Текст книги "Оппозиция: выбор есть"

Автор книги: Сергей Кара-Мурза

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Возвращаясь к аксиомам перестройки

Завершился этап шоковой политической терапии: обманом, угрозами и террором людей заставили отказаться от советского строя. Положение изменилось столь же сильно, как и в момент роспуска СССР, но, как и тогда, этого еще никто не понял. А ведь этот слом глубже, чем в 1917 г. Советы и монархия – два типа власти, лежащих на одной ветви эволюции, оба они несут в себе соборное начало, в построении системы «власть—подданные» исходят из образа семьи, а не политического рынка. После 1917 г. Россия срастила сломанные кости и встала на ноги. Сегодня «закулиса» такой ошибки не повторяет, переломанные вновь кости нам сращивают под прямым углом.

К режиму Ельцина претензий нет – он делает свое дело, не отклоняясь от плана. План был предъявлен достаточно внятно. Иное дело – лидеры оппозиции. Невозможно понять, почему никто из них не сделал никакой попытки объяснить людям, что мы теряем с советской властью. Застенчиво говорили, что, мол, и старая конституция «была неплохая» – да разве в ней дело? Для советов конституция не слишком и нужна, это украшение. Суть – в соединении права и правды, на котором держится традиционное общество и которого не приемлет общество рыночное. И думаю я, что никто из лидеров-коммунистов не заступился внятно за советскую власть потому, что сам не очень-то понимает ее сути. Потому, что не хочет разобраться с фундаментальными вопросами нашего бытия, будучи весь погружен в «текущий момент». Русские философы – свидетели первых революций, писали потом, что свойственная интеллигенции нелюбовь к фундаментальным вопросам очень дорого обошлась России. Тогда цену меряли кровью граждан. Сегодня – жизнью России.

Я и предлагаю читателям: давайте сообща разбираться, ставя под сомнение самые примитивные аксиомы, которые нам вбили в голову. Именно за простыми вещами и скрывается суть. Но это – работа, а не простое чтение. И никто не даст окончательного, а тем более очевидного ответа. Я на эту работу трачу все мое время, использую все возможные источники. Помощь профессионалов получить трудно – они просто не понимают, чего я хочу, у каждого своя узкая грядочка. А ведь мы все стоим перед выбором жизнеустройства, а оно не сводится ни к экономике, ни к политике. Советская власть и цена буханки неразрывно связаны. Как нас уговорили сломать наш строй жизни? Обманули ли нас при этом? Говорит ли легкость его слома о том, что он был плох? Можно ли восстановить его корень, суть? Что нам реально предлагают взамен? Кто из нас выживет в этом новом «светлом будущем»?

За эти два года на своей шкуре мы убедились, что в «рыночном рае», куда нас железной рукой ведет Гайдар, смогут выжить немногие. Но остальные вопросы от этого не проясняются. И потом, познавать все через шкуру – слишком дорого. Надо, пока не поздно, и голову употребить. Давайте возьмем быка за рога: вспомним тот тезис, в котором даже про себя, похоже, мало кто осмеливается сомневаться. Суть его в том, что плановая экономика оказалась неконкурентоспособной. Мол, худо-бедно тянула, с голоду не подыхали, но соревнование с Западом проиграла. Так и так, надо было ее менять. Посмотрите программы наших коммунистов – они «тоже за рынок»! Значит, поверили в этот тезис, и он стал для них аксиомой, с которой спорить невозможно. Но надо.

Для начала не будем спорить по общим, «туманным» вопросам: какая экономика лучше. Ибо здесь встает проблема критериев Добра и Зла, они определяются идеалами, а об идеалах спорить бесполезно. У меня как-то спросили в интервью в Испании, не хотел ли бы я там остаться. Я сказал, что нет. Почему? Я не стал лезть в тонкости, а сказал самую простую причину: качество жизни для меня здесь низкое. Поразились, и пришлось сказать вещь вроде очевидную: как увидишь зимой ночующего на улице старика, такая тоска берет, что все блага не в радость. Подумала журналистка и говорит: это я не смогу объяснить читателям. Так что оставим пока в стороне понятия лучше—хуже, а разберем вещь абсолютную: конкурентоспособность товаров.

Это проще, ибо товар, после того как произведен, отчуждается от производителя и живет собственной жизнью. Из него исчезают «качества» экономики, а остаются лишь полезность и цена. Когда на рынке соревнуются три слитка стали одинакового качества (а оно поддается контролю), то неважно, кто их произвел: демократический «синий воротничок», задавленный планом советский сталевар или раб за колючей проволокой. Конкурентоспособность таких слитков на рынке определяется исключительно их ценой. А в случае товаров менее стандартных – соотношением «качество—цена». Это – единственный критерий. Рассуждения о том, хорош или плох план, хорошо или плохо рабство, не имеют к делу никакого отношения.

Так вот, я утверждаю, что если бы советские товары допускались на свободный рынок, то они были бы настолько вне конкуренции, что никто и не подходил бы к другим товарам, пока не раскуплены все советские. Преимущество было столь невероятно, что западные экономисты в доверительных беседах говорят, что в этом есть какая-то мистическая тайна.

Рассмотрим три хорошо известных случая очень сложных товаров: алюминий, антибиотики, поездка на метро. Чистый алюминий – идеальный случай товара, на котором идеология, экономический строй и т.д. не оставляют никакого следа. Ему даже дизайн не нужен, только установленный по мировым стандартам состав. СССР производил много этого товара, и по такой низкой цене, что с самого начала перестройки к нам хлынули жулики, которые скупали алюминиевую посуду, сплющивали ее под прессом и отправляли на свою рыночную родину (фирма «Бурда моден» даже попала за это под следствие). Вывод: по такой важной для современной технологии позиции как алюминий советская экономика производила товар, побеждавший всех своих конкурентов.

Возьмем антибиотики. Передо мной тюбик глазной мази из тетрациклина, тонкая штучка. Из последних партий советского продукта. Цена 9 коп. Как-то за границей после сильного ветра заболели у меня глаза, и пришлось мне купить такой же тюбик. Почти 4 доллара. Абсолютно такой же (видно, на Казанском фармзаводе та же импортная линия для упаковки). Как химик, я знаю, что наш тетрациклин – очень хорошего качества. Можно считать, что у меня в руке – два товара с идентичной полезностью. Различие – в цене. Когда был произведен советский тюбик, у нас на черном рынке давали за доллар 10 руб. Значит, цена нашего тюбика была 0,009 доллара. Девять тысячных! Были кое-какие дотации, но это мелочь, менее тех же 9 коп. Важно, что СССР производил товар с розничной ценой в четыреста раз ниже, чем на Западе. Если бы он мог выбросить на рынок этот товар пусть по 2 доллара, то разорил бы всех конкурентов, а на полученную огромную прибыль мог бы расширить производство настолько, что обеспечил бы весь мир.

Наконец, метро. «Произвести» одну поездку – значит приобрести и соединить огромное количество разных ресурсов, производимых страной (НИОКР, стройматериалы, машины, энергия, кадры). Сумма этих ресурсов производилась в СССР за 5,1 коп (с людей брали 5 коп, но не будем мелочиться). По качеству наше метро даже сегодня намного лучше, чем в Нью Йорке – это, скрипя зубами, признает даже Геннадий Хазанов. В США сумма ресурсов для обеспечения одной поездки на метро в Нью Йорке производится за 1,5 доллара (плюс дотации мэрии, нам неизвестные). Итак, если бы могли выйти на рынок в этой сфере, мы предложили бы ту же (или лучшую) услугу по цене 0,005 доллара – против 1,5 доллара. В триста раз дешевле! И не надо никаких сказочек про громадные дотации государства – у метро их было 0,1 коп. на поездку. Да и не может государство никакими дотациями покрыть разницу в сотни раз, а если может, то это дела не меняет. Значит, какая-то другая часть экономики так сверхэффективна, что позволяет концентрировать у государства совершенно немыслимые средства.

И то же самое – по всем товарам, куда ни глянь. Наши утюги имели дизайн чуть похуже западного (а технические данные – не хуже). Но они стоили 5 руб., а на Западе – 30 долл. Пусти их по 15 долл., и 90% хозяек купили бы наш утюг. А вспомните: ведь 99% людей поверили, будто колхозы по сравнению с западным фермером неконкурентоспособны. Нам даже показывают по ТВ, как недосягаемый идеал, «эффективных» финляндских фермеров, целый сериал. Но это же чушь! С 1985 по 1989 г. средняя себестоимость тонны зерна в колхозах была 95 руб., а фермерская цена тонны пшеницы в Финляндии 482 долл. Доллара! Колхозник мог выбросить на финский рынок пшеницу в 10 раз дешевле, чем фермер – и при этом имел бы прибыль 500%. Кто же из них неконкурентоспособен?

Могут сказать: выбрали три-четыре примера, они не показательны. Это не так. Я специально выбрал такие товары, в производство которых вовлекается большая часть экономики, на их цене сказывается состояние множества отраслей. Трех-четырех таких примеров из разных областей вполне достаточно, чтобы сделать вывод об экономике в целом. А если говорить, например, о такой сфере как производство оружия (где наша конкурентоспособность никогда не подвергалась сомнению), то в нее вообще вовлечена вся экономика.

Почему же на весь советский народ «команда Горбачева» смогла напустить такое затмение? Вот два типа из тех, кто особенно восхищался успехами «рынка». Студент, который сегодня счастлив кожаной куртке и банке импортного пива. Он уже не учит сопромат, а торгует, мечтая о подержанной «тойоте». Это – уродливое, маргинальное явление. Поколение, которое растлили самой дешевой пропагандой. Но этот студент усвоил: раз мой папа может делать МИГ-29, значит, я должен потреблять как сын американского конструктора. Возможно, папа ему и нашептал этот бред.

Мы стоим перед фактом: в массе своей советская городская молодежь убеждена, что имеет право потреблять именно как буржуазия США, хотя бы мелкая. А стандартом этого потребления она считают узкий набор барахла, который советская промышленность, ориентированная на иной тип человека, вообще не производила. Для нашего студента алюминий, антибиотики, пшеница – не товар, а нечто данное свыше, «трудами дедов и отцов». Для него товар – это даже не пиво, а банка для пива, которой СССР не делал. Трагическое заблуждение социализма, «забывшего» о духовной черни. Ее и винить-то нельзя.

Другой крайний тип – «компетентный» экономист, уже из «команды Гайдара». Вот это – загадка. Из всех моих разговоров с этими людьми я вынес тяжелое ощущение интеллектуальной патологии. Полный отказ от логики (это – как минимум). Любая попытка установить «систему координат» отвергалась, любой вопрос сразу «замазывался» кучей туманных, а то и прямо ложных утверждений – тут и сталинские репрессии, и экология, и тайные страдания Шостаковича. И бесполезно было признать все это и попытаться ограничить тему: пусть мы были «империя зла», но товары-то конкурентоспособны? Куда там.

Разумеется, ни одна страна в мире не производит всего спектра товаров высшего качества. СССР, страна в промышленном отношении очень молодая, на это и не мог претендовать. Не было у нас хороших видеомагнитофонов. Ну и что? Даже глупо было этому огорчаться. Не производили мы «мерседесов». Ну и что? Зато себестоимость «жигулей» у нас была рубль за кг, около 1 тыс. руб., а на Западе их с удовольствием берут по 10 тыс. долл.

Почему же мы не конкурировали с Западом? Да потому, что никакого свободного рынка не существует – это даже не миф, а наглое вранье. Как раз потому советских производителей на рынок и не пускали, что они в два счета западных конкурентов разорили бы. Запад от нас закрыт железным занавесом – почище сталинского. А пустят нас на рынок, только когда Россию разорят политическими средствами, и мы действительно станем беспомощными. Это сегодня и осуществляется, многие наши товары уже дороже западных.

Конечно, СССР производил дешевые товары во многом потому, что имел богатейшие природные ресурсы. Но не только поэтому. Показательно, что страны бывшего СЭВ, принявшие, морщась, дозу социализма, до сих пор потрясают Запад, стоит только приоткрыть им его рынок. Вот, пишет в «Независимой газете» эксперт-демократ, сам не понимает, что пишет: «Когда фpанцузские феpмеpы узнают, что из Венгpии, Чехии или Словакии идут гpузовики с дешевыми, буквально pазоpяющими их мясными пpодуктами, то они пpосто-напpосто пеpекpывают автомагистpали и действуют паpтизанскими методами… Ревностно обеpегают свои заповедники от втоpжения конкуpентов, наpушающих пpивычный pитм и уклад».

Уточню: «партизанские методы» французских фермеров – это поджог грузовиков «из Венгpии, Чехии или Словакии». Однажды даже сожгли колонну с живыми овцами, и горящие животные разбежались по округе. То-то было смеху. Все-таки любят французы хорошую шутку.

О чем же говорит газета, столько сил потратившая на травлю социализма? О том, что издеpжки пpоизводства у западных фермеров несусветно велики, и если бы они были вынуждены конкуpиpовать, то кооперативы из бывших соцстpан pазоpили бы их моментально. И пpиходится им нанимать бандитов – жечь гpузовики, и газетчиков – убеждать, что французы правы, используя такие способы «конкуренции». Разорять разрешено только нас.

То, что СССР закладывал в производимые товары принадлежащие всему народу ресурсы – естественно. Они для этого и служат. Из-за этого, однако, было абсолютно недопустимым делать рубль конвертируемым до реформы цен, а тем более устранять государственную монополию на вывоз товаров. А именно это и сделали – и наши ресурсы потекли за рубеж рекой. Все это было прекрасно известно, Госкомцен СССР давал точный прогноз потерь. Страну обескровили сознательно, никакой ошибки тут не было. Можно удивляться лишь тому, что не нашлось ни видного экономиста, ни партийного работника, который обнародовал бы еще в 1990 г. смысл этой акции. Все, как попугаи, повторяли: «наши товары неконкурентоспособны, надо переходить к рынку».

И все же, выскажу пока как гипотезу: не в ресурсах дело, а именно в типе хозяйства, основанного на общенародной собственности и не ориентированного на прибыль. Суть в том, что мы называли социализмом. Даже при нашем довольно еще значительном невежестве, расхлябанности и чудовищных ошибках бюрократической машины, хозяйство было поразительно экономным, а отношение людей – рачительным. И когда живешь на Западе не как заезжий восторженный репортер, это сразу бросается в глаза – расточительство и в производстве, и в потреблении невероятное. Хотя по мелочам все о'кей.

Сегодня мы, еще не вполне разорив предприятия, сломали систему хозяйства. И что же? Цены взвились до небес, и не видно им предела. Правительство дерет драконовские налоги, а казна пуста. Обрушилось производство всех социальных благ, на статистику глядеть страшно.

А ведь возникли просто колоссальные источники экономии средств: нет гонки вооружений, нет разорительной войны в Афганистане, нет циклопических проектов века. Как великое событие мэр Москвы открывает мостик, построенный в зоопарке. Наконец, Россия стала независимой – пусть мерзнут без ее нефти грузины и украинцы, все теперь нам достается. Куда же все подевалось? Ну, украли космические суммы, но даже это – мелочь по сравнению с экономией.

А причина в том, что сломали невероятно эффективную экономическую систему. Когда-то троцкисты, у которых наши «рыночники» переняли привычку объяснять простые вещи ложными метаформами, так возражали против индустриализации: «из ста лодок не построить одного парохода». Построили! А сегодня их внучата ломают эти пароходы, обещают наломать из каждого по сотне яхт. Пытаются (а скорее, делают вид, что пытаются) встроить в какую-то дикую рыночную экономику наши неприспособленные для этого предприятия. И в этом новом строе Россия в обозримом будущем действительно будет неспособна производить конкурентоспособные товары.

Выбрали Думу, покрасили бывший Дом Советов, и возник у депутатов новый соблазн: подправить схему «реформы Гайдара», сделать ее более «социально ориентированной». Подкормить людей маленько, показать по телевизору добрые советские фильмы, даже иногда дать послушать русские песни. И все уладится, можно продолжать подпиливать устои России, но без лишнего шума. Может быть, этот новый виток обмана и удастся. Значит, тяжелее будет грех, взятый на душу нынешними поколениями, и тяжелее будут страдания наших детей и внуков в непосильной работе по возрождению России.

1994

На себя оборотиться

В письмах читателей по итогам президентских выборов 1996 г. звучит одна тема, которую наконец-то надо поднять гласно. Первой причиной поражения коммунистов многие считают недоверие людей к верхушке КПРФ – тем, кто маячит за Зюгановым. Поэтому результаты выборов в Думу («голосование за программу») были намного лучше для оппозиции.

Понятно, что когда партия в периоде становления, с критикой надо быть очень осторожным. Но совсем-то без нее тоже нельзя. Примечательно, что из стана противников серьезной критики КПРФ не раздается – никакого гласного анализа промахов и неувязок. Только мягко помогающая ругань. Что же до писем читателей, то у меня вызывает просто уважение и восхищение – настолько их критика ответственна, настолько взвешено каждое слово, точно расставлены акценты. Какая благодатная и заботливая могла бы быть опора партии. Сколько талантливых мыслителей и идеологических работников. Постараюсь хоть я что-то донести через газету.

Суммируя, можно сказать, что люди видят две явные причины сомневаться в президенте от КПРФ. Первая – что КПРФ, будь она у власти, воспроизведет образ КПСС (только труба пониже и дым пожиже). А этот образ, чего греха таить, людям опротивел. Как вспомнишь эти тупые никчемные морды, которые обузой повисли на шее у общества – бр-р! И они совершенно закономерно вырастили Ельцина – он полный и законченный, с детских ногтей, продукт КПСС. Так уж лучше иметь его в чистом виде, с открытым забралом (я с этим не согласен, но не все же такие циники, как я).

Ссылки на Жукова и Гагарина, тезис о «двух партиях» в КПСС не убеждает, КПСС дегенерировала как институт, как система, никакой «второй партии» внутри нее не было – были миллионы честных людей, которые ухитрялись с системой сосуществовать и ее гадости частично нейтрализовать. Но это было непросто, и последнюю гадость предотвратить не удалось именно потому, что не было «второй партии». Читатель пишет: «Дело не только в том, что безобразничали „верхи“, „низы“ тоже не отставали – в партию принимали за преданность начальству, т.е. всю шушеру, и простые люди прекрасно это видели. Поэтому при слове „коммунист“ сразу возникал образ жадного проходимца».

Когда КПРФ только-только поднималась, Зюганов сказал очень важную и обнадеживающую вещь: нам надо разобраться, каким образом КПСС стала партией, в которой путь наверх был открыт как раз проходимцам и будущим предателям. Все ждали, когда же произойдет этот разбор. По нему можно было бы судить, устранила ли КПРФ в самой себе эти причины. Но после тех слов – молчок. Не только никакого анализа, но и сама проблема снята с повестки дня, как будто ее и не было. Это вызвало большое разочарование.

Конечно, проблема эта очень сложная, на многие вопросы нет ответа, но надо было бы сами эти вопросы поставить, не уходить от них. Одно дело, когда видишь, что проблема мучает, что идет поиск решений, а другое дело, когда подозреваешь, что неприятный вопрос стараются не поднимать, чтобы о нем позабыли. Не позабудут.

К счастью, на местах, в райкомах номенклатурные стереотипы в основном изжиты, и это очень радует граждан. Но относительно московской верхушки у людей «с мест» такой уверенности, насколько можно судить по письмам, нет. Иными словами, своим стилем поведения руководство КПРФ не доказало, что ему удалось порвать пуповину, соединявшую его с номенклатурным сословием КПСС. Те, кому доводилось бывать в Думе, тоже отмечают: в крыле фракции КПРФ все стало, как в хорошие добрые времена, только «дым пожиже» – не как в ЦК, а как в обкоме.

Образ обновленной партии, действительно партии Жукова и Гагарина, сам собой не возникнет просто от декларации. Его надо создавать мыслью, словом и делом. К выборам 1996 г. это еще не удалось. Куда пойдет дальше, увидим.

Вторая причина, которую отмечают читатели, еще более веская. Многих людей грызут сомнения – а хочет ли действительно верхушка КПРФ создать «партию Жукова»? Или, спекулируя этим именем и образом советского прошлого, хочет «въехать» на спине избирателей в нынешний режим в качестве солидной оппозиционной парламентской партии, которой власть тайком отдает кусок пирога?

На бытовом уровне, когда ведешь агитацию «от человека к человеку», встречается такое вульгарное объяснение: «В КПРФ собралась та часть номенклатуры, которая не пристроилась к власти. Так она решила пристроиться к оппозиции. Победят на выборах – поменяются местами, будут кормиться по очереди». Если выражаться не так вульгарно, то это – суть устойчивой на Западе двухпартийной демократии, причем одна из партий выступает под левыми лозунгами. Это – социал-демократы разных оттенков. Руководство КПРФ никогда четко не высказало своего отношения к этой системе, а во многих случаях отзывалось о ней с симпатией: «Мы долго в своей политической истории пытались лететь на одном левом крыле. Из этого ничего хорошего не вышло. Теперь оно перебито. А на одном крыле, как известно, далеко не улетишь». Дайте, мол, отрастить левое крыло, и будем махать вместе, вот и ладушки. Красивая метафора, и смысл понятен (непонятна только оценка советского периода. Что значит «ничего хорошего не вышло»? И кто у нас был «левым» – Сталин, Хрущев, Брежнев?). Так что абсурдными «вульгарные подозрения» не назовешь, социал-демократический соблазн не отметается в КПРФ даже на словах.

Можно сказать, что народ к КПРФ слишком строг. Да, с коммунистов спрос совершенно особый. То, что позволено социал-демократам, для них – предательство. Водораздел в сознании людей проходит четко: ты за советский строй (с его улучшением и т.д.) – или против. Если против, то разница между оттенками несущественна. Верхушка поздней КПСС, как показала история, была сознательно, а в конце и с животной ненавистью против советского строя. Лидеры КПРФ, чей единственный политический капитал пока что только в образе советского строя и заключается, вроде бы за него. Но туманно. Власть захватила, прямо скажем, «контра», какой и белые сильно уступили бы по ярости, но «партией борьбы» КПРФ себя не считает (подумать только, после октября 1993 г. приглашает Лужкова в свое правительство!). При этом всем ясно, что нейтралитет сегодня невозможен. Что же это тогда за партия?

Ельцин с перепугу дал коммунистам драгоценный подарок – запретил компартию и устроил постыдный, бездарный процесс в Конституционном суде. КПРФ, как гонимая и в гонениях очистившаяся от грехов КПСС партия, сразу завоевала симпатии – хотя бы из стихийного протеста и чувства справедливости. Но больше таких подарков режим давать не будет, совсем напротив. Съезды КПСС уже проходят в Колонном зале, райкомам выделены комнаты в зданиях администрации. А потом и вообще – устроили Думу, здание сделали комфортабельным, унитазы итальянские, у каждого депутата кабинет. Ну как же при такой заботе властей огорчать их плохим поведением!

Реальной власти Дума не имеет, эту соску дали народу, чтобы не хныкал. А депутаты от КПРФ приняли свои должности всерьез и стараются помочь режиму Ельцина управлять государством. Готовят «концепции». Меня один раз пригласили на рабочее совещание фракции – готовить концепцию международной политики. Спрашиваю: это концепция КПРФ? Нет, мы хотим предложить надпартийную концепцию. Чтобы и Козыреву понравилось, и Лукину, и Варенникову? Такого в политике не слыхивали. Бывает, что на Западе, где разница между партией у власти и оппозицией и под микроскопом едва видна, по каким-то вопросам оппозиция выдвигает вместе с властью согласованную программу. Но ведь согласованную, а не надпартийную. Значит, сначала было две программы, а в ходе переговоров нашли компромисс и согласовали позиции – каждый в чем-то уступил. Но чтобы партия оппозиции, которая называет власть «оккупационным режимом», готовила пригодную для этого режима концепцию – странно.

И это, видимо, общая установка. Захожу в Комитет по безопасности – там соратники В.Илюхина готовят концепцию. Что, спрашиваю, концепция КПРФ? Нет, надпартийная, общенациональная. Разве не странно? Общество расколото, интересы несовместимы, а коммунисты считают, что есть какая-то чудесная схема, которая заставит овец и волков обняться и расцеловаться. Да ведь то, что мы считаем смертельной опасностью для страны (приватизацию, внешний долг, сдачу месторождений иностранному капиталу и т.д.), режим Ельцина и все его «партии» считают благом.

А ведь в Думе можно сделать многое, несмотря на ее бесправие. Она, по сути, должна была бы играть очень важную в России роль юродивого – власти никакой, но рот не заткнешь. Но нет, хочется быть «законодательной властью». Кто же такого юродивого будет слушать. Кадеты в первой Думе, стремясь не допустить революции, более честно и смело обращались к народу как его избранники, чем сегодня коммунисты (и шли почти в полном составе депутатов в тюрьму – вовсе не революционеры, представители старинных аристократических родов).

Если же говорят об идеале государственного устройства, то он никак не советский. Г.Зюганов хвалит разделение властей: «В идеале идея вряд ли может быть оспорена». Как же так? Как раз в идеале-то и может быть оспорена, ибо исключает и державность, и соборность, и советскую власть. Может быть, идеалы еще не определены? Тогда результаты выборов закономерны, и надо бы определить образ желаемого будущего до следующих испытаний.

Вульгарное обвинение («в КПРФ номенклатура, которую более ловкие оттерли от кормушки») скрывает тяжкое и тоскливое подозрение: а не второй ли это виток горбачевщины, загодя заложенный «архитекторами» в сопротивление народа? Ясно, насколько разрушительно для образа КПРФ это подозрение, ведь к Горбачеву подавляющее большинство советских людей относится с омерзением. Но что делается, чтобы это подозрение снять? Я бы сказал, ничего не делается – делается вид, что его не существует.

Говорилось о том, что в верхушке КПРФ много ключевых фигур из бригады Горбачева, причем они не объяснились с народом, не дали анализа своего участия. Сейчас вместо А.И.Лукьянова в президиумах сидит Н.И.Рыжков – прекрасный, симпатичный человек. Но ведь хребет советскому хозяйству ломало правительство под его руководством. Как-то избирателям это объяснить надо.

И все же главное – не в фигурах, а в идеях. Все понимают, что дело непростое, у всех нас много горбачевской сладенькой дряни в голове засело. Надо ее вычищать, а это нам непривычно. Идеологи КПРФ в этом отстают от массы. Горбачев и его братия в идейном плане полностью отвергли марксизм-ленинизм, все его главные положения. Они заменили их идеями-ловушками, идеями-вирусами (это даже не идеология, а именно мышеловка).

Очень упрощая, я бы сказал, что марксизм дал русским коммунистам теорию эксплуатации человека человеком и идею возможности преодоления отчуждения между людьми (утопию возврата к братству, к коммуне) через преодоление частной собственности, а также идею всеобщего освобождения трудящихся – в противовес будущим вариантам национал-социализма. А Ленин дал новую, обогащенную идеями русского анархизма теорию государства, восстановил в правах фигуру крестьянина как союзника рабочего и дал понимание современного мира – империализма, с глобализацией процессов, преодолением свободного рынка и господством финансового капитала. Сталин, еще совершенно не оцененный как теоретик, предвосхитил современное понимание огромных возможностей традиционного общества – «индустриализации не по-западному». Современная мысль идет дальше, включает проблему ресурсов и экологической катастрофы, а также нарастающий конфликт Север—Юг. Все это Горбачев «не приемлет». А КПРФ?

Зюганов говорит, что из марксизма-ленинизма КПРФ отвергла учение о революции. На вопрос, что же еще «отвергла», ответа никогда не было. А людям кажется, что очень многое, причем без всякой причины и объяснения.

Отвергнуто понятие о частной собственности как основы отчуждения и эксплуатации. Отвергнут классовый подход – но не путем его развития и преодоления, а через возврат к утопической картине межклассового согласия. Зюганов дает такую формулу (и даже выносит ее в эпиграф главы своей книги, то есть, считает очень важной): «Воссоединив „красный“ идеал социальной справедливости… и „белый“ идеал национально осмысленной государственности…, Россия обретет, наконец, вожделенное общественное, межсословное, межклассовое согласие». Что здесь осталось от марксизма-ленинизма?

Как можно достичь не компромисса, а прямо воссоединения красного и белого идеалов, если понятие о справедливости у труда и у капитала противоположны (да и были разве когда-то эти идеалы уже соединены)? В истории была одна попытка их соединить – через национал-социализм (социализм для одной нации путем завоевания других и превращения их в пролетариев), но он не совместим ни с красным, ни с белым идеалом.

А что же стоит за «национально осмысленной государственностью»? Отход не только от советского интернационализма, но уже и от той основы, на которой выросла Россия. Во-первых, важно положение Зюганова о том, что СССР распался в силу внутренних причин, был изначально нежизнеспособен – ведь это и есть важнейшее положение всей программы «архитекторов перестройки». Читаем у Зюганова: «Держава распалась потому, что были преданы забвению многовековые корни… всенародного единства». Это – об СССР, а не о феврале 1917 г.

В чем же экономическая причина «распада» СССР, по мнению Зюганова? Вот в чем: «Создание некогда мощного союзного народнохозяйственного комплекса и как его прямое следствие подъем экономик национальных окраин, во многом происшедший за счет центра, не только не укрепил интернационализм, но наоборот подорвал его основы, привел… к развалу СССР, отделению от него „союзных республик“.

Само употребление слов «союзные республики» в кавычках, видимо, означает, что СССР рассматривается как химера, что союза на деле не было.

Здесь, конечно, историческая неточность: никакого «отделения от СССР республик», за исключением прибалтийских, которые никак себя «национальными окраинами» не считали, и в помине не было. СССР разваливали из центра. Но важнее сама мысль, согласно которой подъем экономики национальных окраин привел к развалу СССР, что СССР погубил мощный союзный народнохозяйственный комплекс.