Текст книги "Выжить. Блокадный дневник"

Автор книги: Сергей Фуражов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

14 ноября

В одиннадцатом часу опять завыла сирена, и послышались огнестрельные надвигающееся выстрелы. Я лежал в оцепенении, не в силах встать. Папа открыл дверь и велел одеться. Я поднялся, оделся. Выстрелы стихли. Я застелил кровать. Бабушка вскипятила чайник, согрела мне кашу (размазню) и какао. Я поел и сел заниматься. Пришел папа выпить горячего кофе. Он все утро работал, у себя заделывал окна. Теперь он хотел приняться за окно в кухне. Но он очень устал, у него зябли спина и руки. Я взялся ему помогать и до самого обеда (в 4 часа) старательно замазывал замазкой щели между досками на кухонном окне. Коти не было дома, он ходил по очередям. В 5 ч. пришла мама. Она была очень уставшая и ей сделалось нехорошо. Она прилегла на постель. Тут подоспел суп (обед сегодня запоздал) и мы все уселись обедать в спальне. Суп был грибной, заправленный последней перловкой. После супа каждый получил по две ложки каши. После обеда я занимался. Мама легла. Около 6-30 ч. пришел Котя. Он ничего не достал, но был на Рылеева и Гродненском и был очень расстроен. На Гродненском большие разрушения. На Рылеева разрушено 3 дома. Котя видел дымящиеся развалины и фургон с трупами. Все это произвело на него ужасное впечатление. Бабушка разогрела ему суп. После этого поставили чайник, и пили кофе. Мне бабушка сделала омлет из яичного порошка. Я сперва съел, два блюдца черной каши. Когда же я собрался приступить к омлету, тут в 7-30 ч. завыла сирена. Котя после долгих уговоров, чтобы бабушка сходила вниз, ушел. Я спешно доедал свой омлет. Сперва все было тихо. Около 8-20 ч. началась стрельба. Мы стали одеваться, последовало сильное содрогание. Мы схватили табуретки, и сошли вниз. Стучались к Лалло, никто не открыл. Тогда мы зашли в 7-й номер и уселись на деревянном сундуке у входа. Стрельба усиливалась. Сошла Клава. Вдруг последовало несколько содроганий. В это время сошли Лошаковы и еще целый ряд лиц. Лошаковы видели, что лестница осветилась, и к небу взметнулись два огненных столба. Стрельба то усиливалась, то стихала. Несколько раз слышались взрывы. Около 9-30 ч. стихло. Дали отбой. Мы поднялись. Бабушка сидела в передней и читала газету. Папа пил кофе в спальне. Мне папа тоже согрел на спирали чашку воды, и я выпил кофе, с двумя блюдцами черной каши. Пришел Котя. После долгих хлопот папа согрел Коте на спирали воду, но только Котя уселся пить (мама уже легла), как в 10 ч. завыла сирена. Котя ушел. Началась стрельба. Я, мама и Клава сошли к Лалло и просидели там до отбоя(11-20 ч.). Поднялись, я лег не раздеваясь. Задремал. Сквозь сон я слышал вой сирены, но продолжал лежать в полузабытье. Все было тихо, и я заснул.

15 ноября

Утром меня разбудил будильник. Я вскочил, вымылся, сделал физзарядку. Мама разогрела мне кашу, целую сковородку. Но я отложил половину назад в горшок. Одевшись, я вышел в школу. Я прошел по Рылеевой; но особенно на разрушения не заглядывал, т.к. торопился в школу, да и было довольно темно. В школу я пришел рано. Игорь сидел на своей парте, и встретил меня словами: – «Вот здорово» – и он покачал головой. Я ответил со вздохом: «Да дела». Потом оказалось, что в доме на Моховой убило Латышеву. Они сидели в бомбоубежище трехэтажного дома, бомба пробила дом и разорвалась в отсеке. Уже раскопали 139 человек. Вообще на Моховой ужасные разрушения. Там дома разрушены чуть ли не через дом. Гибель Латышевой произвела на всех ужасающее впечатление. Перед началом уроков Игорь вытащил из своей парты какой-то предмет, завернутый в бумагу и сунув его мне в руки тихо сказал: – «На, заначь-ка к себе. Это я немного хлеба достал …» Я в первую секунду опешил, потом горячно поблагодарил его и даже чмокнул в щеку. Потом спрятал хлеб, и еще и еще раз благодарил его. Начался урок литературы. В классе было всего 26 человек. Вчера было еще меньше: почти никто не пришел. Уроки прошли нормально. На переменах все коридоры и лестницы были совершено безлюдны. Все коридоры были светлые, чистые и теплые, но учеников почти совсем не было видно. Изредка встретишь где-нибудь у окна группу из 3-4 человек, тихо переговаривающихся между собой. Я видел Евгению Васильевну, поздоровался; она подошла и просила передать маме, что у них тоже выбило 3 стекла и в комнате стало холодно. После четвертого урока должна была быть химия, но кто-то принес слух, что вместо нее будет математика. Тогда мы схватили пальто, шапки и потихоньку выскочили из школы. Домой я возвращался по Рылеева. Осмотрел разрушения. Бомба попала напротив Гиндиных. Она попала внутрь и разорвалась на 3-ем этаже. В средних этажах в зияющие окна глядели вывороченные рамы и груды обломков. Нижний и верхний этажи остались целыми. Затем две бомбы попали во двор дома, соседнего с домом Андреевых. Там жуткие разрушения. Бомбы пробили в капитальной стене огромную брешь в виде гигантской арки. Весь двор завален кирпичами и обугливавшимися обломками, которые человек 20 рабочих поливали водой и разгребали. Еще бомба попала на Гродненской, против окон Андреевых. Там разбит фасад. Дома я застал маму за уборкой. Бабушки не было дома. Потом та пришла и спешно опять ушла куда-то, к Флоре. Перед уходом она велела маме разогреть мне немного каши. Но я не стал, есть черной каши, я съел с удовольствием две сковородки каши из мякины, разогретой с кокосовым маслом. Потом сел заниматься. Мама ушла около 1-30 часов. Пришла бабушка затопила печурку, поставила суп. Около 4-х ч. суп был готов. Пришел Котя. Он уже несколько дней все ходит по очередям, стараясь получить крупу. Каждый день то-тут то-там дают по карточкам рис, но он выходит не раньше 11-ти ч. и каждый раз опаздывает. Сегодня он принес 2 коробки шпротов. Бабушка сейчас же открыла свою коробку, дала мне несколько рыбешек на хлеб, отложила 2-3 рыбешки маме, а остальное тут же съела. Обед состоял из супа, заправленного рисом. Только мы кончили обедать, пришла мама, а потом и папа. Им тоже дали по тарелки супа. В 6-35 ч. завыла сирена. Я одел валенки. Сейчас же началась стрельба, и последовал свист бомбы и содрогание. Мы с мамой спешно надели пальто и кинулись вниз. Сошли и Лошаковы. Тревога длилась до 9-ти ч. Было очень много свистов и содроганий. Зенитки почти не стреляли. Я читал книгу, которую мне дал Игорь на выходной день. После тревоги мы поднялись. Выпели чаю. Мне дали тарелку разогретого супа. После ужина я выучил физику и сел писать дневник. Около 12-ти ч. легли спать, ночь прошла спокойно.

P.S. После обеда пришла дворничиха и сообщила, чтобы завтра в 11 часов никого не было бы дома, потому что будут обезвреживать бомбу.

16 ноября

Меня разбудил папа, открыв дверь и сказав, что пора вставать уже 9 часов. Я еще полежал немного, потом встал, помылся. Мама разогрела мне кашу. После этого папа с мамой отправились в дом №3, относить вещи (бабушка еще раньше сговорилась с дочерью Матильды Прокофьевны, у них была сводная, пустая комната). Я согрел бабушке и себе по чашке воды. Пришел Котя (вчера нужно было перерегистрировать карточки с 9-ти часов, но Котя опоздал, регистраторша уже ушла, и потому ему пришлось утром 16-го идти с Солнцевой регистрировать карточки). Мы все взяли по две вещи и перетащили их в дом №3. Там мы вошли в большую, холодную и мрачную комнату с окнами, выходящими в темный, узкий двор. Пришли и сразу расселись по мягким стареньким креслам. Посидели. Котя был очень расстроен. Он с глухим отчаянием рассказывал, что в эту ночь бомбы попали на Гродненский (в дом, где продавались хозтовары) на Гусева, на Восстания, на Жуковскую и т.д. Папа собрался пойти походить по Невскому проспекту, поискать резец для стекол. Я пошел с ним. Стояла ясная, солнечная погода. На голубом, чистом небе не было ни одной тучки. Последние дни барометр стоит очень высоко. Небо сплошь безоблачно. Мы с папой прошли по ул. Восстания на Невский. На Жуковской улице было перегорожено, бомба попала в мостовую перед больницей. Вышли на Невский, затем к Красниковым. Оттуда прошли до Думы. Там большие разрушения. Бомба попала возле колонки. В здании все окна зияют. В гостинице окна также выбиты, но уже аккуратно забиты. Мы подходили к Михайловской, как завыла сирена. Перешли на другую сторону, и пробродив по галереям Гостиного двора, мы наконец забрались в бомбоубежище во дворе. Вскоре был отбой. Мы вышли, зашли в магазин напротив Думы, вышли и опять тревога. Сидели в том же бомбоубежище. После отбоя ждали 5-ку на Михайловской, не дождались и пришли пешком домой в дом №3. Там все было по-прежнему. Котя сидел за небольшим столиком и писал списки. Мама согрела на спирали всем по банке воды и сделала какао. Я выпил две чашечки с кусочком хлеба. После этого пили какао мама потом папа. Я сидел и читал. Потом Котя пошел узнать, что делается дома. Он долго не возвращался, папа уже собрался сам пойти посмотреть, когда он пришел и сообщил, что работы еще не начинались, рабочие ждут начальника и пока можно входить в дом. Мы с мамой вернулись домой, мама разогрела мне полную сковородку пшеничной каши ( вместо обеда и ужина, т.к. мы были уверены, что придется остаться ночевать в доме № 3, а там греть кашу негде). Когда я съел всю сковородку каши, разогретой с большим количеством кокосового масла (как в прежние времена) мы вернулись в дом №3 и все расселись. Бабушка и мама с газетой, я с папой. Около 6-ти ч. пришел Котя и сообщил, что только что звонил по телефону и узнал, что сегодня работы по обезвреживанию бомбы производится, не будут и можно ночевать дома. Мы взяли тюки и перенесли домой. На улице уже стемнело. Мы вслепую поднялись по темной лестнице. Перетащив все вещи, поставили чайник. Бабушка сварила кастрюлю рисовой каши. И дала каждому по блюдечку. Когда горячая каша была разложена по блюдцам и сварено какао, завыла сирена. Около 7-30 ч. мы спешно доели кашу, оделись. Послышались отдаленные выстрелы. Мы с мамой взяли складной стул и сошли. Постучались к Лалло. Мы думали, что нам никто не откроет, т.к. почти никто на ночь в дом не вернулся. Но нас впустили. Сошли еще двое (мать и сын) из 9-го номера. Тревога была совсем тихая и короткая. После отбоя мы поднялись. Бабушка сидела в спальне и читала газету. Я подсел к ней. Около 9-ти ч. опять сирена. Мы с мамой сошли к Лалло. Началась стрельба. По лестнице спустились бабушка и папа. Тревога длилась до 10-30 ч., изредка слышались выстрелы, но содроганий не было, и я дремал в кресле. После отбоя поднялись. Я сел писать дневник, и около 12-ти все улеглись. Ночь прошла спокойно.

17 ноября

Меня разбудили в 7-20 ч. Я лежал в постели и долго с ужасом думал о предстоящем вставании. Наконец собрав всю силу воли, скинул одеяло и стал мыться. В комнате было холодно. Холод действовал на меня угнетающе, я стал нервничать и чуть не расплакался. По ночам мне грезятся свежие белые булки и горячие, жирные свиные отбивные. Мечты о них заставляют течь слюнки и вызывают безотрадную и безвыходную тоску. Я все чаще и чаще, стараюсь забыть ужасную, безнадежную действительность, обращаюсь к прекрасному прошлому, иногда я ложусь в холодную постель и начинаю постепенно согреваться или сижу на дубовой лавке у Лалло во время тревоги, в воспоминаниях воскресают чудесные образы прошлой жизни. Поев горячей каши, я несколько успокоился, и пошел в школу. Проходя в серой полутьме по Рылеева, я заметил, что под ноги попадаются стекла. Подняв голову наверх, я увидел темные зияющие окна безлюдных черных домов. Подходя к школе, я увидел, что часть стекол выбито. Я поднялся по лестнице и по пути встретился с Кириченко. В классе не было ни одного мальчика. Человек 12 девочек в пальто и штанах стояли группами в классе. Никто не раздевался. В окнах некоторые стекла были выбиты. Крайние парты стояли дыбом. Кроме нас пришли еще Баллерштадт и Кравченко. Я сперва разделся , но видя, что все сидят в пальто, тоже оделся. Мы поставили крайние парты и расселись. Зажгли свет, пришел учитель истории в куртке, потом исчез и вернулся уже в пальто с широким воротником и шарфом. Первый урок должен был быть алгеброй, но видимо расписание переменили. Уроки никто не подготовил. Учитель спросил двух-трех, но больше приходилось напоминать ему самому. Так прошел урок. На второй урок никто не приходил. Мы сидели в пальто в нерешительности, не зная, что предпринять. Уже собирались было идти домой, как вошел физик в пальто и шапке и стал спрашивать, где 10-й класс. Оказалось, что 10-й класс весь ушел. Тогда физик видимо решил дать урок у нас, и уже послал было за журналом; но мы (мальчики) воспользовавшись минутой замешательства, выскользнули из класса и разошлись. Возвращаясь домой я одел очки и рассматривал разрушения. Целый ряд бомб попадали на мостовую на Рылеева. Дома выходящие на Спасскую площадь имеют почти нежилой вид: темные с зияющими выбитыми окнами, обгоревшие и почерневшие. У Гиндиных все стекла выбиты (от бомб в ночь на воскресенье). Весь Гродненский завален обломками. Домой я пришел около 10-ти ч. Мама с папой усердно заколачивали фанерой окна в Котиной комнате. Котя еще только поднимался с постели. Я разделся, починил маме молоток. Так как мы думали, что к двум часам надо будет уходить, то я сел за уроки. Слышу, у Коти в комнате начался скандал. Котя пришел и начал осматривать папину работу, вставлять свои замечания и дело кончилось тем, что папа бросил работать и ушел к себе в кабинет. После обсуждений было решено затопить в спальне печку. Мама принялась за топку. Папа ушел в институт. Около 1-30 ч. пришла Пивоварова узнать у Коти телефон больницы и мимоходом сообщить, что можно оставаться в доме вплоть до предупреждения ( якобы инструменты не подходят к этой бомбе образца 1941 года, и их надо переделывать). После ее ухода мама стала развязывать тюки, которые с таким старанием увязывала все утро. Меня она послала за гвоздями на рынок. Придя с рынка я принялся замазывать наши окна, но работа не клеилась и я бросил, не окончив работы. Около 4-х ч. был обед. Был суп с макаронами, заправленный крупой. После обеда пришел папа. Я занимался. Мама переписывала Коте списки. Поставили чайник, напились чаю. Мне бабушка сделала омлет из яичного порошка с мукой. После ужина, около 7-50 ч. завыла сирена. Я одел валенки и пальто. Мама тоже. Хотя было совсем тихо, мы все же взяли складной стул и побрели в кромешной темноте вниз по лестнице. На лестнице окна не забиты и по всем этажам гуляет холодный, пронизывающий сквозняк. Мы долго в темноте спускались к Лалло. Никто не отворил. Унылые мы побрели наверх. Только я вошел в спальню, как заиграл отбой. Минут через 10 опять тревога. Мы с мамой сошли. У Лалло опять никого не было и мы сидели в третьем номере. Там был и Урсати. Слышались громкие выстрелы. Несколько раз были содрогания. В середине тревоги сошел папа. После него бабушка с Котей (Самер его пожалела и позволила не приходить на чердак). Я сидел, дремал. Дали отбой, мы поднялись. Я согрел себе еще чашку чаю и сел писать дневник. Котя сидел рядом за моим столом и читал «Дворянское гнездо».

P.S. В течении дня, начиная с моего прихода из школы, было много довольно коротких и тихих тревог. Небо с утра было покрыто однообразной пеленой тумана, но днем просветлилось.

Около 11 ч. мы легли. В первом часу я услышал сирену. Я лежал как в оцепенении, не в силах пошевельнуться. Началась ожесточенная стрельба. «Давай вставать» – шепнула мама и зажгла свет. Я вскочил и оделся (с сегодняшнего дня я помимо нижних кальсон одел черные бумажные рейтузы). Схватив портфель, мы сошли с мамой в 7-ой номер. Там в большой и холодной передней сидел один Урсати. Мы с мамой уселись на деревянном сундуке у входа. Сначала была сильная стрельба, потом постепенно стало стихать. Урсати сказал, что в 11 часов по радио говорили о вступлении в войну Америки. Когда стихло, я уткнул нос в поднятый воротник и погрузился в воспоминания. Я вспомнил весь день 22 июня до мельчайших подробностей: прогулку в Эрмитаже, разговор, обед и т.д. Около 2-х ч. дали отбой. Мы поднялись. Мама сразу легла. Я смешал ложку сахару и какао и съел. Мама была очень голодна и не удержалась, чтобы не попросить кусочек своего шоколада. Я ей дал, она съела кусочек, а остальное велела спрятать. Пришел Котя, он видел с чердака в небе два ярких огненных шара. Квартальный объяснил ему, что это осветительные ракеты. Мы легли. Я был взволнован охватившими меня воспоминаниями о днях, проведенных с Катей, и долго не мог заснуть. Я сказал маме, что после каждой прошедшей бомбежке еще ничего не потеряно.

18 ноября

Меня разбудил в 7-30 ч. будильник. Я был очень утомлен, и не в силах подняться. Мама спросила меня, пойду ли я в школу. Я сквозь сон отвечал, что не пойду. После этого я сразу погрузился в дремоту. Очнулся я около 10-ти часов. Встал, помылся, оделся. Мама разогрела мне каши. Поев, я сел заниматься, учил тригонометрию. В 1 ч. я пошел дежурить. В 2 ч. мама меня сменила. Я поднялся, суп был готов. Я уговаривал бабушку подождать маму, но она не захотела. Пришел Котя и мы сели обедать. Мне дали полную тарелку супу с макаронами, потом полсковородки горячей черной каши с несколькими кусочками кокосового масла, потом еще тарелку супу. После обеда пришла мама, съела свою тарелку и легла на бабушкину постель, завернувшись с головой в плед. Я занимался. Пришел Котя, уходивший после обеда к Солнцевой. Пришла и бабушка, она была очень голодна и разогрела остатки супа. Мне перепала еще тарелка горячего супу. Коте бабушка тоже дала несколько ложек. Потом бабушка замесила несколько ложек теста и на скорую руку спекла на сковородке горячую лепешку, разделила на четыре части и дала мне, маме, Коте и себе. Потом согрела кофе. Пришел папа, поставили чайник. В 7 ч. – тревога. Мы с мамой оделись и сошли. В 7-ой номер. Там сидела Урсати и старуха Лалло. Она приходит сюда, чтобы не жечь дома свет. Было тихо. Через 15 минут дали отбой. Мы взошли. Только стал поспевать чайник, как опять тревога. Мы опять сошли в 7 часов. Тревога длилась до 8-ми ч., была тихая. После отбоя взошли. Бабушка дала мне немного черной каши. Я попросил еще, бабушка сказала, что остальное надо Коте и скоро и этого не будет. Мне стало обидно. Я возразил, что Котя после обеда ел уже кашу, а я просил оставить свою долю на вечер. Вообще я стал очень жаден. Все хожу вокруг стола и бабушки и поджидаю, не перепадет ли чего. Когда мы садимся с Котей обедать, во мне просыпается глухие чувства эгоизма. Я стараюсь съесть первым, рассчитывая получить побольше супа, с злобной ревностью смотрю на Котю, когда ему наливают суп. Вечером мне больше черной каши не дали, но зато бабушка разрешила маме разогреть мне несколько ложек каши геркулеса, которые остались с утра. Я съел, выпил 2 чашки какао. Опять тревога. Мы сошли Лалло. Я читал «Мертвые души». Сначала стреляли, потом стихло. Мы взошли. Бабушка пожалела меня и согрела мне последние ложечки все той же каши геркулес. Я съел. В последние дни я не нет-нет и отложу кусочек хлеба в запас. Сегодня тоже отложил кусочек хлеба, старательно завернув его в бумажку. Потом сел писать дневник.

P.S. В последнее время Клава опять стала огрызаться. Не хочет топить, т.к. она мол отопляет других, по ночам уходит к своим, глядит волком.

В 11-ом часу мы легли. Ночь прошла спокойно.

19 ноября

Ходил в школу. В классе было 15 человек. Из мальчиков были я, Кириченко, Бренцов и Лайн. Сидели в пальто. Окна завешаны бумажными занавесками, которые колышется от ветра. Первые два урока была история. На втором уроке была тревога. Физик увел всех в убежище. Мы, мальчики остались было в классе, но пришла директорша и выгнала нас. Мы спустились вниз и сидели в вестибюле. После отбоя была история. Меня спросили. Потом была тригонометрия и литература. После уроков нам дали по стакану остывшего чаю с конфеткой. Придя домой, я сел заниматься. Бабушка дала мне на сковородке порядочную порцию горячей черной каши с кокосовым маслом. Мама пришла раньше (в 4-ом часу) т.к. у нее в группе было всего 3 человека, и она их отпустила. Около 4-х ч. был обед. Я съел первую тарелку грибного супа, заправленного перловкой, потом съел сковородку черной каши и затем вторую тарелку супу. Хлеба у меня почти не осталось: я отдал сегодня утром большую часть маме: у ней был уже весь съеден. Бабушка спекла лепешки из белой муки и дала каждому по штуке. Папа тоже подоспел к обеду. После обеда я занимался. Около 6-ти ч. завыла сирена. Мы с мамой сошли в 7-ой номер. Было тихо и вскоре дали отбой. Едва мы поднялись, как через 5-6 минут (только успели поставить чайник) опять тревога. Мы опять сошли. Стреляли, сошли и Урсати. После отбоя мы взошли. Чайник уже закипал, как опять тревога. Мы уже не стали сходить, несмотря на довольно энергичную стрельбу и уселись пить чай. Мне дали сковородку черной каши, кружку какао (сахар у нас кончился) и одну лепешку. Мы поели. Стрельба усилилась и мы с мамой опять сошли. После отбоя поднялись. Я заметил, что у бабушки остались еще две лепешки, и надеялся, что она вечером даст мне одну. Однако мои ожидания не оправдались. Через 5 минут опять завыла сирена. Началась стрельба, но мы уже не стали сходить, а уселись все в передней. Я читал газету. Около 10-30 ч.был отбой. Мы легли, Ночь была спокойной.

P.S. Бабушка сегодня выменяла в доме №3 (через Нюру) 2,5 фунта лапши на бутылку портвейна и как-то достала 2,5 литра керосина.

20 ноября

Утром ушел в школу. В классе уже был Игорь. Он сообщил мне, что хлеба уменьшили до 125 грамм. Отведя меня в сторону, он сунул мне маленький пакетик в 25 гр. с яичным порошком. Первый урок была литература. К нам присоединили 9 класс. Сидели в пальто, шапке и в тесноте. В конце урока учитель спросила меня образ Собакевича. Я все гладко ответил. На втором уроке (тоже литература) мы разговаривали с Игорем. Он мне сказал, что до сих пор мать его получала большой паек. Ей давали по 1,5-2 кг. крупы в месяц и по стольку же мяса. Хлеба ей выдавали на 5-6 дней сразу по 1,5-2 буханки. Она работала где-то по снабжению, где ей приходится отбирать использованные хлебные карточки у рабочих. Но рабочие, съев весь хлеб, часто не выбирают остальные продукты как-то: помидоры, шоколад, яичный порошок (вино почти всегда бывает взято) и талоны эти остаются целыми. Регистраторы (в том числе и Игорева мать) отрезают эти талоны и делят их между собой поровну. В результате те получают лишние продукты. Игорь мне проговорился, что поставлял продукты почти всем своим знакомым, в том числе и Нанке (по 400-500 гр. яичного порошку) и Архипову. Дома у Игоря еще и сейчас полная корзина картошки. Часть ее он привез с окопов, часть получила мать, а часть он просто наворовал. Он и сегодня с увлечением рассказывал про одно место, где в подвале только за одной решеткой целый склад картошки. Игорь набрал много капустных кочанов и листьев и засолил их. Вообще видно, что живут они хорошо, хотя Игорь и говорит, что паек матери как будто скоро кончится. Заниматься Игорь по-видимому не будет. Он считает, что после окончания всеобуча его все равно возьмут на фронт. После второго урока, Игорь подбил почти всех идти в кино на одиннадцатичасовой сеанс на «Процесс о трех миллионах». Все с радостью ухватились за это предложение. Собрали деньги, и Игорь с Люсей отправились прямо в кино за билетами. На следующем уроке алгебре сидели всего человек 15. По окончании урока все взяли сумки, и ушли: большинство в кино, остальные домой. Я пришел домой. Бабушка дала мне сковородку черной каши. Поев ее, я отправился на Кузнечный рынок. Игорь, во время своего откровения на уроке литературы, рассказал мне, что на Кузнечном рынке можно купить снадобье, заменять его на керосин. Я не мог попасть на трамвай и пошел пешком. Никакого снадобья я не достал и только на обратном пути купил почтовой бумаги. Небо было серое, пасмурное, обложенное серыми, беспросветными облаками. Холодный ветер мел по улице снежную крупу. Времена ухали выстрелы. Я пришел домой около 2-х ч. Мама дежурила. Я учил уроки. В 3 ч. был обед, состоящий из супа с крупой. После обеда мама топила печку, я учил уроки. После 7-ми ч. папа поставил самовар. Пили чай. Мне дали сковородку черной каши и кружку какао. Каждому бабушка дала по две лепешки из белой муки. После ужина я сел писать дневник. Котя сидел рядом и читал газету. Сегодня мама ходила в школу платить. Около 10 ч. легли. Ночь прошла спокойно.

21 ноября

Я в школу не пошел. В 7-30 ч. вставала мама, зажгла свет. Но я только повернулся на другой бок и продолжал дремать. В 9-30 ч. в комнату ворвался Котя и разбудил меня. Я еще немного полежал, потом встал, умылся. Папа уже работал в столовой. Я поел каши и стал ему помогать. Мы работали до 3 часов. Тонкую фанеру, которой на скорую руку были забиты внешние рамы, мы заменили толстой, которую папа вчера принес из института, щели замазали, оклеили. К 3-м ч. я почувствовал сильную усталость, вроде бессилия. Повертевшись еще с четверть часа столовой уже без зала, я ушел в спальню и стал учить уроки. Папа продолжил работать. Пришла бабушка я ей растопил печурку. Пришел Ксенофонт, посидел в передней и ушел. В 4-30 ч. был обед (вчерашний разбавленный суп и черная каша). Пришла мама. Ей тоже дали супу. После обеда бабушка прилегла. Мама мыла на кухне посуду. Около 6 ч. завыла сирена. Тревога была тихая. Я одел валенки и пальто, через 15 мин. дали отбой. Минут через 5 – опять тревога. Стали сильно стрелять. Мы с мамой сошли в 7 ч. Стихло. Поднялись. Но тревога все не кончалась. Несколько раз очень сильно стреляли, мы уже собирались вниз, но потом наступило затишье. Я, мама, папа и Клава сидели в передней. Поставили чайник. Бабушка сжарила мне три лепешки из яичного порошку с мукой, поужинали. Тревога все продолжалась. Слышалась то усиливающаяся, то замирающая стрельба. К ужину пришел Котя. Тревога кончалась лишь в 10-10 ч. В последнее время мы немного ободрены постоянными сообщениями в газете о том, что подразделение Андреева наступает. Но с другой стороны говорят, что Тихвин, где было собрано много продовольствия и припасов для Ленинграда, захвачен немцами. Немцы взяли Керчь. Очень трудно с мясом. Никто нигде не может получить. Приходится брать талоны, но и за ними громадные очереди. Вчера Котя взял шпрот. Крупы еще не брали. Ее негде нет. Макароны же бабушка не хочет брать, ждет крупы. Мы с бабушкой еще посидели за столом, читали. Около 11 ч. легли. Сегодня весь день и особенно к вечеру слышалась сильная стрельба.

22 ноября

Я в школу не пошел. Мама встала около 9-ти ч. Я еще дремал. В 9-30 ч. я стал вставать. Мама мне разогрела жидкую кашу из геркулеса. Я поел и ушел к папе в кабинет, где занимался до самого обеда. Мама затопила печку и около 11-ти ч. ушла в техникум. Около 12-ти ч. пришел Котя, ходивший утром за хлебом и по делам домохозяйства (доставка картона). Я услышал через дверь, что он садится есть черную кашу, которую бабушка вытаскивала из печки, и не замедлив явится, почуяв, что тут может кое-что перепасть и мне. Бабушка встретила меня словами: «Ну, вот и второй уже тут». А Котя, еще в шапке за столом в ожидании каши, проговорил с усмешкой: «Тоже станет требовать каши». Действительно бабушка дала мне несколько ложек каши. Поев, я ушел опять заниматься. Мельком я слышал, что бабушка очень обрадовалась, найдя полную жестянку пшеничной крупы. Я слышал, как она говорит Коте: «Вот благодари бога, что я нашла эту крупу, а то мы уже сидели без супу». Вскоре Котя ушел. Около 3-х ч. пришла мама. У ней в техникуме совсем учебный процесс разваливается. В группе по 2-3 человека. С последних уроков она их отпускает. В связи с постановлением от 19 ноября, многие студенты решили идти пешком за линию фронта, кто в Архангельск, кто в Кострому. В некоторых районах города(в том числе в районе Бородинской) стали с 9 до 5 ч. выключать свет. Гастрономы торгуют при свечах. Мама пришла уставшая и голодная. Я принял рыбий жир и мы уселись обедать. Был суп, густо заправленный пшеничной крупой. Бабушка открыла банку шпротов и дала каждому по 2-е штуки. Это было такое объедение, что я съел с ними весь свой сегодняшний хлеб. После супа бабушка дала немного киселя без сахара. После обеда я занимался. Около 5-ти ч. пришел Котя. Бабушка ушла, и мама разогрела Коте остатки супа и дала черной каши. Вскоре пришла бабушка, озябшая и голодная. Она где-то отыскала полбанки меда, и мы втроем (я, бабушка и мама) стали есть его прямо так, ложками, запивая горячей водой. Сразу съели почти половину. Мама легла. Около 7-ми ч. поставили чайник, сели пить чай. Мне дали полную сковородку горячей черной каши с маслом и какао. Потом бабушка сжарила мне еще толстую лепешку из яичного порошка с мукой. Я ее съел с огромным удовольствием. После ужина посидели, потом мама и бабушка легли. Я сидел и писал дневник. Котя сидел рядом и читал газету. Сегодня весь день стрельба. На улице даже слышно свист снарядов. Особенно стрельба усилилась к вечеру. Некоторые звуки были совсем близко. Около 10-ти ч. легли.

23 ноября

Воскресенье. Я проснулся около 9-ти ч. У меня заболел живот, я в темноте встал и пошел в уборную. Вернувшись, зажег свет, вымылся. Мама мне разогрела кашу (геркулес). Я поспешил съесть кашу и выпить какао до того, как папа пришел пить чай – «чтобы не возбуждать неудовольствие» – как посоветовала мама. Пришел папа. У мамы не было хлеба. Я ей предложил свой. Она наотрез отказалась. Папа возмутился такой скаредностью. Тогда мама нехотя взяла мой хлеб и съела часть. Попили чай и разошлись. Мама сказала, что когда Котя принесет хлеб (а он как раз отправился за хлебом) то она мне даст свою целую порцию, а мою начатую возьмет себе. Я не согласился. Взял мед и съел его со всем остатком хлеба, решив, что буду есть как все завтрашний хлеб. Пришел Котя с хлебом. Мама хотела отдать мне свою порцию. Я стал ее упрекать в эгоизме и скаредности. Она ударилась в слезы и бросилась на кровать. Котя из передней стал призывать папу. Папа пришел и спросил в чем дело. Я сказал, что мама не хотела брать своего хлеба. Мама жаловалась сквозь слезы, что ее все ругают. Папа ответил, что она себя сама так поставила. Что она сама виновата, что не может жить «ни с ними, ни без них». « Да и в самом деле – заявил он – какого черта я вкладываю сюда свои деньги, когда вижу дома только сцены и грызню. Да подыхайте вы с голоду… Я только здесь ночую, потому что негде, в институте холодно…». После этого мама притихла, а папа ушел к себе. Я продолжал заниматься. Мама стала меня упрекать, что я ничего не понимаю, что я хочу разрушить все то, что она сдерживала всеми силами в течении 16 лет. Что я, мол хочу чтобы она осталась на старости без крова и т.д. Понемногу все стихло. Мы решили затопить ванну. Я принес из подвала несколько охапок дров. Мама затопила печку и в спальне. Котя принялся таскать дрова, а я по указанию папы, стал ему помогать. В середине работы мама позвала меня купаться. Я выкупался, оделся. После горячей ванны я чувствовал какую-то особенную истому и бессилие. Придя в спальню, я лег на кровать и лежал, пока не пришла бабушка и начала накрывать на стол. Мне вспоминалась горячая Анапа, Гурзуф, вечера в день моего рождения, свиные отбивные, бутерброды с ветчиной… Мама кончила мыться и мы сели обедать. Был суп с крупой и горячая каша (у бабушки сегодня опять большая радость: она нашла два пакета крупы). После обеда мы с Котей сдвинули столы и уселись вместе. Я занимался, и писал списки. Около 7-ми ч. поставили чайник, сели пить чай. Мне бабушка дала немного гречневой каши с маслом (вот объедение) и лепешку из яичного порошка с мукой. После ужина я сел писать дневник. Около 10-30 ч. Котя стал просить переписать списки. Я уже помазал руки глицерином и отказался. Переписывать взялся папа.