Текст книги "Риторика либеральной империи. Алгоритмы гуманитарного развития"

Автор книги: Сергей Шилов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 23 страниц)

Ветка немецкой метаклассической философии изображается как «феноменология-и-Хайдеггер». Оппонирование Хайдеггера феноменологии имеет ныне сугубо историко-философское академическое значение. Ныне феноменология раскрывается лишь в горизонте фундаментальной онтологии Хайдеггера, а фундаментальная онтология Хайдеггера обретает свою действительную, не спекулятивную фундаментальность лишь на фундаменте феноменологии. Само отношение Хайдеггера к феноменологии, феноменологии Гуссерля, формирует, категоризует это отношение как отношение «Бытие и Время», выраженное одноименной фундаментальной книгой Хайдеггера. Марксистская критика чистого разума оставляет философию наедине с собственным содержанием, лишает ее действительности академических подпорок и университетской институциализации – ставит вопрос о выживании философии, о наличии у философии неспекулятивного содержания, ставя при этом философию в такие условия выживания, в которых выжить она может, только опираясь на собственное неспекулятивное содержание, если таковое существует в действительности, и если она (философия) сама в него верит и готова использовать в качестве единственной опоры. Впоследствии Хайдеггер назовет это единственное неспекулятивное содержание философии «вопросом о бытии», как главным и единственным вопросом и делом философии, Мышления.

Потому-то Гуссерль, ясно осознавая марксистский вызов европейского нигилизма, и направляется «назад к вещам», обращается к раннегегелевской идее феноменологии, обращается, по существу к «Феноменологии духа» Гегеля, предшествующей «Науке Логике», раскрывшей Гегелю, «всего лишь» Великому энциклопедисту, путь к ложной славе «Нового Аристотеля». Возникает проект «феноменологии как строгой науки». Таков ответ марксизму, выработанный в первой половине XX века. Гуссерль ставит вопрос о незавершенности немецкой классической философии в Гегеле, о возможности экспликации того содержания, которое запечатывается лишь абсолютистской философией Гегеля и в живом виде содержится в структуре идеи феноменологии. Позднее Хайдеггер поставит вопрос и том, что Гегелем не завершается и философия Нового Времени в целом, берущая начало с «cogito» Декарта. Таким образом, на суде истории Мышления решительно отклоняется нигилистический в отношении философии тезис Маркса на основании заключающегося в нем принципиального соображения о философии Гегеля как завершении некоторой «ветхой» истории философии.

Феноменология «как строгая наука» выявляет такое неспекулятивное содержание философии как сознание. Феноменология становится метаклассической теорией сознания, рассматривающей классику как действительное развертывание проблемного содержания сознания, начиная с идентификации сознания в философии Декарта как «метода прояснения необходимого основания», и работающей с формами таким образом рассматриваемого сознания. Системы классического сознания с их претензией на абсолютную завершенность рассматриваются феноменологией как фундаментальные признаки и формы сознания, определяющие его творческий, но «скверный» характер с его вечной неотчуждаемой солиптической составляющей – господством принципа Я. Хайдеггер же, являясь сам гениальным солиптистом, способным к созданию систем чистого разума, все же восстанавливает классическое создание систем мышления в правах, полемизируя в этом вопросе с Гуссерлем.

Экспликация феноменологического сознания из раннегегелевской философии выявила фундаментальную тему феноменологической интерпретации – тему времени как онтосхемы феноменологии сознания. Именно в тайне времени скрыта очевидность того, как феноменология духа становится феноменологией истории, как формы сознания прорабатываются как формы истории. Хайдеггер фактически закрепляет рефлексивное значение вопроса о бытии («постав») как дела мышления по раскрытию тайны времени («несокрытость сокрытого»), по схватыванию сущности времени («поворот»), по употреблению знания о времени («сущность техники»). Именно такое дело мышления, таким образом схватываемое в продуктивном воображении, и есть сознание, истинное представление о сознании. Вопрос о бытии, продвигающий познание-употребление времени, есть переход от бытия ко времени, есть событие, сквозное для истории как совокупности событий.

Переход от бытия ко времени был выяснен Хайдеггером как важнейшее существо дела мышления, имеющее глубочайший смысл – смысл истории. Сегодня мы говорим о том, что сама история Нового времени возникла после истории Бытия как истории христианской цивилизации, в свою очередь, возникшей из Времени античности. Хайдеггер же видел этот переход как экзистенцию, как нечто, событие, совершающееся в повседневности, как нечто более всеохватное, нежели научный рационализм, экономический детерминизм, как нечто, взаимодействующее с нигилизмом на уровне самого бытия. Хайдеггер видел действительное сознание, смысл феноменологии, как, прежде всего, со-бытие. Книга «Бытие и Время», осмысливающая историцизм как онтологическое существо завершения Истории Нового времени была, по существу, проектом философской системы, проектом «нового аристотелизма», неудачу которого (проекта) Хайдеггер впоследствии раскрывал как ненахождение, несхватывание существа обратного перехода – перехода от времени к бытию. Не схвачен, не найден был путь от истории Нового времени к истории Нового бытия, что было действительной задачей истории, в отличие от мнимой задачи мирового революционно-экзистенциального апокалипсиса, предложенной Марксом. Но отсутствие присутствия Нового бытия было выдвинуто Хайдеггером как та экзистенция, то переживание, которое, собственно говоря, уже и есть начало мысли, правильный подход к решению задачи истории. То самое «существую», из которого и следует, возникает «мыслю». Легко заметить безусловность данного поворота – от декартовского пути «мыслю, следовательно, существую» до неосуществленного, но намеченного немецким Хайдеггером пути поиска того, как от какого-то конкретно «существую» получается (ис-следует, происходит) истинное «мыслю».

А теперь о самом интересном. Существует и ветвь русской метаклассической философии! Ветвь, которая считалась засохшей. Ее расцвет происходит, как и рост немецкой метаклассической философии, на живительной основе философской поэтики, удерживающей значение и рациональный тонус мышления «после Гегеля» от впадения в марксистское небытие, от впадения в забвение мышления. В Европе «после Гегеля» философская поэтика формируется Киркегором, Ницше, Шопенгауэром, Бергсоном, продуктивно атакуется Фрейдом, марксисты же попросту не обращают на нее внимание, занятые «реальными» проблемами общественного переустройства, хотя с течением времени растет интеллектуальное влияние марксистов, обращающих внимание на постгегелевскую природу марксизма (Лукач и др.).

Ветвь русской метаклассической философии, развитие которой сокрыто по сю пору именно в таком качестве, также обязана своим произрастанием подобной же почве. Речь идет о русской философской поэтике Соловьева, Флоренского, Шпета, Бердяеева, Лосева, Бахтина и таких ее репрезентантов, хранителей традиций в недавнее время, как Мамардашвили, Аверинцев. Некоторое значение имело и творчество русских марксистов, скажем так, объективно-идеалистического склада (Ильенков и другие).

Первой русской метаклассической философией «после Гегеля» стала МЕТОДОЛОГИЯ. По понятным причинам, методология, развивающаяся в советских условиях, не могла даже внутренне манифестировать себя определенным образом преодолевшей марксизм чистой философией, работающей с проблематикой философии завершения Нового времени после Гегеля (спустя более чем столетие), ведь по советскому идеологическому канону философия Нового времени, как и всякая, впрочем, философия, резюмируемая философией Нового времени, была завершена, отменена за ненадобностью Марксом.

Ныне Петром Щедровицкого, иными методологами, методологическими структурами и организациями (Школа культурной политики и др.) многое делается для того, чтобы задним числом восстановить, отрефлектировать настоящее историко-философское значение методологии, развитие которой пришлось на ограничивающее теоретико-философскую рефлексию советское время. Щедровицкий-старший даже заявлял: «В методологии нет никакого бытия». Данный урезанный формат методологии как «строгой науки», чаще всего даже отказывающейся от родительского имени «философской науки», осложняет и по сей день институциализацию русского мышления. Так что искренне пожелаем успеха российским методологам в их работе по восстановлению и созданию историко-философских оснований и значений методологии.

Феноменология и методология – это две возможных и необходимых экспликации из гегелевской философии дальнейших путей развития, дел мышления после Гегеля. «Феноменология духа» Гегеля в его философском развитии была возведена в степень «Науки логики», которая, по праву несокрытости, должна быть раскрыта как «Методология духа».

Таков же и смысл русской метаклассической философии: в ней возникает отношение «методология-«русский Хайдеггер»», родственное, соприродное, гегелевски-степенно-превосходящее фундаментальное отношение немецкой метаклассической философии «феноменология-Хайдеггер». В этом ощутимо представлено величайшее понимание России как европейской страны, отличной от Германии (и других философских, мыслящих стран Европы) особостью своих возможностей, потенциалов и приоритетов в сфере мышления и образующей с ней (с ними) единое тело европейского мышления, живого, способного к развитию, в котором одно сопричастно и живо-приоритетно, сущностно важно другому. С точки зрения феноменологии, методология есть ноуменология, то есть искомая феноменологией определенность, предметность, продуктивность, движение объективных истинных форм, наполненных феноменологической культурой. В этом смысле, методология должна получить, открыть свой онтологический горизонт.

Таково философское творчество Науки Риторики. Сегодня оно полностью образует онтологический горизонт, основание методологии как новой, послегегелевской «методологии духа». Именно в отношении «методология-риторика» зафиксирована надежно, зримо интеллектуальная структура, Структура Новой России, как таковая, сама по себе. Отношение «методология-риторика» стабилизирует и фиксирует существо такого явления, как русская метаклассическая философия, философия Нового бытия. Отношение «феноменология-Хайдеггер» является способом экзистенции немецкой европейской метаклассической философии как философии, предваряющей философию Нового бытия, философией, завершающей философию Нового времени.

Предметом феноменологии является сознание, истинность которого Хайдеггер тестировал в качестве со-бытия. Предметом методологии является знание само по себе, истинность которого тестируется Наукой Риторики в качестве со-времени, времени-истины, образующей измерение (человеческое) бытия. Ныне практически завершено формирование русской метаклассической философии, происходит инсталляция связки «методология-риторика», связки Науки Риторики. В свое время, первая версия европейской метаклассической философии («феноменология-Хайдеггер») как методологическое основание западноевропейской цивилизации стала основой формирования евроатлантической либеральной империи. Статья «Конец истории» Фукуямы, имевшего в своих учителях русского гегельянца Кожева, обозначала манифест настоящей евроатлантической либеральной империи. С другой стороны, естественные ограничения триумфа западноверопейского либерализма, нашли свое выражение в учении Дерриды о деконструкции. Концепция деконструкции с новой силой поставила вопрос о нерешенности задачи Хайдеггера (задача перехода от времени к бытию, задачи времени), ограничив претензии западноевропейского логоцентризма на сущность мышления и указав на возможность Науки Риторики.

Наука Риторики выражает методологический дух человека как «математического человека» Эпохи нового бытия, сменяющего «политического человека» Эпохи прежнего бытия, и переходного «экономического (политико-экономического, экономико-политического) человека» Эпохи Нового времени. Переход от времени к бытию есть существо души математического человека, человека, сознанием которого является непосредственное знание, время-истина. Русская метаклассическая философия (онтологическая связка «методология-риторика») – не только методологическое основание либеральной империи, по Гайдару («Россия – Америка XXI века») и Чубайсу, но и видение-основание этой «либеральной империи», «империи знания» – как Великой Демократии, лидера Большой Европы, новой единой гуманитарной цивилизации. Выдвинута базовая общечеловеческая идея, фиксирующая «методологический дух» гуманитарного развития – Идея прав народа, фундаментально-онтологическая идея мировой демократии. Русская метаклассическая философия, философия связки «методология-риторика» образует интеллектуальное существо Новой России, стратегию институциализации Новой России. Именно русская метаклассическая философия является импульсом того качественного модернизационного скачка, который неочевиден сегодня ни власти, ни обществу, ни крупному бизнесу – скачка, прорыва в электронный институциализм. Возможность электронного институциализма есть переход от методологии к методографии, переход от представления к записи. Именно риторический горизонт методологии открывает новое действительное синтетическое, мыследеятельностное измерение – методографию. Научно-риторическая версия методологии раскрывает упущенную методологами громадную сферу бытия – сферу численности, фиксируемую в письме, текстовой работе в качестве численностных методов письменности. Сама письменность раскрывается как исчисление, моделируемое синтетическое исчисление простых чисел – методографическое исчисление, на порядки более мощное, сверхрациональное, чем аналитическое исчисление бесконечно малых – методологическое исчисление. Методография Науки Риторики есть «письмо самой природы», «книга природы, написанная на языке математики» – Новая литература, творящаяся посредством электронных институтов как простых и естественных институтов развития-исчисления.

Русское дело мышления, которое делается Русской метаклассической философией, есть Правое Дело, как Общее дело народов России, образующее единую российскую нацию. Русский метаклассический либерализм имеет своим методологическим основанием электронный институциализм, как, одновременно, и теорию, и среду самореализации, осуществления. Один из авторов журнала «Эксперт» заявил, что события 11 сентября похоронили под своими обломками теорию рационального выбора. Таким образом, мы стоим на пороге институциализации теории сверхрационального выбора – Русской метаклассической философии.

Национально-либеральная мегаидеология.

Идеология либеральной империи

На Круглом столе в редакции газеты «Завтра», посвященном проблематике выработки российской, Проханов поставил вопрос о синтезе четырех, физико-политически наблюдаемых в стране идеологий, которые «реально формируют структуру и динамику нашего общества, определяют действие политических и государственных структур». Каталогизация страновых идеологий, по дефиниции Проханова, такова: «Это, условно, «белая» идеология, имперско-православная, на которую мы натыкаемся, например, в виде двуглавого орла, висящего, где нужно, и где не нужно. Это «красная идеология», идеология левая, которая имеет у нас советские корни. Это идеология либерализма, победившая в начале 90-х годов, и, как новация, идеология «огненного ислама», ….который активно выходит на передний план, демонстрирует впечатляющий потенциал развития и, не исключено, станет здесь доминирующим….». Проханов также пред-видит и пред-рекает о том, что «…в результате синтеза возникнет некая суперидеология, которая совместит эти четыре враждующих метафизических фрагмента», и продолжает: «Но, все же, это будет мегаидеология мегаимперии, единственно способной примирить и объединить в себе все эти четыре враждующих между собой идеологических проекта».

Хочется, перефразируя слова Гете в отношении философа Гамана, сказать: «Слушайте, это Проханов!».

С точки зрения «политической практики» указанные четыре идеологии (да и ряд других идеодискурсов, ошибочно принимаемых Прохановым за «полуживые и даже мертвые») есть разнонаправленные тектонические плиты и платформы, грандиозное и не охватываемое конъюнктурно-политическим разумом движение которых образует континентально-геополитические сдвиги, сближение же коих имеет исключительно мегакатастрофический характер столкновения.

Потому задача синтеза четырех идеологий, поставленная, как политтехнологическая задача в реальном времени, есть неверно поставленная задача – сродни задачам инженерии «вечного двигателя». Есть, правда, значительное количество лиц, готовых браться за решение и подобной задачи. Пример тому – Березовский, рассматривающий всякую идеологию, как финансово-политтехнологическое произведение и потому усматривающий общеидеологический корень в методологии спекулятивного финансово-политтехнологического комбинирования. Но продукт такого комбинирования – тот же луженый «вечный двигатель», «вечность работы» которого должна имитироваться механизмами поддержки из закулисья.

Другое дело – рассмотрение данной задачи, как одного из важнейших историко-фундаментальных следствий такой первопричины, как реальный ход (свет) истории мышления, преломленный в точке России. СВЕТ С ЯУЗЫ.

Создание Российской общенациональной идеи есть фундаментальное событие истории мышления.

Создание Российской общенациональной идеи есть классическое следствие становления Науки Риторики, «нового аристотелизма». Наука Риторики является первопричиной Российской общенациональной идеи. Наука Риторики есть такое завершение философии Нового времени, которое заключается в решении первоначальной проблемы мышления Нового времени, поставленной Декартом, – проблемы создания-раскрытия истинного метода мышления, метода поиска истины. Риторическая теория числа есть теория метода определения истины. Если Наука Логики Гегеля является необходимым основанием системы чистого разума, то Наука Риторики Шилова является достаточным основанием системы чистого разума, как системы «нового аристотелизма». Так, в античности научная поэтика бытия Парменида-Платона описала-выявила необходимое основание несистемного еще чистого разума первой философии, а философия Аристотеля стала первой рефлексией достаточного основания чистого разума, собственно первой философией, тем, что впоследствии получило имя «метафизики». С созданием Науки Риторики вступает в свои права «окончательно родившаяся» в истории мышления система чистого разума, система, основанием которой является тождество бытия и времени, раскрывающее сущее, как стремящееся к тождеству (заключенное внутри тождества) различие времени и бытия, – Закон тождества слова и числа, раскрывающий собственный метод истины – риторическую теорию числа.

Со стороны Времени Наука Риторики есть меганаучное основание знания, восстанавливающее родовую гуманитарную природу естественнонаучного знания – риторическую природу бытия числа. С другой же стороны, со стороны Бытия, Наука Риторики есть БОГОВОЗВРАЩЕНИЕ, как смысл перехода от Конца истории Нового Времени к Истории Нового бытия, ибо Наука Риторики рефлектирует тождество основания естественнонаучного знания с семиотикой богодоказательства, как истинной теорией множеств (новой риторической программой формализации, преодолевающей ограничения, выявленные логической программой формализации Гильберта-Геделя), риторической теорией Единого. Наука Риторики также определяет сущность нового образовательного канона.

«Синтез четырех идеологий», как естественно-исторический синтез истории мышления, достигается, прежде всего, в истории мышления, игнорируемой «практиками». Мышление (философия) каждой из четырех идеологий историко-мыслительно подготовлено всей собственной традицией к осуществлению Великого синтеза. Именно это «дыхание Абсолютного духа» и улавливает Проханов, сообщая о своем ощущении «готовности России к мегаидеологическому синтезу». Задача синтеза есть задача синтеза мышлений, прежде всего, а не «практик» («окостеневших реалий, откуда выветрился дух мышления), – задача возникновения НОВОГО МЫШЛЕНИЯ, новизна которого состоит не в своевременности его «поделки», но в том, что оно впервые решает ряд фундаментальных, вековых, тысячелетних проблем рациональности, становится реальной системой чистого разума.

Рассмотрим существо этих мышлений в их изготовленности к синтезу в Науке Риторики. Посредством Науки Риторики русское мышление (то, что в сознании «практиков» закреплено в качестве «белой», имперско-православной идеологии), выдающейся историко-мыслительной ступенью которого является русская религиозная философия Серебряного века (как ПРОЕКТ СИСТЕМЫ ЧИСТОГО РАЗУМА, ВОЗНИКШИЙ В ХОДЕ КРИТИЧЕСКОГО ВОСПРИЯТИЯ НЕМЕЦКОЙ КЛАССИЧЕСКОЙ ФИЛОСОФИИ И ОНТОЛОГИЧЕСКОЙ РЕАКЦИИ НА РУССКИЙ МАРКСИЗМ – В. Соловьев, прежде всего, далее Флоренский, Шпет, Розанов и др.), возвышается на новую ступень собственной абстракции – СТУПЕНЬ РУССКОЙ КЛАССИЧЕСКОЙ ФИЛОСОФИИ, РУССКОЙ ФИЛОСОФИИ ЗОЛОТОГО ВЕКА, каковая ступень имеет также общечеловеческое, мирово-отзывчивое и мирово-необходимое значение, поскольку Наука Риторики есть венец европейской метафизики, искомая система чистого разума. Если модельным образом сопоставить историю возникновения Русской (Русско-немецкой) классической философии 20-го – начала 21-го веков с историей античной философии, то представителей Русской религиозной философии можно сопоставить с досократиками, где философия Всеединства В. Соловьева сопоставима по структуре с научной поэмой Парменида. Железным «Сократом» для русских «досократиков» стал Владимир Ленин, материализм которого был сформирован, как явление воли бытия в политическом суждении. Поскольку мы имеем дело с ситуацией мировой истории мышления, то своего рода Платоном, сумевшим априоризировать феномен «русского Сократа», стал в 20-м веке мыслитель Хайдеггер, активно, кстати, работавший с книгой Ленина «Материализм и эмпириокритицизм» в период работы над своей главной книгой «Бытие и Время». Наука Риторики, таким образом, решает задачу «нового аристотелизма», постхайдеггеровского, «постновоплатоновского», «новоаристотелевского» создания системы чистого разума. Вышеописанное сравнение имеет то существенное различие, что античная философия была непосредственной философией чистого разума, русско-немецкая философия является философией системы чистого разума, опосредованной философией чистого разума.

Политическая теория, возникающая на основе Науки Риторики, – теория социального федерализма есть второй шаг политического мышления Эпохи Нового времени, сделанный после первого шага, после первой политической (= «преобразующей мир») философии Маркса, после первой «политической метафизики». Этот второй шаг, осуществляемый в Конце истории Нового времени, как шаг-мост к Истории Нового бытия, – шаг «социального федерализма» был намечен еще Прудоном, причем в переписке с Марксом последний признавал за социальным федерализмом больший политико-философский смысл, чем за коммунистическим обобществленным коллективизмом. Именно теория социального федерализма, представленная в сборнике статей «Новый федералист» и ряде других работ, раскрывает формулу российской общенациональной идеи, как ВСЕМИРНО-ИСТОРИЧЕСКОЙ ИДЕИ ПРАВ НАРОДА. Теория социального федерализма открывает беспартийный закон развития общества, институциализирует «золотую середину» диалоговых отношений государства и общества, как Открытый университет, систему общества знаний и государства развития («государства для людей»).

В этом историко-мыслительном смысле теория социального федерализма есть тот смысл, которые схватывается «практиками» в виде необходимости рефлексии «красной идеологии», ее компонентизации в структуре мегаидеологического синтеза.

Наука Экономики (наука о праве на богатство), возникающая на основе Науки Риторики есть фундаментально-инновационное развитие либерализма, как системы экономического детерминизма первого уровня (уровня необходимых монетарных оснований) до системы экономического детерминизма второго уровня (уровня достаточных институциальных оснований). Наука Экономики становится наукой естественнонаучного уклада при возникновении экономико-математического метода, как метода электронного институциализма, функционирующего на основе аксиоматики права на богатство, являющейся выдающимся следствием риторической теории числа. Наука Экономики, как фундаментальное измерение либерализма, выводит на свет новую (со времен Аристотеля) сущность, дефиницию человека. «Политическое животное» Аристотеля, являющееся субъектом ЧИСТОГО РАЗУМА, эпохально, всемирно-исторически сменяет «математическое животное» Шилова, являющееся субъектом СИСТЕМЫ ЧИСТОГО РАЗУМА. На основе западноевропейского либерализма, как высшей формы развития политического животного, возникает русский математический либерализм – математическое животное, выступающее по отношению к человеку Нового времени в качестве сверхчеловека, мегачеловека, человека Нового бытия.

Наконец, Ученый и технологический мир ислама, «джихад знания», как тело грядущей модернизации исламского мира, рождающееся ныне в муках «террористического джихада», выступает, как ГЕНЕРАЛЬНЫЙ СУБЪЕКТ ПРОДВИЖЕНИЯ НАУКИ РИТОРИКИ В КАЧЕСТВЕ МЕГАНАУКИ, МЕГАНАУЧНОГО БОГОДОКАЗАТЕЛЬСТВА. Именно Ученый и технологический мир ислама сформирует НОВЫЙ ВСЕМИРНЫЙ УНИВЕРСИТЕТ, как ГЕНЕЗИС И СТРУКТУРУ ЕДИНОЙ ГУМАНИТАРНО-ТЕХНОТРОННОЙ ЦИВИЛИЗАЦИИ. Меганаука, как Наука о времени (Хроника. Механика времени), созданная на основе научного представления о бытии (Науки Риторики), станет методом «джихада знания», методом гуманитарной универсализации естественнонаучного знания, одновременно являющимся методом математической дифференциации гуманитарного знания. Именно Ученый и технологический мир ислама создаст технотронную структуру единой гуманитарной цивилизации, реальное бытие новой экономики. Ученый и технологический мир ислама, вооруженный меганаучным знанием, реализует все те возможности, которые раскрываются с раскрытием тайны времени в риторической теории числа, как истине системы чистого разума. Тем же парадоксальным образом, каким первая греческая философия пришла в Европу через арабскую философию (Аристотель с комментариями Ибн-Сины на арабском языке) и основанные ею ранние европейские университеты, тем же образом и Наука Риторики войдет в интеллектуальную структуру Единой Европы в виде движения Ученого и технологического мира ислама, в виде Всемирного университета.

Видно, таким образом, что базовыми составляющими Науки Риторики, соответствующими компонентами синтеза «четырех идеологий» являются:

1) Русская классическая философия: Наука Риторики. Система чистого разума (риторическая теория числа, как метод истинности).

2) Социальный федерализм: Российская общенациональная идея прав народа. Открытый университет (основа благоустройства нового социального бытия).

3) Русский математический либерализм: Наука Экономики (наука о праве на богатство). Электронный институциализм.

4) Российский принцип содействия становлению Ученого и технологического мира ислама

Видны также те живые синтетические соединения, структурные связи и многофункциональные взаимодействия, которые намечаются и естественным образом начинают осуществляться между данными компонентами, как моментами, гранями кристалла Науки Риторики. Так, социальный федерализм (структурный, инновационно-системный коллективизм) является главным политическим союзником либерализма в деле институциализации Науки Экономики, математического либерализма. В свою очередь, электронный институциализм, как инновационный либерально-экономический метод, материализует такой базовый социально-федералистский идеал общественного устройства, как Открытый университет, беспартийный закон развития общества знаний. В то же время, электронный институциализм является методологией осуществления принципа справедливости, являющегося солидаристской основой социального федерализма. Постановка в математическом либерализме вопроса о богатстве, как предмете Науки Экономики, представляющаяся многим поверхностным комментаторам чуть ли не запредельной формой либерального фундаментализма, как «мировоззрения богатых», на деле, является путем разрешения того фундаментального противоречия, что реально блокирует развитие рыночной экономики, блокирует общественное процветание, – противоречия «деньги против богатства», в котором всегда пока выигрывают деньги, и банкир всегда «обречен» получать миллион долларов, а шахтер – двести долларов.

Русская классическая философия обретает свой общеевропейский путь через Ученый и технологический мира ислама, который, в свою очередь, обретает в этом движении силу всемирно-исторической модернизации исламского мира. И еще множество живых связей, ждущих своих исследователей и разработчиков, просматривается и образуется. Трудно также переоценить событие становление Ученого и технологического мира ислама, как жизненно важную для судеб всего человечества «переоценку ценностей» джихада в «природное стремление к знанию», институциализирующее человека, как институт человека.

Кроме того, «остальные идеологии», не вошедшие в прохановскую четверицу, также будут вдохновлены меганаучным богодоказательным существом Науки Риторики. Также распространенный на территории России буддизм раскроет себя, как СТАРЫЙ ОБРЯД МЫШЛЕНИЯ, солиптический код сознания человека, коренящийся в структуре чистого бытия. Риторическая Россия, в главном и основном, поставит УЖЕ СТОЯВШИЙ У ИСТОКОВ КАЖДОЙ ИЗ МИРОВЫХ РЕЛИГИЙ ОБЩЕМИРОВОЙ ВОПРОС О ЕДИНОМ БОГЕ В УСЛОВИЯХ МИРОВОРЕЛИГИОЗНОГО ТЕПЕРЬ УЖЕ МНОГОБОЖИЯ, СОВЕРШИТ ПОСТАВ ЭТОГО ВОПРОСА, как УЧЕНОГО, ПОЛИТИЧЕСКОГО, ЭКОНОМИЧЕСКОГО И ТЕХНОЛОГИЧЕСКОГО ВОПРОСА О СУЩНОСТИ ЧЕЛОВЕКА, как ВОПРОСА О ЕДИНСТВЕ (=БЕЗОПАСНОСТИ) МИРА, РАСКРЫВАЮЩЕМСЯ В ОТНОШЕНИИ ФУНДАМЕНТАЛЬНОГО ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО Я (СКВОЗНОГО РОДОВОГО СОЛИПТИЧЕСКОГО Я ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО РОДА) К ЕДИНСТВЕННОСТИ ЕДИНОГО БОГА.

Весть научно-риторической России – это ВЕСТЬ О ВОЗВРАЩЕНИИ ЕДИНОГО БОГА В РАЗДЕЛЕННЫЙ МИР И ЯВЛЕНИИ ВОЗВРАЩАЮЩЕГОСЯ БОГА ВО «ВНЕШНЕМ ВИДЕ» БЫТИЯ МЫШЛЕНИЯ, ТОГО БЫТИЯ МЫШЛЕНИЯ, В КОТОРОМ РАСКРЫВАЕТСЯ ТАЙНА ВРЕМЕНИ.

Безусловно, такой тезис вызовет политтехнологический оскал. На этот счет есть у Льюиса в «Письмах Баламута» одно гениальное место, где старый опытный бес рассказывает об успехах адского пиара: «Мы направляем ужас каждого поколения против тех пороков, от которых опасность сейчас меньше всего, одобрение же направляем на добродетель, ближайшую к тому пороку, который мы стараемся сделать свойственным времени. Игра состоит в том, чтобы они бегали с огнетушителем во время наводнения и переходили на ту сторону лодки, которая почти уже под водой. Так, мы вводим в моду недоверие к энтузиазму, как раз в то время, когда у людей преобладает привязанность к благам мира. В следующем столетии, когда мы наделяем их байроническим темпераментом и опьяняем “эмоциями”, мода направлена против элементарной “разумности”. Жестокие времена выставляют охрану против сентиментальности, расслабленные и праздные – против уважения к личности, распутные – против пуританства, а когда все люди готовы стать либо рабами, либо тиранами, мы делаем главным пугалом либерализм». Сие обстоятельство – следствие отсутствия мышления, как укорененности в истории мышления, в той событийности, которая задает пределы (генезис и структуру) и определяет потенциалы истинной интеллектуальной продуктивности. Потому в виде «политтехнологов» перед нами практики, начисто лишенные всякой прагматики, – безосновные практики, интеллект которых легко инсталлируется на службу тому радикализму, который обещает быстрый политический успех (как правило, через катастрофу правящего режима). Истинная же прагматика (возьмем, к примеру, американскую прагматику – Пирс, Джеймс и др.), связанная с основаниями мышления и понимающая, что всякая практика осуществляется не «в непосредственном контакте с реальностью», но, прежде всего, посредством понятий, в виде некоторой теологии дискурса некоторых парадигматических понятий-концептуальных абсолютов, а не в длительности бессмысленного смотрения на нечто противостоящее и ленинское «копирование, фотографирование и отображение» этого нечто ощущениями с навешиванием на «отпечатки» ярлычков-порядковых номеров и складированием их на пыльных категориальных метафизических полках. Апофеоз беспочвенности нынешних практиков, скрывающих эту беспочвенность в тесноте рядов «левопатриотической оппозиции», состоит в забвении простой истины мышления о том, что МЫСЛИТЕЛЬ ВСЕГДА СТРОИТ (МЫСЛЬ) ИЗ СЕБЯ САМОГО (в нынешнем русскоговорении эта фраза, как правило, имеет пренебрежительный смысл, объяснимый, впрочем, из вышеприведенной цитаты Льюиса). Мышление, как способность мыслителя строить мысль из самого себя, «из наиболее явного из себя самого» (Аристотель), – это и есть сущность «метафизики», как всеобщего основания рациональности. Никакой сакральности и иных эзотерических поделок посыл рациональности, именуемый метафизикой, не имеет в себе, он представляет собой гиперрациональное начало всякой рациональности. Сакрализация метафизики отбраковывает претендента на «звание» мыслителя, моментально выдает отсутствие культуры мышления, то есть, субстанциальной включенности мыслящего в историю и теорию мышления. Для мыслителя нет и не может быть иной опоры размышления, нежели основания и задачи истории мышления, освоенные им в реальной среде размышления и языковой фактичности. Мыслитель не должен лоботомировать смыслопорождающие куски мышления, протезируя их «непосредственными, реальными факторами и фактами среды», как «данностями» мышления. Данности мышления необходимо выявлять. Подвергая сомнению эти факторы и факты, мыслитель, прежде всего, и должен работать с СОБСТВЕННЫМ опытом их восприятия и разработки в контексте истории и теории мышления. Среди наших же политтехнологов практически не наблюдается мыслителей – они принимают то, что могло бы быть лишь выводом мышления, как дедукции из оснований, за непосредственную данность собственного анализа, выступая в качестве не Мозга нации, но в виде «своеобразной микрофлоры в гигантском желудке народившегося уклада, занятой выделением необходимых для его жизнедеятельности веществ и микрокомпонентов» (А. Фефелов, «Тонкая пленка»). Как выразился один из политтехнологов, быть может, искомый синтез идеологий уже произошел, а мы его не видим, как в 89-году мы не видели уже вставшую во весь рост фигуру Ельцина.