Текст книги "Кто в замке король"
Автор книги: Сергей Смирнов
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)
День был жарким, балкон я оставлял открытым. Кошка большую часть времени, когда не ела и не спала, проводила на балконе. Сидела на кирпичном парапете и глазела на пролетающих мимо птиц, на бегавшие внизу машины. Один раз – на моих глазах – вдруг подскочила, лапой хвать! Гляжу – у неё в лапах синица.
Съесть птичку я ей не дал. Отнял, выпустил – кроха едва улетела, на одном крыле. Наверное, далеко не улетела – крепко ей досталось, на балконе кровь пятнами засохла.
Так вот, я думаю, что кошка, приметив очередную пернатую добычу, сиганула с балкона. С шестого, значит, этажа. Только её и видели…
Ходил я её искать, но так и не нашёл. И до сих пор не понимаю, что могло с ней случиться.
Только не думайте, что я домашнюю живность не люблю. Всю жизнь с ними прожил: с кошками, потом была и собачка. Просто сюсюканья не люблю, показной любви к животным.
Ну, и хватит об этом.
*
Жена вернулась через неделю. Со знакомыми – хозяевами перса – она уже помирилась. И деланно удивлялась – как это так случилось, что подохли разом обе кошки – и наша, и ихний перс?
Не знаю, что она думала на самом деле, но мою версию, изложенную хозяевам перса по их возвращении (дескать, обе сразу заболели и одна за другой померли, и неизвестно, кто кого заразил), горячо поддержала.
3
Так вот, когда, вернувшись из больницы, я увидел посреди кухни мяукающее полосатое существо, мне стало как-то нехорошо. Жена и дочь встали между мной и котёнком. Главное, я только успел переодеться в домашнее, скинув с себя всё, что пахло больницей. В принципе, даже поесть не успел. Только чаю хлебнул, и под душем постоял.
И тут – эта самая церемония.
Они загораживали маленького хлипкого котёнка, а он с любопытством выглядывал из-за их ног, пытаясь познакомиться со мной поближе.
– Папа! Он тебе нравится? – спросила дочь.
– Кто? – спросил я, включаясь в эту диковатую игру.
– Чип!
– «Чип» – это вы так котёнка назвали?
– Ну да! – гордо сказала жена. – У моих знакомых сиамского кота тоже Чипом зовут.
Помолчала и спросила с подозрением:
– А что?
– Вообще-то, «чип» – это такая штучка в компьютере, вроде мозгов… – сказал я.
– Ну, и что? – с усилившимся подозрением снова спросила жена.
– Ничего, – я пожал плечами. – Хорошо, хоть не Винчестером обозвали. Или, например, Килобайтом.
Жена помолчала. Она плохо представляла себе, о чём идет речь, и мой тонкий юмор оценить не могла. Чип между тем уже тёрся о мои ноги, дочка тянула его за хвост, и жена, наконец, решилась:
– Ну, вот что. Если и с Чипом что-то случится…
– Мама, а что может случиться? – спросила дочь.
Об истории с котами она ничего не знала. Она и жила-то тогда не с нами, а по большей части у тёщи.
– Ничего, Дашенька, не случится. Ничего, – ледяным тоном ответила жена, глядя в упор на меня.
Так вот, значит, что у неё было на уме…
4
Как и следовало ожидать, с Чипом началась прежняя морока. Нет, котёнок он был чистенький и симпатичный. Еду со стола не таскал, на тряпку у входных дверей не мочился.
И гадил только в свою «лоханку» (так мы это называли, от слова «лохань») – дурацкое пластмассовое изделие, которое жена купила специально для него в зоомагазине. При этом уверяла, что теперь не нужны никакие газеты, ни, тем более, песок.
Ну, это только в умах изобретателей подобных кошачьих биде газеты не нужны. В принципе, я знавал кота, который и на унитаз ходил по-человечески. Но в этот пластмассовый шедевр изобретателей-любителей кошек сразу не поверил. И правильно сделал.
Поскольку уже через неделю обнаружилось, что наш котик не прочь при случае пописать туда же, куда когда-то писала Василиса. А куда он, простите на ласковом слове, какал, для меня в первые недели вообще было загадкой.
Загадку, впрочем, я быстро разрешил (опыт-то у меня в этом смысле был довольно богатый): засохшее дерьмо обнаружилось под ванной, под кухонной мойкой, и на балконе.
Самым неприятным местом была мойка. Во-первых, чтобы под неё подлезть, надо было снимать нижнюю панель. А во-вторых, её сдвинуть было невозможно – трубы держали.
*
Но ко всему можно привыкнуть. Дочка с Чипом ладила. Я, в общем-то, тоже. Пытался пару раз провести «воспитательный» опыт – но жена так разоралась, что Чип описался прямо у меня в руках. Жена, естественно, заявила, что котёнок описался из-за того, что я до смерти перепугал несчастное животное, и что я вообще, в принципе, скотина и убийца. Да, она так и сказала. Я понял, что она почти верит всему тому, что говорит. Мне стало обидно, но доказывать что-то не приходилось: жена в таких случаях была непробиваема и к аргументам абсолютно глуха.
Теперь-то я понимаю, что мне с самого начала надо было сказать правду. Но тогда всё складывалось так, что правде этой она бы не поверила.
5
Правда же заключалась в том, что я не убивал нашу кошку. Не выставил ее на лестницу, не отнёс в подвал, не сбросил с балкона, наконец (жена, видимо, придерживалась одного из этих трех вариантов).
Кошка Василиса просто исчезла. Сама. Ушла неизвестно куда. Канула в бездну…
Жена могла думать как угодно, но я не любитель мучить кошек. Если и тыкал мордой – то за дело, и не больше одного раза. И не носом – нос кошачий штука тонкая, и требует деликатности. Скорее – щекой.
И бездомных кошек я всегда жалел. В детстве вечно таскал их домой, прятал от родителей в темнушке, на балконе, а то и у себя под одеялом. В результате заболел стригущим лишаем, на два месяца попал в больницу, где мне обклеили всю голову лейкопластырем. И я ходил в шляпах из газет, – эти шляпы самых разнообразных фасонов делал в больнице один дядька, тоже больной, из взрослого отделения. Кстати, я до сих пор умею делать из газет шляпы. Не только сомбреро и пилотки, но даже французские или польские кепи. Вот только цилиндры у меня получались неважно…
Короче говоря, кошка пропала без вести. И абсолютно без моего участия. Я тогда, вернувшись с работы, обыскал все самые укромные уголки, даже мойку сдвинул.
Ну, не стало Василисы, и всё. Мистика просто. Я теперь даже не уверен, что и балкон был открыт. Не помню. Кажется, всегда перед уходом на работу балкон закрывал.
И нигде её нет. Внизу, под балконом не видать. На лестнице тоже. Вечером вокруг дома обошёл, в подвальные окошки заглядывал. Звал её. Не дозвался.
Может быть, кошка так сильно переживала из-за перса, что каким-то хитрым образом покончила с собой? Но каким именно? Даже если, скажем, она утонула в унитазе – труба забилась бы.
*
Я хоть и выписался из больницы, но всё ещё болел. Ходил в поликлинику на уколы и процедуры. Днём сидел дома. И Чип был у меня по большей части на глазах.
Котёнком он оказался смышлёным. Знал своё место, по ночам не играл, любил только спать в разных местах. То в тапке уснёт, то за холодильником, то на игрушечном коте – огромном пушистом белом коте, который лежал возле детской кровати. А один раз, подлец, забрался на вешалку и уснул на моей шапке.
6
– Мама! Мама! – голос дочки был таким необычным, что я мгновенно проснулся. Мама завозилась, вскинулась, стала что-то говорить успокаивающее.
Дочка заплакала:
– Мне страшно!
Потом она легла к маме под бочок. Я слышал её шепот: она рассказывала свой страшный сон. Она рассказывала, а мама спала, а потом и я задремал.
И вдруг увидел их. Безглазые, они шли по подоконнику неторопливой колонной. Колонна казалась бесконечной. Вот из-за туч выглянула луна, и белый свет вспыхнул в затянутых бельмами глазах…
Меня словно подкинуло. Я протёр глаза: подоконник был пуст, если не считать цветочных горшков. Жена спала, у нее под бочком, свернувшись калачиком, спала дочка.
Я вытер со лба холодный пот, поднялся, стараясь не шуметь, пошёл на кухню.
Включил свет. Чипа на его подстилке не было.
Я закурил, вышел на балкон. Там было холодно, ветер быстро гнал по небу тучи, и они время от времени приоткрывали белый кошачий глаз… Тьфу ты! Конечно, это была луна. Обыкновенная луна, поскольку полнолуние ещё продолжалось.
Я уже докуривал, когда что-то мягкое ткнулось мне в ногу. Я посмотрел, но под ногами было слишком темно.
– Чип? Кис-кис!..
Я присел на корточки. Чипа не было.
Наверное, это просто ветер. Ветер коснулся моей голой ноги. Поёжившись, я бросил окурок в жестянку из-под кофе. В этот момент из-за туч снова выглянула луна, и на бетонный пол упали четыре тени.
Я замер. Поднял глаза – и в самый последний момент, перед тем, как скрылась луна, увидел силуэты кошек, тесно, как воробьи, сидевших на парапете балкона.
*
Вернувшись в спальню, я взял одежду и тихо вышел, плотно прикрыв за собой дверь. На кухне оделся, накинул куртку, и снова вышел на балкон.
Было часа два ночи. Ветер слегка стих, но облака по-прежнему неслись по небу, быстро, как в кино при рапидной съемке.
У меня большой балкон. Я присел на мешки, стопкой лежавшие в углу, так, что с одной стороны у меня оказалась кирпичная стена, а с другой наполовину полный мешок с картошкой. Я прятался, да. Я знал, что у кошек не слишком хорошее обоняние: запах пыльной мешковины, сырого бетона, известки, кирпича дезориентирует их.
И к тому же они были слепыми.
В руке у меня была достаточно крепкая палка с полметра длины – остаток от моих ремонтных потуг.
*
Наверное, я задремал. В куртке было тепло, к тому же я надвинул на лоб капюшон, и мне было почти уютно. Я даже вытянул ноги и, глядя на кромку парапета, ждал неизвестно чего. Внизу было темно. Выше парапета бежали сырые грязно-серые облака. Облака, кажется, редели, потому что постепенно становилось светлее.
Когда я открыл глаза, внезапно почувствовав шорох, было уже поздно: четыре тени мелькнули почти рядом со мной – я мог бы достать их рукой, если бы не задремал. Мелькнули – и растворились. Исчезли, хотя исчезать им, вроде бы, было некуда. Кроме разве что кирпичной стены.
Тело затекло, и я с трудом поднялся на ноги. Слабое дуновение ветра, отразившееся от стены, донесло кошачий запах.
Я достал сигарету, прикурил, и заодно посветил зажигалкой.
Пустой балкон со старым холодильником в дальнем конце. Кирпичная стена. Бетонное ограждение и деревянные перильца по всему периметру балкона.
Всё-таки, ЭТО было где-то в стене.
Я потрогал рукой кирпичи. Зажигалка погасла от ветра, но мне уже не нужен был свет. Запах шел именно отсюда – из-за кирпичной стены, на высоте приблизительно метра от пола.
7
Жена с утра была не в духе. Ворчала, гремела посудой с удвоенной силой.
– Мне уже кошки снятся, – сказала, наконец, со злобой. – Да такие дрянные – ободранные, вонючие… Фу!
Я сидел за столом, глотая остывший безвкусный чай.
– А ты знаешь, – сказал я, – у нас действительно слишком уж воняет кошатиной. Не замечала?
Она строго посмотрела на меня поверх очков. Хотела что-то сказать, но промолчала. Снова отвернулась к раковине.
А спустя какое-то время, вздрогнув от отвращения, повторила:
– Уже снятся… Вонючие. Такая гадость!
*
Когда она ушла на работу, я вышел на балкон. Осмотрел всю стену, потом взял молоток и стал постукивать по кирпичам. Стена тут, конечно, была сложена халтурно, и тем не менее… Уж кирпич-то шевелиться никак не должен. Это ж его надо было не на раствор – на чистый песок посадить!
Я перекурил. Было пасмурное утро, слегка моросил дождик. Пейзаж тоже не радовал: вдали – скопище старых серых панельных хрущоб, ближе – ещё большее скопище разнокалиберных железных гаражей, и ещё ближе, возле самого дома – пустырь с открытой теплотрассой, приют бомжей и токсикоманов. И кругом вечная, непролазная грязь. Когда-то, когда я вселился сюда, гаражей было совсем мало, а пустырь весь зарос разнотравьем. Бывало, я любил вечерами постоять на балконе, свесив голову вниз: оттуда, от пустыря, доносился влажный, пряный запах цветущих трав. Особенно мне нравилось, когда цвела полынь – её было много под самым домом. Полынь тут росла разная, и каждый вид полыни цвёл в своё время, так что пахло цветущей полынью чуть ли не всё лето. И запах был совершенно одуряющим: тревожным и острым, как далекое-далекое, почти несбыточное путешествие…
Я вставил стамеску под шатавшийся кирпич и ударил молотком раз и другой. Оказалось, что соседний кирпич тоже шевелится. Я переставил стамеску, ударил посильнее. Потом попробовал рукой. И снова бил стамеской, пока не искрошилась деревянная ручка. Плевать. Удары стали металлическими и звон, видимо, разносился далеко-далеко, и отражался от стен гаражей.
Бомж, мывший бутылки в траншее теплотрассы, высунул голову.
Повертел ею.
Наконец, стамеска ушла внутрь на всю длину. Я врезал по кирпичу – и неожиданно он выпал, я едва успел отскочить.
В нос ударила волна вони – да такой, что закружилась голова. Меня стошнило. Я стоял, уцепившись руками за перила, и пытался выблевать из себя тошнотворную вонь. Отплевался. Утёрся рукавом. Бомж, задрав голову, смотрел на меня с неподдельным интересом.
Дома я умылся, свернул в несколько слоев большой кусок марли, забрызгал его дезодорантом – сначала своим, а потом, когда он закончился, – из баллончика жены.
Перекурил в кухне, у окна. Надел толстые хозяйственные перчатки из красной резины. На рот и нос надвинул повязку из марли. И вернулся на балкон.
*
Второй кирпич выпал. Теперь отверстие было достаточно большим. Стены у нашего дома толстые – полтора метра, и все сплошь, по идее, должны состоять из кирпича. Снаружи – облицовочного, внутри – бутового. Но когда я заглянул в отверстие, мне показалось, что стена значительно толще. Я сунул туда палку – ту, с которой сидел ночью на балконе. Палка повисла в пустоте.
Я опустил палку, пошарил ею внизу. Вонь усилилась – я почувствовал её сквозь повязку и сквозь удесятерённый запах «Рексоны».
Палка увязла в чем-то мягком. Я пошевелил ею – и внезапно выронил.
Раскатав перчатку до локтя, сунул внутрь руку. Поискал сначала сверху – палка не находилась. Опустил руку ниже. Ещё ниже. Почти упёрся плечом в стену. Нащупал что-то вроде веревки. Схватил и потащил наружу.
Это действительно была веревка. Нет, это был скрученный в жгут синтетический строительный бинт. Я потянул его – он подавался с трудом. Намотал на ладонь, потащил сильнее. С каким-то чмоком жгут освободился, но его что-то оттягивало, а я, плохо соображая от вони, с глазами, залитыми потом, тащил его уже с остервенением.
Отчаянный рывок – и ЭТО вылетело на балкон.
Жгут выпал у меня из руки.
Я давно уже не ребёнок, многое видел, но додуматься до такого…
Жаль, что не догадался расстелить что-нибудь на бетонном полу.
Разве теперь это смоешь?..
Передохнув – я сейчас не мог даже перекурить, пришлось бы снимать перчатку, чтобы достать сигарету, – сходил на кухню, принёс несколько мешков для мусора. В один сунул другой – для прочности – а потом, смотав жгут, и, стараясь не думать о том, что вижу и делаю, поднял скользкое, почти разжиженное, с обнаженными ребрами, и клочками шерсти на них тело. Сунул в мешок. Мешок я даже не стал завязывать – чтобы не запачкать его снаружи. Завяжу потом, когда сделаю дело.
Я снова сходил домой, в темнушке взял мешок с негашёной известью. На балконе развязал его, сунул горловину мешка в отверстие и высыпал известь внутрь.
Наверное, зря я это сделал. Потому, что из отверстия буквально через минуту повалил ядовитый дым, а стена снаружи начала нагреваться.
Я отбежал в дальний конец балкона.
К счастью, дождь пошёл сильней. Вряд ли кто-то увидит меня здесь, наверху. Тем более вряд ли начнёт вызывать пожарных, МЧС или ещё кого-нибудь. Спасибо, не в Америке живём – а то бы сюда через пять минут полк спасателей нагрянул.
Когда шипение стало стихать и горячий пар, валивший из отверстия в стене, пошел на убыль, я снял перчатки, бросил их в мусорный мешок. Принёс цемент, немного песка, развел в побитом детском ведерке раствор (все это хозяйство, повторюсь, у меня было припасено с тех пор, как я обживался – строительного брака в этой квартире оказалось выше головы). Добавил в раствор остаток извести, чтобы раствор не трескался и со временем стал крепче камня – как, впрочем, и положено быть настоящему раствору, – и стал замуровывать отверстие в стене. Вероятно, мне показалось от усталости, но когда я вставил второй – и последний – кирпич, внутри, в чадящей тьме, сверкнули отражённым светом два копеечных бельма. Я заложил кирпич, поправил швы, и отшвырнул шпатель.
Содрал с лица отсыревшую повязку. Вдохнул свежий влажный воздух – и поразился, каким может быть чистым воздух прохладным летним днём, во время дождя…
*
Потом я долго скрёб и мыл пол, руки, стену, кирпичное ограждение, на которое тоже попало несколько зловонных капель.
Потом крепко завязал мусорные мешки. Переоделся, вынес их на помойку.
И, наконец, поставив завариваться чай, долго-долго стоял под горячим душем.
Я знал, что ЭТО мне ещё будет сниться. Я знал, что дело ещё не закончено. И ещё – я не был уверен, что известь выжгла всю скверну, которая таилась в стене. А, кроме того, я думал, как бы стена не перегрелась при гашении – не полопались бы изнутри кирпичи.
Два слова по поводу: во время службы в стройбате я получил профессию каменщика…
Впрочем, все эти «кирпичные» заботы казались мне мелочами. По сравнению с полуразложившейся кошкой, повешенной на жгуте из строительного бинта и замурованной в стену.
Ведь это была наша кошка. Та самая, пропавшая без вести Василиса.
8
Я буквально упал на диван. Я стал думать, стоит ли рассказывать жене о моей находке. Об этом странном могильнике в стене, да не могильнике – какой-то кошачьей преисподней.
Думал, и всё больше склонялся к тому, чтобы не рассказывать. Скоро закроется садик, и мы уже говорили о том, чтобы отправить дочку к тёще – на несколько дней. Так мы и делали раньше, пока дочь не ходила в садик – пять дней она жила у тёщи, а в субботу и воскресенье – дома, с нами.
Мне это не нравилось. Дочь называла домом тёщину квартиру, и у неё появлялись черты характера тёщи. Тогда я хотел одного: чтобы дочь постоянно была здесь, со мной, рядом.
Теперь мне хотелось, чтобы она немного пожила у тёщи.
Кошки. Это всё кошки.
Может быть, этот дом строил строитель-садист. Каменщик, который в перерывах, когда не подвозили раствор, вешал бродячих кошек на жгутах из синтетических бинтов… Бред. Конечно, бред, но… Как-то ведь всё это нужно объяснить.
И тут я заметил Чипа. Он сидел у стены напротив, и глядел на меня. В его глазах мелькало что-то, что насторожило меня.
– Брысь! – рявкнул я.
Он продолжал сидеть. Глядел, не моргая и не отводя жёлто-зелёных глаз.
– Брысь! Чтоб тебя…
Ноль эмоций.
А потом кот неторопливо поднялся, подошел к дивану, потянулся к моей руке и… лизнул её.
Я вздрогнул, испытывая почти отвращение. Всякое напоминание о могильнике в стене вызывало ощущение, что земля вот-вот поплывёт из-под ног. А тут ещё Чип. Со своей глупой кошачьей лаской…
Острая боль пронзила руку, да такая, что потемнело в глазах. Я вскрикнул, увидел, что Чип вонзил зубы мне в ладонь, как раз между большим и указательным пальцем, вонзил так глубоко, что кровь заструилась у него по усам.
Я вскочил, пытаясь стряхнуть с руки эту тварь, а потом стал отрывать её. Черта с два! Только новая боль, и скорее изумление, чем испуг.
Левой рукой я попытался разжать его челюсти. Он заурчал, клыки его, острые, как иглы промышленной швейной машины, ещё глубже вошли в кость.
И тогда я, наклонившись, стал изо всех сил бить его об пол. Он взлетал как тряпка, и после нескольких ударов действительно стал похожим на тряпку. А я всё пытался его как-нибудь стряхнуть с руки. А потом, уже не чувствуя никакой боли, а только ярость, ударил кулаком в стену. В его кошачьем тельце что-то хрустнуло. Он вытянулся, задергался, глаза его заволокли плёнки, похожие на бельма. Челюсти, наконец, разжались. Я выдрал его из своей руки, метнулся в кухню, и швырнул его в открытую балконную дверь, на балкон.
Всё! Надеюсь, что и с этой тварью тоже покончено.
9
Жена вернулась с работы. Осмотрела мои раны. Сказала, что лучше пойти в больницу. Потом сказала, что, пожалуй, отвезёт дочку к тёще прямо сегодня.
И стала собирать её вещи.
Я сидел на диване, положив руку на колени. Кровь просачивалась сквозь бинты, и рука, залитая зелёнкой так, что потеки были видны до локтя, начинала распухать и даже, кажется, синеть.
– Наверно, – сказал я, – тебе пока тоже лучше остаться там.
Она помолчала. Потом поставила набитый вещами пакет у дверей.
Повернулась ко мне:
– А ты?
Я подумал.
– Я останусь.
– Как хочешь, – сказала она. – Всё-таки вызвал бы «скорую»…
– Да ну их, – отмахнулся я. – Будут про бешенство спрашивать, уколы делать… Ничего. Как-нибудь обойдётся.
Потом сказал:
– Не беспокойся. Я позвоню, когда…
Она уже стояла у дверей. Постояла-постояла, и, наконец, буркнула что-то вроде того, что «это никогда… никогда не кончится».
И ушла.
*
Всё, что мне было нужно, я купил неожиданно легко и недорого. Оказывается, даже на нашем захудалом районном рынке можно купить и шахтерскую каску с фонарем и аккумуляторами, и «кошки», и даже относительно новый противогаз. Все это я купил у мужичков, торговавших разным бытовым железным хламом у входа на рынок.
Я не знал, что мне ещё может понадобиться. Решил, что после первого спуска докуплю остальное.
Первого спуска. В кошачий ад.
*
Хотя стена и казалась достаточно толстой, внутри оказалось тесновато. А, кроме того, очень душно. Я и забыл, каково оно – быть в противогазе. Точнее, не очень твёрдо и знал.
Стёкла противогаза мгновенно запотели, пот стал заливать глаза едва ли не сразу, как только я влез в дыру, вынув несколько кирпичей и привязав крепкий капроновый жгут к ручке балконной двери.
Так что, несмотря на фонарь, я почти ничего не видел. Только чувствовал спиной и боками холодные стены, которые почему-то были не гладкими, а угловатыми.
Ещё немного – и я бы, наверное, застрял. И висел бы во тьме, пока не задохнулся.
Может быть, меня нашли бы и вытащили – как я ту кошку. А может быть, замуровали бы дыру – ну, нашлась бы добрая, и, хм… сообразительная душа.
Помнится, я решил возвращаться. Потянул веревку на себя, а она отчего-то не натянулась. Я потянул ещё и ещё – машинально, и при этом, надо сказать, удивляясь, что она так растягивается. А потом сверху на меня свалилась балконная ручка. Ударилась в стёкла противогаза. Верёвка легла сверху, и стало темно.
*
Далеко вверху сияло пятнышко света. Я смотрел на это пятнышко, подняв голову вверх, полуослепший от пота, а может быть, и слёз. Смотрел сквозь мутные стёкла противогаза.
Руки были вытянуты по швам, и я уже не мог их освободить. Под ногами было что-то податливое, мягкое, мокрое…
Потом я понял, что надо шевелиться. Только так и можно освободиться и попытаться подняться наверх. Я стал двигать плечами, локтями, ногами – всеми частями тела, и казалось, что я постепенно превращаюсь в куклу со множеством шарниров. Ну, если помните, ту самую, из студенческой песенки: куклу с локтями вперёд и с коленками назад.
И, наконец, мне удалось сдвинуться с места. Сначала я пополз вниз, а потом, задержавшись локтями и коленями, потихоньку начал подниматься. Сантиметр за сантиметром – и на каждый уходила бездна времени, или мне это только казалось. Я уже мечтал содрать с головы противогаз, эту липкую резиновую шкуру, которая облепила голову и лицо, как желудок осьминога, обволакивающий жертву. Противогаз становился частью головы. Вместо лица – резиновая морда; был человек – и не стало. Безымянное нечто, вроде Неизвестного солдата Первой мировой войны, героя рисунков Кэте Кольвиц.
Одно плечо поднималось – другое опускалось. Что-то похожее на коленвал. Вверх. В туфлях что-то хлюпает. Жижа. Может быть, это кровь, которая течёт из моей разодранной руки.
Прошла тысяча лет, пока пятнышко вверху не приблизилось, не приобрело контуры. Теперь я даже мог разглядеть пятно света, падавшее на кирпичи. Мне уже хватало места двигать руками и ногами, и я высвободил одну руку, уронив что-то вниз – может быть, это вывалился аккумулятор, или разводной ключ, который был у меня за поясом – не знаю. Тогда, поняв, что путешествие закончилось, я с наслаждением отодрал от лица противогаз и швырнул его вниз. И вдохнул полной грудью свежего, чистого воздуха. Хотя, очень может быть, что воздух этот был всё тем же смрадом – но мне он показался благоухающим дуновением земляничной поляны. Да. С привкусом палой хвои и разогретой на солнце смолы…
Я мечтал об одном – добраться до выхода, выползти на свет, родиться заново.
Только зря я об этом мечтал. Потому что, едва я приблизился к отверстию настолько, что мог достать его рукой, – свет заслонил силуэт кошки.
Я подтянулся обеими руками и оказался лицом к лицу… нет, лицом к морде, – хищной, щекастой, клыкастой морде здоровенной, неправдоподобно огромной кошки.
Из её глаз лился зелёный яростный свет. Она зашипела.
А потом протянула лапу, и как бы играя, запустила острый, как бритва, коготь прямо мне в глаз.
*
Я завопил. Я вопил, корчился, и пытался закрыть глаза руками.
А потом сорвался вниз.
Летел, и продолжал вопить, понимая, что сейчас меня вобьет в эту бесконечную кирпичную трубу, и я останусь там навеки. Сгниёт одежда, обнажатся кости. И никто не найдет скелета в этой каменной ловушке.
Но мне удалось замедлить падение, правда, ценой разбитых коленей и локтей. Раскорячившись, я завис в зловонной тьме, боясь открыть глаза и ощущая на щеках потоки горячей крови.
Кровь была солёная. И подозрительно похожая на… На слезы.
И тогда я открыл глаза. Хоть вокруг и было темно, но я понял, что никто не лишил меня глаз, что это был кошмар, видение, призрак кошки. Призрак, вот именно. И когти у неё тоже были призрачными… И плачу я – от облегчения.
*
Я вылез. Не помню, как – но вылез. Живой, более-менее здоровый, и даже зрячий.
Я вывалился на балкон и упал, раскинув руки. Моросил дождь, было сумрачно и серо, но это был дневной свет. И это был живой настоящий дождь – он добирался до моего лица и смывал, смывал всё, начиная с крови.
Зверски хотелось курить.
Я разделся догола, оставив всю одежду здесь же, на балконе, – как будто освободился от скверны. И пошёл в ванную.
Улёгся в пену и закрыл глаза. Я знал, что сейчас, в этот самый момент, кошки бродят по балкону, и, может быть, по квартире. Поворачивают морды на плеск воды. Натыкаются друг на друга…
Да, надо было позвать священника и освятить квартиру – так делали некоторые соседи, вселяясь в этот дом.
И одному здесь ничего не сделать. Требовался помощник. И, пораскинув мозгами, я понял: помощником сможет быть только тот, кому не потребуется много объяснять, кто и сам понимает, что к чему.
Валера.
10
Прошла жутковатая бессонная ночь.
Я стоял одетый у зеркала и натягивал на ногу туфель, который никак не налезал. И в этот момент зазвонил телефон. Я, конечно, обрадовался. Подумал, что это жена: беспокоится, наверно. В кои-то веки… Выронив туфель, прижал к уху трубку.
Это действительно была жена.
– Ты где был? – спросила она бесцветным голосом. Вопрос был настолько сакраментальным, что я поначалу растерялся.
– Когда?
– Вчера. Вечером, – в голосе добавлялось металла.
– Ну, где… Выходил куда-то… В мага…
– Не ври! – спокойным – и от этого куда более жутковатым – голосом сказала она. – Мы вчера под дверью с дочкой часа два простояли!
– А чего стояли? Зашли бы… – я всё ещё ничего не понимал.
– Зашли?? – взвилась она так, что я чуть не выронил трубку. – Дверь была изнутри закрыта! На засов! Мы чуть звонок не оборвали, дочка кулачки отбила!.. А плакала как! Даже соседка выглянула!..
Я молчал, мыслям стало тесно в голове, и голова, кажется, стала распухать.
– Ну… Может, я на балконе был, курил, может быть…
– Не ври! Не ври!..
– Ну, ладно. А как, по-твоему, где я был?
– Ах, где ты был?? Где был? Тебе лучше знать!..
Отбой.
Я чертыхнулся, поднял туфель и стал снова натягивать его. И снова выронил: новый звонок.
Схватил трубку:
– Люда, я…
– С бабой ты был! – взвизгнуло в трубке. – Сволочь!
Я выронил трубку, она ударилась о стену и стала покачиваться. Я тупо смотрел под ноги: под ногами шлялось существо призрачной кошачьей породы. Оно пыталось ласкаться, жмуря бельма, а хвост у нее противно дёргался.
– Брысь! – я машинально хотел отодвинуть кошку, но нога прошла сквозь неё.
Взял трубку. Вопреки ожиданию, жена еще была на связи, и что-то орала; сквозь её вопли доносилось дочкино: «Мама! Не надо! Ну, перестань». А потом – тещино: «Говорила я тебе – не связывайся ты с ним, говорила же!..».
– Стервы, – вдруг отчётливо выговорил я и повесил трубку.
Глянул в окно: что же это сейчас? Утро или вечер?
И увидел лишь вереницу бесплотных тварей, шествовавших из ниоткуда в никуда.
Пора бежать отсюда. Пока не случилось что-нибудь ещё хуже…
*
Я не успел, конечно. Они сидели у порога плотно, спина к спине, обратив ко мне свои слепые ненавидящие глаза.
– Брысь, – прошипел я, и замахнулся туфлей.
Разумеется, ни одна кошка из тех, что сидели на площадке, не пошевелилась. Зато сзади остро пахнуло кошатиной: из открытой двери балкона в кухню лезло нечто чудовищное. Комок кошек, нет, шевелящаяся гора кошек, заполнявшая едва ли не весь проём.
Я быстро захлопнул дверь на кухню – благо, она была притерта и хорошо держалась. К тому же, чтобы открыть её из кухни, нужно было дёргать на себя. А у кошек, как известно, лапы коротки. Даже у призрачных…
Из-за двери раздался надрывный душераздирающий многоголосый вой. Кошки пошли на штурм.
Я рванул на себя входную дверь – те, что сидели у порога, зашипели и раскатились в стороны. Торопливо оттянул железную дверь и хотел отодвинуть железный засов. Не тут-то было. То ли он заржавел, то ли эти твари, вышедшие из ада, что-то сделали с ним.
Я пожалел, что я не собака, не змея, не крокодил. Кого еще они боятся?..
Огня!
Я только в голливудских фильмах видел, как поджигают струю из распылителя и действуют им, как огнемётом. Поэтому пошел по дедовскому пути: свернул газету, вставил в раструб кусок ваты и смочил его растворителем – благо, он был тут же, под рукой, в коридоре.
Кошки настороженно прислушивались ко мне, но сидели смирно, кружком.
Я щёлкнул зажигалкой, подставил огонёк к раструбу. Газета затлела, потом появился синеватый огонёк. Я помахал газетой – пламя затрещало и рванулось вверх, обдавая меня копотью и распространяя зловоние.
Кошки исчезли.
Я распахнул дверь на кухню, готовясь к сражению – но и здесь было пусто.
По-видимому, я сошел с ума.
Вышел на балкон. Было темно, как ночью: свинцовые брюхатые тучи нависли над городом; дома казались неестественно белыми на фоне сгустившейся синей тьмы.
Телефон.
Я бросил факел на бетонный пол, затоптал. Добежал до коридора, взял трубку.
– Папа! – это была дочка. Голос у нее был серьёзный. Видимо, беспрерывные разговоры мамы с тёщей на тему, какая папа сволочь, подвигли её на собственные действия. Против меня, естественно.
