Текст книги "Двое против ста"

Автор книги: Сергей Алтынов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Без истерик, Втюрина... Не время, слышишь!

Истерик и не было. Напротив, Лена точно окаменела. Она стояла ни жива ни мертва, не в силах ни сдвинуться с места, ни что-либо произнести. Она СТРЕЛЯЛА в ЖИВОГО ЧЕЛОВЕКА...

И ПОПАЛА.

А сейчас... Бац!!! Резкая обидная боль от хлесткой пощечины заставила ее вскрикнуть.

– Втюрина, очнись!

Она увидела перед собой того самого Вальку-капитана, с которым еще вчера мечтала познакомиться. У него было красивое, но сейчас как-то по-особенному недоброе лицо. Она повиновалась ему машинально, точно так же, как в тот момент, когда натягивала тетиву.

Они вновь лежали в укрытии. На сей раз в более надежном. За спиной была глухая стена, впереди чей-то частный гараж, по бокам забор и глухой кустарник.

– Мы их ОСТАНОВИЛИ, понимаешь? – тихим, но твердым голосом произнес Валентин. – Остановили эту нелюдь.

И у Лены перед глазами вновь встали безжизненные, широко распахнутые Оксанкины глаза, бурое от крови платье. И ее одноклассники. Убитые этими, в шапочках-полумасках, скрывающих лица. И сейчас она, Лена Тюрина, обычная в общем-то девчонка, сумела остановить их!

– Зачем им ЭТО? – спросила она.

– Человечиной питаются, – без тени шутки ответил Валентин.

– А тебе воевать нравится? – задала совершенно неожиданный для себя вопрос Лена.

– Эх, Тюрина-Втюрина... – не глядя на девушку, проговорил капитан. – Давай договоримся, что ты перестаешь быть дурой. Иначе прогоню... – И тут же спросил: – Ты спортсменка?

– Волейболистка.

– В защите? – спросил Валентин, пожалуй, первый раз оглядев с ног до головы ее небольшую, но ладно сбитую фигурку.

– Либеро, – ответила Лена и пояснила: – Игрок такой, одет в особую форму...

Однако объяснить дальше про игрока-либеро девушка не успела. С правой стороны послышался грохот двигающейся в их сторону тяжелой бронетехники.

– Коробки прут, – невесело усмехнулся Валентин. – А вот кто в коробках?

«Коробками» именовались три боевые машины. Не разбирающейся в бронетехнике Лене показалось, что это танки, но они оказались БМП – боевыми машинами пехоты. Коробки проехали рядом с их укрытием и скрылись за поворотом, ведущим на центральную площадь.

– Серьезные дела, – только и проговорил Валентин. – Противотанковые гранаты нужны...

Лена не знала, что ответить. Где взять противотанковые гранаты, она понятия не имела. Некоторое время они сидели молча.

– А ты капитан? – спросила она, когда молчание стало томительным.

– Гвардии... капитан, – опять ответил Валентин. – Был... Еще полгода назад.

Все-таки он грубоват. И излишне резок.

– Почему «был»? – продолжила Лена. – Выгнали?

Ей было интересно, почему столь лихой боец распрощался с рядами Вооруженных Сил. Неужели и в самом деле было ранение, о котором говорила Оксанка?

– Где она, эта армия?! В казарме, за забором сидит! – не меняя тона, ответил Валентин. – Саму себя охраняет. А девочка Лена с арбалетом город спасает.

Он впервые за все время улыбнулся ей. И она от неожиданности засмущалась, зарделась...

Между тем вновь показалась группа вооруженных людей. На сей раз это были в основном чубатые бородачи, одетые в казацкие рубахи и фуражки.

– Свои! – кивнул Лене Валентин. – Их сотник со мной в одной школе учился.

Тогда Лена думала, что все кончилось, но оказалось, что все только начинается. «Коробки», как выяснилось, принадлежали боевикам. Воинская часть продолжала соблюдать нейтралитет, ожидая приказа из Москвы. Из разговоров казачьих командиров Лена поняла, что происходящие события – спланированная провокация. Вот только кем и зачем, девушка не поняла, как ни старалась. Вроде как противоположный берег хотел посеять хаос и неразбериху, чтобы потом ввести собственные войска, сместить местное руководство и присоединить независимую республику к себе. А тех, кто вошел в город, громил школу и разъезжал на «коробках», именовали наемниками, «червями» на сленге казаков и гвардейцев. В городе было введено чрезвычайное положение. Банды «червей» удалось выбить из центра города и сжечь две «коробки», но остальные окопались и засели на окраинах. Казаки понесли серьезные потери. Так продолжалось почти четыре дня. Лена уже ни в кого не стреляла, она стирала казачье белье и готовила горячую еду. Никто не знал, сколько продлятся боевые действия. Валентина назначили командиром истребительного батальона, и Лена почти не видела его. А в начале четвертого дня в городе появилась немногочисленная вооруженная группа, экипированная, как спецподразделение. Летний камуфляж, защитные кепки, ботинки-берцы. Командовал ими невысокий седой человек, которого подчиненные вопреки субординации называли не по званию, а просто Максимычем. Максимыч оказался хорошим знакомым Валентина. Они уединились в штабном помещении и часа два разговаривали там, не впуская посторонних. А когда вышли, Валентин объявил:

– Сегодня к вечеру война закончится. Но просьба ко всем ополченцам и казакам с базы без специальной команды не выдвигаться. В городе будем работать мы с Максимычем и его ребятами.

– И кто они такие? – недоверчиво спросил казачий сотник.

– Спецназ ВДВ. Слыхал про такой?

– Войска дяди Васи? – усмехнулся сотник.

– По счастью, не дяди Бори, – ответил Максимыч. – У тебя, сотник Воронцов, уже двенадцать погибших. И пулеметчика где-то потерял. Так что не шутил бы уж...

На такую осведомленность сотник не знал, что и ответить.

– Одним словом, без приказа боевые базы не покидать! – подвел итог Максимыч.

И в самом деле – к вечеру следующего дня стрельба на окраинах города прекратилась, а на улицах появились многочисленные милицейские патрули. А еще через пару дней жизнь и вовсе почти вернулась в привычное русло. Противоположный берег затих.

Лена увидела Валентина, подойдя к калитке его участка. Узнала его не сразу. Он постригся и, хоть был одет в строгий гражданский костюм, вид имел вполне офицерский. Валентин заколачивал двери своего дома большими необструганными досками.

– Ты уезжаешь? – подбежав к нему, спросила Лена.

– Да... Возвращаюсь в ряды, – только и ответил он.

И лицо у него было совсем не злое.

– Вот искупаюсь и уеду, – подмигнув ей, сказал Валентин. – С Максимычем и ребятами. В звании обещали восстановить, роту спецразведки дадут.

«А я?» – хотела было выкрикнуть Лена, но сдержалась. В самом деле, кто она ему?

– Прощай, Лена... – выйдя за калитку, произнес он и, не оглядываясь, пошел в сторону дикого пляжа.

Лена робким неспешным шагом пошла вслед за ним. «Прощай»... Ей и самой надо было топать на вокзал, но остановиться она не могла. А Валентин шел и не оглядывался, точно ничего и не чувствовал. Обернулся он, лишь подойдя к прибрежной отмели.

– Что ты ходишь за мной? Не ходи, а?

Девушка остановилась, опустила глаза в гладкую речную гальку.

– Почему? – наконец спросила она.

– Убьют тебя, дуру, – только и ответил Валька-капитан. – Жалко.

Лена молчала. И не поднимала глаз.

– Я не на курорт еду, Лена! – Он, кажется, впервые назвал ее по имени. – Такие события, как здесь, ожидаются в разных регионах России. И там будем мы с Максимычем.

– А если я хочу быть с тобой... С вами, – произнесла полушепотом Лена.

– Ты кто? – вдруг с усмешкой спросил он.

Лена лишь пожала плечами. Кто она, в самом деле? Тюрина-Втюрина, не более, но и не менее того.

– Ты – арбалетчица! – не дождавшись ответа, сказал Валентин. – Интересно, откуда все-таки в школе оказалась эта штука?

Лена лишь пожала плечами. Фронтовик-военрук Оксанкиной школы был в числе погибших, спросить теперь было не у кого.

– Арбалет цел? – задал второй вопрос Валентин.

– Цел и невредим, – ответила Лена.

– Бери его с собой. На сборы полчаса – не больше. Ждать не будем. Условия прежние – вопросов не задавать, не визжать и не спорить со старшими!

Вне себя от внезапной радости Лена кинулась за вещами. На сборы ушло четырнадцать минут.

Через два дня Лена оказалась в воинской части. Ей выдали форму и зачислили в школу младших специалистов средств связи. Там, кроме нее, было еще несколько девушек. Школа готовила связистов исключительно для ВДВ. Поэтому кроме «точек-тире» там изучался рукопашный бой, стрельба из самых разных видов оружия, а также искусство ведения разведки в глубоком тылу противника. Девушка совершила несколько парашютных прыжков и прошла начальную альпинистскую подготовку. Теперь она уже не путала танк с БМП, а БМП с боевой машиной десанта, более легкой, предназначенной для десантирования с воздуха. За время учебы она почти не виделась с Валентином, зато он пришел в праздничный день выпуска. Он был в парадно-выходной форме с капитанскими погонами и медалями «За отвагу» и «За боевые заслуги». У нее же была отутюженная гимнастерка, юбка со стрелками и лычки младшего сержанта на погонах.

– Лена, я хочу забрать тебя в свое подразделение, – сказал он уже после торжественной части и танцев, где они вдвоем не слишком умело кружились в вальсе.

– Ты спрашиваешь, согласна ли я?

– Там придется заниматься тем... чем ТОГДА. Ты готова пережить это снова? И, возможно, не один раз.

Лена улыбнулась. Да, да – теперь она могла позволить себе снисходительную улыбку. Ведь это он, капитан Валька со странной, но благозвучой фамилией Лапето, сейчас обращался к ней с особой, почти просящей интонацией.

– Слушай, Валентин, – глядя в его синие, совсем не злые глаза, произнесла Лена, – а замуж ты бы меня позвал?

Спустя двое суток младший сержант Тюрина приступила к исполнению обязанностей связистки в отдельном разведбатальоне спецназа ВДВ. Капитан (без пяти минут майор) Лапето был в нем заместителем командира.

Потом... Лена слишком хорошо помнила, какое это было «потом».

О, если бы можно было прямо сейчас вернуться назад, в тот день, когда в их части была сыграна скромная свадьба. Без белого платья и фаты, но с обручальными кольцами, за которые капитан Лапето выложил почти все свои скопленные на черный день сбережения. Жалованье офицерам тогда платили не чаще, чем раз в четыре месяца. Но нет, сегодня ей придется жить только настоящим.

Из плена воспоминаний Лену вырвала ослепляющая вспышка и грохот шумошокового взрыва. Это означало, что кто-то очень близко подобрался к двери и окну. На всякий случай Ротмистр оставил такой «сюрприз» для возможных непрошеных гостей. Лена выхватила из-под подушки пистолет, скатилась на пол, свободной рукой открыла крышку подпола. Не прошло и пятнадцати секунд, как через подвальное помещение Лена оказалась во дворе. Возле крыльца ошарашенно топтались три крупных мужских силуэта. Действовать надо было молниеносно, пока «гости» находились под впечатлением от взрыва, рассчитанного на кратковременный, полуминутный шок.

Фадей, Клям, Гутенок

Еще четыре минуты назад Фадей и его подельники созерцали отдыхающую Лену с помощью специальных приборов скрытого наблюдения. Ими бандитов в свое время снабдил Спец. Лена выбрала не самое лучшее место на диване у окна, но ложиться на пол ей не захотелось. Тем более что она была отнюдь не беззащитна.

– Ниче телка, – усмехнулся Гутенок, ранее отбывавший срок за изнасилование.

– Это не телка, это наша мишень, – оскалил вставные зубы Фадей.

– Валить будем? – угрюмо спросил Клям, не отягощенный чувством юмора, впрочем, как и другими чувствами.

– Можно и сто тридцать первую, – продолжил скалиться Фадей. – Старший разрешил.

Слово старшего (то есть Спеца) было для подментованных беспредельщиков законом. Спец и прочие кураторы от ментовки могли под горячую руку и в морду заехать, и ребра пересчитать, но при этом надежно берегли таких, как Фадей, для разных «деликатных» поручений. Таких, о которые ментам мараться было не с руки. Но зато если «подментованные» на чем-либо попадались, кураторы их не бросали. В СИЗО им была обеспечена особая (не общая!) камера. Если не удавалось отмазать их от суда, то наказание беспредельщики отбывали в специальных зонах или больницах закрытого типа. Однако везде они находились под строжайшим контролем. Такую систему создал в начале девяностых лично Гиммлер, когда был еще только полковником управления по оргпреступности. Уже тогда Дмитрий Львович понимал, что бороться с преступностью куда удобнее и выгоднее руками самой же преступности. Проще также решать и некоторые коммерческие проблемы. Персонажи вроде Фадея не пользовались уважением в преступном мире ни среди «синих»[16]16
  «Синие» – уголовники-рецидивисты, имеющие многочисленные татуировки.


[Закрыть] , ни среди классического рэкета-охраны. Фадей и его команда обладали большой мышечной массой, хорошо развитым инстинктом самосохранения и постоянной тягой к совершению всяких мерзостей. Их статьями были разбой с отягчающими, тяжкие телесные, изнасилования, истязания. Они одинаково боялись «чужих ментов» и представителей преступного мира, поэтому были абсолютно управляемы.

– Пошли! – дал команду Фадей, и бандиты, перемахнув невысокий забор, двинулись к постройке.

План их действий был нехитер – высадить оконные рамы, ворваться внутрь, ну а далее по обстановке. Все трое были вооружены пистолетами «Иж», разрешенными для сотрудников охранных предприятий, а также электрошокером и резиновыми дубинками. Они были всего в паре метров от вожделенного окна, как вдруг раздался оглушительный, бьющий в самые перепонки взрыв. Беспредельщики, не сговариваясь, точно по команде, взвыли. Некоторое время они ничего не видели из-за яркой, ударившей по глазам вспышки. Фадей, однако, сумел прийти в себя и сориентироваться быстрее, чем Клям и Гутенок. Успев выхватить свой «Иж», главарь выстрелил наугад в сторону окна. Однако в то же мгновение сильный удар в живот заставил Фадея согнуться и выронить оружие. Второй удар бандит получил в голову и потерял сознание. Клям и Гутенок тоже оказались на земле, получив болезненные удары по наиболее уязвимым местам своих многокилограммовых, размалеванных цветными татуировками тел.

Первым пришел в себя Гутенок. Вернувшееся зрение открыло перед ним следующую картину. Оба его старших товарища валялись в траве неподвижными тушами, а в физиономию самому Гутенку было уперто пистолетное дуло. Оружие держала в руках молодая, коротко стриженная женщина. Та самая, метр шестьдесят пять-шестьдесят восемь. Та, в отношении которой куратор приказал «зеро», но разрешил и «сто тридцать первую».

Феоктистов и Елизаветин

– Согласен с моим планом?

Ротмистр пожал плечами. Что ни говори, а мгновенно анализировать ситуацию Елизаветин способен был лучше Валерия. Потому и занимал должность начальника штаба. Суть елизаветинского плана была такова:

– Надо бросить камень. Миф про аргонавтов помнишь?

Феоктистов помнил миф лишь в общих чертах. Главный герой, Ясон, бросил в гущу наступающих вражеских воинов камень, и те, решив, что измена произошла в их рядах, перебили друг дружку. Ясон был один против целого войска. В таком же положении был сейчас и Ротмистр.

– Ты про нее раньше слышал? – спросил Феоктистов. – Про Арбалетчицу?

– Слышал. И давно. Там темная история. Арбалетчица, она же наемница. Поначалу она действовала на нашей стороне, и весьма успешно. Потом каким-то образом ее перекупили чеченцы. Подробности неизвестны, но ясно одно – эта Тюрина воевала на стороне боевиков. И не одна, а со своим мужем. Некто Валентин Лапето. Солдат удачи, бывший майор десантных войск. Был объявлен в федеральный розыск, но куда-то исчез. Наглухо. Такая вот боевая семейка.

– Как-то все это... не очень, – вновь неопределенно пожал плечами Феоктистов. – Нестыковок много.

– Согласен, – кивнул начштаба. – Сперва, еще тогда, пять с лишним лет назад, Тюрину объявили в розыск. Но очень быстро дали задний ход. Никакого розыска, гуляй, девушка. Лапето искали, но нигде не обнаружили.

– Я об этом ничего не знал.

– Ты тогда работал в другом регионе, потом отдыхал в санатории, – напомнил Елизаветин.

Это соответствовало истине.

– Поэтому... она ко мне и обратилась? – задал довольно-таки глупый вопрос Валерий.

– Не только, хотя она неплохо осведомлена о тебе, – заметно злым голосом ответил Елизаветин. – Я думаю, история такова. Ей нужны деньги... Деньги твоего молодого друга – Бена Ли, – подвел итог начштаба. – И она весьма неплохо все просчитала. Понятно, пан Ротмистр?

Феоктистов молчал, и плечи его на сей раз точно окаменели. Елизаветин в своих оперативных прогнозах никогда не ошибался. Эта Тюрина и в самом деле профессиональная разведчица, ас своего дела. Каким-то образом она узнала, что у подполковника Феоктистова в «должниках» некий корейский миллионер. Сама ненавязчиво подвела разговор... Подвела ли?! Между тем сумма, которую завтра предстояло получить от Бена Ли, была весьма впечатляющей.

– А как же акция? База отдыха, погибший агент Прохорова? – еще раз все восстановив в памяти, спросил Валерий.

– А вот акция... – тяжело вздохнул погрустневший Елизаветин, – акция скорее всего должна иметь место. Как и «крот» в наших рядах. Прошлым месяцем я вместе с командованием наших коллег из «Вымпела» планировал операцию по захвату Дранковского, прибывшего для чего-то в сибирский регион. Она сорвалась... Дело в том, что эта Арбалетчица хорошо осведомлена и ведет свою игру. Сталкивает нас всех лбами. А сама намерена сорвать немалый куш. Эту наемницу я отпускать живой не намерен. И вообще – лучше сперва захватить ее, потом браться за остальных. И еще, Феоктистов... Я в твоей машине сейчас не случайно оказался. Сократ Иванович попросил.

– Спасибо, – только и произнес в ответ Ротмистр.

– Позвоню и скажу ему, что ты высадил меня у метро, – разведя руками, вторично за сегодняшний день улыбнулся Елизаветин.

Показанное Прохоровым не фальшивка. Теперь это было ясно на все сто. Только вот кто такой сам Прохоров? Ответа не было, одни сомнения и домыслы.

– Шарманкина тоже подозреваешь? – спросил Елизаветин, словно уловив мысли Валерия.

– Подозревать грех невеликий, – ответил Феоктистов. – Если послезавтра ничего не произойдет, Бог мне его простит.

– А Чарского ты бы подозревал? – без всякой интонации, даже без вопроса, проговорил бывший командир штурмовой группы.

Да, ведь еще совсем недавно рядом находились те, в ком уверен был зачастую больше, чем в себе самом. Таким человеком был первый командир Феоктистова (и Елизаветина, пришедшего в «Альфу» на два года раньше Валерия), полковник КГБ Игорь Константинович Чарский. Именно его сейчас вспоминали и Феоктистов, и Елизаветин.

– Тост я скажу такой, ребята. Если не нам, то нашим детям дожить бы до такой поры, чтобы каждый человек, навстречу идущий – братом нам был. Чтобы молодая женщина сестрой могла для каждого из нас стать, а пожилая – матерью. Для того и погоны носим, согласны?

С таким вот тостом, с наполненной добрым молдавским вином рюмкой в вытянутой руке всегда и всплывал в памяти Игорь Константинович. Тогда отмечалась очередная годовщина штурма дворца Тадж-Бека в Афганистане, за который Чарский получил орден Красного Знамени. И когда говорил он слова эти, молодым в ту пору офицерам Шарманкину, Елизаветину и Феоктистову верилось, что и в самом деле такое время при их жизни наступит... Сегодня же и Ротмистр, и начштаба понимали, что и их детям такого времени не увидеть. А вот Чарский верил, хотя ни идеалистом, ни наивным отнюдь не был.

– И что, каждый офицер на такое способен? – спросил как-то, наблюдая бойцов «Альфы» недавно назначенный председатель КГБ, ранее служивший по линии политической разведки.

– Почти, товарищ генерал армии, – по-уставному, но соблюдая скромность, ответил полковник Чарский.

В самом деле – частокол из боевых ножей, вонзенных в обычную оконную раму с расстояния тридцати метров, впечатлял председателя КГБ. Как и пятикопеечная монета, пробитая пулей снайпера с расстояния в сто метров.

– Все это хорошо, полковник, – задумчиво произнес председатель КГБ. – Но вот как твои ребята покажут себя в боевых условиях?

– Каждый готов выполнить поставленную задачу, – ответил Игорь Константинович.

Его подчиненные, в том числе и лейтенант Феоктистов (пока еще только стажер), выполняли «огневые нормативы»: вели скоростную стрельбу из пистолетов Стечкина сперва стоя, потом в падении, затем лежа на животе, перекатываясь на спину... Пули ложились кучно и редко уходили в «девятку». Из обоймы Валерия, вчерашнего курсанта погранучилища, ушла только одна. Позднее Феоктистов будет без промаха стрелять на звук, на молниеподобную бьющую по глазам вспышку, поражать цели на предельной дальности в горах, лесистой местности, городских условиях... Генерал знал, что говорил. Боевые задачи начали ставиться одна за одной. Девяностый год (год прихода двадцатилетнего лейтенанта Феоктистова в отряд) выдался особенно трудным для «Альфы». Чарский тогда был первым заместителем ее командира генерала Карпова. Помимо командировок в «горячие точки» трещавшего по всем швам СССР, «Альфа» включилась в борьбу с организованной преступностью. Лично Чарским были подготовлены и проведены двенадцать труднейших операций по обезвреживанию доморощенных мафиози. И ни при одной из них глыбообразные «бойцы» мафии не успели оказать и малейшего сопротивления. Изъятие огнестрельного, автоматического оружия в тот год стало обыденным явлением... Из одной республики, охваченной националистическими распрями, пришла срочная «оперативка» – экстремисты собираются взять штурмом здание местного КГБ. Бойцы «Альфы» срочно были направлены туда, будто в республике не было своих чекистов и воинских формирований. Охранять пришлось не столько здание комитета (информация о нападении не подтвердилась), сколько самого председателя, не очень доверявшего своим подчиненным. Нужен ли контрразведке такой руководитель, никто вопросом не задавался. Бойцов-«охранников» поселили в казарме, выдав лишь матрасы и пару простыней на человека... Степанакерт, Ереван, Баку, Тбилиси, Кишинев, Душанбе, Вильнюс... Москва 91-го. Все эти «горячие точки» прошел полковник Чарский во главе своих подчиненных. На их глазах рушилась великая страна. Экстремисты откровенно нацистского толка раздували пламя гражданской войны, лилась кровь ни в чем не повинных людей. Огромные усилия с риском для жизни и здоровья, сложные оперативные комбинации были сведены на нет действиями безответственных, лишенных совести политиков. В 91-м СССР прекратил свое существование. Многие старшие офицеры «Альфы» написали рапорты об увольнении. Но только не полковник Чарский, ставший командиром после ухода генерала Карпова. Герою штурма дворца Тадж-Бек не простили недостаточной лояльности (точнее, нежелания угодничать) новым «демократическим властям». Карпов ушел, но остались Чарский и другие офицеры. Именно Чарский придумал для Валерия закрепившийся за ним позывной:

– Ротмистр Феоктистов. Звучит?

– Нормально, – пожал плечами Валерий.

– Извини за комплимент, но есть у тебя в лице, Валера, что-то такое из того времени. Когда в кавалерии были ротмистры, а в казачьих частях есаулы. Ротмистр Феоктистов. Нет, ей-богу, хорошее сочетание.

Валерий вновь не знал, что ответить. Ничего такого «из того времени» он в своей физиономии не находил. Нос в боксерских поединках перебитый, шрам над бровью после драки со шпаной в летнем парке. Глаза довольно крупные, темные. Прическа обычная, офицерская, как у большинства служивых, в ведомственной парикмахерской сделанная. Ничего особенного. Что ж – будет Ротмистром. Позывной как позывной. Не хуже и не лучше, чем у остальных.

– Почему так, Игорь Константинович? – спросил Валерий командира в тот злополучный вечер, когда перестал существовать Советский Союз. – Как после всего этого службу нести?

Все они тогда находились на базе «Альфы» в состоянии полной боевой готовности. Однако никаких приказов не поступало и не могло поступить.

– Есть такой хороший писатель Феликс Кривин. Не читали? – спросил вместо ответа Чарский своих подчиненных.

Феоктистов и Шарманкин лишь пожали плечами.

– Его, к сожалению, мало издавали, – с досадой произнес Чарский. – Так вот, у него есть очень хорошая миниатюра про пирамиду из детских кубиков. Смысл такой – кубик, стоящий в самом низу, думает о том, как удержать, не развалить всю пирамиду. А кубик, который на самом верху, думает лишь о том, как удержаться на своем месте и не свалиться вниз.

– Точно схвачено! – усмехнулся Юра Шарманкин, а Феоктистов молча с ним согласился.

– Я это к тому говорю, – посерьезнел полковник, – что мы и есть эти самые нижние кубики. Поколеблемся, и вся пирамида рухнет.

Юра и Валерий были согласны и со своим командиром, и с неизвестным им, но явно хорошим писателем Феликсом Кривиным. Да, единое союзное государство рухнуло, но оставалась Россия. И в ней оставались жить они сами, их матери, жены, дети. Впрочем, у Феоктистова тогда еще не было Аленки, он еще не представлял себе чувства, когда поднимаешься по лестнице и знаешь, что сейчас повиснет на шее дочка, золотоволосая, смеющаяся, с карими, искрящимися счастьем глазами. Это счастье и лежало в той пирамиде, которую Валерий и остальные ребята на себе по сей день и держат.

Впечатление киношного супергероя Игорь Чарский абсолютно не производил. Не сказать, что красивое, но волевое худощавое лицо с умными, проницательными, стального цвета глазами. Чуть выше среднего роста, неширокий в кости, с худыми, но широкими плечами, Чарский был неплохим боксером и рукопашником. Но еще более успешно он метал холодное оружие и почти не целясь, по-ковбойски, без промаха стрелял из табельных пистолетов. Здесь Игорю Константиновичу равных не было. При этом он был одним из немногих «пиджаков» в отряде. «Пиджаками» именовали тех, кто в свое время окончил не военное училище и не школу КГБ, а гражданский вуз. Впрочем, «пиджаком» ни вслух, ни мысленно Чарского назвать было нельзя. Да и авиационный институт, где он получил диплом специалиста по самолетным двигателям, не такая уж и «штатская» контора. Ну а спецподготовку Чарский успешно освоил в Минске, на высших курсах КГБ, и в отдельном учебном центре под Балашихой... Трудно сказать, кем бы стал Игорь Чарский, не попади он в спецподразделение тогда еще грозного и могучего КГБ СССР. Инженером-конструктором? Художником? Спортсменом или тренером? Он вполне мог достойно пройти по каждому из этих трех путей, но выбрал четвертый. Если выдавалась свободная минута (что крайне редко в подразделении «А»), полковник доставал небольшой блокнот и рисовал. Простым карандашом или ручкой. Рисовал Чарский пейзажи. И получались они, несмотря на отсутствие красок, яркими, необычными, не похожими на пейзажи других художников.

Незадолго до девяносто пятого года, декабрьским вечером, в опустевшем спортзале, при отличной акустике, полковник вдруг ни с того ни с сего начал читать стихи. Всего для нескольких оставшихся в зале бойцов, в том числе и Феоктистова:

 
В родительском доме не жить мне и дня.
В родительском доме чужая родня.
Чужие портреты висят на стене,
Чужие заветы бормочут во сне,
Чужие с чужими твердят о чужом.
И страшно мне с ними быть в доме своем.
 

– Это ваши стихи? – спросил Слава Данилин, тогда еще прапорщик.

– Нет, это поэт Игорь Тюленев из Перми. И мы с ним никогда не встречались, – ответил Чарский.

Чужие. Да, Валерий все отчетливее ощущал их присутствие в Своем Доме, как и талантливый поэт Тюленев и непосредственный командир полковник Чарский... Все это было незадолго до Буденновска. В канун 1995-го года Чарский встретился со своим давним приятелем полковником Ивановым. Когда-то они вместе начали службу в «Альфе» под командованием полковника Бубенина, получившего звезду Героя Советского Союза за участие в боях на Даманском. Вместе они прошли и Афганистан, и не одну спецоперацию, но как только Иванову исполнилось тридцать шесть, он перевелся из «Альфы» в Управление территориальной контрразведки. Чарский никогда не осуждал товарища – тридцать пять лет уже критический возраст для бойца спецназа...

– С автоматом бегать не надоело? – спросил Иванов, когда встреча уже подходила к концу, а на донышке пятизвездочной коньячной бутылки оставалось совсем немного.

– Да так, – уклончиво ответил Чарский.

– Есть вакансия в управлении кадров. Зам начальника отдела. Могу порекомендовать тебя.

– Какой из меня кадровик? – сказал Чарский, выливая остатки коньяка в свою рюмку. – Нет, пока силы позволяют, буду бегать.

– Тебе через полгода сорок семь. Скоро дедушкой станешь, – с неожиданно грустными интонациями проговорил Иванов. – А ведь вас, подразделение «А», суют во все дыры. Где полыхнуло, туда и бросают. Пожгут ведь, как солому.

– Если я уйду, Иванов, пожгут моих ребят, – ответил Чарский.

– Твоя правда... Но если надумаешь, звони в любое время.

Чарский так и не позвонил Иванову. Они вообще больше никогда не виделись, так как случился Буденновск. Недавний студент института землеустроителей Шамиль Басаев и его банда захватили больницу и родильное отделение. Весь мир наблюдал выставленных в окнах рожениц, за спинами которых мелькали бородатые рожи и камуфляжные куртки. Полковник имел полное право не идти на штурм лично, руководить действиями бойцов из штабной машины. Возраст, былые, еще с афганских времен, ранения позволяли ему это, отнюдь не роняя офицерской чести. Тем не менее Чарский надел каску-полусферу и возглавил штурмовое подразделение. Именно Чарский с бойцами сумел проникнуть на первый этаж захваченного здания. Взрыв гранаты, брошенной с лестницы второго этажа, полковник принял на себя... А потом пришла команда отступать, и матерящиеся бойцы «Альфы» отходили на исходные позиции. Тело погибшего Игоря Константиновича сумели вынести под прикрытием бронетранспортера, прорвавшегося к месту его гибели.

Елизаветин частенько спорил с Чарским. Не по служебным, разумеется, а по «общественно-политическим» проблемам.

– Впечатление такое, что всех нормальных людей гонят в какое-то рабство, – сказал как-то Елизаветин после просмотра очередной новостной передачи, где чеченские боевики гордо именовались партизанами, а солдаты и офицеры российской армии презрительно – федералами. – Черное называют белым и требуют, чтобы все с этим соглашались и похихикивали... Смотреть противно, – кивнул Елизаветин в сторону телеящика.

– Страдающим рабом быть, конечно, плохо. Но с позиций христианской морали – куда хуже быть мучителем рабов, – произнес в ответ Чарский и, чуть помолчав, добавил: – Сами они... федерасты.

И еще Ротмистр никогда не забудет июль 93-го года. Да, тогда он уже был офицером «Альфы», а не погранвойск, и службу нес в столице, а не в Таджикистане, но известие о том, что басмачи вырезали почти всю двенадцатую погранзаставу, он воспринял как личную трагедию, хотя Валерий лично не знал погибших ребят. Но это были такие же, как он, солдаты России. В высоких столичных кабинетах в те дни шли тревожные заседания. В глубь таджикских долин были готовы хлынуть отлично вооруженные орды моджахедов. Что произошло бы дальше?