Текст книги "Ключ от Снега"

Автор книги: Сергей Челяев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 25 страниц)

Пробуждение нерадивого стража было тоже отнюдь не из приятных. Крепкая мозолистая ладонь плотно зажала ему рот, и все попытки Гвинпина вырваться были безуспешны. Тем не менее, больше с ним ничего страшного не произошло, кроме разве что того, как взглянул на него Лисовин круглыми от бешенства глазами. Через некоторое время ладонь освободила клюв куклы, и она увидела сквозь тьму очертания сидящей рядом с ней старой женщины, закутанной в большой темно-серый плащ. Плащ делал сейчас друидессу почти не видимой во мгле, окутавшей кладбище друидов. И тут же где-то неподалеку в лесу послышался тихий стон, словно кто-то изо всех сил пытался сдержать душащий его кашель, или же это просто укладывалась в гнезде беспокойная ночная птица. Лисовин и Ралина быстро переглянулись и одновременно легли в высокую траву, в которой утопала могильная плита. Одновременно они стянули с плиты Гвиннеуса. Сюда кто-то шел, и на счастье куклы, ее друзья появились здесь раньше.

В траве тут и там перелетали светлячки, серебряно позвенивали бессонные кузнечики-пираты, те, что вооружены длинными мягкими сабельками яйцекладов, а в лесу изредка подавал неприятный голос козодой, уже вылетевший на ночную охоту. И еще была опасность, которая с каждой минутой приближалась.

Чудь появилась из лесу бесшумно – Гнус был хорошим воеводой. Три маленьких отряда воинов одновременно скользнули в траву, и только редкие колыхания стеблей выдавали их движение к центру поля, где раскинулось заповедное кладбище. Гвинпин, прежде не причислявший себя к робкому десятку, откровенно задрожал всем телом, едва заметив, как в одном месте из травы поднялась страшная раскрашенная рожа с обведенными сажей безумными глазами. Он даже не представлял себе, как могут сражаться с вооруженными до зубов полчищами чудинских страхолюдин охотник, старуха и бесстрашная деревянная кукла. Втайне он, конечно, надеялся на волшебство друидессы, но как оно будет бороться со всеми чудинами сразу, он понять не мог. Оставалось одно – ждать и дрожать, конечно, только от холода.

Первой взметнулась трава справа от Гвинпина. Длинные зеленые плети захлестнули двух воинов, спутали ноги, обвились вокруг тел, потянулись к горлу. Одному чудину не повезло – его шею обхватила валявшаяся неподалеку и вдруг ожившая ветка. Воин не успел сорвать удавку, задохнувшись молча, чтобы не привлечь криком врага. Второй чудин вырвался из травяной петли, но при этом не выдержал и заорал от ужаса, выдав себя защитникам кладбища. Ралина закрыла глаза и что-то прошептала на непонятном, шелестящем лиственном языке. Немедленно зашуршало в траве, и на зов друидессы явились три змеи. Судя по окраске, это были гадюки, но необычно больших размеров, явно патриархи в своем ползучем мире. Друидесса коротко вскрикнула, и Гвинпин готов был поклясться, что это было слово «Убей!», только на змеином языке. Змеи стремительно скользнули в траву во всех трех направлениях, и каждая понеслась к своим жертвам.

Атака гадов не замедлила дать результаты: почти одновременно в каждом из отрядов нападавших раздались громкие крики боли и испуга, а несколько чудинов вскочили и стали яростно тыкать копьями себе под ноги. Но в густой и высокой траве разглядеть змей было не так-то просто, а они скользили по клеверному ковру как по воде, нанося смертоносные укусы направо и налево. Наконец раздался торжествующий вопль, и рослый чудин поднял в небо копье, на котором яростно извивалась нанизанная на него огромная гадюка. Через минуту победный крик раздался и с другого края поля. Третья же змея, видимо, уползла, успев, однако укусить одного или двоих.

Тем временем чудины, видимо, поняли, что окружающая их трава может таить и другие опасности. Они остановились посреди поля и залегли, перекликаясь тихими гортанными голосами. Нападавшие уразумели, что опасность исходит от волшебства лесных колдунов, и теперь хотели, чтобы в дело вступили и зорзы, употребив против вражеского колдовства свою магию. Но друидесса и Лисовин тоже не теряли времени даром.

Прежде чем разбудить Гвинпина, Лисовин воткнул в землю на равных расстояниях полукругом несколько самострелов, которые защищали подходы к кладбищу. Конечно, это была шаткая и ненадежная защита, но первое время можно было продержаться. О втором времени Лисовин предпочитал пока не думать.

ГЛАВА 5
РЫБАК ВЫНИМАЕТ СЕТЬ

– Меня зовут Ян. У меня есть еще прозвище – Коростель. Я знаю вашего хозяина. Его зовут Птицелов. Мы разговаривали с ним. Он знает меня. Вы должны меня пропустить.

Ян стоял возле невысокой обветренной скалы, каких было неисчислимое множество в круговерти прибрежных утесов. Наверное, приведи кто-нибудь его сюда вновь, он вряд ли отыскал бы ее среди десятков других, таких же черных, гладких, гигантских камней, которые были здесь всегда и будут всегда, кто бы сюда ни приходил – люди, зорзы, друиды, звери или птицы. Скалам не было никакого дела до их сиюминутных чаяний, мечтаний о власти, богатстве, славе. И, однако же, они служили им, в своем странном, никому не ведомом каменном сознании надеясь, что все это скоро кончится, и все уйдут. Останутся только они, скалы, и еще море – хитрый и коварный разрушитель, которому никогда не добраться до их вершин. И теперь скалы слушали Яна, и еще его слушали сосны, море, мхи, небо и, наверное, то, что таится внутри каждого камня. Нашел ли Коростель для них какое-то особенное слово, или просто звук, отворяющий невидимые ворота, а, может, причиной тому была ведьма, что безразлично сидела рядом с человеком на камне, нагретом за день скупым северным солнцем, но только в скале раздался тихий звук, будто хлопнуло пробкой старое выдержанное вино. В камнях что-то отчетливо заскрипело, заскрежетало, поехали по невидимым рельсам тяжелые створки, и перед Коростелем открылась черная дверь, какую он уже видел, однажды открытую магией кобольда. Ян вздохнул, оглянулся на внешне безучастную ведьму и шагнул к двери.

Странно, но, идя в логово зверя, Ян меньше всего боялся, что сейчас за ним опять так же страшно заскрипит, заскрежещет, и вход в скалу закроется, отрезав ему единственный путь к отступлению. Ничего, успокаивал себя Ян, это ведь все равно сон, иначе откуда бы во мне взяться этой странной уверенности и такому поразительному спокойствию? Он осторожно ступал во тьме, не слыша, следует ли за ним Бабушка-Смерть, хотя, в сущности, ему было на это наплевать. Он был уверен, что сейчас его встретит Птицелов, и очень удивился, когда ему заступил дорогу совсем другой зорз. Он тут же вспомнил его на поле одуванчиков возле замка Храмовников. Это был Старик – верный сторожевой пес Птицелова.

Удлиненный лысый череп, чуть оттопыренные хрящеватые уши, синеватые, почти бескровные губы, слишком тонкие и длинные, оценивающий холодный взгляд серых стальных глаз – все это идеально бы соответствовало идеальному портрету жестокого злодея и хладнокровного убийцы, если бы… Если бы только зорз не напомнил отчего-то Коростелю сельского сумасшедшего, Сяниса-дурачка, который частенько захаживал в лесные края его сиротского детства. Сянис был очень похож на Старика, но и отличался немало: разноцветные лохмотья, больше подходящие лоскутному одеялу, нежели людской одежде; вечный колтун жиденьких перепутанных волос и постоянное выражение испуга без вины виноватого. Последнее обстоятельство делало Сяниса-дурачка постоянной мишенью для разбойных деревенских мальчишек и столь же прилипчивых собачонок, любящих похватать зубами и без того драные штаны юродивого. Неподалеку раздался какой-то шорох, Старик медленно повернул голову на звук, и тут Ян Коростель увидел на шее зорза, сбоку от уха, большую бородавку, напоминавшую спелую земляничину.

«Этого не может быть» – похолодел Ян, впившись взглядом в шею зорза. Тот уже повернул голову и спокойно ждал, как опытный гончий пес, что же будет дальше. «У него такая же бородавка, как у бедного дядьки Сяниса. Такое совпадение просто не может быть. Правда, теперь у него нет волос».

И вдруг Коростелю стало смешно, оттого что он принимает во внимание такую временную деталь, как волосы, которые сегодня есть, а завтра их можно лишиться начисто, заодно и с головой. А вот можно ли, однажды лишившись ума, со временем обрести его вновь?

– Что тебе надо, смертный? – зорз, наконец, заговорил. При этом его губы почти не шевелились, и казалось, что он чревовещает.

Коростель не ответил, напряженно глядя на руки Старика. Длинные пальцы зорза были сплетены между собой, и только безымянный палец на правой руке тихо и нервно подрагивал.

– Чего тебе нужно, человек? – повторил Старик. В голосе его не было ни одной нотки нетерпения, просто сторожевой пес задал вопрос и не получил ответа, поэтому нужно спросить еще раз. Может быть, в последний.

Ян поднял голову.

– Пятеро птенцов в гнезде у сороки-белобоки, – озорно прошептал Коростель, не отводя взора от холодных глаз зорза. – Четверо наелись и спать улеглись, а пятый прыгает – оттого что сикать хочет!

– Ты что, больной? – поднял брови Старик. – Шутки мне тут шутить будешь?

– Он не больной, – раздался свистящий голос у него за спиной. – Он просто сумасшедший.

Позади Старика стоял другой зорз. «Колдун» – вспомнил Коростель. «По-моему, так его звали».

Колдун тоже его знал. Он властным жестом отстранил Старика и шагнул к Яну.

– У тебя хорошая память, одинокий хуторянин. У меня – тоже. Однажды мы воспользовались твоим гостеприимством. Теперь – твоя очередь. Ты пришел к Птицелову?

– Может быть, – согласился Коростель. – У вас в плену – мой друг. Я должен его увидеть. Все остальное – потом.

– Откуда ты знаешь, что у нас – тот, о ком ты говоришь? – высокомерно спросил Старик.

– Я видел сон, – ответил Ян Коростель и неожиданно увидел в глазах зорза мелькнувший страх. Была – не была, решил он, нужно идти напролом. А потом буду думать, правильно ли это было. И он пошел вперед, не зная, что будет, если зорзы не уступят ему дорогу.

Они расступились. Старик – с оторопью, Колдун – с удивлением. Удивлением кошки, к которой пришла в гости мышь и выговаривает ей за домашний беспорядок. А Ян уже шел вперед, интуитивно сворачивая и ожидая, что сейчас его остановят, вернут. А, может, просто вонзят в спину что-нибудь острое, что уже и ядом не нужно смазывать – яд был словно растворен здесь в воздухе, и, может быть, поэтому ему с каждой минутой становилось труднее дышать. Это сон, твердил себе Коростель, это всего только сон, и задохнувшись здесь, я буду жить наяву, где-то там – на поверхности слов. Потому что все, чем он вооружен сейчас, – это только слова, одни лишь слова, и только. Но перед ним открылась дверь, и он пошел на свет.

Роль освещения тут играли тусклые пятна свечей и масляного фонаря, цедящего свет вполсилы над большим железным столом. Смотреть на него Коростель заставить себя не смог, понимая, что там может лежать. Впрочем, в комнате царила спасительная полутьма, но было достаточно светло, чтобы Ян увидел Снегиря. Связанный друид сидел на стуле, прислонившись спиной к стене напротив дверей, в которых замер Ян.

– Вот твой друг, Ян Коростель, – сказал стоящий позади Колдун и с силой толкнул его плечом. Ян влетел в комнату и, с трудом удержавшись на ногах, чуть не сшиб стоящие рядом со стулом Снегиря на высокой резной деревянной подставке песочные часы. Старик быстро вошел в комнату и встал сбоку от Казимира, как часовой возле походного котла с кашей. Колдун занял свое место в дверях, превратившись в статую равнодушия со скрещенными руками и полуприкрытыми глазами. Он больше ничего не сказал, и тогда Ян оглянулся на зорза, быстро подбежал к Снегирю и опустился перед ним на колени.

– Казимир! – тихо окликнул он друида. Снегирь никак не отреагировал на его голос, лишь только плотнее сжал губы и свистяще вздохнул.

– Казимир! – настойчивее зашипел Ян. – Очнись, Снегирь!

– Я слышу тебя, кто бы ты ни был, – последовал ответ. Губы друида еле шевелились, глаза же были по-прежнему прикрыты.

– Это я, Коростель, – позвал его Ян. Снегирь слегка пожевал губами, и Ян увидел, что все губы друида в темных следах от укусов.

– Это я, Янек, – вновь повторил Коростель, и Снегирь вдруг улыбнулся краешками губ.

– Вряд ли, – лаконично отозвался он.

– Почему? – удивился Ян, краем глаза украдкой следя за зорзами. Старик был неподвижен, Колдун – тоже. Они ждали, что он скажет друиду. Может, таково было указание Птицелова?

– Потому что ты не можешь здесь быть, – проговорил Снегирь и открыл глаза. Несколько мгновений он смотрел на Коростеля, потом вновь усмехнулся и покачал головой. – Просто не можешь, вот и все. Уходи.

– Но мне тоже это кажется! – Ян в отчаянии вцепился друиду в ногу. Старик издал тихий сдавленный звук, но не сдвинулся с места. – Понимаешь, Снегирь, мне кажется, что ты мне сейчас снишься.

– Тогда скорей просыпайся и чеши отсюда, – презрительно проговорил пленный друид.

Ян непонятно почему обрадовался его голосу – в нем было столько непреклонности и неприятия очередной колдовской штучки его мучителей, что Коростель даже засомневался – а сон ли это?

– Может быть, это и сон, друид, – неожиданно заговорил Колдун, – но это действительно твой приятель. У нас нет никакого желания устраивать вам тут трогательные свидания, поэтому выслушай хорошенько, бедолага, что тебе наговорит этот парень, и намотай на ус. Или что там у тебя еще осталось целого?

И он несколько раз противно хохотнул, так что Коростелю захотелось вбить ему в глотку весь его смех вместе с зубами и языком. Но он взял себя в руки и вновь тронул колено Снегиря.

– Снегирь! Ты, пожалуйста, не думай сейчас, отчего да как, а просто выслушай меня. Выслушай – и поверь. Мы на острове – Травник, Март, Эгле и я. Мы пришли за тобой, и мы знаем, чего хотят от тебя зорзы. Я не знаю, как я тут оказался, может быть, я сплю и вижу тебя во сне, и ты тоже, но ведь это ничего не меняет, верно?

Снегирь с минуту молчал. Потом задумчиво проговорил:

– Ничего не меняет, это точно. Ведь, я полагаю, устроить штурм и выкурить отсюда этих нелюдей вы не можете, верно?

– Мы не знаем, где вход сюда, – Коростель оглянулся на Колдуна, но тот только саркастически улыбался. – Но мы отыскали вход в другое место… И нашли там Патрика.

– Я знаю, – губы Снегиря плотно сжались. – И мы еще посчитаемся. Только это будет уже не во сне.

– Ты все сказал, смертный? – Старик впервые выказал нетерпение.

– Еще нет, – поспешно ответил Коростель. – Казимир! Слушай меня внимательно и постарайся понять, что я тебе скажу. Что я хочу тебе сказать, – повторил Ян с легким нажимом на слово «хочу». Помедлив, Снегирь кивнул в знак согласия.

– Можешь говорить громче, Ян, я тоже не против тебя послушать, – раздался от дверей негромкий ироничный голос, и в комнату вошел Птицелов. Он кивнул Коростелю как старому знакомому и посоветовал:

– Возьми стул, парень, в ногах, как говорится, правды нет.

Ян окинул взглядом комнату и схватил стоящую рядом табуретку, всю заляпанную разноцветными пятнами красок. Все это время Снегирь внимательно наблюдал за Коростелем и несколько раз украдкой попытался дотянуться ущипнуть себя за ляжку связанной рукой.

– Я должен тебе это сказать, Казимир, – начал Ян. – Мы знаем, что зорзам ты нужен как проводник.

– Я тоже догадался, – сказал Снегирь. – И почти догадался – куда. Это что – ад, преисподняя или деревня Кульбишки? Там нас с Патриком как-то едва не отравили прокисшим пивом…

– Должен заметить, друид, – вмешался Птицелов, лениво поигрывая пуговицей на рубашке, – что у тебя не так много времени на пустые разглагольствования. А если ты и после встречи с этим молодым человеком будешь таким же несговорчивым, как и раньше, то времени у тебя не останется вообще. Так, пустяки на прощание и последнее слово.

– В таком случае можешь начинать, людоед, – безразличным тоном заявил Снегирь. У Казимира всегда было отменное чутье на ситуации, когда в нем нуждались, а теперь был явно еще тот случай. К чести и выдержке Птицелова, он не вспылил, а лишь равнодушно пожал плечами, красноречиво взглянув на песочные часы возле связанного друида.

– Казимир, помолчи немного, умоляю тебя, и выслушай меня, – чуть не закричал на него Ян, боясь, что терпению зорзов придет конец. А тогда он не сможет выполнить то, что задумал, когда до того, чтобы снова попытаться обрести надежду, оставался всего один крохотный шажок.

– Ладно, – прошептал Снегирь. – Кто бы ты ни был – мальчишка ли Ян, оборотень или другой какой призрак, – говори, я тебя слушаю.

– Только не перебивай, – дрожащим голосом пролепетал Ян, – только, пожалуйста, меня не перебивай, что бы ты ни услышал.

– Хорошо, – посерьезневшим голосом обещал Снегирь. – Валяй, малыш. И учти: сон, наведенный Патриком, я видел. Ты о нем хочешь мне рассказать?

Это было для Яна новостью. Значит, Травник был прав?! Ну, что ж, тем больше у него сейчас останется времени, чтобы донести главное.

– Они нашли путь в Посмертие. Я видел во сне, что эту дорогу выследила птица, которую посылал их Лекарь. Теперь ты не нужен им как проводник. Они и сами найдут путь.

– Интересно бы знать, откуда ты это знаешь, парень? – У Птицелова был очень заинтересованный вид, он был без малого поражен таким началом.

– Я видел это во сне, – сухо ответил Ян, не желая вдаваться в подробности.

– Забавно, – прокомментировал зорз. – Хотел бы я знать, где можно видеть такие сны!

– На острове, в лесу, – наивно сказал Ян, но Птицелов не стал его больше перебивать и знаком велел продолжать, одновременно указав на часы – в них из одной чаши посыпался песок.

– Ты должен сделать все, что они от тебя хотят, Казимир, – стараясь придать своему голосу как можно больше убедительности, начал Ян. – Твои жертвы больше не нужны. Они и так до всего добрались.

– Еще не добрались, – покачал головой Снегирь. – Им нужно время для обряда, который поможет им совершить Переход. Здесь замешана Магия Цветов, так и передай Симеону, если вырвешься. Помнишь, что сказал о них Шедув?

«Я помню», – подумал Коростель, глядя на изможденное лицо некогда цветущего толстячка.

«Я теперь часто об этом размышляю. Шедув тогда, на мосту сказал: у них другие цвета. Да, другие цвета и другие времена. Они пришли все изменить. У них нет того, что люди именуют Добром и Злом, у них что-то свое… Это – третий Мир.

Но Шедув еще сказал: иногда проще разрушить шаткий мостик между ненужными тебе берегами. Помнит ли это Снегирь? Боже, пусть он вспомнит…».

– Я помню все, что он сказал тогда, и все, что он сказал после, – многозначительно сказал Коростель, надеясь, что Птицелов не придаст значения этим его словам.

– Им нужно, чтобы я изменил свою сущность, – негромко проговорил друид. – Тогда они сдвинут время, если только я правильно понял, что мне хотел передать несчастный Патрик. А для этого я должен полностью отдаться в их власть. И телом, и душой.

– Я понимаю, – вздохнул Ян. – Но может, сейчас это для тебя единственный путь, чтобы выжить? Может, это единственный путь и для нас всех? На острове уже давно стоит осень… Ты понимаешь, что это значит?

– То, что они используют меня и без моего… согласия? – чуть не задохнулся от злости Снегирь. – Может быть… Но я борюсь, и я еще держусь. И сдерживаю их из последних сил. Иначе эти пауки давно бы уже попросту придушили доброго Казимира!

– Ты удерживаешь их, – согласился Коростель. – Но, Казимир, на этом острове уже стоит осень. Ты знаешь о временах Перехода?

– Да, – кивнул друид. – Переходные – для переходов, основные – для завязи. Об этом гласят правила Цветов – есть такая магия для подмастерьев и неудачников. Они ведь даже людской магии как следует, по-настоящему не освоили!

При этих словах Колдун, не удержавшись, тихо фыркнул, а Снегирь глянул на него по-птичьему хитрым глазом, вполне довольный собой.

– Ты нужен им, чтобы удержать осень, пришедшую слишком рано, – медленно и отчетливо сказал Коростель, глядя друиду прямо в заплывший глаз. Он страшно боялся, что прямой взгляд Снегиря он не выдержит и чем-нибудь выдаст себя. – Поэтому, Казимир, ты должен подчиниться им, чтобы остаться живым. Это мое условие, и я буду говорить об этом с Птицеловом. Ты должен подчиниться и пойти еще дальше.

В этот миг у Яна от произнесенных слов чуть не перехватило дыхание, и тут он увидел, что Снегиря зацепило – в глазах друида стояло удивление.

– Куда еще дальше-то? – проворчал Казимир недоверчивым тоном простоватого деревенского мужичка, впервые приехавшего торговать в город на ярмарку. Несколько мгновений Ян молчал, лелея искру возникшего в Снегире понимания. После чего Коростель заговорил быстро, чуть ли не скороговоркой, бросив нарочито испуганный взгляд на истекающий песок часов.

– Ты должен пойти еще дальше… Должен помочь им удерживать осень. Все дальше и дальше, понимаешь? Пока время само не войдет в нее, и все будет как обычно. Нужно просто немного подстегнуть время. Они знают, как это сделать. А ты им просто немного поможешь. Немного, понимаешь?

У Яна перехватило дыхание, и он замолчал. Теперь уже ничего больше не значило, может быть, во всей его жизни. Он сказал все. Снегирь должен был понять. Он сейчас просто не имел права не понять его! Если только есть на свете хоть какая-то справедливость, Боже, прошу тебя, умоляю, сделай так, чтобы он меня понял!!!

Снегирь молчал. Он закрыл глаза и просто молчал. А Ян смотрел на друида и не знал, что ему делать: вскочить, колотить его, трясти его дурацкую башку, в которой всегда только и хватало ума, чтобы подначивать Книгочея и отвечать неизменным вопросом на вопрос. Он чувствовал, как с молчанием друида в нем медленно умирает все, и сейчас он выйдет отсюда, и в нем не будет ничего, только какая-то горькая труха, пепел и лениво шевелящаяся пустота. Так продолжалось, пока его не окликнули.

– Ян!

Он не понял, кто его звал, и Коростелю показалось, что это был голос Птицелова. Он обернулся, но Птицелов продолжал сидеть, сохраняя безучастное выражение. Однако он тут же заговорщицки подмигнул Яну и указал ему пальцем за спину – его звал Снегирь.

– Ян! – Снегирь теперь говорил медленно, с трудом, словно на его плечи вдруг навалилась какая-то неимоверная тяжесть. – Если вы так хотите… если Симеон… что ж, тогда конечно…

Коростель почувствовал, как на глаза его стали наворачиваться слезы, и отчаянно тряхнул головой, отгоняя проклятую слабость.

– А это тебе и Симеон сказал? – тяжело спросил Снегирь, который начал медленно оседать набок.

Коростель только кивнул – в горле стоял ком.

– Тогда вот что я тебе скажу… сынок… Коли так решили – что ж… так, значит, тому и быть… Только ведь не оставят они меня живым, шалишь… Ни к чему это им. Одна только головная боль.

Снегирь перевел дух, помолчал. Потом вдруг улыбнулся.

– Не беспокойся ни о чем. Одно лишь прошу. Чтобы не забывали меня. Любить – не обязательно, просто чтобы не забывали… И сейчас… и дальше… Понял?

Голова друида бессильно упала на грудь – он лишился чувств. Мимо Коростеля серой мышкой проскочила старуха, принялась брызгать Снегирю в лицо какой-то пахучей жидкостью. Ян остановившимся взглядом смотрел на нее, на стены комнаты без окон, на стол, где лежали старухины дьявольские причиндалы, а кругом был камень, один только серый холодный камень, в котором нет и не могло быть сострадания. Снегирь сказал ему все…

Веселый и пухлый Казимир, которого Книгочей всегда ругал за дурацкую, по его мнению, привычку отвечать вопросом на вопрос, и еще за то, что Снегирь в любом его споре с умудренным знаниями Патриком всегда оставлял за собой последнее слово. Последнее слово… «И дальше…» Он все понял. Это и было его последнее слово!

И тут же последний поток песка быстро высыпался в расширившееся отверстие. Движение песчинок было бесшумным, но Яну показалось, что их оглушительное шуршание резануло его мозг, и шевелящаяся пустота у него внутри стала медленно оседать. Время истекло, уступая место надежде. Коростелю было уже все равно, что будет с ним дальше в логове зорзов. Он сделал все, что мог. Остальное доделает Снегирь.

Далеко от острова, на берег медленной реки вышел человек. Пора было вынимать сеть. Человек задумчиво смотрел на течение. Над его головой веял легкий ветерок, по небу ползли тяжелые серые тучи, обещавшие долгий холодный дождь. Пора было вынимать сеть. Возможно, сейчас он делал это последний раз в своей жизни. Тем более работу нужно было выполнить хорошо, подумал Рыбак. И улыбнулся тучам.