т а л и н у: "…Я не сомневаюсь и верю в то, что благодаря содействию Вашего Превосходительства взаимоотношения между Японией и Советским Союзом еще более укрепятся. Пользуясь этим случаем, повторяю, что надолго останется в моей памяти как приятнейшее воспоминание о том, как мы без дипломатических условностей, после прямых и ясных бесед, завершили встречи, а равно о том, как у нас, после подписания Пакта, в дружественной и непринужденной обстановке состоялся обмен добрыми пожеланиями".

М о л о т о в у: "…Я снова подтверждаю клятвой девиз, соблюдаемый мною много лет, быть до конца верным своим словам… Надолго останется в моей памяти как одно из приятнейших воспоминаний та радостная атмосфера, которая создалась вокруг г-на Сталина после подписания Пакта".

* * *

Генерал Ойген Отт сопровождал Мацуоку в его поездке в Берлин. Он присутствовал на беседах Гитлера и Риббентропа с японским министром. Вместе с ним в конце апреля Отт вернулся в Токио. С кем, как не с Рихардом Зорге, поделиться сенсационными новостями, привезенными из Берлина?.. И целый вечер, до глубокой ночи, посол говорил, говорил… а Зорге напряженно слушал и запоминал, запоминал каждое слово, включая ставшую известной фразу Мацуоки: "Тут не поможет никакой пакт о нейтралитете".

Наутро в Москве знали обо всем, что произошло в рейхсканцелярии во время визита Мацуоки в Берлин, и с абсолютной точностью.

* * *

Положение, которое Зорге занимал в немецкой колонии, не только давало ему широкие возможности и независимость, но и налагало массу обременительных обязанностей. Без Рихарда не обходился ни один мало-мальский прием в германском посольстве или немецком клубе. И, разумеется, Зорге был всегда непременным участником "вечеров берлинцев".

Эти вечера устраивались в парадных залах посольства раз или два в год "для поднятия патриотического духа" немцев. Обычно они приурочивались к приезду какого-нибудь эмиссара Гитлера или "бонзы" из Министерства иностранных дел.

Вот и теперь, отправляясь на очередной такой вечер, Рихард знал: среди гостей будет какой-то высокий чин из Генштаба, "специалист по России". Накануне Отт сказал Зорге, что этот офицер ехал в Токио через Советский Союз и "хорошо смотрел по сторонам". Это означало: во время своего длительного путешествия офицер собирал разведывательную информацию. Но какую именно – посол не сообщил. Зорге не стал у него спрашивать: узнать это от самого "гостя" вернее.

В большом посольском зале для торжественных приемов собралась почти вся немецкая колония. В центре на массивном столе из голых досок возвышался огромный дымящийся котел. У котла, одетый в накрахмаленные белые поварские халат и высокий колпак, стоял улыбающийся Рихард и продавал национальные, баварские сосиски. Один за другим к нему подходили гости. Многие из присутствующих были увешаны орденами и знаками отличия за безупречную службу и особые заслуги перед рейхом.

Скоро пиво и шнапс подняли настроение. Образовались оживленные группы "по интересам".

Когда публика наконец насытилась и начались танцы, Рихард сбросил с себя маскарадное одеяние и принял участие в общем веселье. Он пригласил первую же даму – ею оказалась Хильда, секретарь Отта, – и закружился с нею в вальсе. Одетая в черное бархатное платье, раскрасневшаяся и возбужденная, Хильда была на верху блаженства. Их встречи всегда были такими короткими, и каждый миг теперь приносил ей невыразимое удовольствие. Но Рихард танцевал почти машинально. Его внимание было занято совсем другим. В этой роящейся толпе нужно было поскорее отыскать генштабовского офицера. Рихард вальсировал круг за кругом, внимательно обводя взглядом присутствующих. В дальнем конце зала, положив ноги на бархат стоявшего напротив кресла, блаженно храпел военно-морской атташе Венеккер. Пуговицы его сюртука были расстегнуты. Какие-то молодые люди тянули посольских стенографисток к выходу. Но приезжего офицера нигде не было. Куда-то запропастился и Отт.

Музыка кончилась. Рихард раскланялся с раскрасневшейся Хильдой и хотел было отправиться на поиски Отта, когда его вдруг окликнул майор Кречмер.

– Неужели вам не надоел весь этот бедлам, Зорге? – спросил майор с обычной для него бесцеремонностью. – Кстати, вы для чего-то нужны его превосходительству. Вот вам благовидный предлог, чтобы смыться.

Рихард удивленно приподнял бровь:

– Вы, кажется, хватили лишнего, майор. У меня нет ни малейшего желания покидать эту волнующую встречу лучших представителей нашей великой нации…

Кречмер оторопел и скрылся в толпе. Рихард еще раз оглядел зал. Человека, которого он искал глазами, по-прежнему не было.

"Значит, он у Отта", – решил он и пошел к послу.

* * *

– А вот и доктор Зорге! Знакомьтесь!

Поджарый человек с тонким профилем, впалыми щеками привстал со стула:

– Полковник Шильдкнехт.

– Рихард Зорге, корреспондент "Франкфуртер цайтунг".

– Скажите, дорогой Рихард, нет ли у вас каких-либо срочных дел в России? – заговорил Отт после этого обмена приветствиями.

– Мне кажется, что господин посол всегда осведомлен о целях своих подчиненных, – ответил Рихард, скрывая крайнее недоумение.

– Я рассчитываю на это, – самодовольно улыбнулся Отт. – Но вот господин полковник настоятельно рекомендует мне освободить вас от всего на свете и отправить в гости к русским. Он считает, что такой бесценный наблюдатель, как вы, мог бы с большой пользой провести там несколько недель и собрать за это время интересующий вермахт материал. Как вам нравится такое предложение?..

– Россия – загадочная страна, а загадки всегда будоражат воображение, – ответил Рихард. – Но боюсь, что ведомство господина полковника серьезно заблуждается, останавливая свой выбор на мне. Моя стихия – Восток. К тому же я совершенно не готов к выполнению особых поручений.

– Я ценю вашу скромность, доктор Зорге, – вмешался в разговор Шильдкнехт, – но вы явно преувеличиваете трудности. Все гораздо проще. Вот вам пример. Стоило мне один раз проехаться по Транссибирской магистрали, и я получил полное представление о ее пропускной способности. Разъезды, стрелки, станционные сооружения для опытного глаза – это настоящий свод сведений. Теперь мы знаем об этой артерии русских абсолютно все.

– Поздравляю вас, полковник. Надеюсь, что Рыцарский крест вам обеспечен, – сказал Рихард. – Беда только в том, что я не создан для такой работы. Будь я на вашем месте, я наверняка проспал бы половину разъездов, не говоря уже о стрелках. Ведь ничто так не убаюкивает, как стук колес…

Громче всех рассмеялся Отт. Ему понравилась шутка Рихарда.

– Я уже говорил вам, полковник, что доктор Зорге слишком нужен здесь, в Токио. А уж если вам так хочется воспользоваться его услугами, то я не буду возражать, если он проинформирует вас обо всем, что касается здешних дел. Смею вас заверить, господин полковник, что вы получите самые точные и исчерпывающие сведения.

Полковник Шильдкнехт, казалось, только того и ждал. Один за другим посыпались вопросы. Рихард обстоятельно отвечал на них. За долгие годы работы в Токио он уже привык к такого рода доверительным беседам. Знал он и другое: в Берлине внимательнее всего прислушивались к таким сообщениям, которые там хотелось услышать. Чаще всего такого рода сведения расходились с истиной, но об этом там никто не догадывался. Зорге прекрасно знал, что именно хотели услышать в Берлине, и поэтому многие из германской разведки в Токио считали его "незаменимым человеком". Он для них служил не просто источником информации – он считался "безоговорочным авторитетом", знания, опыт и осведомленность которого всех восхищали. И вот в Берлин летели секретные донесения и доклады со стереотипными фразами: "Зорге сказал…"., "По мнению господина Зорге…"., "По данным господина Зорге…".

Постоянное соперничество и подозрительность, царившие среди приближенных к Гитлеру нацистских главарей, привели к тому, что многие из них старались иметь своих шпионов как внутри Германии, так и за ее пределами. Министр иностранных дел Германии фон Риббентроп, боясь подвохов со стороны Гиммлера, Бормана и прочих "коллег", создал собственную разведку. Для этого он превратил в осведомителей почти весь персонал своего министерства. В этом помогало ему доверенное лицо – старый дипломат, убежденный нацист Герман Хеньке. Хеньке подбирал надежных людей, когда инструктировал их. Фамилия посла Отта в его обширном досье стояла на одном из первых мест. Из Токио приходила такая информация, которая часто вызывала неподдельное воодушевление у Риббентропа. Иногда посол называл источник своей осведомленности: "…заслуживающий полного доверия доктор Зорге". Опираясь на информацию "от Зорге", министр удивлял фюрера своей прекрасной осведомленностью в дальневосточных делах.

Но сбором внешнеполитической информации занимались, по меньшей мере, еще три ведомства рейха. Одно из них, так называемую Организацию зарубежных немцев – АО, возглавлял гаулейтер Боле. Он обслуживал Мартина Бормана и лично фюрера. И вот, отыскивая надежные источники информации в Токио, агенты Боле натыкались все на того же "надежного человека" – Рихарда Зорге.

К знаменитому немецкому журналисту приходили и сотрудники гиммлеровского шпионского центра – люди гестапо. Гестапо в Токио руководил полковник Мейзингер. В посольстве он занимал официальный дипломатический пост – атташе полиции.

Йозеф Мейзингер – один из подручных шефа управления безопасности Гейдриха, правая рука гестаповца Мюллера. Приехал он в Токио всего лишь несколько месяцев назад, известный уже всем как палач Варшавы. Его сторонились даже единомышленники. Сам он в открытую бахвалился своей жестокостью, повторяя слова Геринга: "Я не имею совести, моя совесть Адольф Гитлер".

Здесь, в Токио, он установил тесные связи с кемпэйтай и Министерством внутренних дел Японии. Он из кожи лез, чтобы оказаться на дружеской ноге с влиятельным и столь осведомленным корреспондентом "Франкфуртер цайтунг". Он всецело доверял Зорге. Рихард искусно играл свою роль. Держался с ним по-приятельски, называл не иначе как "ангелочком". Шефа полиции интересовали сведения о крупных политических деятелях Японии, их слабостях, пороках, подробностях интимной жизни. Зорге давал разные и даже весьма нелестные характеристики многим японским милитаристам, на которых собирались делать ставку в Берлине.

Вполне естественно, что информация, поступавшая по всем этим каналам в Германию, бросала тень на дружеские узы между Токио и Берлином. Партнеры по агрессии относились друг к другу все более подозрительно. Да и само окружение Гитлера расходилось в оценках политики и намерений Японии. Между руководителями нацистских ведомств то и дело вспыхивали раздоры и распри из-за ошибок и просчетов в дальневосточной стратегии.

А "надежный человек" – Рихард Зорге – старался каждый контакт с людьми военной, дипломатической, партийной или гестаповской разведки использовать для того, чтобы и получить от них какие-либо новые данные о планах нацистов, и сеять сомнения и подозрительность в их среде.

Он не изменил себе и на этот раз. Подробно отвечая на все вопросы, интересовавшие полковника Шильдкнехта, он незаметно для него взимал с него дань за свои услуги.

Полковник был профессиональным разведчиком, а потому не отличался словоохотливостью. Говорил скупо, придавая вес каждой своей фразе. И вот в конце сообщил весть, от которой Рихард похолодел:

– В Берлине заканчивается разработка плана нападения на Россию.

Рихард призвал на помощь все свое самообладание. Вот она, одна из тех минут, когда от разведчика требуется величайшее искусство скрывать истинные чувства, не выдавать огромного внутреннего волнения. Но как проглотить этот подступивший к горлу комок, если прямо в упор на тебя смотрят внимательные глаза очень зоркого, опытного врага?

– Выходит, вы уговаривали господина посла отправить меня к русским в каске и с солдатским ранцем за плечами? – как можно непринужденнее, весело спросил Рихард.

– О нет! – Полковник отхлебнул из рюмки глоток коньяку. – В вашем распоряжении еще достаточно времени, чтобы не застать там войну. Пока у нас дела в Европе. А воевать на два фронта фюрер не намерен. Подобные "эксперименты" слишком дорого обходились немцам в прошлом. – И он, сделав многозначительную паузу и понизив голос, сказал: – Война против России начнется тотчас после окончания войны в Европе…

* * *

"Вечер берлинцев" все еще продолжался, но Рихарду не хотелось возвращаться в зал. Он был слишком взволнован: война стоит у порога его дома. В Москве должны знать: враг уже приготовился к коварному прыжку.

Он ускорил шаги. Нужно немедленно разыскать Клаузена. Быть может, он все еще там, в зале? Но в зале Макса не оказалось. Тогда в саду? Тут Рихард слышит, как его окликают сразу несколько голосов. Подвыпившие сотрудники посольства требуют, чтобы он обязательно выпил с ними в честь "народного единения". Все подошли к стойке, подняли бокалы. Кто-то полез к нему целоваться.

"Где Клаузен?.."

Наконец Рихард в саду. Радиста нет и здесь. Зорге достает блокнот. На листок ложится текст срочного донесения. Рискованно? Да, но Рихард любил работать "на остряка". И пока не проиграл ни одного раза…

В посольстве встречали еще одного гостя из Берлина – посланника Нидэмэйера. Хотя он в безукоризненном смокинге, но Рихард по его манере держаться словно бы видел на его плечах погоны.

Нидэмэйер являл собою двух лиц – дипломата и полковника Генерального штаба. Едва переступив порог посольства, он поспешил узнать, где корреспондент "Франкфуртер цайтунг": гость привез рекомендательное письмо от бывшего посла в Японии Дирксена, в котором тот просил Зорге всячески опекать своего друга.

Нидэмэйер без обиняков выложил Рихарду, что ему поручено установить, в какой мере империя сможет принять участие в предстоящей войне рейха против СССР.

– Вопрос ставится теоретически или конкретно? – осведомляется Зорге.

– Какие там теории? В Берлине принято окончательное решение. Мы должны устранить всякую опасность, угрожающую Германии с востока. Кроме того, нам нужны хлеб и сало Украины и два миллиона пленных для использования их в промышленности и на сельскохозяйственных работах в рейхе. Медлить нельзя. Фюрер считает: если нынешний благоприятный момент будет упущен, то другого такого не представится.

Доверительные разговоры с новым берлинским гостем, с Оттом и другими сотрудниками посольства, а итог их – донесение, которое Клаузен 6 мая незамедлительно передал в Центр.

В Токио объявился вдруг старый знакомец Зорге Шолль, бывший военный атташе. Теперь он получил повышение – звание подполковника и новое назначение, хотя и на прежней должности, в Таиланд. У него не могло быть тайн от друзей, с которыми бок о бок работал несколько лет. Гордый своей осведомленностью, он сообщил совершенно секретные сведения о сосредоточенных германских войсках на границе с Советским Союзом!..

Агентурное сообщение "Рамзая" из Токио от 21 мая 1941 г.

Начальнику Разведуправления Генштаба Красной армии

Новые германские представители, прибывшие сюда из Берлина, заявляют, что война между Германией и СССР может начаться в конце мая, так как они получили приказ вернуться в Берлин к этому времени.

Но они так же заявили, что в этом году опасность может и миновать. Они заявили, что Германия имеет против СССР 9 армейских корпусов, состоящих из 150 дивизий. Один армейский корпус находится под командованием известного Рейхенау*. Стратегическая схема нападения на СССР будет взята из опыта войны против Польши.

* Р е й х е н а у Вальтер (1884–1942) – генерал-фельдмаршал (1940), командующий войсками немецкой 61-й армии (1940–1941), затем группой армий "Юг" (декабрь 1941 – январь 1942).

ЦА МО РФ. Оп. 24127. Д 2. Л. 381.

Пометы: "9 запросов "Рамзая"". На № 125: уточните – корпусов или армий. Если корпусов, то не вяжется с понятием корпуса. Д.Голиков. Ответ дан согласно резолюции. 23.05.41 г.".

Второе за сутки агентурное донесение "Рамзая" из Токио от 1 июня 1941 г.

Начальнику Разведуправления Генштаба Красной армии

Ожидание начала германо-советской войны около 15 июня базируется исключительно на информации, которую подполковник Шолл привез с собой из Берлина, откуда он выехал 6 мая в Бангкок. В Бангкоке он займет пост военного атташе.

Отт заявил, что он не мог получить информацию по этому поводу непосредственно из Берлина, а имеет только информацию от Шолля.

В беседе с Шоллем я установил, что немцев в вопросе о выступлении против Красной армии привлекает факт большой тактической ошибки, которую, по заявлению Шолля, сделал СССР.

Согласно немецкой точке зрения, тот факт, что оборонительная линия СССР расположена в основном против немецких линий без больших ответвлений, составляет величайшую ошибку. Она поможет разбить Красную Армию в первом большом сражении. Шолль заявил, что наиболее сильный удар будет нанесен левым флангом германской армии. (И.В. Сталин считал, что основной удар угрожал Украине. – Авт.)

ЦА МО РФ. Оп. 24127. Д. 2. Л. 422.

Понятно, подобного рода телеграмма не могла скрасить воскресное утро в Генштабе Красной армии. Начальник Разведупра Голиков отреагировал лишь 3 июня 1941 года такой резолюцией:

"№ 5. Пошлите "Рамзаю" след. запрос:

Прошу сообщить: 1. Более понятно сущность большой тактической ошибки; 2. Ваше собственное мнение о правдивости Шолля насчет левого фланга".

К чему могло привести "собственное мнение" даже в незначительном случае, понимал тогда не только разведчик, тем более такого уровня, как Зорге… А то шифродонесение из Токио от 1 июня 1941 года попало в перечень сомнительных и дезинформационных сообщений, которые накапливались в ящике "Обвинительный материал против Зорге". Наполнял этот ящик разведдонесениями Рихарда Зорге товарищ Голиков…

* * *

В Москву стекалась информация из самых разных источников, которых было несколько сотен и три-четыре десятка самых ценных во всем мире. Из разведмозаики складывалась общая картина положения на каждый день. Вот некоторые секретные материалы и донесения разведки в канун начала войны.

Справка 1 Управления НКГБ СССР по сообщению "Захара"

№ 106

2 апреля 1941 г.

"Старшина" встретился с "Корсиканцем"*. "Старшина" сообщил о полной подготовке и разработке плана нападения на Советский Союз его учреждением.

План состоит минимально из следующего: налеты авиации сконцентрируются на важных объектах хозяйственного и военного значения. Поскольку ввиду разбросанности советской промышленности на огромной территории бомбардировкой в небольшой срок вывести страну из нормальной военно-хозяйственной жизни нельзя, то авиация немцев по оперативному плану концентрирует свой удар на железнодорожные узловые пункты центральной части СССР, места пересечения железных дорог в направлениях юг-север и восток-запад.

Планом предусмотрено в первую очередь воздушными бомбардировками парализовать следующие железнодорожные магистрали:

1) Тула – Орел – Курск – Харьков;

2) Киев – Гомель;

3) южная линия, идущая через Елец;

4) южная линия, идущая через Ряжск.

Эти линии, пересекающиеся с путями восточного и западного направлений, явятся объектом бомбардировок первой очереди. Этим планом немцы хотят парализовать экономические артерии северо-южного направления и воспрепятствовать подвозу резервов с востока на запад.

Объектами бомбардировки немецкой авиации, по заявлению "Старшины", в первую очередь будут электростанции, особенно Донецкого бассейна, моторостроительные, шарикоподшипниковые заводы и предприятия авиационной промышленности в Москве. "Старшина" подтверждает, что авиационные базы под Краковом являются одним из основных исходных пунктов воздушных налетов на СССР.

Геринг в своей последней встрече с Антонеску потребовал от него 20 дивизий для участия в антисоветской акции. "Старшина" заверяет в достоверности этих данных, которые он получил из документов, проходивших через его руки в его учреждении. Документально "Старшине" известно о полной готовности к нападению, но решен ли вопрос окончательно о проведении акции Гитлером, ему неизвестно.

Информированные лица из государственных учреждений и офицерских кругов говорят, что нападение на Советский Союз должно состояться.

Сам "Старшина" не уверен полностью, что акция совершится. Из разговоров со своим другом майором Г., который работает в отделе Министерства авиации по разработке оперативных инструкций для личного состава, "Старшина" получил сведения, что акция против Советского Союза совершенно определена и нападение последует в скором времени.

Г. по работе сталкивается с офицерами из Генштаба армии. По его словам, оперативный план армии состоит в молниеносном внезапном ударе на Украину и продвижении дальше на восток. Из Восточной Пруссии одновременно наносится удар на север. Немецкие войска, продвигающиеся в северном направлении, должны соединиться с армией, идущей с юга, этим они отрезают советские войска, находящиеся между этими линиями, замыкая их фланги. Центры остаются без внимания по примеру польской и французской кампаний.

Созданы две армейские группы, которые намечены для выступления против Советского Союза.

В Румынии немецкие войска сконцентрированы на советской границе. Всем армейским частям приданы сильные соединения разведывательной и штурмовой авиации, так как большое значение уделяется совместным действиям авиации и армейских частей.

Финляндия должна так же вступить в войну, но ввиду ее слабости первый удар последует не со стороны Финляндии, как одно время предполагалось, а из Восточной Пруссии. Выступление весной немцы считают наиболее благоприятным временем, так как состояние советских аэродромов в это время затруднит действия русской авиации.