Текст книги "Собачья весна"

Автор книги: Сергей Черняев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Сергей Черняев
Собачья весна

Казалось, тело как-то ссохлось, съежилось от утреннего весеннего холода и с этим ничего нельзя было поделать. Если будет теплый день – согреюсь, если нет – придется терпеть так, греть руки в карманах. До края берега оставалось шагов десять, я представил себе воду, которую сейчас увижу и которая три-четыре недели назад была льдом, и меня каким-то зигзагом пробила, изогнула дрожь. К воде, к Серегиной резиновой лодке, я спустился именно в таком согнутом, дрожащем состоянии, вцепившись в удочки, в место, согретое рукой.

– Ну, едем? – Спросил Серега. Он уже согрелся, накачивая лодку и теперь в расслабленной позе ждал меня.

– Едем. – И мы полезли в лодку. Я задрал удилища вверх, чтобы они не мешали грести и обнялся с ними – мне казалось, что чем плотнее я сожмусь, тем больше тепла во мне сохранится.

– А я уже согрелся, – сообщил Серега, рассовывая что-то по карманам, – сейчас привыкнешь, тоже согреешься.

Хотя мы не гребли, лодку потихоньку оттаскивало от берега течением. Мы плавно продвигались, просачивались сквозь клубы тумана вниз, к мосту, туда, где косые лучи уже пали на воду. Наконец, Серега взялся за весла и лодка пошла быстрее.

На минуту я забыл о холоде и осмотрелся по сторонам. Казалось бы, я уже столько раз видел все эти кусты и деревья на берегах, эту воду, солнце и туман, что можно привыкнуть и плыть спокойно к цели – к песчаной косе ниже моста, но нет, глаза все время разгадывают что-то, какую-то загадку, таинство в природе – в клубящемся тумане, в спадающем весеннем разливе, в колышущемся в воде кусте тальника, пытаются открыть в этом какую-то неведомую гармонию. Что правый, что левый берег из конца в конец, что вода – все должно быть так и никак иначе! Каждая ветка, каждый куст, каждая прошлогодняя травинка, смытая половодьем и проносящаяся мимо нас, хороши по-своему, по отдельности, каждой своей клеточкой и все вместе, пронизанные теперь всемогущим солнцем.

Особенно приятно чувствовать все это, когда работает веслами кто-то другой.

– Нет! – Выдохнул вдруг Серега и перестал грести. – Я так не могу! Кранты рыбалке!

С места, где мы проплывали, был виден наш дом. От него по полузатопленной луговине мчался Кид – вислоухий потомок овчарки и эрдельтерьера, такой же бездельник и разгильдяй, как и мы с Серегой. На мгновение он исчез, скрывшись за высоким берегом, и вскоре мы увидели его в двадцати метрах ниже лодки. Он выбежал по небольшой ложбинке к воде, покрутил головой, понюхал воздух, увидел нас, чуть порыскал по берегу и бросился в воду.

– О-о-о… – Протянул Серега. Два самых важных рыбацких предмета – резиновая лодка и небольшая сетка принадлежали ему. И оба могли пострадать от Кида.

Серега достал сигарету и закурил. Неистово перебирая лапами, Кид приближался к лодке. Как только он ткнулся носом в борт, Серега показал ему кулак и сказал коротко:

– По мордасам!

Пес развернулся и стал плавать вокруг. Мой напарник взялся за весла и мы снова прибавили ходу.

Когда Кид немного поотстал, я вспомнил, как дрожал сам минут десять назад и подивился собачьему терпению и устойчивости к холоду. Все расстояние, которое нам предстояло проплыть, было около километра. Поскольку мы плыли по течению, по быстрой весенней воде, реальное расстояние, которое проплывет Кид, будет метров четыреста-пятьсот. Это с собачьей скоростью!

– Ты смотри! Не вылазит! – удивился Серега, – все, что-ли проплывет?

Меня вдруг взяла злоба на собачью дурь. Понимает ли он, что делает?

– Пошел домой! – я махнул на Кида удилищем. Тот болтанулся в воде, чуть изменив курс.

– Замерзнешь, дурак! Урод! Пошел! – я махал на него всем, что было в руках. Он увернулся пару раз от вероятных ударов и упрямо продолжал плыть за нами.

– Это не собака… Настоящей собаке скажешь сидеть, она – сидит, скажешь домой – она – домой, а это… – прокомментировал Серега.

– Ну, терпи тогда. – Я прекратил попытки прогнать пса домой. Да я с самого начала знал, что они бесполезны.

Просидев полгода в городской квартире, Кид рвался на волю как мог. Вчера он обнюхал весь деревенский дом, участок, соседскую козу, и то, что его не взяли сегодня на рыбалку, было для него сущим наказанием. Как только кто-то из оставшихся дома открыл наружную дверь, Кид рванулся за нами (а мы тоже полгода сидели в городе), и что для него теперь такое холодная вода?

Мы поменялись с Серегой: я сел за весла, он взял удочки. Уже показалась нужная нам коса.

Мы сплавились вдоль нее и зашли в небольшую, чуть больше лодки, бухточку под ней. Здесь Серега выложил снасти под берег, снова взялся за весла и мы поехали проверять сеть.

В это время Кид вылез на косу со стороны реки, отряхнулся, и стал бегать по берегу, обнюхивая кусты – вот к чему он готовился всю зиму.

Сеть была недалеко. Вчера вечером мы поставили ее примерно посередине входа на нерестилище, между кустами, вниз от косы. Сеть стал выбирать я – мы с Серегой всегда так делаем. Попалось немного – пяток плотиц и пара окуней – места, чтобы прошла остальная рыба, было достаточно. Когда я освобождал последнюю плотву от ячеек, из-под носа лодки выплыл Кид и направился прямиком в сетку.

– Я знал! Я знал! – Как бы плохо Серега не относился к собаке, смешно было даже ему. Кид увяз когтями в сети и не понимал, что его держит. Он с деловым, сосредоточенным видом пытался держать первоначальный курс и эта собачья серьезность заставила нас забыть о снасти и засмеяться.

– Рву – сказал я.

– Что же делать, рви, – Серега замахнулся на Кида: – У, дурень, надо дать тебе по мордасам, чтоб понял!

Я выдрал из сетки сначала плотицу – она уже была у меня в руке, а потом подтащил к себе Кида и порвал сеть на нем. Не успел Кид освободиться, как Серега огрел его пластмассовым веслом и добавил к шлепку:

– Рви сетки-то, рви!

В этот момент я поднял сеть. В новенькой, впервые опробованной сетке красовалась дыра в половину квадратного метра.

– Убить мало! Убить! – сказал Серега. Однако по интонации было ясно, что никто никого убивать не будет, и что Серега в чем-то даже доволен происшедшим. Мы оставили сеть до конца рыбалки и поехали ставить донки.

Настоящей донной ловлей способ, которым мы собирались ловить, назвать нельзя. Серега подсмотрел его у одного местного мужика прошлой весной. Пользуются им в основном в эту пору, на спадающем половодье, на песках, во время хода рыбы. Берут обыкновенную поплавочную удочку, поплавок задирают вверх, на полметра – метр от кончика удилища, грузило утяжеляется, чтобы его не отрывало ото дна течением. При забросе леска натягивается течением, насадка болтается у дна, а поклевка видна по резким броскам поплавка.

Установив таким образом удочки, мы стали следить за поплавками.

Сначала долго-долго не клевало. Весной это не значит, что нельзя ничего поймать на месте, где сразу не повезло. Рыба ходит по всей реке, но, как правило, тропами. Одни породы идут на нерест, другие скатываются, обессиленные икрометанием, третьи просто поднимаются из ям к своим обычным стоянкам или к нерестилищам, есть чужую икру. Надо только угадать такую тропу, и, как только по ней пойдет рыба, не зевать. Местные рыбаки, конечно, давно подметили, что часто рыба идет заглубленными желобами вдоль песчаных кос. Мы же ловили здесь недавно и несколько весен без знания этих тонкостей ушло впустую.

Сейчас мы напряженно вглядывались в такой желоб рядом с берегом – идет, не идет рыба?

Потом это сосредоточение прошло и я снова испытал то состояние, что было у меня час-полтора назад в лодке – что вот эта река, песчаная коса, прошлогодняя осока, уложенная половодьем ровными лентами на песке, пробивающиеся кое-где стрелки белокопытника – что все это такое, каким оно должно быть. Только теперь и мы – часть всего этого – и резиновая лодка, заведенная в бухточку, и Серега, следящий широко раскрытыми глазами за тенью удилища на воде (а не за поплавком почему-то), Кид, прыгающий от куста к кусту, и я; я – наконец-то вместе с этими берегами, песками, бесконечной массой воды, несущейся куда-то! Какое-то время я наслаждался этим состоянием, но тут начало клевать.

Опыта у нас в такой рыбалке было мало, и многие поклевки мы пропускали. Или, наоборот, рано вытаскивали удилище. Несмотря на неудачи, мы в течении двух-трех часов наловили больше, чем попалось в сеть. Рыба, правда, была мельче – ельцы, небольшие плотвички, подъязки, но удовольствие, конечно, было не в величине рыбы. Иногда кто-то из нас подходил к синенькому ведерку, где плавал наш улов, разглядывал его и произносил какую-либо оценивающую фразу:

– Хозяин! – Про ерша, который всегда топорщится и пытается показать, кто в ведре главный.

– Настоящий охотник всегда предпочитает бить бекаса влет, чем глухаря на току, – цитата из классика – о мелких, стремительных в воде и бойких на удочке ельцах.

– Хорош горох! – о крупной плотве, приятно сверкающей в ведре, да и в реке, серебристым боком.

Подытожил все Серега, очередной раз подошедший к ведру с добычей. Он бросил рыбину в ведро и посмотрел, сощурив глаза, на разлив внизу, где в метре от поверхности нерестилась рыба – там отражалось взошедшее уже достаточно высоко солнце и слепило нам глаза.

Посмотрел и сказал:

– Все, больше не надо ничего.

– На донки-то больше поймали, чем в сетку.

– Да, браконьеры мы никакие…

– Да сетка – это что-то не то.

– В сетке-то что интересно, ставишь ее – и не знаешь, что попадется – как повезет.

– Можно, как мужики в деревне – поперек реки сетку – и некуда деваться – вся рыба твоя.

– Это точно не рыбалка.

– Не, надо, чтобы рыба на нерест прошла, а иначе, – все браконьерство.

Тут к нам с лучшими намерениями подошел Кид и Серега в шутку топнул на него:

– Не доводи до греха!

Кид отскочил, но через секунду снова подошел, виляя хвостом.

– Нет! Это не собака! – Повторил свою вечную оценку моего пса Серега и подошел к удочкам.

Не прошло и минуты, как его удочка выгнулась в дугу и Серега вытащил неплохого подлещика. В ведерко подлещик убрался только стоймя, придавив остальную рыбу.

– Давай костер разведем, – предложил я почему-то.

– Точно! С костром теперь полная рыбалка.

Мы бросили удочки и натаскали дров. После половодья все вокруг было сырое, тальник горел плохо, но мы кое-как развели огонь и уселись около него на корточках. Подошел Кид, выбрал место между жаром и холодом и улегся. Потом вдруг подскочил, изогнулся и стал выкусывать блох на спине.

– Что, Кид, не все блохи у тебя в воде окоченели? – Я погладил его по загривку и он снова развалился.

– И почто ты живешь на белом свете? – Продолжал свою тему Серега, – весь вред от тебя!

Кид смотрел куда-то мимо костра, и последние Серегины слова прямо читались у него на морде: И зачем я живу на белом свете? Весь вред от меня! И в то же время никуда деваться с белого света он не собирался. Он собирался еще тысячу раз догонять нас, когда мы сбежим от него на рыбалку, проплыть за нами хоть тысячу километров в ледяной воде, обнюхать все кусты в Заветлужье, везде оставить свои метки, греться у костра и отворачивать нос от дыма.

Кид извернулся, лег на спину, подогнул передние лапы и подставил белесовато-рыжие живот и грудь, чтобы их почесали. Так я и поступил. А Серега посмотрел сквозь дым на довольную собачью морду и сказал:

– А сетку я тебе никогда не забуду!