Текст книги "Социология: Левиафан и дитя"
Автор книги: Сергей Юрченко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)
Закон сакрализации власти. Иерархия власти над социумом подвергается сакрализации пропорционально высоте пирамиды.
Этот социологический закон имеет корни в глубинной психологии человека, в его первородном солипсизме, который подвергается двойной фрустрации извне и внутри: со стороны общества и при осознании своей смертности самим индивидом. Археологические свидетельства этого закона мы обнаруживаем в древних захоронениях, где цари погребены с божественными почестями и надеждой на загробную жизнь. Из этого же источника питается социальный институт религии. Власть (чиновники) и религия (жрецы) идут по истории человечества рука об руку.
Не харизматичный лидер создает сакрализованную власть, сакрализованная власть создает харизматичного лидера. Степень его сакральности соответствует его месту в иерархии. Персонифицированным воплощением сакральности становится тот, кто находится на вершине власти. Так возникает «гений места». Идеальная по Веберу бюрократия при этом ничего не меняет в статусе правителя. Его правление через «слуг» может нести благоденствие или нищету и мучения народу, но сам статус не подлежит переоценке.
Всем известен президент США, но немногие помнят президента Швейцарии, при том что их политические (конфедеративные) статусы равны. Обладают ли президенты США некими замечательными личными качествами, которых нет у швейцарских? Они и в этом скорее всего равны. Их отличает лишь высота пирамид, на которых они находятся, и соответственно величины социумом (а также территорий, занятых социумами). Иначе говоря, США – империя, а Швейцария – нет. Могущество внушает почтение, за которым не стоит какое-либо нравственное чувство. Так, верующий почитает божество, даже если имеет неоспоримые свидетельства его жестокости и несправедливости. Ведь Творец создал Вселенную и человека по законам, которые очевидным образом бесчеловечны.
Представим себе, что Россия фантастическим образом сжалась до размеров Финляндии. Согласно Закону пирамиды ее высота уменьшится во столько же раз. Это сокращение вертикали власти станет катастрофическим для лидера империи, который лишится большей части своей сакральности. Его личность может иметь значение для тех, кто непосредственно окружает его, для социума харизма правителя зависит лишь от высоты пирамиды, с которой он возвышается над толпой. В конце концов, любому правителю достаточно лишиться власти, чтобы стать частным и, возможно, совершенно заурядным лицом. Низверженных правителей презирают, обыватели плюют им в лица и казнят их на площадях.
Рис. 6
Возьмите первого встречного с улицы, возведите его на этот сакрализованный престол, – и метаморфозы, происходящие с психикой этого человека, станут легко предсказуемыми. И действия его, как «гаранта Конституции», одним из первых пунктов которой является целостность государства, т.е. целостность иерархии, окажутся вполне ожидаемыми. Он будет усиливать вертикаль власти, лишь усиливая роль бюрократии, а значит – и ее коррупционность. Ему придется преследовать сепаратизм вплоть до военных акций против того или иного региона или национального меньшинства. Ему захочется подавлять и цензурировать естественную моральную неприязнь к себе как разновидность анти-государственности (равной антинародности в той мерзкой терминологии, где власть и общество едины). Он станет ревниво поддерживать свой сакральный статус, все больше притягивая к себе тех людей, чей патриотизм прямо пропорционален их негодяйству.
Перефразируя Актона: власть возвращает человека в солипсизм, абсолютная власть возвращает его в солипсизм абсолютно. Самовластный диктатор становится богом, а бог – чудовищем. Ницше тонко чувствовал это сходство между богом и чудовищем, младенцем и Левиафаном. В дохристианском мире такое сравнение не показалось бы кощунственным, поскольку в нем не было противопоставления между ужасным и прекрасным, между демонами и ангелами. Даже эллинистические боги, самые антропоморфные из древних богов, были полны того детского эгоцентризма, при котором можно отрывать по очереди все лапы и крылья у насекомого, желая посмотреть, как оно будет жить дальше. Эти боги были прекрасны и лишены сострадания к тем ничтожным существам, что копошатся у них под ногами.
VI. Империя vs Коррупция
Нами уже установлено, что Закон пирамиды и Закон орбиталей разнонаправлены. Их естественное противоречие власть пытается преодолеть сакрализацией своего статуса. По мере возвышения иерархии (государства) над мозгом (человеком) ее собственная внутренняя значимость возрастает, тогда как в мозге патриотическая ценность социальных институтов и групп убывает по мере их удаления от него. Так, проблемой религии во все времена было то, что верующие в жизненных заботах забывают своих кумиров. Бога нет в повседневности. Именно с этой целью Моисей ввел в свои скрижали 4 заповедь о субботнем дне, в который следует отрешиться от всех дел и посвятить себя Яхве.
Точно также власть, воспринимая себя как благо (а была ли власть, которая считала себя злом?), считает благом возводить процесс самосакрализации в ранг государственной идеологии. Ее атрибуты всегда священные: Конституция, Суд, Армия, Тайные службы. Священными оказываются даже фетиши: флаги, гербы, гимны, памятники, удостоверения, униформа, номерные знаки автомашин. Если так обстоит дело в государствах, то что же в этом случае происходит с империями? В них по определению начинается процесс суперсакрализации власти. Он абсолютно объективен в том смысле, что не зависит, пользуясь терминологией Гегеля, от «субъективных капризов», но совершается согласно «всеобщности и божественности». Правитель империи становится тем самым «гением места» автоматически.
Республиканский Рим являл образцы патриотизма граждан и царей. Но по мере превращения его в Римскую империю патриотизм граждан по Закону орбиталей все более сужался. Самым простым, исторически верифицируемым и статистически проверяемым индексом антипатриотизма в том или ином государстве можно считать степень его коррумпированности. В социологии подобный подход принято называть теоретической моделью предмета исследования (ТМПИ). В качестве ТМПИ мы примем параллель между патриотизмом и коррупцией как логически коррелирующие показатели.
Мы не можем протестировать древних римлян (даже если бы у нас был разработанный тест на патриотизм), но мы имеем записи римских историков, из которых следует, что эта империя захлебывалась в коррупция. «Патронаж», при котором богатые граждане покровительствуют бедным, существовал в Риме издавна. Подкуп электората кандидатами стал открыто применяться со времен Первого триумвирата. Попутно этой практике развивался и обратный процесс – мздоимство должностных лиц: законодателей, чиновников, судей, полиции. Империя жила войной, облагая народы налогами. Захват чужих экономик был чем-то вроде добычи полезных ископаемых: максимум прибыли при минимуме затрат. Это все более развращало титульный народ, который требовал «хлеба и зрелищ». В конце концов, сама армия стала наемной, состоящей преимущественно из варваров. Бытует мнение, что Рим отказался от «религии отцов» и принял христианство лишь потому, что его исповедовала большая часть варваров. Во времена так называемых «солдатских императоров» трон чаще всего получали за взятки, которые раздавались армии наемников.
И при этом со времен Юлия Цезаря, первым узурпировавшего власть в Риме, был принят закон об оскорблении величия «crimen laesae majestatis» (46 г. до н. э). Показательно то, как этот закон в противовес патриотическому разложению империи, вместе с которым росло глухое недовольство социума, все более ужесточался. Если при Августе, объявившим себя приемником Юлия и захватившем власть после гражданских войн, только явные заговорщики наказывались, а словесные вольности просто оставлялись без внимания (8 г. до н.э.), то в конституции императоров Аркадия и Гонория (397 г.) смерть с конфискацией имущества предусматривалась не только за посягательства на власть, но даже за умысел вступить в заговор [12].
Как широки возможности трактовки «умысла» хорошо показывает опыт сталинских репрессий в СССР. По сути, все обвинения с формулировкой «враг народа» были тем же самым законом об оскорблении величия. А основы этого порядка были заложены по мере становления Российской империи. «Воинским уставом» Петра 1 словесное оскорбление величества и всякое неодобрение действий и намерений правящего государя были подведены под понятие преступления против величества, влекущего за собой смертную казнь и конфискацию имущества. Чем не закон римских императоров, прославившихся своей порочностью и подлостью?
Из этих примеров можно вывести еще один социологический закон, быть не может, не самый фундаментальный, но весьма характерный для кризисных периодов в развитии отношений между государством и социумом.
Закон компенсации. Государство, стремясь к самосохранению, компенсирует упадок патриотизма ужесточением своего права на насилие.
Иначе говоря, иерархия власти замещает индекс доверия государству индексом государственного устрашения. Подобным образом корпорации (если уж государство признается корпорацией), стремясь избежать разорения, избавляются от запасов продукции, снижая цены, и уменьшают затраты, сокращая персонал. В случае государства это «сокращение» принимает самые зловещие формы вплоть до геноцида. Закон компенсации распространяется и на сакральные символы. Именно в том государстве, где патриотизм убывает, ужесточается кара даже за непочтительное обращение с флагами, гербами и прочими знаками государственной власти. В королевстве, где все прогнило, достаточным основанием для казни может стать плевок в изображение короля. В самом прогрессивном государстве судья может наказать гражданина за неуважение к собственной персоне, воплощающей сакральное правосудие.
Так почему пал Рим? Э. Гиббон писал по этому поводу так: «Упадок Рима был естественным и неизбежным последствием чрезмерного величия. Среди благоденствия зрел принцип упадка; причины разрушения размножались вместе с расширявшимся объемом завоеваний, и, лишь только время или случайность устранили искусственные подпорки, громадное здание развалилось от своей собственной тяжести. История его падения проста и понятна, и, вместо того чтобы задаваться вопросом, почему Римская империя распалась, мы должны были бы удивляться тому, что она существовала так долго» [13].
Читая эти строки, вспоминаешь распад СССР, ту карточную легкость, с какой развалилась эта супериерархия и готова была развалиться до основания уже в рамках РФ, если бы процесс не заморозили под воздействием великодержавных амбиций верхов и многовековой привычки низов жить в империи. Однако эти слова опять не объясняют нам причин распада всех империй в истории человечества с самыми плачевными последствиями для титульных народов.
Свое объяснение гибели Рима давал А.Х.М. Джонс: «Никто из знакомящихся со скудными свидетельствами причин упадка Западной империи не может не удивляться апатии, охватившей римское население сверху донизу… Стали процветать коррупция и вымогательство, сеявшие недовольство среди народных масс и приносящие убытки и без того ограниченным ресурсам империи, распространившееся на широкой территории учение церкви о том, что спасение можно отыскать в мире грядущем, а вещи этого мира ценности не имеют, по-видимому, несло с собой апатию и пораженческие настроения» [14]. Для нас давно уже банальной социологической истиной является тот факт, что, наряду с коррупцией, мистицизм и религиозность усиливаются в неблагополучных обществах и часто служат признаками грядущего тотального кризиса.
Так что есть родина человека, с вопроса о которой мы начали эту статью? Мы знаем, с чего начинается родина. С самого себя. Где кончается эта родина? Человечество насчитывает 7 млрд. существ, расселенных по всей планете, и как бы возмутительно это не звучало, но для каждого отдельного индивида человечество по большей части является неразличимой массой, абстракцией. Абстракция не предполагает эмоционально-нравственного отношения к себе, которое психологически складывается в два акта: через персонализацию объекта и перенос его на себя (за эту функцию в мозге отвечают зеркальные нейроны). Мы сострадаем тому, что видим, а затем идентифицируем это с собою (и поэтому из всех искусств важнейшим для пропаганды является кино). Невозможно увидеть в зеркале многомилионную толпу. Из Закона орбиталей следует, что значимость социальных страт и сообществ убывает по мере удаления от человека. Для индивида (мозга) это выражается в том, что объекты, приобретая абстрактную форму, утрачивают нравственно-эмоциональное содержание.
Следствие 2. Эмоционально и нравственно значимое для человека общество, в просторечии именуемое родиной, не может быть сколь угодно большим.
Империя отчуждает человека от себя, но при этом, создав супериерархию власти, требует ее суперсакрализации и компенсирует упадок патриотизма ужесточением собственного законодательства и карательными актами.
Следствие 3. Все супериерархии внутренне противоречивы (противоестественны).
Коррупция (как критерий антипатриотизма) всегда сопровождала человечество. Обширное исследование коррупции от эпохи античного мира до современного периода можно найти в книге [15]. Но этот труд, как и любой другой исторический труд, не объяснит нам природу коррупции. У историка нет инструментальный базы для этого. Когда же юрист берется объяснять причины коррупции, то у него на первом месте оказывается «несовершенство законов». Законы – это костыль для больного общества. Назначение всех законов – ограничить солипсические претензии человека, ибо этот человек злоупотребляет возможностями всегда в пользу самого себя. И лечебный эффект их такой же, каким обладают костыли: хромого они не вылечат.
Когда же политолог начинает анализировать падения того или иного государства, включая Рим, то в его терминологии начинают фигурировать «недостаток воли», «упадок нравов», «политические просчеты» и прочие «человеческие факторы». По мнению политологов бытие социумов складывается как череда удачных волевых решений или ошибок власть имущих. Здесь можно сказать лишь одно: роль личности в истории ничтожна. Обширность предмета вынуждает историка пользоваться схематизмом и персонализацией. Точно также в механике для упрощения расчетов вводится «центр масс», который фактически может быть пустым. «Великая историческая личность» может быть таким же пустым центром масс.
Все, что может сделать та или иная историческая личность, – сесть заранее в тот поезд истории, который привезет ее в желаемое место. Если бы в начале 20 века, когда Романовы праздновали 300-летие своей династии, кто-то предсказал бы, что следующим правителем Российской империи станет сын грузинского сапожника, его сочли бы сумасшедшим. Сын сапожника, да еще грузинского в принципе не может быть русским монархом. Но некий семинарист-недоучка сел в нужный поезд, который, в конце концов, привез его в Кремль и сделал Отцом народов Иосифом Сталиным. Сколько благоприятных обстоятельств, сколько чужих воль так или иначе способствовали этому? Их не счесть.
Законы истории и социологии – это часть законов природы, и как невозможно волевым усилием преодолеть гравитацию, так же невозможно изменить эти законы. Но еще раньше их нужно понять и сформулировать. В человеческой коррупции нет никакого злого умысла, нет национального менталитета, нет недостатка политической воли, есть лишь социальная психология, нарушение законов которой делает организованное государством общество (совокупность мозгов) таким, каким оно становится, подсознательно принимая или отвергая навязанные ему порядки и ценности. Вспоминая Постулат об оптимальности иерархий, можно утверждать, что в больном обществе этот постулат нарушен. Левиафан нуждается в оптимизации. Костыли и подпорки его не изменят. Левиафан должен умереть.
Всем законодателям, т.е. тем же самым обывателям, встроенным в чиновничью иерархию, следует понять, что законы, написанные человеком, имеют силу для мозга лишь в той мере, в какой они отражают фундаментальные законы этого мозга. Именно поэтому даже сам законодатель не способен жить по законам, им же самим придуманным. Он не контролирует свой мозг. Как же это существо, эта марионетка психики и нейробиологии собралась контролировать мозги всех остальных в социуме?
Антикоррупционная борьба в Китае ведется с 80-х годов. Ху Цзиньтао заявил, что жизнестойкость империи прямым образом зависит от того, насколько сильна в стране политическая воля и от того, как будут наказывать и предотвращать явления коррупции (Закон компенсации). Несколько ведомств – Министерство контроля, Центральная комиссия и Госуправление борются с этим антипатриотическим явлением. С 2000 года по сей день в Китае было расстреляно более 10 тысяч чиновников. Исправило ли это нравы? Их не исправит и расстрел миллиона.
На следующей картинке совмещены мировые атласы двух показателей: индекса восприятия коррупции – ИВК (Transparency International, 2010 г.) и индекса качества жизни – ИКЖ (Economist Intelligence Unit, 2005 г.)
Рис. 7
Легко видеть, что эти показатели сильно коррелируют (по некоторым подсчетам до ¾), что в общем-то ожидаемо. Благополучие, стабильность, социальные гарантии, по которым рассчитывается ИКЖ, прямо связаны с патриотическими предпочтениями мозга: его солипсизму необходимо то, что в психологии называют «закреплением эго». Именно об этом прежде всего говорят нам эти карты: нейрокомфорт (и связанный с ним патриотизм) прямо зависит от политического устройства государства (иерархии власти). А иерархия власти согласно Закону пирамиды определяется площадью социума. Это возвращает нас к империям.
Необходимо различать, по крайней мере, две формы патриотизма:
фактический патриотизм, выражаемый человеком (мозгом) в его непосредственном отношении к окружающим его стратам социума;
идеологический патриотизм, выстроенный на пропаганде, воспитании, традициях.
Именно так общество получает оксиморон в виде «патриота-коррупционера». Закоренелый преступник, нарушающий все нормы общественного блага, чиновник, презирающий народ, которому служит, промышленник, отравляющий среду обитания своих соотечественников, обыватель, тихо ненавидящий всех вокруг, – все они могут искренне считать себя патриотами. Человек не просто лицемерен, он бессознательно лицемерен. И лучше всего это показывают общественные опросы, в которых люди склонны давать «правильные» ответы, нисколько не заботясь о собственной искренности. Да и что значит быть искренним? Вот мы показываем человеку таблицу, на которой написано: 2 + 2 =… Его ответ: 4. Насколько искренен он при этом? Зная это, психологи давно уже выстраивают свои валидные тесты на обмане, скрывая от испытуемого смысл того, что они в нем исследуют. Им нужна правда мозга, а не социальная маска индивида.
Так, например, по ИВК за 2013 г. первое (наилучшее) место заняли Дания и Новая Зеландия, получив по 91 баллу, второе – Финляндия и Швеция с 89 баллами. США получили 73 балла. У России 28 баллов, что соответствует 127 месту в общем списке. Столько же получили Азербайджан, Пакистан, Никарагуа, Мали, Мадагаскар, Ливан, Гамбия и Коморские острова. Среди стран Восточной Европы и Центральной Азии лучшие показатели у Турции и Грузии (50 и 49 баллов соответственно), худшие – у Туркмении и Узбекистана (по 17 баллов). Аутсайдеры рейтинга – Сомали, Северная Корея и Афганистан с 8 баллами.
Сравнение ИВК и ИКЖ дает нам важную информацию. Мы можем видеть, что наибольшего нейрокомфорта по ИКЖ и патриотизма по ИВК в мире достигают компактные демократические социумы. Это прямо подтверждает Закон орбиталей. Согласно Постулату об оптимальности мы можем сделать вывод, что их иерархии достаточно оптимизированы. И действительно, по количеству бюрократов на душу населения эти государства также находятся в верхних строках соответствующего рейтинга. Столь же компактные, но авторитарные режимы (сильно бюрократизированные) имеют высокий ИВК (антипатриотизм) при низком ИКЖ. Эти показатели очевидным образом имеют перекрестное влияние друг на друга:
>>> низкий уровень жизни поощряет в индивиде собственнические инстинкты, и его мозг начинает пренебрегать удаленными орбиталями;
<<< чем менее каждый индивид склонен служить общественному благу, тем ниже будут экономические показатели социума.
Т.о. низкий уровень жизни поощряет коррупцию, а коррупция в свою очередь снижает уровень жизни. Возникает порочный круг.
И, наконец, все супериерархии (за частичным исключением США) оказываются ближе к нижней границе, чем к верхней. Почему самые могущественные в экономическом и военном плане государства с самыми обширными территориями не являются самыми счастливыми и патриотичными, но имеют высокую коррупцию и преступность в целом? Вечно бедная Россия на 127 месте по коррупции, Китай – на 1 месте по числу чиновников на душу населения, а США – в числе лидеров по количеству уголовных преступлений и тюремных заключенных. Что с ними не так? Почему «мировые запасы счастья» не совпадают с мировыми запасами полезных ископаемых?
Ответ в наших социологических законах.
VII. Россия vs Социология
Необъявленную войну с социологией в виде «человеческого фактора» Россия ведет со времен своего имперского становления.
Согласно теории Маркса исторический материализм есть последовательная и закономерная смена общественно-экономических формаций, обусловленная ростом и совершенствованием способов производства. Иными словами, новые средства производства порождают новый класс и делают прежний экономический режим не эффективным. А проще говоря, двигателем истории являются новые научные знания. В этом смысле марксизм заодно со сциентизмом. В качестве экспериментального доказательства приводилась мировая история: первобытно-общинный строй сменился античным рабством, вместе с изобретением сельскохозяйственных приспособлений рабство уступило место средневековому феодализму. Паровые машины создали буржуазию и Новое время. Отсюда делались пророческие предсказания о грядущем социализме и его высшей форме – коммунизме. Все в полном соответствии с диалектикой, где количество переходит в качество, а отрицание сменяется отрицанием.
Однако у Маркса возникла проблема с Россией. Киевская Русь уже жила при феодализме (но ведь не при первобытно-общинном строе). Так почему же, по мере своего превращения в Империю, она повернула колесо исторического материализма вспять? Почему в Европе Хартия вольностей и нарождающийся буржуазный класс, а в России – Крепостное право и нарождающийся класс рабовладельцев? Через окно, прорубленное, кстати сказать, тем самым Петром в ту самую Европу, новоявленные рабовладельцы облачились в парики и стали утонченными натурами. С тем же успехом можно сказать, что европейские монархи прорубили окно в Америку. Через Африку, откуда везли рабов на плантации. Наверное, не найдется ни одного афро-американца, который восхвалял бы белых колонизаторов. Но Россия высоко чтит царя, который расширил Священную империю и скрепил ее рабством, чтобы она не расползалась, как квашня, или не рассыпалась, как карточный домик.
Так почему же Россия не попала в модель исторического материализма? Маркс просто отнес Россию к уродствам, к аномалиям. Ответ отвратительный по форме и по содержанию. Он не соответствует духу науки. Если ваши законы не описывают какое-то явление, это значит лишь, что эти законы не полны и вам следует их переписать так, чтобы аномалия имела объяснение. У природы нет аномалий. Она едина. Если, скажем, физик обнаруживает, что некое космическое тело движется не так, как должно согласно известным ему уравнениям, он сообщает об этом как о сенсации. И тогда начинается коллективный поиск решения.
Итак, почему Россия оказалась аномальной? Проще всего последовать за Марксом, который писал: «Московия была воспитана и выросла в ужасной и гнусной школе монгольского рабства. Она усилилась только благодаря тому, что стала виртуозной в искусстве рабства. Даже после своего освобождения Московия продолжала играть свою традиционную роль раба, ставшего господином. Впоследствии Петр Великий сочетал политическое искусство монгольского раба с гордыми стремлениями монгольского властелина, которому Чингиз-хан завещал осуществить план завоевания мира» [16]. Это значит, что у русских есть врожденный ген рабства. По сути все славянофильство к этому и сводится, поскольку представляет собою ничто иное как вывернутое наизнанку славянофобство.
В отличие от русской литературы, музыки и даже науки русская философия не приобрела какого-либо признания в мире. Она писалась исключительно для внутреннего употребления и была «доморощенной» в худшем смысле этого слова. Все или почти все русские философы были великодержавниками, славянофилами и мистиками. Мистицизм, вообще говоря, умонастроение интернациональное, но русские философы даже его умудрились сделать православным. Глядя на русскую философию я почему-то вспоминаю фразу все того же Маркса про «вздох угнетенной твари». Этой философии впору ставить диагноз и назначать лечение. В анамнезе у нее – имперское рабство. Как результат – мозговая травма в виде комплекса неполноценности. Мозг включает известный компенсационный механизм, генерируя комплекс превосходства.
Даже у свободолюбца Бердяева в 1911 г. можно было прочесть: «Те, которые верят в миссию России, а в нее можно только верить, те всегда видели и всегда будут видеть это призвание в творческом достижении религиозного синтеза и в жизни, и в сознании. Отвлеченная философия не может у нас создать ничего замечательного, ее работа у нас в лучшем случае лишь педагогическая. Если существует своеобразный дух России, то дух этот ищет истины как пути и жизни, т.е. истины живой, конкретной. Только в этом может быть наше всемирно-историческое дело» [17].
И вот в русской философии появляется «загадочная душа», «соборность», «особый путь», «мессианское назначение». В современном мире мне известно еще одно большое сообщество людей, претендующих на особый путь и мессианство. Это – исламские фундаменталисты. Они тоже собираются спасти мир. И, конечно же, все это под лозунгом Святыни. Очевидно, русские спасут мир, если даруют планете счастье жить под властью Всемирного Российского правительства. Ну а мусульмане его спасут, если всюду установят Священный Ислам. Похожие настроения, имеющие тенденцию к патологии, есть у американцев (а теперь и у европейцев с тех пор, как они тоже захотели стать Империей, не понимая, что всеми своими достижениями обязаны своей исторической раздробленности): спасти мир Священной Демократией.
Страстное желание человека унифицировать весь мир по образу и подобию своему – это еще одно проявление его первородного солипсизма.
Почему же Россия, прожив 1000 лет рядом с Европой, имея общие с ней гены, культурные ценности и даже религию, учась у нее и подражая ей во всем, не стала культурной частью Европы? Человек, как уже было здесь сказано, есть продукт симбиоза биологии и среды. Если не принимать идею славянской генетической ущербности, которой нет ни малейшего подтверждения, то остается только вторая составляющая симбиоза – быт. Что отличает исторический быт россиянина от быта европейца? Только одно – необъятная родина.
Европейца взрастила его компактная страна. И эта компактность, как мы установили, следуя Постулату об оптимальности иерархии, социологически фундаментальна. Именно поэтому совершенно естественно то, что цивилизованная Европа, которую мы сегодня знаем, началась с итальянских городов-республик. В самом сердце павшей Римской империи сформировались эти независимые города, на обломках римского права строилось гражданское общество в них, ведь гражданин (citizen, bourgeois) есть изначально горожанин. Патриотическая ценность городов заключалась в их малости. Гражданин знал, где кончается его родина. Действительность предъявляла его мозгу весомые аргументы в пользу того, что ему следует дорожить общественным благом этого компактного социума. Закон орбиталей работал в нем естественно, без уродств. Что касается Закона пирамиды, то правитель сидел невысоко и сдернуть зарвавшегося самодура с трона не составляло труда.
Города-княжества Древней Руси были подобны этим европейским городам-республикам и часто также являли образцы патриотизма – не великодержавного, имперского, а естественного, человеческого. Поводом для такого патриотизма было и то, что эти княжества часто враждовали, что тоже естественно для человеческого солипсизма. Ведь и Европа формировалась в бесконечных войнах всех со всеми. Сколь бы ни были оправданны или надуманны ссылки на исторические обстоятельства, толкавшие якобы эти русские княжества к объединению, будь то вынужденная борьба с Востоком или противостояние Западу, важен сам факт превращения этих княжеств в централизованное Московское супергосударство.
Летописец Нестор начинает историю этой империи с рассказа о том, как призывали Рюрика и двух его братьев на царство: «Сказали руси чудь, славяне, кривичи и весь: Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет. Приходите княжить и владеть нами» [18]. Ключевые слова здесь «величина» и «порядок». Порядок в том смысле, который всегда подразумевается при оценке человеческого социума, социологически обеспечивается Законом пирамиды согласно известной триады: порядок – организованность – иерархия. Величина подразумевает высоту складывающейся пирамиды власти, и она же отсылает нас к Закону орбиталей, который не согласуется естественным образом с иерархией. Именно ради совмещения величины и порядка Россия всегда тяготела к тоталитарно-авторитарному режиму. Это – необходимое условие ее целостности, проявление гегелевской «божественной воли», а не продукт «субъективных капризов» того или иного деспотичного правителя. Закон компенсации в виде дыбы, плахи и каторги учил холопов родину любить.
На память мне приходит невеста из «Женитьбы» Гоголя. Барышня рассуждает: Вот если бы взять фигуру Ивана Ивановича, да приделать к ней голову Ивана Васильевича, да вложить в эту голову ум Ивана Кузьмича, да преобразить все это осанкой Ивана Степановича, вот получился бы красавец-мужчина. Третий век русская интеллигенция задается вопросом: Кто виноват и Что делать? И остается в полной растерянности. Как бы сложить политические органы Необъятной Родины таким образом, чтобы получился Завидный Жених, за которого она, интеллигенция, могла бы с удовольствием и чистой совестью выйти замуж?
