Текст книги "Ключ от Снега"

Автор книги: Сергей Челяев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 25 страниц)

ГЛАВА 7
КЛАДБИЩЕ ДРУИДОВ

Старик почтительно, но настойчиво постучал в косяк двери, которая и так была открыта.

– Что еще? – из комнаты донесся ленивый голос.

– От Колдуна, – хрипло отозвался Старик.

– И что там? – в голосе появились недовольные нотки.

– Будет лучше, Хозяин, если вы увидите сами, – понизил голос зорз.

– Что ж, если это сказал Колдун…

Старик отодвинулся от двери и занял свое обычное место – за спиной Птицелова и немного отстав. Птицелов быстрой, пружинящей походкой вышел из комнаты и стремительно пошел, минуя коридор за коридором. Позади семенил Старик. Стражи, стоявшие тут и там под масляными фонарями, подобострастно кланялись. Птицелов изредка кивал в ответ, но по большей части не обращал внимания на вооруженных людей, охранявших его твердыню. Миновав пять или шесть галерей, зорзы свернули в еще одну, которая была наиболее темной, и Старик, опередив хозяина, быстро открыл потайную дверь, почти сливавшуюся со стенами. Книгочей шагнул внутрь, и дверь за зорзами быстро и плотно закрылась.

За большим железным столом сидел Колдун. Он поднял голову, и в глазах его светилось торжество.

– Чем порадуешь, мастер? – осведомился Птицелов, подходя к магу. Тот молча показал на странное сооружение, установленное на высокой чугунной станине. Это были большие весы, на чашках которых лежали два больших кубических монокристалла. От каждого отходили темные трубки с большими полыми иглами, которые были погружены в тело лежащего рядом на широкой доске человека. Руки, ноги и голова были плотно схвачены полосками железа, привинченными к страшному ложу. Колдун улыбнулся, показывая Птицелову на весы. Зорз пригляделся к чашкам, и его еще пока раздраженный взор уставшего и разбуженного не вовремя человека потеплел.

Кристаллы, лежащие на весах, были одной формы и размеров, но разных цветов. Один был непроницаемо серый – в такой цвет всегда окрашиваются грозовые тучи, чтобы пролиться грозой. Второй был грязно-белый, но было заметно, что серые и красноватые примеси постепенно растворяются, и их медленно и неуклонно заливает молочная белизна. Эта белизна по капле прибывала из трубки, игла которой была погружена в тело Снегиря в области солнечного сплетения. Вторая трубка выходила откуда-то из спины друида. Он был без чувств, но лицо его было спокойно, словно он просто заснул. Грудь Снегиря изредка вздымалась, и поскольку дыхания не было слышно, только это и подтверждало, что человек еще жив.

Пока Птицелов изучал кристаллы, правый еще больше побелел. В нем уже почти не оставалось цветных примесей.

– Ты все-таки это сумел, – полуутвердительно-полувопросительно сказал Птицелов и улыбнулся. Ответом ему была широкая победная улыбка мага.

– Ошибки быть не может? – нахмурился зорз.

– Если только ошиблась природа, – развел руками Колдун. – Но в любом случае мы уже имеем, – он взглянул на белеющий полупрозрачный кубик, – мы имеем почти чистый субстрат. Думаю, еще час или два – и дальше этот друид нам уже не понадобится.

– Значит, парень сумел его убедить… – задумчиво проговорил Птицелов. – Интересно бы знать, зачем?

– Юная впечатлительная натура, – предположил Старик. – К тому же он видел какой-то сон, где Клотильда демонстрировала свое… искусство. Наверное, это впечатляет.

– Он всегда чувствует себя в ответе за других, – сказал Птицелов. – Совестливая душа. Жаль будет его потерять – совестливые всегда оказываются наилучшими помощниками в любом деле. Впрочем, и мешают тоже больше всех. Серединка все-таки лучше. Предпочтительнее.

Колдун и Старик почтительно молчали, ожидая распоряжений. Птицелов потер пальцами лоб, вернулся в комнату, задумчиво взглянул на подручных.

– Кто ушел к Реке?

– Повел Лекарь, с ним – Хворый, – быстро ответил Старик. Колдун поморщился: тон Ушастого был так подобострастен, что ему захотелось плюнуть в сердцах. Колдун был уверен, что Птицелов чувствует излишнее рвение Старика, которое никогда не одобрял, особенно в мелочах. Но тот не подал виду.

– Людей с ними достаточно? – задал еще один вопрос Птицелов. Казалось, он думает сейчас совсем о другом.

Старик промолчал – ответ был очевиден, но Колдун тут же метнул на него колючий и злобный взгляд.

– Там Шедув, – напомнил Колдун. – Лекарь один не справится. А на паром нужно пробиваться, Сигурд.

Птицелов удивленно и гневно метнул взгляд на Колдуна – никто из зорзов до сих пор никогда не называл его по имени, кроме разве что Лекаря. Но маг спокойно выдержал его взгляд, и это тоже было впервые. Птицелов несколько мгновений молчал, затем порывисто перевел взгляд на весы, на лежащего Снегиря и вновь – на быстро белеющий кристалл. Шагнул к двери, обернулся к Колдуну. Тот спокойно ждал.

– Готовь все для Перехода. Если все пойдет так, как сейчас, через пару часов мы войдем в Октябрь. Похоже, Сентябрь мы уже миновали. Даже слишком быстро. Друида потом погрузишь в сон. До нашего возвращения.

– Ты тоже идешь к Реке? – спросил Колдун, уже зная ответ.

– Там ведь Шедув… – ответил Птицелов.

Оба зорза почтительно склонили головы. Дверь закрылась, оставив время взаперти.

Гвину понадобилось немало времени, прежде чем, изрядно полазив по траве, он нашел нужную соломинку. Искать ее велела ему друидесса, подробно описав нужную длину и толщину. Кладбище друидов утопало в высокой траве, здесь все цвело, благоухало, и сухой стебелек разыскать тут было очень трудно, словно на этом странном кладбище уже не оставалось места для смерти. Тем не менее, добычу куклы друидессе одобрила и немедленно вынула из кармана плаща широкую медную монетку самого мелкого достоинства. Затем Ралина ловко обвязала монетку тонким прутиком по окружности и дохнула на нее. Поверхность медного кружка сразу посветлела, посвежела, на ней постепенно обозначился полустертый рисунок. Друидесса осторожно положила оплетенную монетку рядом с огнем, так, чтобы он не добрался до соломинки, и зорко посмотрела в поле.

Там пока было тихо, только некстати поднявшийся ветер сильно колыхал верхушки травы и метелки злаков. Зорзы в бой пока не вступали, чудины на глаза тоже не показывались, но Лисовин знал, как незаметно они могут подкрадываться к потерявшему бдительность оленю или позабывшему обо всем на свете самозабвенно токующему глухарю. Это было затишье перед бурей, и друидесса решила предупредить нападение.

Однако она запоздала. Чудины все разом зашевелились, загалдели и, будто по команде чьей-то невидимой руки, ринулись в атаку со всех трех сторон. Стрела Лисовина тут же нашла свою жертву, и рыжебородый друид пожалел, что рядом нет верного Снегиря и Молчуна; как бы сейчас пригодились верный лук одного и всегда летящие без промаха метательные ножи другого! Друидесса между тем подняла свою монетку в соломенном обрамлении и громко крикнула, раскинув руки над огнем. Пламя в глазах изумленного Гвинпина взметнулось чуть ли не до небес, друидесса швырнула монетку в небо, и та вспыхнула по краям, отдавая огню свою соломенную одежку. Но, оказывается, чудеса на этом только еще начинались.

Маленькая окружность огня над головами Лисовина и Гвиннеуса вдруг начала расти, шириться и на глазах выросла в огромный круг, который медленно опустился, опоясав защитников кладбища на много шагов во все стороны. Теперь они были в самом центре мерцающего круга, к которому уже подбегала, оглушительно визжа и улюлюкая, орда разъяренной чуди. Друидесса крикнула что-то Лисовину, тот кивнул в ответ, повернулся к своей госпоже спиной, и оба нараспев прокричали одну и ту же гласную букву, которой, по мнению Гвинпина, не было ни в одном языке ни одного народа на свете. Этот звук напоминал крик ночной птицы, камнем упавшей в траву и почуявшей в своих когтях теплое бьющееся тело неосторожного зверька. В тот же миг вся окружность вокруг защитников кладбища ярко вспыхнула, и по всей ее границе в небо взметнулось ослепительное пламя.

Тут же послышались еще более яростные звуки, словно кто-то решил поджарить сотню кошек одновременно, и чудь отступила. Огонь немедленно угас до половины человеческого роста, но вел себя совсем как живой: предостерегающе потрескивал, трепетал, а ветер рвал пламя в разные стороны, отгоняя особо неосторожных. Жар от магического огня был таким нестерпимым, что воины закрывали лица руками и отворачивались к спасительной темноте. Гвинпин, не особенно избалованный в своей жизни чудесными видениями, просто глазам своим поверить не мог. Лисовин, похоже, ожидал от друидессы чего-то подобного, но на его простецкой бородатой роже тоже читалась радость первой серьезной победы над врагом. Друидесса же привалилась спиной и затылком к одному из надгробий и шумно, тяжело дышала; похоже было, что эта волшба порядком ее измотала, и она сейчас нуждалась в отдыхе. Правда, огонь и так охранял их, словно живой страж; а чудь после нескольких неудачных попыток перепрыгнуть через огненное кольцо, которое тут же вырастало в два человеческих роста, пребывала в нерешительности. Теперь воины все чаще поглядывали на зорзов, которые уже выступили вперед и внимательно осматривали пылающий круг.

Гвинпин узнал обоих зорзов сразу: один был Коротышка, наполовину – клоун, наполовину – сумасшедший, если бы его проделки не бывали столь жестокими. Гвинпин вспомнил несколько злых шуточек, которые Коротышка проделал с беззащитными девицами деревни, где разъяренный Кукольник заставил всех плясать до полусмерти под волчью волынку.

Другой же, к ужасу Гвинпина, был Кукольник, его бывший хозяин. За время дружбы с друидами кукла уже успела порядком отвыкнуть от своего прошлого лицедейского бытия, и жизнь в бродячем театре Кукольника сейчас представлялась Гвиннеусу страшным сном, который навсегда канул в небытие. И вот теперь Кукольник стоял в ночном поле и цепким взглядом обшаривал кладбище друидов, насколько это позволял огненный круг друидессы. Гвинпину стало настолько не по себе, что он, разок выглянув из-за погребальной плиты, тут же юркнул обратно, под защиту камня. А мелкая предательская дрожь уже сотрясала до основания этот пустой деревянный бочонок, бывший некогда телом сметливого, благоразумного и во всех прочих отношениях достойного существа. Гвинпин вновь почувствовал, что между его бывшим Хозяином и его сущностью на самом деле была установлена гораздо более прочная связь, нежели ему хотелось, но теперь у этой связи появилось вполне конкретное имя – страх. Он привалился спиной к погребальной плите и попытался взять себя в руки, конечно, в переносном смысле этого слова. Успех пришел после третьей или четвертой попытки, и кукла дала себе твердое слово смирно сидеть за каменной защитой и не высовывать из-за нее носа ни при каких обстоятельствах.

Знал ли Кукольник, что неподалеку съежился от страха, насколько это возможно для деревянного существа, его бывший актер, проклинающий в эту минуту все пьесы на свете? Но особенно – ту, единственную, в которой у нас не бывает возможности выйти на сцену когда-нибудь еще после финала, дабы исправить ошибки ремесла и элементарное незнание текста? Может быть, и знал, но, во всяком случае, зорз был слишком хорошо наслышан о возможностях верховной друидессы балтов и полян, чтобы сразу безрассудно лезть на рожон. Стена огня сникла, но была готова в любую минуту взметнуться ввысь, стоило кому-нибудь приблизиться к друидам хоть на шаг.

Кукольник внимательно осматривал огненное кольцо, в то время как его напарник Коротышка пританцовывал поодаль, так что на его шутовском одеянии позвякивали все колокольцы, которые он невесть зачем, по выражению Кукольника, присобачил. Маленький зорз выделывал такие замысловатые па, что Лисовин даже сплюнул от восхищения. Друид внимательно наблюдал за врагом из укрытия – неглубокой ямы, которую он вырыл за одной, явно фальшивой могилой. Ее, по-видимому, в свое время воздвиг сам себе кто-то из друидов в надежде ускользнуть из опостылевшего леса даже таким странным путем. А может, это было свидетельство хитрости кого-то из высших друидов Круга, которые не поскупились на церемонию, чтобы тихо и негласно забрать того или иного ученика из Служения. Во всяком случае, судя по рунам, которые за томительные минуты ожидания нападения силился прочитать Лисовин, здесь должен был лежать один из представителей так называемых Желтых друидов, о которых в друидских скитах ходили самые разные и, по большей части, весьма смутные слухи. Так или иначе, эта могила была пуста – в этом Лисовин убедился, когда сбоку вдруг обвалился большой пласт земли. Перед ним тут же открылась длинная пустая ниша, в которой полагалось находиться бренным останкам ее печального обитателя. Лисовин даже некоторое время увлеченно рыл своим широким кинжалом в сторону возможного сдвига могилы из-за движения почвы или размыва бесконечными весенними дождями, но результат был тот же – могила явно была фальшивая, если только кто-то не позаботился убрать труп. Но кому мог понадобиться мертвый друид в Лесу его служений?

Потратив несколько драгоценных минут на раздумья, Лисовин решил отложить решение этой загадки на потом и обязательно посоветоваться со старой друидессой. Если останемся в живых, мысленно добавил он и с удвоенным вниманием стал следить за зорзами. Бородач положил рядом лук и вновь посетовал, что Молчуна нет с ними рядом. Тем временем в поле на почтительном расстоянии от огненной дуги появились двое воинов. Чудины принесли Кукольнику большой мешок из грубой, крепкой материи, положили его у ног зорза и почтительно склонились, ожидая дальнейших распоряжений.

Кукольник опустился на колени и стал развязывать мешок. Лисовин мысленно чертыхнулся: трава была слишком высока, и друид не мог видеть содержимое мешка, которое зорз начал выкладывать наземь. Судя по движениям Кукольника, он достал оттуда пять или шесть различных предметов, которые разложил отдельно друг от друга.

– Что это он делает? – тихо шепнула друиду на ухо незаметно подкравшаяся друидесса.

– Что-то достает, а что – пока не пойму, – ответил друид, продолжая напряженно вглядываться в траву. Но сквозь стебли в свете костра и огненной окружности были видны только несколько разноцветных пятен.

– Эй, птица, – прошипела Ралина, призывно махая Гвинпину. Тот осторожно выглянул из-за своего укрытия и вразвалочку подобрался к друидам, стараясь не показывать над травой ни одной части своего круглого тела. Подойдя, он почтительно замер, потупив взор и стараясь никому не показывать отчаянно бегающих от страха глаз.

– Это твой бывший хозяин? – Ралина кивнула на зорза, продолжавшего копаться в мешке.

Гвинпин послушно кивнул. Тем не менее, состояние куклы не укрылось от старухи.

– Ты чего дрожишь, как осиновый лист? – с напускной сердитостью одернула она Гвинпина. – Раньше надо было думать, когда надумал прибиваться к лесным служителям. Тебе же с самого начала должны были сказать, что увеселений и приятных прогулок можешь не ждать, верно?

Гвинпин вновь кивнул, как большая нахохлившаяся ворона. Друидесса посмотрела на него почти ласково.

– Ну, а коли так, то и бояться не след. В обиду мы тебя не дадим. А пока ответь на один вопросец. Что может быть у этого зорза в таком большом мешке?

Гвинпин на миг задумался, однако тут же отогнал нахлынувшее желание слегка поумничать и неуверенно проквакал:

– Если мешок заплечный, то там у него, скорее всего, хранятся куклы.

– Так, – удовлетворенно отметила друидесса. – Тогда скажи мне, сударь, для чего, к примеру, мог бы понадобиться твоему Кукольнику его бродячий театрик сейчас, когда по всем статья предстоит бой, и вовсе не легкий, как мне думается? У него там что – только куклы, или еще и другие причиндалы? Занавеси, декорации, складная ширма?

– У него там сверху должны лежать куклы, – пролепетал Гвинпин.

– Понятно, – ответила друидесса. – Непонятно другое: он что, собрался нам тут представление показывать? Я, вообще-то, комедиантов не очень люблю, да и прежде, признаться, не особо жаловала.

– Я не знаю, госпожа, – честно признался Гвиннеус, впервые назвав так старую друидессу.

– И то ладно, – вздохнула старуха. – Слышь, Лисовин, что там этот зорз сейчас делает? И что поделывают остальные, покуда этот злыдень в куклы по ночам играется?

– Он что-то держит в руках, – ответил друид и тут же встревожился, – и уже идет к нам, госпожа.

– Подпусти его на выстрел, а потом бей, – сурово молвила Ралина. – Я, кажется, поняла, что он затеял.

Он быстро сотворила из пальцев колечко и легонько дохнула сквозь него. Большая окружность вокруг кладбища немедленно вспыхнула ярким огнем, который взметнулся чуть ли не до неба, но было уже поздно. Кукольник размахнулся и дважды швырнул что-то высоко над огнем, так что брошенные им предметы приземлились среди могил далеко за спинами друидов и Гвинпина. Лисовин повернул назад искаженное гримасой ярости лицо. Он ухитрился разглядеть один из подарков зорза, и, надо сказать, сейчас не ждал от него ничего хорошего.

– Куклы! – заорал он. – Зорз бросил к нам сюда своих чертовых кукол!

– Сама знаю, – проворчала друидесса, умудрявшаяся в любой ситуации сохранять присутствие духа. – По всей видимости, он их оживил своими заклятиями. Но не беспокойся, я их встречу. А ты смотри за чудью – похоже, они там опять зашевелились.

Лисовин кивнул, а друидесса осторожно поползла назад, удивительно сноровисто для своих преклонных лет и абсолютно бесшумно. В ту же минуту над ее головой с шумом пронеслись еще два-три свертка или мешка, а затем – что-то длинное, бесформенное, больше всего походящее на гигантский сложенный веер или зонт исполинских размеров. Друидесса издала яростное восклицание навроде ругательства и замерла. Гвинпин смотрел ей в спину, не зная, что ему сейчас делать. Наконец он решился и быстро прокатился боком по траве, присоединившись к Ралине. Та встретила подмогу с ободрением и тихо шепнула ему, чтобы не высовывался и сидел пока в траве смирно. А из глубины кладбища к ним уже змеились в траве два быстрых ручейка– куклы действительно были живые.

За всю свою театральную карьеру Гвинпин такого еще не видел ни разу. Из высокой травы вынырнул деревянный мышонок, вооруженный маленькой игрушечной сабелькой и полным ртом тонких и острых, как иголки, зубов. Он передвигался в траве точь-в-точь как его собратья, созданные из плоти и крови Повелителем полевых мышей – травинки только слегка покачивались над ним. Мышонок стремительно изменил направление и, в мгновение ока обогнув Ралину слева, бросился в атаку. Первым же прыжком он вскочил друидессе на ногу. «Сейчас завизжит!» подумал Гвинпин. Мышонок же стремительно помчался вверх, норовя укусить старуху в лицо. Сабелька была приторочена к его боку, затянутому в щегольский голубой мундирчик с кистями, одета в ножны и совершенно не мешала этому исчадию тьмы носиться с необычайной скоростью чуть ли не отвесно, молниеносно перебирая крохотными лапками с острыми коготками. Друидесса завизжала почти на минуту с опозданием, по сравнению с прогнозами Гвинпина. Женская природа все-таки дала о себе знать: старуха вновь отчаянно завопила и принялась в ужасе стряхивать с себя серого бесенка. Тот отчаянно цеплялся коготками за складки ее одежды, а из травы уже выскочила кукла в роскошном капоре и длинном платье с оборками. Подхватив юбки, кукла на всей скорости врезалась в Гвинпина, взиравшего на сцену с мышью, так что тот сильно закачался, как игрушка-неваляшка, и едва не полетел наземь вверх тормашками. Это была Клементина, самая любимая кукла Гвинпина во всей деревянной труппе!

Ангельское личико ребенка в сочетании с невообразимо длинными ресницами делали эту куклу похожей на ангелочка, закутавшегося от ветра в роскошное платье с оторочкой из настоящего шелка. Клементина всегда играла спящих красавиц и невинных девиц, отданных на съедение дракону, и Гвинпин всегда отчаянно завидовал ее партнерам на ширме – бравому солдату с лихо закрученными усами, волшебнику в длинной мантии и колпаке, расшитом звездами и полумесяцем, и даже изрядно битому молью старому плюшевому дракону. Сам Гвинпин в этих представлениях не участвовал, а ее партнеров знал хорошо – они были симпатичные ребята, только слишком уж какие-то неживые. Теперь вся эта компания живо выбиралась из травы на подмогу Клементине и мышу, а вслед за ними перло с хищно горящими глазами что-то совсем уж невообразимое.

Это был то ли странного вида тролль, то ли другой великан, явившийся прямо из кошмарного сна астролога. Сделанная, по всей видимости, специально для тростевых спектаклей, эта кукла больше всего на свете напоминала причудливый набор палок и дощечек, соединенных между собой шарнирами. Пуговицы ее глаз фосфоресцировали, и Гвинпин поймал себя на том, что он озабоченно чешет в затылке, прикидывая, для какой же пьесы Кукольнику пришлось мастерить такое чудище! Клементина же тем временем кошкой вцепилась друидессе в ногу, которой та норовила растоптать наконец-то сброшенного ею со своей груди деревянного мышиного кавалера.

Так уж устроен человек, что больше всего на свете он боится не сказочных чудовищ, созданных воображением сочинителя либо безумного волшебника, и даже не таинственное и невидимое, что всегда норовит спрятаться в самом темном углу самой дальней комнаты. Человек больше всего боится того, что по сути своей является человеком или подобием его, но имеет какие-то отличия, которые-то больше всего нас и страшат. Страшно не волшебство, ужасно уродство, которое людская фантазия, услужливо потакая нашим самым глубинным страхам, неизменно наделяет сверхъестественными чертами. Именно поэтому мастерски сделанные куклы людского обличья всегда вызывают у человека суеверный, подсознательный страх. Может быть, он видит внутри такой куклы чью-то реальную сущность, когда-то самым ужасным образом загнанную в тесную, кричаще раскрашенную оболочку, а кричат не краски – кричит душа, и мы прислушиваемся к отголоскам ее отчаянных призывов.

Неизвестно, думал ли об этом Лисовин, отчаянно махая своим маленьким топориком, целя в удивительно увертливых, злобно пищащих созданий, в которых темная и леденящая рассудок магия зорзов вдохнула страшную, неестественную жизнь, весь смысл которой – выполнение приказа своего хозяина. А пока Лисовин, вдохновенно ругаясь, пытался истребить маленьких чертенят, один из них, ангелочек с пушистыми ресницами, уже прокусил старой друидессе ногу, и из нее обильно сочилась кровь. Тут на передовую выскочил Гвинпин, угрожающе шипя и свирепо вращая глазами, не забывая периодически прикрывать их своей гордостью – тонкой пленкой, как у настоящих птиц. Своим массивным клювом храбрый деревянный воитель с размаху так долбанул бравого солдата-усача, что из того в мгновение ока вылетел весь его боевой и иной дух. Служивый распростерся на траве и теперь пребывал в естественной для куклы неподвижности, даже не пытаясь больше противостоять своему грозному противнику. Гвинпин же после этой короткой стычки напротив преисполнился боевого духа и сразу сцепился с волшебником. Длиннополая мантия и звездный колпак оживленной куклы вовсе не мешали ей отражать натиск деревянной птицы тонким посохом, на одном конце которого угрожающе потрескивали белые искры.

Из всей этой причудливой компании больше всего не повезло плешивому дракону. Неизвестно, какую цель преследовал, отправляя его в тыл врага, Кукольник, но ожидания зорза явно не оправдались. С третьей или четвертой попытки Лисовина дракон, умудрявшийся плеваться в разъяренного друида сгустками настоящего огня, попал под острое лезвие. Топорик коротко сверкнул в свете уже угасавшего Гвинпинового костра и развалил дракона пополам, причем внутри куклы громко хрустнула какая-то, по-видимому, особенно жизненно важная деталь. Дальше все в ее судьбе пошло наперекосяк: павшая на поле боя игрушка после крепкого пинка рыжебородого друида стремительно полетела в костер, где и бесславно окончила свою призрачную жизнь и начавшую уже стремительно закатываться театральную карьеру.

И в этот миг погасло кольцо огня, выращенное друидессой. Та, почувствовав неладное, затравленно оглянулась, успевая отразить вылетевшим из ее ладоней клочком холодного огня атаку осатанело лезущих на нее дьявольских кукол. Их тут же разметал, круша топором направо и налево, прорвавшийся сбоку Лисовин. Брови его уже были опалены огнем потешного дракона. Ралина коротко вскрикнула, затем еще и еще раз повторила магическое слово, вызывающее огонь. Но тускло светящая окружность вокруг кладбища только дернулась, окуталась легким дымом и погасла, теперь, увы, уже окончательно. Друидесса яростно обернулась – напротив нее покачивалась тростевая кукла, высотой чуть ли не в два человеческих роста. На лице, обтянутом мешковиной, раззявилась злобная улыбка. Это была кукла, способная говорить! Она громко и отчетливо произносила отрывистые слова, больше напоминавшие щелканье и короткие трели скворца. Но при желании их, наверное, можно было бы даже записать на бумагу, благо дикция у куклы-монстра была отменная. Друидесса отлично знала, что магические слова и формулы требуют особенно четкого и правильного произношения. Малейшая ошибка в звуке или интонации могла привести к самым непредсказуемым и оттого – опасным последствиям. Но язык, которым сейчас пользовалась механическая уродина, был ей определенно незнаком, и Ралина, не понимая значения этих птичьих слов, не знала, что ей придется отражать и какой предложить контраргумент.

Тростевая кукла вновь что-то щелкнула, затем издала целую серию булькающих и переливчатых звуков, и Лисовин, разразившись яростным проклятьем, выпустил из рук топор. Деревянная ручка его секиры стала цвета раскаленного в горне металла, и боевые кожаные рукавицы друида, обшитые по краю медными бляхами, уже дымились. Друид, не сразу сообразивший, что случилось, с удивлением воззрился на собственный топор, которому вдруг вздумалось выкинуть против хозяина такой предательский фортель. Ралина запоздало швырнула в деревянное чудище ошметок огня, но он был выращен слишком поспешно – тростевой колдун стремительно крутанул одной из своих болтающихся деревяшек и с легкостью отразил магический снаряд. Гвинпин, до этого успешно теснивший своего звездоносного противника и умудрившийся пару раз чуть не выбить из его костяных рук источающий огонь посох, оглянулся на шум и ругань Лисовина и тут же был вознагражден за неосторожность чувствительным уколом. Посох коснулся до круглого бочонка его тела и зашипел, выжигая краску все на том же многострадальном боку, некогда угодившем в костер во время лесной ночевки. Гвинпин взвился в воздух как ужаленный: оказывается, он мог чувствовать боль! Ужасное прозрение настолько его поразило, что Гвиннеус Пинкус тут же превратился в Очень Внимательную и Весьма Осторожную Куклу. Теперь он думал уже не столько о том, как покрепче долбануть противника клювом, а, главным образом, – как не пропустить очередной опасный выпад посоха. А посох, отведав Гвинпинового тела, теперь удовлетворенно и плотоядно светился белой звездочкой на конце.

Чудь была уже рядом. Ворвавшись на кладбище, воины разметали несколько надгробных плит страшных для них даже в своей смерти друидов и окружили Лисовина кольцом сверкающих копий. В небе мелькнул короткий сполох далекой зарницы, и стали видны лица противостоящих бородачу воинов. Тут же высокая трава вздыбилась, оплетая ноги чудинов, и несколько человек, не удержав равновесия, повалились наземь. Лисовин, воспользовавшись замешательством врага, быстро наклонился за топором и в бешенстве зарычал – рукоять секиры все еще жгла ладони даже сквозь кожу боевых рукавиц. В мгновение ока рядом с ним оказалась друидесса, которая быстро вытянула руки вперед и стала давить ладонями пустоту между ними и чудью. Враги пришли в замешательство: они вдруг ощутили, что перед ними невесть откуда выросла невидимая прозрачная стена, в которую немедленно уткнулись их ноги и наконечники копий. Кое-кто выхватил меч и попытался разрубить неожиданное препятствие, но с таким же успехом можно было рубить скалу. Кстати, эффект получился обратный: отдача ударила в руки, и двое воинов даже выронили клинки, что всегда считалось у озерных народов величайшим позором.

– Я помогу тебе, – выкрикнул Лисовин и тоже протянул руки.

Но Ралина отчаянно замотала головой.

– Мы все равно долго не удержим их, – сдавленным голосом процедила друидесса. – Зорзы вступили в бой. Отступайте с куклой вглубь кладбища.

Лисовин увидел, что Старик и Кукольник идут к ним рядом, бок о бок, тоже вытянув перед собой руки. Сила ломит силу, а ее сейчас у зорзов было почему-то больше.

– Госпожа! – прохрипел друид, чувствуя, как его ладони прогибаются, и уже начинают страшно трещать суставы пальцев. – Ты знаешь, что они могут сделать с могилами?

– Нет, – прошептала друидесса. – Нет.

– Тогда мы не должны уходить, властительница, – заревел Лисовин, как раненый вепрь, попавший в западню. – Кроме нас здесь нет никого, кто их остановит!

– Нам их тоже не остановить, мой друг, – почти прошептала Ралина, и в тот же миг между ее руками вспыхнула и заискрилась дуга синего ослепительного огня. Невидимая защита друидессы дала первую трещину.

– Но хоть что-то же можно сделать? – застонал Лисовин. Друид из последних сил удерживал страшную и тупую волну, которая сейчас неудержимо давила на них обоих, ломая и выворачивая руки и выкручивая сознание.

– Остается только сжечь все это кладбище, – быстро проговорила Ралина, отплевываясь. – Но и это не сможет их остановить. Разве что… – она закашлялась и еле выдавила из себя, – разве что… чудо.

Лисовин быстро глянул на нее и в страхе закричал.

– Госпожа! У вас кровь идет изо рта!

– Пустяки, – отмахнулась друидесса. К ее ногам потерянно прижался Гвинпин. Он уже успел отогнать своего врага – куклу-волшебника, которой умудрился сломать ее волшебный посох, но теперь чудины окружили их со всех сторон, и Гвин в страхе спрятался между друидессой и бородачом. – Скоро для нас уже ничего не будет иметь значения. Хотя магия здесь действует очень странно. Видишь? Охранный круг не оставил на земле никаких следов огня!

– И что это значит? – Лисовин повернулся к ней спиной, переместив часть невидимой преграды лицом к чудинам, напиравшим друидессе в спину. Ралина почти прижалась к нему, потому что теперь она сдерживала преграду со своей стороны уже в одиночку, а силы ее быстро таяли под напором магии зорзов.

– Это значит, что тут – необычная земля, – простонала друидесса. – Наша магия не оставляет на ней следов, а значит, не действует на нее.

Она перевела дух, воспользовавшись минутным расслаблением Старика и Кукольника, которым тоже приходилось несладко.