Текст книги "Россия: точка 2010, образ будущего и путь к нему"

Автор книги: Сергей Кара-Мурза

Соавторы: Владимир Патоков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

С.Г. Кара-Мурза В.В. Патоков
Россия: точка 2010, образ будущего и путь к нему

Вступительное слово

Книга С.Г. Кара-Мурзы и В.В. Патокова дает емкий анализ положения современной России и предлагает конкретные решения по его улучшению, а также выгодно отличается своим научным и профессиональным подходом от скороспелых рецептов, навязываемых обществу под видом современной экономической и политической мысли определенными элитами, которые, похоже, не всегда осознают действительной глубины и тяжести стоящих перед Россией и миром проблем.

Мы стоим на пороге системного кризиса глобального масштаба. XXI век будет началом нового мира, возвращением к переделу земли, воды, человеческих ресурсов, борьбы за простое право жить, существовать и дышать воздухом. Россия подошла к этому переделу на правах слабого. Кризис, подобный тому, в начале которого мы находимся, заканчивается либо качественной трансформацией общества в кардинально новое системное состояние, либо полной ликвидацией старой системы и расчисткой жизненного пространства.

Финансовый и экономический кризис, наблюдаемый сейчас, является только предтечей той бури, которая разыграется в очень скором времени и в странах «Золотого миллиарда». Кризис не только проверит мощь их экономик, но и жизнеспособность самой модели мироустройства. Процессы, начавшиеся в 2008 году, будут лавинообразно нарастать. Россия же в нынешнем её состоянии представляет собой легкодоступный для «мировых хищников» трофей.

В системе координат Запада, Россия – неконкурентоспособная страна, населенная неконкурентоспособным избыточным населением. Мы производим всего 1 % глобального мирового продукта, но при этом владеем 10 % природных богатств. Нынешняя «переходная» экономика России не обеспечивает долгосрочного существования страны. Она носит компрадорский характер, основанный на распродаже ресурсов и отсечении от доступа к этим ресурсам огромной массы населения.

Россия стоит перед выбором – либо отказаться от статуса цивилизации и встроиться в периферию нового мирового порядка, либо подняться до уровня одного из мировых цивилизационных центров. Книга С.Г. Кара-Мурзы и В.В. Патокова предлагает контуры проекта восстановления и будет полезна мыслящим людям России.

Член экспертного Совета комитета Государственной Думы Российской Федерации по безопасности, Президент «Общественного диалога»

Т.Ю. Булах

Введение

Цель данной работы – представить, какой вид примет хозяйственная система России, если к власти придет и осуществит свой среднесрочный проект «правительство патриотов». Это – условное название, не определяющее «цвета знамени» режима. Речь идет о режиме, который сможет изменить намеченный курс, ведущий (быстрее или медленнее) к полной потере Россией ее экономической и политической самостоятельности. На символическом языке такого «правительства патриотов» заговорил В.В. Путин.

Поскольку угасание России в случае продолжения реформ, согласно доктрине «Гайдара-Чубайса», стало бы уже неизбежным, и поскольку верховная власть в ее нынешнем формате и в рамках ее фундаментальной доктрины, видимо, не в состоянии принципиально сменить курс, речь идет об изменении образа хозяйствования, которое может произойти лишь в результате глубокой трансформации правящего режима. Наш абстрактный анализ исходит из предположения, что эта трансформация не только возможна, но и произошла. Она не только возможна, но и произойдет почти неизбежно.

Уточним: речь идет о том проекте, который возможен, только если «правительство патриотов» придет к власти до национальной социально-технологической катастрофы. При лавинообразной катастрофе все проекты, задуманные «из времени статичных процессов», теряют актуальность. Возникает новая система.

Катастрофа эта видится в смутных образах – как глубокий паралич хозяйства в крупных регионах, обеднение массы населения ниже критического уровня, острая нехватка продовольствия и голод, отказ крупных систем жизнеобеспечения, взрывы насилия и очаговая гражданская война. Эти бедствия в такой степени сужают коридор возможностей, что думать о том, как правительство поведет себя после катастрофы, нет нужды – выбора почти не будет. Выходом из хаоса станет лишь мобилизация по типу военного коммунизма.

Вопрос об образе будущей хозяйственной системы имеет смысл лишь в том случае, если удастся снова запустить ту хозяйственную машину, которая нам дана историей. Невозможно перескочить в будущее без того, чтобы обеспечить страну на переходный период жизненно необходимыми средствами на приемлемом для ее воспроизводства уровне.

Анализ будущего включает в себя два взаимосвязанных, но разных проекта:

– проект будущего жизнеустройства (которое возникнет после преодоления неопределенности кризиса);

– проект перехода к нему из нынешнего критического состояния.

Кризис и нормальное развитие – разные модели жизни. То, что неприемлемо или нежелательно в нормальное время, может быть меньшим злом в период кризиса и в переходный период. Однако взаимосвязь этих проектов не менее важна, чем их структурное различие. Действия (и их объяснение) в переходный период определяют вектор движения («поверх зигзагов маршрута») и основные черты образа будущего. Так включается механизм «тяни-толкай» (в спину толкает отрицание кризиса, вперед влечет притяжение образа будущего).

Данная разработка – подход к созданию методологических инструментов и выработке одной из альтернатив такого проекта. Мы отказываемся от детерминизма, априори задающего нам модель идеального образа будущего. Проблему будем излагать на языке жестких («земных») понятий, без туманных идеологических формул вроде дилеммы «капитализм – социализм». При этом исключается детерминизм любого типа – как исходящий из идеологических предпочтений (типа «социализм лучше капитализма» или «демократия лучше тоталитаризма»), так и из веры в «железную необходимость» исполнения объективных законов общественного развития.[1]1
  Здесь главной трудностью при обсуждении и принятии проекта будет давление исторического материализма (вера в «объективные законы развития», присущая как марксизму, так и либерализму).


[Закрыть]Будущее конструируется и строится.

Наша работа по своему жанру – сравнительно подробное и рациональное изложение возможностей построения будущих систем. Их многообразие велико, а путей развития много. Под одной и той же формой, которую многие системы принимают под давлением обстоятельств, часто таятся разные сущности. Для начала анализа надо предположить, что системы хозяйствования обладают значительной гибкостью и степенями свободы, позволяющими им изменяться и принимать разные формы, не нарушаясь в зависимости от знания, интересов и воли политических и хозяйствующих субъектов, от наличия ресурсов и внешних условий.

В момент кризиса возникают обширные зоны неопределенности, поэтому надежно «взвесить» все достоинства и недостатки образа будущего нельзя – массовое сознание внутренне противоречиво. Исходя из этого, на первом этапе анализа лучше решать более простую задачу – определение «поля возможного», отсечение «того, чего не может быть». Это составление перечня непреодолимых объективных ограничений (например, таковыми на среднесрочную перспективу можно считать географические и природные условия для хозяйства России).

Второй этап анализа – установление более мягких, культурных ограничений («того, чего мы категорически не желаем», но что может произойти под давлением непреодолимых обстоятельств). Например, мы не желаем отторжения Северного Кавказа (как сербы не желали отторжения Косова). Но если Россия ослабнет до некоторого порогового уровня, это может произойти.

Важная методологическая установка этой работы заключается в том, что хозяйство – ключевая часть более широкой и сложной системы жизнеустройства.

Россия переживает именно кризис жизнеустройства («системный кризис»). Однако широко бытует ошибочное убеждение, будто выход из кризиса – проблема экономическая, и ответ должны дать экономисты. На деле экономиста можно уподобить инженеру-эксплуатационнику, который обеспечивает нормальную работу данной хозяйственной машины (или же ее подсистемы – смазки, питания и т. д.). Такой инженер часто не знает и даже не обязан знать теоретических принципов всей машины – например, термодинамики как теории тепловой машины. И уж тем более инженер, специалист по дизелям, не обязан знать теории машины совсем иного рода (например, ядерной физики как основы атомного реактора). Когда слушаешь рассуждения экономиста-«эксплуатационника» о российском кризисе, возникает подозрение – а понимает ли он, о чем говорит? Ведь почти все экономисты уходят от вопроса, в чем суть рыночной экономики и ее отличие от того типа хозяйствования, которое стали переделывать.

Глава 1
Можно ли продолжать строительство хозяйственной системы по проекту «перестройка – рынок»?

Хозяйство – большая система. Важное свойство больших систем состоит в том, что это системы развивающиеся. Их прошлое, настоящее и будущее связаны процессами непрерывного развития, траектория которого задается относительно устойчивым «генотипом». Он, однако, может претерпевать более или менее глубокие и обширные «мутации» (реформы и революции). Но для нашей темы самое важное в том, что хозяйственная система, как и все большие системы, вынуждена развиваться и меняться. Если нет развития, происходит деградация.

Период 1999–2007 гг. означал подмораживание разрушительного процесса 90-х годов. Это был спасительный выбор, однако он также стал переходить в застой. Насущно необходим проект движения. Одна из главных задач – определить его пункт назначения («образ будущего») и маршрут перехода. Первый вопрос в решении этой задачи: возможно ли и желательно ли продолжать движение по тому коридору, который задан доктриной реформ, принятой еще в конце 80-х годов ХХ века?

Наш ответ на этот вопрос сводится к следующему.

Минуло 19 лет реформы в России. Этого срока достаточно, чтобы проверить на деле любую программу. Из всего, что сказала о мире и человеке наука ХХ века, из опыта нашей разрухи 90-х годов и мирового опыта первого десятилетия ХХI века следует достаточно надежный вывод: попытка втиснуть Россию в систему переживающей кризис западной цивилизации – утопия, которая не сможет быть реализована, и уже привела к огромным страданиям большинства народа. Продолжение этой попытки умножит эти страдания, но к успеху не приведет.

Первый блок причин лежит вне самой России и должен рассматриваться как объективный фактор, на который мы не можем повлиять. В современной капиталистической системе, построенной по типу «центр-периферия», РФ (одна или в союзе с другими республиками бывшего СССР) не может получить места в центре. Как выразился А.А.Зиновьев, «место занято». Ее реальный выбор: или стать частью периферии Запада (т. е. создать уклады «периферийного капитализма»), или выработать собственный проект, продолжающий траекторию развития России, но возможный и приемлемый в новых реальных условиях.[2]2
  Надо, однако, заметить, что, приняв доктрину, приводящую к превращению РФ в зону периферийного капитализма, идеологи реформ умалчивают о том, что это означает в реальности – они все время сбиваются на рассуждения о том, как мы будем жить при капитализме. Между тем сущность периферийного капитализма изучена досконально, и главное в ней то, что уклад жизни там не является капиталистическим. Точнее, в анклаве капитализма живет очень небольшое меньшинство (в нашем случае это будет правящее сословие и те, кто обслуживает «Трубу»). Остальная часть населения будет выброшена из цивилизации, чтобы жить, грубо говоря, на подножном корме и не тратить необходимую для метрополии нефть.


[Закрыть]

Как это ни печально для части общества, но построить в России экономику западного (англо-саксонского) типа со свойственным ей образом жизни («обществом потребления») невозможно. Разумно принять это ограничение как заданное непреодолимыми условиями (в том числе природными).

Есть и другая фундаментальная внешняя причина. Уже невозможно построить в стране капитализм, имея по соседству агрессивную капиталистическую цивилизацию (Запад). Запад заинтересован в том, чтобы превратить все лежащее за его пределами мировое пространство в зону «дополняющей экономики». Поэтому уже с XVIII века Запад «пожирает» зародыши целостного автономного капитализма вне собственных границ. Это произошло с нарождавшимся капитализмом Египта и Индии, затем Китая и России. Опыт успешного «сохранения» своего капитализма Японией остается уникальным (если только хозяйство Японии можно считать капитализмом).[3]3
  Краткое и убедительно объяснение этому явлению дает востоковед В.В. Крылов в книге «Теория формаций» (М., 1997).


[Закрыть]

Периферийная система мирового капитализма не имеет возможности автономного развития собственного капитализма. Это показали, подходя с разных точек зрения, Карл Маркс и В.И. Ленин, Фернан Бродель и Самир Амин, И. Валлерстайн и В.В. Крылов. Их выводы следует принять как установленный факт.

Второй блок причин порожден реальностью России. Совокупность этих причин (как объективных, так и культурных) хорошо изучена российскими учеными уже с конца ХIХ века, и их замалчивание при выработке доктрины реформ в конце 80-х годов лежит на совести элиты советских обществоведов.[4]4
  Крайним проявлением недобросовестности следует считать лоббирование программы создания в России «фермерства» взамен крупных сельскохозяйственных предприятий. Программы была заведомо обречена на провал и вела к разрушению отечественного сельского хозяйства. Это прямо вытекало из трудов всей российской школы экономистов-аграрников, сложившейся уже в конце Х1Х века, а также из всего исторического опыта аграрных реформ в России.


[Закрыть]

Наблюдалась поразительная вещь: ни один из ведущих экономистов СССР и РФ никогда не сказал, что советское хозяйство может быть переделано в рыночное хозяйство западного типа. Никто не утверждал также, что в России можно построить экономическую систему западного типа. Главные обществоведы страны не утверждали, что жизнеустройство страны может быть переделано без катастрофы – но тут же требовали его переделать.[5]5
  Общество не должно принимать подобные катастрофические предложения без обоснования и критического анализа с последующим обстоятельным и широким диалогом.


[Закрыть]

Ситуация в интеллектуальном плане аномальная: заявления по важнейшему для народа вопросу строились на предположении, которое никто не решался явно высказать. Никто не заявил, что на рельсах нынешнего курса возникнет дееспособное хозяйство, достаточное, чтобы гарантировать выживание России как целостной страны и народа. Ведь если этого не будет, то уплаченную народом тяжелую цену за реформу уже никак нельзя будет оправдать. Однако, сколько ни изучаешь документы и выступления, никто четко не заявляет, что он, академик такой-то, уверен, что курс реформ выведет нас на безопасный уровень без срыва в катастрофу.[6]6
  В явном виде работа над доктриной началась в Проблемной комиссии по совершенствованию планирования и управления народным хозяйством, которая была создана АН СССР и ГКНТ в декабре 1982 г. в составе: Л.И. Абалкин, А.Г. Аганбегян, П.Г. Бунич, Л.М. Гатовский, Б.З. Мильнер, В.Л. Перламутров, И.Я. Петраков, Е.Г. Ясин, Н.П. Федоренко. В это же время начали работать еще несколько групп. Сейчас имеются поучительные мемуары участников этой работы.


[Закрыть]

Строго говоря, реформа и замышлялась как катастрофа, слом существующего строя России. Это подтверждается множеством красноречивых заявлений в печати. Академик Т.И. Заславская считала даже, что речь идет не о реформе, а о социальной революции.

Академик А.Н. Яковлев обращался к интеллигенции: «Впервые за тысячелетие взялись за демократические преобразования. Ломаются вековые привычки, поползла земная твердь» (А.Н. Яковлев. Куда качнется интеллигенция. – Российская газета, 8 июня 1996 г.). Таким образом, открыто признавалось, что объект демонтажа – не советская система, а тысячелетняя Россия, что из-под ног выбивают земную твердь.

А вот какая метафора дана в элитарном журнале Академии наук: «Перед Россией стоит историческая задача: сточить грани своего квадратного колеса и перейти к органичному развитию… В процессе модернизаций ряду стран второго эшелона капитализма удалось стесать грани своих квадратных колес… Сегодня, пожалуй, единственной страной из числа тех, которые принадлежали ко второму эшелону развития капитализма, где колесо по-прежнему является квадратным, осталась Россия, точнее территория бывшей Российской империи (Советского Союза)».[7]7
  В.А. Красильщиков. Модернизация и Россия на пороге ХХI века. – «Вопросы философии». 1993, № 7.


[Закрыть]

Вопрос, может ли вообще хозяйство России превратиться в рыночную экономику без его полного разрушения и катастрофы, остается открытым и сегодня. Однако дольше рисковать уже нельзя, надо восстановить и наладить то, что мы имеем. Поэтому принятие решения о том, продолжать ли движение по прежней траектории реформ или изменить доктрину, становится срочным и неотложным.

Сделаем следующую оговорку. В этой разработке речь идет о векторе и маршруте движения из точки «Россия-2010». Иными словами, нынешнее состояние хозяйства и культуры России (с учетом развития за последние 100 лет) принимается нами как данность. Рефлексия над установками и решениями конца 80-х и начала 90-х годов полезна лишь как один из подходов к описанию нынешнего общества, но вернуться к выбору 1988 или 1992 годов уже нельзя. И условия выбора, и российское общество, и мир изменились настолько, что пытаться вновь «проигрывать» те ситуации бесполезно.

Замечание. Мы оставляем в стороне национальный аспект реформы, однако имеем в виду следующее. При продолжении движения в коридоре «реформ 90-х годов» возникает и особая угроза, о которой идеологи предпочитают не говорить, хотя это едва ли не самая насущная угроза для России. Это – угроза распада русского народа. Она выявляется, если представить нашу проблему в плане «хозяйство-народ».

Хозяйственная система – часть национальной культуры. Устойчивость хозяйственной системы есть условие сохранения народа, а ее изменчивость («подвижность») есть условие адаптации народа к изменяющейся внешней среде. Любая реформа хозяйства должна соблюдать баланс между устойчивостью и подвижностью. В 90-е годы этот баланс был резко нарушен, что привело к ослаблению или разрушению многих механизмов, сплачивающих население России в народ. Произошел «демонтаж народа», что в данный момент является, вероятно, главным препятствием для преодоления кризиса.

Реформа ослабила, повредила или разорвала практически все типы связей, которые соединяли людей в народы, а народы России – в большую полиэтническую нацию. Здесь мы не рассматриваем всю систему этих связей и механизмы, которые их воспроизводили. Но особое место в повреждении этих механизмов занимает созданная реформой прямая угроза для русских – деиндустриализация.

В социальном плане все народы России несут урон от утраты такого огромного богатства, каким является промышленность страны. Почему же деиндустриализация – это удар именно по русским как народу, по национальной общности? Потому, что за ХХ век образ жизни почти всего русского народа стал индустриальным, то есть присущим индустриальной цивилизации. Даже в деревне почти в каждой семье кто-то был механизатором. Машина с ее особой логикой и особым местом в культуре стала неотъемлемой частью мира русского человека.

Русские стали ядром рабочего класса и инженерного корпуса СССР. На их плечи легла не только главная тяжесть индустриализации, но и технического развития страны. Создание и производство новой техники сформировали тип мышления современных русских, вошли в центральную зону мировоззрения, которое сплачивало русских в народ. Русские по-особому организовали завод, вырастили свой особый культурный тип рабочего и инженера, особый технический стиль.

Разумеется, все народы СССР участвовали в индустриализации страны, а культура индустриализма в разной степени пропитала национальные культуры разных народов, – с этим трудно спорить. Но если в социальном плане осетины или якуты тоже страдают от вытеснения России из индустриальной цивилизации, то это не является столь же разрушительным для ядра их национальной культуры, как у русских. Русские как народ выброшены реформой из их цивилизационной ниши. Это разорвало множество связей между ними, которые были сотканы индустриальной культурой – ее языком, смыслами, образами, поэзией. А назад, в доиндустриальный образ жизни, большой народ вернуться не может.

Из него при таком отступлении могут лишь выделиться небольшие анклавы индустриального уклада, а остаток населения распадется на региональные «племена», которые будут пытаться освоить безмашинный уклад хозяйства и образ жизни. Но народ (а тем более нация) при архаизации сохраниться не может.

При такой национальной катастрофе «угаснет» значительная часть русских, а из остатков возникнут общности с новой, совсем иной культурой, даже если номинально они будут носить звание русских. Утопия «возврата в деревню» в национальном масштабе нереализуема.

Какую часть русского народа деиндустриализация затронула непосредственно? В 1985 г. в РСФСР было 46,7 млн. рабочих. В 2007 г. в промышленности, строительстве, транспорте и связи было 24–25 млн. занятых. Можно приблизительно считать, что за вычетом ИТР и управленцев в России осталось примерно 16 млн. рабочих. Россия утратила две трети своего рабочего класса. Число промышленных рабочих за годы реформы сократилось с 20 до 8,8 млн. (рис. 1–1). Сокращение этого числа продолжается в том же темпе, а молодая смена готовится в ничтожных масштабах (рис. 1–2).

Рис. 1–1. Численность рабочих в промышленности России, млн.

Рис. 1–2. Выпуск квалифицированных рабочих в системе начального профессионального обучения России, тыс.

Мы здесь не говорим о том, что деклассирование является социальным бедствием и означает глубокий регресс для тысяч малых городов, в которых остановлены заводы и фабрики. Ведь в России, в отличие от Запада, промышленность стала в Европейской части, на Урале и в Сибири центром жизнеустройства.

На основании изучения альтернативных программ развития и модернизации российского хозяйства в ХХ веке, исторического опыта реализации разных программ, обсуждения этого опыта в 80-е годы и последующих результатов реформ 90-х годов мы приходим к выводу, что принятая в 1991–1992 годах доктрина преобразования советской хозяйственной системы в «рыночную экономику» содержит фундаментальные ошибки. Попытка воплощения этой доктрины в жизнь неминуемо должна была привести к хозяйственной и социальной катастрофе.

Предупреждения об этом исходили и от советских, и от виднейших западных экономистов. Дж. Гэлбрейт уже в 1990 г. так сказал о планах наших реформаторов: «Говорящие – а многие говорят об этом бойко и даже не задумываясь – о возвращении к свободному рынку времен Смита не правы настолько, что их точка зрения может быть сочтена психическим отклонением клинического характера. Это то явление, которого у нас на Западе нет, которое мы не стали бы терпеть и которое не могло бы выжить» («Известия», 31 янв. 1990).

Психическое отклонение клинического характера – вот как воспринималась доктрина реформ экономистом с мировой известностью, не имеющим причин молчать!

Уже к середине 90-х годов мнение о том, что экономическая реформа в РФ «потерпела провал» и привела к «опустошительному ущербу», стало общепризнанным среди западных специалистов. Нобелевский лауреат по экономике Дж. Стиглиц дает реформе оценку совершенно ясную, которую невозможно смягчить: «Россия обрела самое худшее из всех возможных состояний общества – колоссальный упадок, сопровождаемый столь же огромным ростом неравенства. И прогноз на будущее мрачен: крайнее неравенство препятствует росту, особенно когда оно ведет к социальной и политической нестабильности».[8]8
  Дж. Стиглиц. Глобализация: тревожные тенденции. М.: Мысль. 2003. С. 188. 16


[Закрыть]

Вдумаемся в этот вывод: в результате реформ мы получили самое худшее из всех возможных состояний общества. Значит, речь идет не о частных ошибках, вызванных новизной задачи и неопределенностью условий, а о системе ошибок, которая привела к наихудшему решению.

Разумным принципиальным решением был бы осознанный и аргументированный отказ от главных постулатов и установок доктрины российских реформ и выработка новой программы восстановления и развития народного хозяйства России. Тактика реализации этого решения – важный, но особый вопрос. В любом случае, независимо от оформления такого решения, продолжать реализацию программы, обреченной на неудачу и уже поставившей страну на грань катастрофы, было бы еще большей ошибкой, чем начинать двигаться по этому пути.